Авторитет

Глава 24

— А это правда, что ты бандит? — с жадным любопытством спросила она.

— Что⁈ — я чуть не подавился от неожиданности.

— Ну, людей убивал. И в тюрьме сидел…

— Что, на остренькое потянуло? — понимающе усмехнулся я, разглядывая ее без стеснения. — Домашней девочке надоели приличные мальчики?

Ларису Хакамун я впервые увидел возле подоконника 12-го этажа СЭВа. Она поливала цветок типа фикуса и задумчиво смотрела в окно. Её фигура, утончённая и прямая, сразу привлекала взгляд. Чёрный пиджак сидел на ней так, словно был сшит на заказ, подчёркивая изящные плечи и тонкую талию. Блузка с открытым воротом обнажала линию шеи — аристократично длинной и невероятно женственной. Её чёрные волосы, коротко подстриженные а-ля мальчик, открывали скулы, которые придавали лицу слегка хищный образ восточной пантеры. Почему восточной? Лариса была метиска. Узкие глаза и желтоватый оттенок кожи говорил о том, что-либо папаша, либо маманя родом из Японии или Кореи.

— Так что, это правда? — продолжила она свой допрос, игнорируя не слишком тонкие намеки с моей стороны.

— Правда, — зачем-то признался я. — Даже короноваться предлагали.

— Серьезно⁈

Узкие глаза Хакамун широко распахнулись, а ноздри хищно затрепетали, как у зверя перед прыжком..

— Но я отказался. Свое отсидел, вышел на свободу с чистой совестью. Такой чистой, что взяли в Думу в комитет по этике. Меня теперь вместо мыла можно в местном сортире использовать.

Лариса засмеялась.

— Да все ты врешь! Тебя же на бюджет поставили. Деньги пилить для кремлевских паханов! Чистого в тебе только ботинки!

В общем, заметив Хакамун возле окна, я не мог с ней не познакомиться. Это была не импульсивность, а скорее интуиция. Такая красивая девушка, и уже депутат… Тут явно все непросто!

Рукопожатие у Ларисы оказалось крепкое, мужское. Да и стиль поведения тоже мало походил на женский. Сразу перешла на «ты», не лебезила, ничего не стеснялась. А я ведь привел ее в свой недавно отбитый у зама Рыбкина кабинет и, закрыл дверь на замок. Демонстративно. Но нет, не испугалась. Села в кресло для посетителей, закинула нога на ногу. Юбка слегка пошла вверх по бедру, а у меня пересохло во рту. Сука! До чего хороша! Да и я тоже хорош. Веду себя как прыщавый подросток.

Я подошел к большому глобусу, который забрал из офиса Геопрома, открыл крышку. Внутри находился бар.

— Коньяк, виски?

— Не рано ли пить? — Лариса иронично заломила бровь.

— Как говорят в народе, с утра выпил — весь день свободен. Не будем же мы отрываться от народа? Мы его в Думе теперь представляем.

Хакамун выбрала рюмку коньяка и потребовала лимончик. И он у меня был! Пока накрывал и резал, разговорились. Тридцатилетняя Лариса прошла в Думу по спискам «Партии экономической свободы». Демократка, либерал до мозга костей — Немцовы и Чубайсы отдыхают. До начала политической деятельности занималась преподаванием, работала в НИИ Госплана. Отец оказался этническим корейцем. Жил в Хабаровске, женился на русской женщине, учительнице. От брака родилась Лариса. Смогла без взяток и звонков сверху поступить на экономфак МГУ. А это говорило о многом.

— У меня друг из корейцев. Дима Пак. Не слышала?

После первой рюмки я сразу налил Хакамун вторую. Та лишь усмехнулась, но не препятствовала.

— Не слышала. Но любопытно познакомиться будет. Нас, корейцев, в Москве не так уж и много.

— Мы как раз тут собираемся с друзьями… в баньку хотим сходить. Там и познакомишься. Ты как? Составишь компанию?

