Аспект белее смерти

Глава 26

5–8

Прежде чем уйти с реки, я простирнул штаны и рубаху, отжал их и развесил на кустах, голышом залез в воду и тщательно промыл слипшиеся от крови волосы. Много времени на это не ушло, а после я вновь натянул влажную одежду и поспешил к Гнилому дому.

Из-за вчерашней бури воды заметно прибавилось, ещё и пробираться по болоту приходилось чуть ли не на ощупь, несколько раз едва не завяз. Тогда только одумался и перестал спешить.

Не на пожар, чай, бегу. Уже нет.

Открыли Сивый и Гнёт.

— Лука возвращался? — первым делом спросил я, по растерянным лицам парней угадал ответ и начал сыпать вопросами: — А Рыжуля? Мелкая? Плакса?

— Да не было никого! — выдал Гнёт. — Серый, что случилось-то⁈

Я отмахнулся, но сразу опомнился и ввёл парней в курс дела:

— Гусак сукой оказался, они с Яром нас охотнику на воров заложили. Я удрал, Хват с Лукой должны были на лодке уплыть. Если что — у раковой заводи их жду. Всё, побежал!

И уже не слушая никаких вопросов, я скатился вниз по лестнице и отправился обратно на берег реки. Там за время моего отсутствия ничего не изменилось. Не было ни души.

И как-то неожиданно закралась страшненькая мысль, что Лука вполне мог счесть меня убитым. Хват ведь не видел, как я сиганул через забор!

И если так, то здесь парни уже не объявятся.

Если так, мне их теперь в Южноморске искать.

Если, если, если… Решил не пороть горячку и подождать до утра.

Зря. Никто так и не пришёл.

По мере того как светало и отступал ночной мрак, таяла и моя уверенность в правильности принятого решения. Поначалу-то всерьёз вознамерился устроиться матросом на какую-нибудь идущую вниз по Чёрной паровую баржу, а вот ближе к рассвету накатили сомнения.

А если всё было совсем не так? Если парни просто залегли на дно?

Вот с чего я вообще взял, что они уже выдвинулись в Южноморск? Не с раненым на руках на пятьсот вёрст по реке сплавляться! Да и куш Лука сорвал немалый, с таким и здесь неплохо устроиться можно. Особенно если Псарь не удрал от обозлённых обитателей Ямы.

И как быть? Оставаться в Гнилом доме нельзя, с бухты-барахты плыть в Южноморск — страшно. Да и глупо, пожалуй. Портовый город был в разы больше Черноводска, а даже у нас человек всё равно что иголка в стоге сена. Попробуй сыщи!

Так не стоит ли напомнить Горану Осьмому о его обещании пристроить меня в приют для неофитов? А как стану адептом, так и отправлюсь Рыжулю искать. Может, и не придётся даже…

Ни к какому решению я в итоге так и не пришёл. Сидел, терзался сомнениями, морщился из-за окольцевавшего запястье ожога и дрожал то ли из-за утренней прохладцы, то ли от расшалившихся нервов. Потом собрался с решимостью и вновь отправился в Гнилой дом. Ни Луку, ни Рыжулю там не застал, вместо них наткнулся на развалившегося за столом Кудрявого.

«И ведь ни одна сволочь в окно не помаячила…» — с тоской подумалось мне, но это зря. Мелких загнали в дальний угол, да и Сивый с Гнётом лишний раз пошевелиться боялись.

— Ну наконец-то! — обрадовался Кудрявый, поднимаясь со стула. — Я уж думал, к раковой заводи придётся идти!

И он бы дошёл — да. Кудрявый знал болото ничуть не хуже любого из нас.

Тут бы мне наутёк рвануть, но я изобразил удивление.

— А ты чего здесь? — спросил, не сдвинувшись с места, оглянулся на отлипшего от стены Баламута и поправился: — Вы?

Так и так не успел бы за порог юркнуть, Баламут — шустрый. И сильный. Ударом быка, может, и не зашибёт, а кого-то вроде меня — запросто.

— Бажен поговорить хочет, — пояснил Кудрявый, двинувшись к двери. — Идём!

Что за мной послал Бажен, сразу понятно было, вот я и решил хоть сколько-нибудь прояснить ситуацию.

— Из-за «трёх листков», что ли? — спросил и сразу напомнил: — Так условились же, что сегодня сам приду!

