Авторитет

Глава 21

Во всем был виноват проклятый броневик. Ну а кто? Не я же. Митинг на площади Черняховского у Воронежского вокзала прошел с таким оглушительным успехом, что его окончание отметили банкетом. Говоря по-простому, все нажрались в дрова. И если для остальных участников пробега это проблемой не стало, то я проспал и вместо того, чтобы сесть на обратный московский поезд, укатил в Лиски, где намечался следующий митинг. Вот так и получилось, что я не успел встретить Ленку в аэропорту, хотя клятвенно обещал это сделать. Протрезвев, я срочно позвонил Коляну, но подруга обиделась все равно, и обиделась всерьез. Это я узнал по аккуратно выставленным на лестничную клетку сумкам и чемоданам с моим барахлом. М-да… ситуация… А ведь еще и лифт сломался, как назло. И как я это все попру?

Позвонить и вломиться? — размышлял я. — Там стопудово теща сейчас. Она голосить начнет, хата ведь Ленкина. Еще и мусоров вызовет. Дать ей в рыло, чтобы заткнулась, а потом выбросить на мороз? Искушение огромное, конечно, но это ситуацию не улучшит. Ленка почему-то к маме испытывает самые теплые чувства. Интересно, почему? Редкостная ведь стерва! Ну ни хрена мать моего ребенка в людях не разбирается. Наверное, поэтому и живет со мной.

Вселенская тоска, перемешанная с похмельем, вызвала кривую ухмылку на лице всенародно любимой артистки, кумира миллионов и моей тещи в частности. Она гордо шествовала по лестнице вниз, потому что если лифт сломан, то он сломан даже для нее. Постсоветский ЖКХ беспощаден ко всем без исключения. Тут никакие регалии не помогают. Теперь с ней шли целых двое охранников, которые пасли бесценное тело, прикрывая его от ужасов подъезда сверху и снизу.

— Что, петушок, докукарекался? — глумливо спросила она. — Из квартиры выставили, алкаш? И кто же такую сволоту в приличный дом заселил?

Я развернулся, хрустнул пальцами. Везет мне, сука, на встречи… Сейчас польется кровь.

— Была бы ты мужиком, я тебе эти слова вместе с зубами в глотку вбил бы, — хмуро ответил я, понимая, что если отпиздить народную артистку, то посадят точно. — А пока вали отсюда по-хорошему, фанерщица сиплая.

— Да что вы смотрите? Вломите же ему! — взвизгнула соседка, а я почему-то даже обрадовался. Вся накопленная злость на себя, на Ленку и ее маму выплеснулась в дурной кураж драки.

Первого я встретил незатейливым прямым в челюсть, и здоровенный накачанный парень охнул, насадившись на мой кулак. Во мне восемьдесят, в нем сто двадцать, и поэтому он устоял. Еще один охранник, мельтешивший позади первого, был как бы даже не крупнее. Итого против меня два с половиной центнера чистого протеина. Одна радость: драться они толком не умеют. Они меня массой хотят задавить.

Я сделал шаг вбок, и оба шкафа встали на одну линию. Могучий взмах кулаком пропустил над головой, и мясистый окорок, пролетевший над моей макушкой, лишь слегка встопорщил волосы. Его чуть повернуло влево, и этого оказалось достаточно. Удар в челюсть снизу отбросил охранника в сторону в полном соответствии со всеми законами физики. Я резко ударил под его колено, а когда он со стоном присел, взял его за волосы и впечатал в стену. С хрустом сломался нос, полилась кровь. На сердце образовалась чистая радость! Впрочем, лишнее удовольствие от созерцания разбитой морды бодигарда стоило мне пропущенного удара. Его напарник не разделял мою тягу к любованию подобной красотой и зарядил от всей души. Народная артистка восторженно визжала, наблюдая, как я впечатался в собственную дверь, но сделала она это преждевременно. Потому что я помотал головой, уклонился от следующего удара и зарядил охраннику в пах. Нашли дурака с такими тушами дуэли устраивать.

Огромный, сильный мужик с мучительным стоном присел, а я пинком свалил его на землю и начал охаживать кулаками. Примерно через минуту он стал напоминать красотой лица своего товарища и лишь катался по полу, тоненько поскуливая.

— Ну вот! — удовлетворенно сказал я побледневшей приме фанерной эстрады. — Даже как-то на душе легче стало. Слушай, давай, когда мне снова херово станет, ты туда-сюда походишь? Нормальных людей бить западло, но ты же ведь не нормальная! Что? Не хочешь? Я бабок заплачу! Сколько ты берешь за ночь?