— Сергей, ты не слишком резво начинаешь?

— А что не так? — я сделал вид, что расстроился. — Мне в комитет по бюджету очень нужны знающие люди. А ты почти в Госплане работала! Его НИИ — это даже круче, знаешь всю мировую экономику. Сведешь мне дебет с кредитом.

А я тебе в сальдо засажу, — подумал я, глядя на черные чулки под синей плиссированной юбкой.

— И собеседовать ты меня будешь один на один в парной⁈ — расхохоталась она. — Иди на хер, Хлыстов.

Так быстро меня женщины еще не посылали. И это заводило покруче, чем любые чулки! Во мне проснулся хищник.

— Все, все! — я поднял руки — Отползаю с баней. Какие развлечения ты предпочитаешь? Ресторан? Большой театр? Мне только свистнуть. Прима будет фуэте крутить у тебя в думском кабинете. Прямо на рабочем столе.

— Мне не дали кабинет.

— Будет! — твердо пообещал я. За откачку говна на Охотном ряду Жирик мне прилично торчит. И Рыбкин тоже.

Хакамун водила наманикюренным пальчиком по рюмке и рассматривала меня так, будто я какой-то зверь в вольере московского зоопарка.

— Хочу прыгнуть с парашютом, — сказала она наконец. — Сегодня же. Слабо⁈

Тут-то я окончательно выпал в осадок. Такого свидания у меня еще не было.

— Не слабо! Поехали.

Я набрал по сотовому Коляну и велел подавать машину. И тут же позвонил Рыжику, которая еще не успела улететь в Тай.

— Настя! Срочно нужно прыгнуть с парашютом. Что? Аэроклуб ДОСААФа?

Рыжик, как обычно, все знала.

— Звони туда, обещай любые деньги. Скоро там будем.

ДОСААФ переживал не лучшие времена, а если быть точным, он был в такой же жопе, как и вся остальная страна, и даже хуже. Никто не понимал, зачем он нужен, и что с ним теперь делать. Гигантское хозяйство, разбросанное по всей стране, пожирало прорву денег и не давало ничего взамен. Его создали для содействия армии и флоту, а и на то и на другое сейчас всем было наплевать. Именно поэтому появление двух богатых идиотов, которые решили прыгнуть зимой с парашютом, привело здешний люд в приятное изумление. Их изумление усилилось, когда они узнали, что мы оба депутаты Госдумы, и оба не прыгали ни разу в жизни. Они мысленно покрутили у виска, провели инструктаж и уже приготовились посадить нас в самолет. Но тут Лариса меня добила.

— Хочу без инструктора прыгнуть! — вдруг заявила она, когда надела теплый комбинезон. И я кивнул. А что мне оставалось делать? Не признаваться же, что я высоты боюсь?

— Нельзя! — отрезал преподаватель. — Для этого надо два месяца на курсы ходить, матчасть изучать…

Я молча положил на стол пятьсот долларов, выкладывая одну купюру за другой.

— Но вы, к счастью, эти курсы уже прошли, — как ни в чем не бывало, продолжил он. — Поднимитесь на 800 метров, выше нельзя. И парашюты я вам заменю. Для самостоятельного прыжка вам эти не подойдут.

В общем, уже через полчаса, проклиная на чем свет стоит и себя, и эту чумовую бабу, я сделал шаг в пустоту, оставив за спиной дребезжащую тарантайку, которую по недоразумению здесь называли самолетом. Мне уже в нем было страшно, но как оказалось, страшно совсем не это. Я читал, что полет с парашютом — это пьянящий восторг от скорости и ветра, бьющего в лицо. Это поток адреналина, бушующий в крови и прочая херня. У меня ничего подобного не было и близко. Я чуть не обосрался в первые же три секунды свободного падения, а потом я захотел сделать это еще раз, потому что резкий порыв ветра закрутил стропы раскрывшегося парашюта. Ведомый лишь ужасом и желанием жить, я начал поворачиваться корпусом в противоположную сторону. Естественно, я не помнил ни слова из инструктажа. Я же ничего в этот момент не слушал и только пялился на тугую Ларискину жопу.