— Ничего не знаю, — мотнул головой Кудрявый.

— Двигай уже! — буркнул Баламут. — Не стой столбом!

Ну я и не стал. Что Кудрявый, что Баламут глядели на меня безо всякой злости и рук не распускали, а проштрафься всерьёз, непременно бы по шее накостыляли, как у нас заведено. Пинками бы к «Золотой рыбке» погнали. А тут — ничего такого, хоть с утра пораньше шастать по болоту им точно радости мало.

Не иначе Лука не рискнул самостоятельно сбывать дурман и сдал добычу Бажену, а тот в силу известной въедливости решил самолично во всём разобраться. Плохо, конечно, что одинаково врать не сговорились, да, может, врать ещё и не придётся.

Сразу за сараями повстречался Сыч. Баламут показал ему кулак, босяк кивнул.

Смысл этой пантомимы остался для меня загадкой, но я не стал забивать себе голову всякой ерундой и взялся мысленно готовиться к разговору с Баженом. Шёл и прикидывал, как стану оправдываться, что не рассказал о грядущей вылазке в Яму. Пусть это Лука должен был сделать, но и с меня запросто спросить могут. А не хотелось бы.

Кабак был ещё закрыт, мы зашли через чёрный ход и поднялись на второй этаж. Там встретил Волче, и вот уже он глянул так, что до самых кишок проняло. Но бить не стали и тогда. Громила приоткрыл дверь и коротко доложил:

— Серого привели!

— Давай его сюда! — отозвались изнутри, и Волче без церемоний запихнул меня в кабинет.

Как раз в этот самый момент Бажен спросил:

— Значит, я должен выдать полсотни фунтов первосортного заморского дурмана и трёх босяков?

Стоявший посреди комнаты Псарь глумливых интонаций будто не заметил и спокойно подтвердил:

— Да!

Замершая у его ног ищейка вмиг развернулась и оскалила пасть. Шкуру псины расчертило несколько воспалённых рубцов, а одну из передних лап она держала на весу, но выглядела всё так же внушительно, поэтому в руке сидевшего на подоконнике Пламена незамедлительно заискрился серебристо-голубоватый сгусток чар.

— Фу! — шикнул охотник на воров, оглянулся и осклабился. — Да! Это один из той троицы!

Бажен вздохнул и небрежно бросил:

— Убирайся, легавый!

Псарь его будто не услышал.

— Сроку у тебя до полудня! — заявил он и пригрозил: — После я пойду к Барону!

— Убирайся! — всё с той же брезгливой ленцой повторил Бажен и махнул рукой. — Давай! Проваливай! И шавку свою забери!

— До полудня! — повторил Псарь и двинулся на выход.

Я спешно отступил в сторону и даже вжался в стену, желая оказаться как можно дальше от поскакавшего за хозяином на трёх лапах пса. Да и от самого хозяина — тоже.

— Эк его припекло-то! — усмехнулся Бажен в спину охотнику на воров, но стоило только закрыться двери, мигом бросил лыбиться и скомандовал: — Волче, бери парней и дуй в Яму. Разузнай в подробностях, что именно у них ночью стряслось!

Громила кивнул и покинул комнату, тогда последовала новая команда:

— Пламен!

Я уже отлип от стены, поэтому, когда неведомая сила вдруг швырнула обратно, пребольно шибанулся затылком о доски. Аж искры из глаз посыпались. Охнул, зашипел сквозь стиснутые зубы, постарался перебороть непонятное давление и — не смог.

Пламен встал напротив и добродушно улыбнулся. Его глаза выцвели и стали блекло-голубыми. На грудь мне словно незримая ладонь легла, разом выдавила из лёгких почти весь воздух и вдохнуть уже не дала.

— Да-да! Помолчи-ка пока! — заявил Бажен, выбираясь из-за стола. — И прошу, избавь меня от вранья! Я уже знаю, что ты, Лука, Хват, Рыжуля и ещё какие-то Мелкая и Плакса сегодня в Гнилом доме не ночевали. Не ночевали ведь?

Я попытался издать хоть какой-то звук, но тщетно. Нематериальное давление и не думало ослабевать, более того — прижавшая меня к стене сила начала будто бы в такт чужому дыханию подрагивать, припечатывая к доскам всё плотнее и плотнее.