Я потрепал народную по щеке. Она резко отстранилась.

— Пошел на хуй, мудак!

— Ну зачем так грубо⁈ Я же любя! Давай по двойному тарифу?

Вместо ответа прима гордо задрала нос и пошла вниз, а я достал ствол и наставил его на охранников, на лицах которых начало проступать отчетливое желание провести матч-реванш.

— Все, пацаны, брейк, — сказал я, целя в лоб тому, кого бил первого. Он уже почти пришел в себя. — Не делайте глупостей. Я Хлыст, поинтересуйтесь за меня у людей.

— Слышали, — сказал второй и примиряюще поднял руки, все еще морщась от боли в ушибленном паху. — Хлыст, мы без претензий. Мы не в курсах были, что это ты.

— Тогда попрошу по-братски! — широко улыбнулся я. — Помогите барахло вниз спустить, я его один не утащу. Моя дуркует сегодня. Нажрался и встретить не успел. А она мне дочь родила. Обиделась вот.

— Да, это конкретный попадос, — посочувствовали парни, оттерли кровь, потом взяли мои чемоданы. А что, они вон какие здоровые, а выражение лица соседки, ждавшей у подъезда свою охрану, просто бесценно…

— Вот, Сергей Дмитриевич, первый клубный дом в Москве! — Йосик выглядел таким гордым, как будто сам его и построил. — Пентхаус еще свободен!

Я в сомнении посмотрел на кирпичный дом по адресу улица Вересаева шесть. Заявлен он был как клубный, с охраной, «блэкджеком и шлюхами». Квартира по сотке баксов, что конечно, дорого.

— Пентхаус — это что такое? — подозрительно посмотрел я на Варшавера. — Уж больно на хазу похоже. Я в хазе жить не хочу. Мне квартира нужна.

— Это она и есть, — уверил меня Йосик. — Только очень большая, с высокими потолками и с собственным лифтом. Ну, и панорамный вид на лесопарк, конечно. Он добавляет стоимости недвижимости.

— Ну пойдем, посмотрим.

Вид был не без изъяна, о чем я и не преминул тут же сказать. Потому что вид тут открывался не только на лес.

— Иосиф, братан, — подвел я его к окну и показал вниз, прямо туда, где суетились маленькие человечки в серой форме. — Если вид на Козловский лес увеличивает стоимость жилья, то, наверное, вид на мусарню Можайского района должен ее несколько уменьшить. Как сам думаешь?

— Э-э-э, — многозначительно промычал Варшавер. — Напротив, они выставляют это как достоинство. Безопасность и все такое…

— А другого ничего нет? — поморщился я.

— Из нового ничего, — развел руками Йосик. — Только старое жилье.

— Ладно, покупай, — вздохнул я. — Придется пока в гостинице перекантоваться. Кстати, а почему мы сами нормальное жилье не строим?

— А зачем? — растерялся Йосик.

— А затем! — нравоучительно сказал я. — Что не только я хочу его купить. В центре много старья, где живут алкаши в коммуналках. Коммуналки надо снести, алкашей отправить в Бутово, а на хорошем месте построить хорошие дома с очень, очень, очень дорогими квартирами. Вкурил?

— Ну… да, — неуверенно произнес он. — А откуда у людей такие деньги?

— Ты им кредит дашь! — торжествующе произнес я

— Но мы же не даем кредиты! Вы же сами запретили! — глаза Йосика чуть не вылезли из орбит. На его лице явно читался вопрос: а не спятил ли я.

— В долларах, под хороший процент и исключительно под залог первоклассной коммерческой недвиги, — торжественно ответил я. — И продавать будем на этапе котлована, чтобы свои деньги в стройку не вкладывать. Пусть народ нас кредитует своими бабками.

— На этапе котлована? — Йосик озадаченно поправил очки на тонком интеллигентном носу. — Да кто такое купит? Это же совсем ненормальным надо быть!

— Штырь, здоров! — я уже не слушал его и звонил по мобиле. — Братан, у тебя же отец по строительству был? Ага, помню. И ты навтыкался, пока не сел? Не, я без претензий, тема есть для тебя, перетереть бы надо. Подваливай в Советскую.