— Сука! Сука! Сука! — повторял я, с ужасом глядя на купол, который трепетал под порывами воздуха. Через три поворота вокруг своей оси и несколько секунд, показавшихся вечностью, стропы раскрутились, а спуск стал чуть более медленным и плавным. Буду жить! Теперь отключить срабатывание страхующего устройства запасного парашюта и все, можно ждать земли.

— Ебал я такие развлечения! — шептал я сам себе, разглядывая белую равнину, которая стремительно неслась мне навстречу. Ноги согнуть! Точно! Нужно чуть согнуть ноги в коленях, иначе перелом обеспечен. А это именно то, чего мне сейчас не хватает для полного счастья.

Земля встретила меня неласково. Ноги врезались в нее так, как будто я спрыгнул с крыши гаража, а потом ветер поволок меня по земле… Где, сука, декабрьский снег? Где, блядь, сугробы? Все снесло ветром.

Через полчаса, когда дребезжащий УАЗик привез меня на аэродром, я влил в себя стакан горячего и сладкого чая, следом сотку коньяка. И только тогда я начал находить в происходящем что-то забавное. Ужас и страх смерти ушли, и нахлынуло такое острое желание жить, что я чуть ли не пинком открыл дверь женской раздевалки, в которой уже стояла недовольная Лариса, которая обвила мою шею руками.

— Ты совсем охренел, Хлыстов? — куснула она меня вместо поцелуя. — Ты почему заставляешь девушку ждать? Я тут задницей чуть лавку не прожгла. Ты сейчас будешь наказан! Раздевайся!

Когда работают владельцы крупных бизнесов? Правильно, именно тогда, когда их сотрудники отдыхают. Многочисленные гости считают, что именно в этот момент нужно обсудить дела, а потому прорву денег, которую ухлопали на стол и артистов, оценит кто угодно, но только не тот, кто за все это заплатил. Вот и я не оценил тоже. У меня просто не было для этого времени. Троллейбус дал посидеть за столом минут пять, после чего потащил в кабинет. А я лишь тоскливо смотрел на начинающееся безобразие и думал: а может зря в одном банкетном зале собрали и верхушку нефтяной компании, и дирекцию металлургического комбината, и банкиров, и компьютерщиков, и бригадиров братвы. Уж очень разношерстная публика здесь сидит. Как бы не вышло чего. Вон как иностранцы-нефтяники боязливо косятся на топ-менеджеров спирто-рояльного направления, щеголяющих в малиновых пиджаках и золотых цепях, больше похожих на ошейник для циркового медведя. Но дело сделано. Фарш невозможно провернуть назад — в Геопроме начался новогодний корпоратив.

Для него нам пришлось снять целый банкетный зал в гостинице Россия. Ага, той самой, что пустят под снос уже в двухтысячных. И вот, вместо того, чтобы набухиваться в говно с сотрудниками, я вынужден работать.

Троллейбус, захлебываясь от нетерпения, излил на меня проблемы с уральским комбинатом, который поглощал все, что зарабатывала тема с ломом, и этого даже не хватало. Гигантское советское предприятие, на котором висели больницы, детские сады и отопление целых кварталов, стало какой-то черной дырой, куда в неимоверном количестве утекали наши деньги. И пока ничего с этим сделать было нельзя. Мы едва-едва предотвратили его полную остановку. Нужно срочно искать выходы на экспорт, о чем я Троллейбусу и сказал. Но старый товарищ явно буксовал. Все же сиделец-ювелир для таких дел оказался слабоват. И тогда я ему сказал от всей души.