— Молчание — знак согласия! — пошутил Бажен, встал рядом с адептом и многозначительно хрустнул костяшками пальцев. — Итак, в Гнилом доме вы не ночевали и наведались в Яму… Не пучь так глаза, легавый обо всём рассказал!

Воздуха катастрофически не хватало, и я стал понемногу проваливаться в забытьё, но замелькали перед глазами не серые точки, а бледно-голубые крапинки. Ещё и в носу засвербело, как бывает, когда ветер начинает гнать по улице пыль.

Магия! Так проявилась чужая магия!

— В общем-то, я знаю почти всё, — продолжил вещать Бажен. — Не могу только взять в толк, каким дерьмом у вас головы набиты, если вы на такую глупость несусветную подписались! — Он шумно выдохнул и скомандовал: — Пламен!

Давление самую малость ослабло, и я задышал часто-часто, мелко-мелко. Кое-как совладал с дурнотой.

— Отвечай! — рявкнул главарь, невозмутимость которого оказалась насквозь показной.

— Из-за денег… — едва слышно выдавил я из себя, но меня поняли и так.

— Деньги? — прошипел Бажен. — Пламен, ты слышал? Эти придурки украли полсотни фунтов первосортного заморского дурмана ради денег!

Он подступил и врезал мне под дых, после заходил туда-сюда по кабинету.

— Придурки! Царь небесный, какие же безмозглые придурки!

Приказа усилить нажим он Пламену не отдал, и я продолжил мелко-мелко дышать, а заодно потянул в себя небесную силу.

Вдох. Ничего. Вдох. Ничего. Да вдох же! Вдох! И вновь втягиваю в себя один лишь только воздух!

Никакой энергии! Та окружала меня, но это была чужая энергия, уже преломлённая и перекрученная в чары. Я ощущал освежающее присутствие магии, у меня даже волосы от нематериальных колыханий шевелились, но вобрать в себя — нет, не получалось. Я был на это попросту неспособен.

Вдох. Ничего. Вдох. Ничего. Вдох! И от напряжения темнеет в глазах, а на шее набухают жилы, но — ничего, ничего, ничего!

Черти драные! Ничего!

Вот тогда-то и навалилась беспросветная жуть. Просто наперёд знал, что будет дальше, и от неизбывной тоски захотелось завыть в голос.

Влип! Теперь не выкрутиться!

Но не позволил себе раскиснуть и решил действовать от противного. Сильнее стать не могу, но не получится ли тогда ослабить чужое воздействие и удрать? До открытого окна — десяток шагов, а ну как выгорит сигануть в него? Кабак задворками выходит на пустырь, сараи и огороды, никто там меня не догонит, если только ноги не переломаю…

— Деньги! — вздохнул Бажен. — Да кто бы купил у вас столько дури? Вот кто, а?

Я только-только сосредоточился на чарах, придавивших меня к стене, но медлить с ответом было себе дороже, пришлось отвлечься.

— Гусак покупателя нашёл!

— Гусак? Что за птица?

За меня ответил Пламен.

— Был такой в Гнилом доме, — подсказал он главарю. — Загремел на каторгу, после на Пристань перебрался.

Когда адепт заговорил, его чары потеряли упорядоченность и сделались… рыхлыми. Я вновь попытался вобрать их в себя, вновь не смог и тогда на выдохе оттолкнул, как выбрасывал вовне небесную силу. Незримая пелена колыхнулась, и хоть высвободиться не удалось, зато получилось сделать полноценный вдох.

Отторжение! Ну конечно же!

Монах-наставник вещал неофитам, будто те могут творить приказы за счёт собственных жизненных сил, а раз послушники на такое способны, то и мне по плечу!

Увы, вновь отвлёк Бажен.

— И что вы собирались делать с деньгами? — спросил он. — Солить? В рост давать? На пирожные спустить?

— Откупились бы!

— О как! — восхитился Бажен. — И от кого?

«Да от тебя же, баран!» — едва не выкрикнул я, но переборол истерику и сказал:

— Так ведь Большой Ждан глаз на Рыжулю положил…

Прервался хватануть ртом воздуха, и Бажен потребовал:

— Продолжай!

Запираться я не стал. Взялся заговаривать Бажену зубы, а попутно пытался, пытался и пытался превозмочь обездвиживающие чары, но лишь наловчился нормально дышать. Пошевелиться так и не вышло.