Вот так я переехал жить в гостиницу, набитую экспатами и гостями со всего мира, которые летели в новый Клондайк, как мухи на говно. Американцы, немцы, французы, финны… Да я еле-еле номер смог снять. Проживание в не самой роскошной гостинице Москвы, хоть и была она по мировым меркам той еще развалиной со старыми трубами и убогой сантехникой, денег стоило немерено. Зато здесь уже знали, что такое лобби, и гордо вставляли это слово к месту и не к месту. А еще они выучили термин «ресепшн». У девочки на стойке при произнесении этого слова даже глаза закатывались от плохо скрываемого восторга. Ей, как и многим сейчас, все, что мутным потоком неслось с Запада, казалось волшебным и необыкновенно притягательным. Даже переименование ее стойки из полированного дерева в какую-то неведомую херню.

— Ты чего это решил в гостиницу переехать? — подозрительно посмотрел на меня Штырь, перебирая черные четки. — Опять с Ленкой поцапался, что ли? Зря, она баба козырная.

— Не об этом сейчас, — поморщился я. — Слушай, тут тема есть для твоих пацанов. Надо поискать старые клоповники в центре, где всякая алкашня живет. Только не на проездных улицах. Ну там, арбатские переулки, Моховая, Пречистенка, Остоженка…

— На хрена? — удивился Штырь.

— Расселим, снесем и новое жилье построим, — отсалютовал я ему чашкой кофе. — Тема крутая, отвечаю. Денег поднимешь.

— Можно, — постучал по столешнице Штырь. Задумался. На его жестком, словно вырубленном из дуба лица появилось некоторое сомнение. — А если не захотят съезжать? Пиздить можно?

— Нежелательно, — поморщился я. — Все же центр, шум поднимется. Используйте смекалку. Что сразу пиздить! Надо уходить от уголовных способов ведения бизнеса!

— Да? — Штырь даже рот раскрыл. — Куда же мы от них уйдем, если мы только ими и занимаемся? Кстати, раз уж тема за недвигу зашла, то помещение есть в центре. Люди из мэрии предлагают. Там пока книжный магазин, но это не надолго. Ну, сам понимаешь, братан, какие сейчас книги…

— Где? — лениво спросил я.

— Место жопное, конечно, — словно извиняясь, ответил Пахом. — Там даже парковки нормальной нет. Столешников переулок. Может, знаешь?

Я даже поперхнулся кофе от неожиданности. Еще бы я не знал. Улица, которая совсем скоро войдет в тройку самых дорогих в мире по стоимости аренды. Золотая, как ее там⁈ Я задумался вспоминая. А точно! Миля! Или это не там? Не помню.

— Забирай, — просипел я. — Прямо отсюда поезжай и забери. Не торгуйся особо. Просто сделай так, чтобы магазин стал нашим. Третьяковский проезд пробей еще.

— Хм… — с сомнением посмотрел на меня Штырь. — Как скажешь, братан. По домам я тоже пошуршу. В центре полно старья всякого. Если надо, можем даже сжечь.

Устраивать пожар в городе? А за такое от Лужка не прилетит? Все одно станет известно, кто строится на пожарище. Но если аккуратно, с гарантией… Я крепко задумался.

— Ну, тоже неплохой вариант… Представляешь статью в Московском комсомольце! Алкаш заснул в постели, непотушенный бычок упал на матрас, и теперь несчастные семьи стоят на морозе с котомкой в руках и готовятся к голодной смерти. На помощь погорельцам пришел Чип и Дейл, то есть депутат от ЛДПР Сергей Хлытов, и всех спас. В смысле, переселил из коммуналок в благоустроенное жилье. В Капотню. Или в Бутово. Или еще в какую-нибудь жопу.

— Мы такое только один раз проделать сможем, — тут же сообразил Штырь. — А то мусора заинтересуются, что очень уж часто алкаши в постели курить начали, а доблестный уголовник Хлыст всех спасает и строит на этом месте элитный дом. Тут, Серый, даже дебил догадается.

— Ну а тебе что говорили? — проникновенно произнес я и постучал ему пальцем по лбу. — Смекалку надо проявить! Смекалку! Тоньше надо работать. Привыкли, понимаешь, только стрелять и жечь! В одном месте пожар, в другом стена обвалилась или трещину дала… Коммунальная авария — дом под снос. Сечешь?

Вообще, нужно бы конечно, наладить контакты в мэрии и забирать под застройку мелкие московские заводики, построенные в прошлом веке. Их тут просто как вшей на бродячей собаке. Вятская улица, Савинская набережная… Дождусь, пока получу корочку депутата. Так солидней, да и меньше бабок возьмут.