— Санек, братан! — встряхнул я его за грудки. — Если ты ссышь, что я тебя отодвину от этой темы, то ссышь правильно. Ты же ее вот-вот под откос пустишь. Ищи правильных людей и ничего не бойся. Ищи тех, бля, кто умнее тебя. Ты же по-английски только «хенде хох» знаешь, как и я. Бери дипломатов бывших, или людей из министерства внешней торговли. Начинай искать выходы за бугор, иначе заводу пиздец. И тогда будь уверен, что я тебя не солью. А если начнешь болтаться, как хуй в бидоне, пойдешь снова золото у старателей скупать. Это я тебе торжественно обещаю!

— Я понял, Серый, — отвел глаза Троллейбус, чьи очки с толстыми линзами стоили дороже, чем зарабатывал врач скорой помощи за полгода. Он не хотел снова толкать поддельные червонцы по комиссионкам. Он привык к хорошей жизни, как и все мы. Ездить на дорогих тачках с охраной, носить костюмы ручной работы, цена которых составляла годовой доход уральского металлурга.

— Зуб даю! Сам пойду учиться, подтяну английский, спать не буду, но тему не солью.

— Верю тебе! — я похлопал Санька по плечу, с тоской посмотрел на сцену, где показывал фокусы Кио.

Думаете, после этого я начал пить, щупать девок в медленном танце и веселиться? Хрен там!

Гражданин Гут пришел сегодня на встречу без своей крыши. То есть без Аарона Гирша, которого я уже месяц не видел, и еще бы столько же не видеть… Пропади пропадом этот скользкий человечек, который получил немыслимую власть и влияние, просто будучи назначенным на какой-то невнятный пост. И как я выскочил из темы с торговлей оружием⁈ До чего же работают топорно!

Я слушал сидящего передо мной человека и не переставал удивляться. То ли законченный дурак, то ли отчаянный до безумия игрок. Он гонял самолеты в такие места, где белые люди не могут выжить по определению. Либо муха цеце какая-нибудь укусит, либо от малярии сдохнешь, либо местные бармалеи сожрут. А этот уже пару раз умудрялся получить с них деньги, фондируясь через наше отделение в Кении. Господи прости, у нас там банк есть, а я с трудом эту страну на карте найду. Надо Йосику памятник поставить.

Впрочем, дикие времена заканчиваются, потому что рядом со мной сидел крепкий молчаливый мужик лет пятидесяти, бывший командир бригады спецназа. Товарищ этот лет пятнадцать выполнял всякие щекотливые поручения родной страны, ползая на брюхе по тропическим ебеням, за что родная страна даже спасибо ему не сказала, наградив нищенской зарплатой и служебной квартирой в гарнизонном городке. Мы ему предложили хорошие деньги, и он согласился, не раздумывая. Иван Николаевич Василенко отличался не только крепкими кулаками и тяжелым взглядом. Он был неглуп, исполнителен, знал два языка, имел довольно широкий кругозор для обычного служаки и даже бухал умеренно, чем удивил меня несказанно. Офицерский корпус от такой беспросветной жизни спивался на глазах. Полковник Василенко и будет командовать нашим ЧВК.

— Ну вот и определились, — сказал я, когда точки соприкосновения были найдены. — Ты, Николай, — я показал подбородком на полковника, — поможешь ему агентство безопасности зарегистрировать. Или как там это в ваших черножопиях называется… Людей он сам подберет. Все сделки теперь пойдут только после согласования с Иваном Николаевичем, и никак иначе. Начнешь самодеятельность, я с тебя все до копейки получу. Усек?

— Усек, — кивнул Гут. Он и сам понимал, что ходит по лезвию ножа, а то, что он еще жив — это лишь какое-то немыслимое везение и добрая воля его партнеров по нелегкому бизнесу.

— Тогда расходимся, — протянул я руку. — Договор подпишем после регистрации. Ты будешь платить за охрану то, о чем договаривались с Аароном. Я даю деньги, я обеспечиваю безопасность сделок, а дальше меня твои проблемы не ебут. И даже не вздумай погружать моих людей в подробности. Они и знать не должны, что в этих ящиках. И я тоже этого знать не хочу.