— А Лука — парень не промах! — рассмеялся Пламен. — Горазд людям головы морочить!

Я целиком и полностью сосредоточился на противодействии силе, прижавшей меня к стене, вот и уловил, как в такт словам тайнознатца легонько задрожали обездвиживающие чары. Сразу вспомнилась обмолвка Горана о том, что адепты неспособны удерживать в себе энергию, а значит, вынуждены постоянно тянуть её для поддержания аркана.

Сам я делал это на вдохе, а ну как и Пламен тоже?

Не из-за этого ли его воздействие будто бы колышется?

Бажен покачал головой и какое-то время разглядывал меня, потом с нескрываемой насмешкой произнёс:

— Ну ты ведь не совсем дурак! Ну сам посуди: да кто б стал из-за вашей рыжей лахудры такой огород городить! Да всё началось с того, что Лука в свой фарт босяцкий поверил, решил банк сорвать и крупно проигрался. Столько катале Ждана задолжал, что вашего крысячьего общака даже близко не хватило! Рассчитался, конечно, но и мне оброк вовремя не заплатил, и у Жилыча кучу денег занял. Как он со старым упырём договорился — не знаю, а я срок до конца лета дал. И предупредил: не уложится вовремя, его девка пойдёт в «Хромую кобылу» долг отрабатывать. Так и условились.

Меня затрясло от ненависти, и я едва не упустил обездвиживающие чары, но вовремя опомнился и выкинул из головы глупые обиды.

Плевать! На всё плевать!

Только бы выкрутиться! Остальное — потом!

Всё — потом!

Я вновь сосредоточился на мысленном приказе отторжения и принялся бить им в чужую волшбу, только теперь не абы как, а в такт дыханию Пламена, снова и снова заставляя его дополнительно напрягаться непосредственно перед вдохом. И попутно тянул в себя небесную энергию.

Тянул-толкал. Тянул-толкал. Тянул-толкал.

Аж дурно стало.

Бажен похлопал меня по щеке и отошёл.

— Забудь! Теперь это не важно. Теперь совсем другие ставки на кону. Если не получу своё, весь Гнилой дом вплоть до последнего сопляка отправлю к «Пьяной русалке» матросню обслуживать! Тебя — нет. Тебя с Лукой я собственными руками удавлю! И вертихвостку вашу рыжую тоже, но её не так сразу. Пламен, придуши-ка его чуток!

Сразу сдавило грудь, зашумело в ушах, загорелись огнём лёгкие. Я хрипел и сипел, но не оставлял попыток перебороть обездвиживающие чары. Пламен раскраснелся, глаза его окончательно выцвели, дыхание сделалось неровным, а колдовские узы стали рыхлыми и податливыми, но всё же продолжали удерживать меня на месте. Одним решительным рывком высвободиться из них не было никакой возможности. И не одним — тоже.

С каждым мгновением я всё глубже проваливался в белую пучину забытья, но раз за разом перебарывал дурноту и делал очередной судорожный вдох.

Небеса! Я ведь не на чужой кусок пирога рот разинул! Просто дайте взять то, что моё по праву!

Силу! Дайте мне уже эту драную силу!

— Так вот, крыса! — Бажен хрустнул костяшками. — Вы обчистили очень серьёзных людей! И что самое паскудное, не просто засветились сами, но и подставили под удар меня. Если б Лука притащил дурь сюда, то и чёрт бы с ними со всеми, но он залёг на дно. И мне придётся объясняться с Бароном, а тот захочет получить свою долю. И как я должен поступить?

Мы оба знали — как, поэтому я не стал тратить дыхание и лепетать оправдания. Вместо этого пытался, пытался и пытался втянуть в себя небесную энергию и бился своей волей в чужие чары. Голова шла кругом, удержаться в сознании помогало одно только яростное желание жить. А скорее даже просто отчаянное нежелание умирать. Оно выжгло все остальные эмоции и устремления, даже страх и ненависть, от привязанностей и любви и вовсе остался лишь прах воспоминаний. Мир внутри головы сделался бесцветно-белым, а затем меня всего от ноги и до сердца продрало режущей болью, и в эту молочную пелену упала капля крови. Только почему-то тёмно-пурпурная.