— Ну ты, Хлыст, и мозг! — Штырь покачал головой. — Уважаю!

Лена за эти дни устала безумно. Сначала роды, потом почти сразу же Машу принесли к ней и оставили в палате. Странно, в России детей уносят на ночь, как она слышала. А тут вот так, хоть и дорогая клиника. Крошечный ребенок рядом — это как раз то что нужно, когда ты только родила. Тебе ведь не надо отдыхать, а он орет и орет…

А потом был многочасовой перелет, где Маша продолжала кричать как резаная, измучив ее вконец. Вот так и получилось, что она не спит ночами, она круглые сутки с ребенком, а он… а он не соизволил встретить ее в аэропорту. Водителя только прислал. Лена тогда даже расплакалась от обиды. Всех жен мужья из роддома с цветами встречают, а она… А она и не жена даже. Так, залетела от бандита по глупости. Вот так на эмоциях, она собрала в чемоданы вещи Сережи и выставила за дверь. Пусть знает!

А сегодня она в первый раз пойдет с дочерью гулять. Она и коляску в Америке купила. Раскладную, со съемной люлькой и надувными колесами. Тут таких ни у кого нет. Лена подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Побледнела, осунулась, и даже круги под глазами появились. Да уж, красотка! Видел бы ее сейчас Сережа!

— Ой! — разозлилась сама на себя девушка. — Да пошел он! Пойдем, Машунь, погуляем! Мы с тобой нашему папе не нужны.

Она спустилась на лифте вниз, не с первого раза догадавшись, что коляску надо поставить наискосок, а потом успеть втиснуться внутрь, пока дверь не закрылась. А вот у подъезда ее ждал сюрприз. Мерседес Сережи и водитель Николай, который приветливо улыбнулся.

— Добрый день, Елена Геннадьевна!

— Привет, Коль, — кивнул она и вознамерилась поехать дальше.

— Вам со мной, — извиняющимся тоном произнес Коля. — И Мария Сергеевна тоже поедет.

— А если я не хочу? — упрямо закусила она губу.

— Ну зачем вы все усложняете? — грустно посмотрел он на нее, и Лене вдруг стало не по себе. Кто-то другой прятался за личиной услужливого и всегда почтительного парня. И она, сама не ожидая от себя подобной слабости, произнесла:

— Коляска складывается. Я покажу как.

Помещение на первом этаже дома в Столешниковом переулке было роскошным, хотя и воняло здесь затхлой плесенью старой бумаги и гнилыми трубами. Я уже видел, как тут все будет, мысленно сделав ремонт и расставив стеллажи и вешалки. Золотое дно! Какие тут могут быть книги! Я ведь уже застал в прошлой жизни, как книги почти умерли как явление природы и плавно переехали на ПМЖ в планшеты. Корешок к корешку!

— Сережа! — услышал я Ленкин голос. Резко обернулся.

А ведь она устала, — подумал я. — Не красят материнские заботы, кто бы и что ни говорил. Колян придержал дверь, а Лена зашла внутрь, толкая перед собой коляску с дочерью. С моей дочерью! С первым родным человеком за целую бездну лет!

— Что ты хотел? — нахмурившись, спросила она.

— Я не умею извиняться, Лен, — ответил я. — Да и не хочу. У меня были важные дела, и я был далеко. Так случается, и тебе придется привыкнуть к этому. Я не всегда принадлежу сам себе. И уж тем более я не могу принадлежать тебе.

— Тогда зачем меня сюда привезли? — непонимающе взглянула она на меня.

— Ты родила мне дочь, — посмотрел я на нее. — Быть нам вместе или не быть, решать тебе, но о своем ребенке я позабочусь. Это помещение твое. Заедешь потом подписать бумаги. Хочешь, сдай в аренду, его с руками оторвут за конские деньги. А хочешь — открой тут магазин дорогих шмоток. Поверь, ты станешь богаче меня. Пятьсот квадратов, есть подвал под склад, дебаркадер, две телефонные линии.

— Но я не могу… — растерялась она. — Это же дорого…

— Тебя никто не спрашивает, Лен, — устало ответил я. — Тебя просто ставят в известность. Я не знаю, что со мной случится завтра. И я даже на том свете должен быть уверен, что мой ребенок ни в чем не нуждается. И что ни в чем не нуждается его мать.

— Шеф! — ко мне подошел Руля и протянул телефон. — Секретарь Владимира Вольфовича. Просит подъехать в здание Госплана на Охотном ряду на встречу с шефом.