— Кто номинальный владелец будет? — деловито спросил Гут, который мой техничный соскок с трех пожизненных в Гуантаномо оценил по достоинству.

— Некий Валерий Тен, — ответил я не раздумывая. От него надо было срочно избавляться. Валерка оказался парнем отчаянным, но для бандитской темы неподходящим совершенно. Слишком чистый, что ли… Не для него это, только вред нашему делу принесет. Бандит и солдат — это совершенно разные люди.

— Умеет чего? Или так… — поинтересовался Василенко, который мою затею понял сразу. Старая армейская истина: хочешь избавиться от неподходящего человека — отправь его на повышение.

— Служил, — кивнул я. — Старший сержант. С минами на ты. Надо к делу пристроить. А то, что он где-то там закорючку поставит, вас волновать не должно. Он солдат, а не коммерс.

— Пристроим, — совершенно серьезно ответил полковник. — И научим, если еще не умеет чего-то. Нам такие люди нужны.

— Через него сможете выйти на отставников — там даже не роту, у целый полк собрать можно.

Мы ударили по рукам.

— Раз обо всем договорились, тогда пойдемте отдыхать! — встал я. — Там артисты зажигают, а мы всё про какие-то дела базарим. Новый год скоро, радоваться нужно.

А в зале работал Сергей Махаев, кучерявый, как пудель, заводной парень, который коверкал чужие песни и поднимал с этого чумовые бабки. Но ведущий он был от бога, ничего не могу сказать. Перепившийся в хлам народ визжал от восторга и требовал добавки.

— А теперь встречайте! — проревел в микрофон ведущий, когда на сцене отплясала группа Кар-мэн. — Специально по заказу пацанов из ликеро-водочного направления холдинга для вас поет Михаил Круг с песней «Кольщик»…

Вот зря он это сделал, потому что сразу два идиота, пришедшие в неописуемый восторг, вытащили из подмышечной кобуры стволы и начали палить в потолок. Огромная люстра с грохотом упала на пол, жалобно звякнув погибшим хрусталем подвесок, а девки из бухгалтерии завизжали от восторга. Они напились так, что едва стояли на ногах, а самые отчаянные все выступление Кар-Мэн провели на столе, топча тарелки острыми шпильками каблуков. Люди, измученные серыми буднями, гуляли так, что небу было жарко. А я даже не думал их останавливать. Уже завтра они выйдут на работу, и я не узнаю никого из этих богинь. Я снова буду видеть затылки, прилежно склонившиеся над кипами бумаг… Хрен с ними, пусть гуляют. М-да… А вот тут промашка вышла!

— Блин… — расстроенно думал я, глядя на бледных как полотно иностранцев — это были недавно приехавшие в Россию новые топ-менеджеры нашей нефтяной компании. И они были явно непривычны к размаху и широте русской души. — Надо будет в следующий раз их отдельно от братвы собирать. У тех никакой культуры! Хотя… С люстрой — это, конечно, зачетно получилось! Даже ругаться не стану.

Порадовав братву песнями Круга, Махаев вызвал на сцену нашу финальную вишенку на «торте». Примадонну!

До самого последнего момента народная не знала, к кому ехала. Закупали мы ее через Едро, договаривался лично Йосик. И вот выходит она на сцену, в красном, бесформенном балахоне, с опухшим лицом, и начинает под фанеру петь про розы. Я сквозь подпевающую толпу прохожу в первый ряд, забираю стул у ближайшего стола. Охрана тем временем оттесняет сотрудников, создавая мне пространство. Сажусь, кладу ноги на сцену. И вижу глаза примадонны! Они становятся квадратными. Она сбивается со слов, и я подпеваю громко:

'…Утром ты встанешь у окна:

Может, сошла ты с ума?..'

Хорошо все-таки иметь одновременно и деньги, и чувство юмора. Повезло мне.