Эта неправильность сделала неправильным всё кругом, глаза заломило, а меня самого скрутили судороги — когда б не обездвиживающие чары, точно бы забился в падучей.

— Где Лука и дурман? — спросил Бажен.

— Не знаю, — беззвучно выдохнул я и зажмурился, но тянуть в себя небесную энергию не перестал и шибать своей волей по нематериальным узам тоже не бросил.

— Неправильный ответ! — объявил главарь.

Упала вторая капля, всюду начали расползаться фиолетово-чёрные тени, а к горлу подкатил комок тошноты. Что-то начало рваться изнутри. Рваться и рвать меня.

Миг я собирался с силами, затем прохрипел:

— Знал бы, где Лука, не вернулся… Да он бы и не пустил! На кой⁈

Бажен покачал указательным пальцем.

— Слушай, Пламен, а ведь в этом что-то есть! Звучит… чертовски разумно!

Пламен промолчал. Его раскрасневшееся лицо покрылось мелкими бисеринками пота, но адепт упорно не желал выказывать слабость и меня не отпускал. Давил, давил и давил.

— И ведь я крысёнышу верю! — заявил вдруг Бажен и отошёл к столу. — Беда только в том, что я не священник. До веры мне дела нет, мне надо знать наверняка!

И он развернулся к нам с увесистой дубинкой в руке. Той самой дубинкой — дубовой, стянутой медными кольцами и залитой свинцом, которую я забрал у Кабана.

«Взял чужое — жди беды!» — мелькнула в голове дурацкая мыслишка, будто в «Золотой рыбке» без того не нашлось бы чем переломать мне кости.

— А ведь мог выйти неплохой шулер! — с притворным сожалением произнёс Бажен.

Пламен хохотнул, его чары дрогнули, я напрягся пуще прежнего, и тогда уже далеко не безупречная белизна в моей голове вновь дрогнула, приняв в себя третью каплю напитанного тьмой пурпура. Внутренности опалило лютым жаром, и жгучая боль словно бы прочистила сознание.

Черти драные! Да это же сочится в меня энергия неба!

Лихорадочным усилием я собрал воедино всю черноту и весь пурпур, до которых только сумел дотянуться, сплавил их воедино со своей волей и толкнулся вперёд, силясь сбить придавившие меня к стене чары Пламена.

Мигнул фиолетово-чёрный всполох, повеяло чем-то гнилостным, давление резко ослабло, и пусть я едва жилы себе не порвал, но всё же сдвинулся с места, продравшись через встречный порыв ураганного ветра. Пламен такого не ожидал и отскочить не успел, мне удалось дотянуться до него и мёртвой хваткой вцепиться в руку. В следующий миг зрачки адепта вспыхнули голубым огнём, но я уже уловил движение вливавшейся в тайнознатца силы и опустошил его, как некогда опустошил утопца. Столь же быстро, жёстко и резко. Одним рывком!

Дай!

Глаза Пламена вмиг погасли и закатились, а колени подогнулись, в меня же словно призрачный смерч винтился! Вот только на сей раз я к подобному вторжению оказался готов: не попытался обуздать и удержать чужую энергию, а вместо этого тут же вытолкнул её из себя через вскинутую руку.

Прочь!

Пальцы взорвались невыносимой болью, в остальном всё вышло как надо. Приказ перехватил Бажена на полушаге, подбросил и вышвырнул в окно. Главарь скрылся из виду, миг спустя до меня донёсся отзвук глухого удара, и тут же с деревянным стуком ударилась о половицы голова не удержавшегося на ногах Пламена.

Я согнулся в три погибели и прижал к животу опухшую кисть, взвыл во всю глотку, не сумев задавить вопль, порождённый жуткой болью и невероятной радостью.

Да! Смог! Выкрутился!

Надолго этого запала не хватило. Боль отступила, злая радость выцвела и потускнела. Меня словно выжгли изнутри. Всё стало совершенно неважным. Вообще всё.

Жив и ладно.

Я бездумно добрёл до окна и полюбовался на свернувшего себе при падении шею Бажена, затем шагнул к двери, и тут же подкосилась правая нога, пришлось навалиться на стену. Перевёл дух, тогда-то прорезалось нечто похожее на страх. Ах да! Это же благоразумие!

Надо убираться отсюда. Бежать!

Снова!

Черти драные! Да меня не сглазили, это всё даже порчей не объяснить, как пить дать — прокляли! И не тогда — в утробе матери, а этим летом!

Плевать! Бежать!

5–9

В себя я пришёл уже только у Чёрного моста. Из «Золотой рыбки» выбрался, вроде бы никому не попавшись на глаза, вот и рванул кратчайшей дорогой с Заречной стороны. Совсем позабыл, что есть кого опасаться и помимо подручных Бажена. Ещё повезло, что наткнулся не на Псаря, а на слишком уж исполнительного монашка.

— Ты идёшь со мной! — объявил брат Тихий, и я спорить не стал.

Пальцы правой руки сильно опухли и не сгибались, так что в нос адепту зарядил основанием раскрытой ладони. Для верности поставил ему подножку и завалил на мостовую, а сам бросился к ближайшей подворотне и непременно бы успел юркнуть в неё, но как нарочно подвернулась нога. На затылке разом встали дыбом волосы, я ощутил направленный в спину взгляд и подниматься с четверенек не стал, кувырком ушёл в сторону.

Вовремя!

Брошенный монашком приказ в щепки разнёс ставень, а меня не зацепил. Я шмыгнул в подворотню и помчался прочь. Свернул раз и другой, затерялся в лабиринте узеньких переулочков.

До Чернильной округи едва добрался. Гоняли дворники, приходилось удирать от квартальных надзирателей, да и тамошние школяры приблудному босяку тоже рады не были, несколько раз едва не дошло до драки. Ну да — без ботинок и в грязной мокрой одежде делать мне в Среднем городе было решительно нечего.

Вот только ничего иного, кроме как идти на поклон к Горану Осьмому, сейчас попросту не оставалось. На Заречной стороне теперь не жить, да и в Черноводске — тоже. Либо жулики выследят, либо Псарь, а нет — в следующий небесный прилив сам сгину.

Не хочу!

Жить хочу, адептом стать хочу. Много чего ещё хочу, умирать — нет, не хочу.

И пусть Горану Осьмому доверия немного, но без его содействия в приют для неофитов мне никак не попасть. Не знаю, сдержит он слово или пошлёт куда подальше, но не проверить этого не могу.

Так вот и вышло, что незадолго до полудня я постучал медным молоточком по пластине на двери с надписью: «Горан Осьмой, аспирант». Какое-то время ничего не происходило, затем охотник на воров выглянул на крыльцо, смерил меня пристальным взглядом и усмехнулся:

— А я уж думал, самому разыскивать придётся! — Он повёл рукой, а когда между нами заискрился воздух, с обречённым вздохом спросил: — Теперь-то что ещё?

— С адептом схлестнулся, — сознался я. — Но хвоста за мной нет.

Горан Осьмой и не подумал посторониться.

— А чего пришёл? — спросил он вместо этого.

Я мяться не стал, выложил всё как на духу:

— Так это… Насчёт приюта. Мокрого взяли же! Уговор был…

Охотник на воров озадаченно хмыкнул. Под глазами у него залегли тени, лицо осунулось, вид был не слишком здоровый, но в голосе не чувствовалось ни малейшего намёка на слабость. Сказал, как проморозил:

— Мокрого-то взяли, а о Пыжике что скажешь?

Ничего не оставалось, кроме как покачать головой.

— С этим я не помощник. В Яме засветился, еле от своих ноги унёс. Вы б помогли, а? Иначе-то совсем лихо придётся…

Горан пристально глянул и с ответом торопиться не стал. Я со всей отчётливостью осознал, что сейчас решается моя судьба, и в голове собеседника покачиваются две чаши весов — на одной было данное босяку слово, на другой связанные с выполнением обещания хлопоты.

Я прекрасно знал, какая из них окажется тяжелее, тем удивительней было после совсем недолгой паузы услышать:

— Хорошо! Будет тебе приют! — Горан Осьмой посторонился и разрешил: — Заходи!

Накатило неимоверное облегчение, и я враз позабыл о том, что босякам не стоит ждать от охотников на воров ровным счётом ничего хорошего.

Как ни крути, мир не без добрых людей. А если у Горана имеется ко мне свой шкурный интерес, тоже не беда: стану адептом и отработаю.

А как иначе-то? Долг платежом красен.

Со всеми рассчитаюсь. Рано или поздно, но со всеми.