Авторитет

Глава 7

Удары в бубен казались мне длинными и тягучими, словно кисель. И воздух был точно таким же, густым, разноцветным и немного сладким на вкус. Багровые всполохи выбрасывали свои щупальца из-за горизонта, словно пытаясь обнять низкое северное небо, а в моей несчастной голове не было ничего, кроме этого проклятого бубна, который держал меня в каком-то странном оцепенении. Инструмент шамана испускал волны с каждым ударом, а я плыл по этим волнам, словно листик по весеннему ручью. Меня несло куда-то, а я и сам не понимал, куда. Мне было пофиг…

— Эква Пырищ сходил, шамана привел. Большой котел с мухоморами на огонь повесили. Шаман ворожить стал, мухоморы есть, в бубен бьет-ворожит, — слышал я в своей башке странный голос.

Судя по движениям губ, эти слова раздавались из головы сидящего напротив меня раскосого старика в расшитой рубахе и в мохнатых кожаных сапогах. Я же знал, как они называются, а вот сейчас забыл. Я вообще все забыл, и даже, как меня зовут, не помню. И что я тут делаю, тоже не помню… Помню только этого старика, который бьет в свой бубен, погружая меня в состояние паралича. Я умер? Вроде нет и, кажется, начинает отпускать понемногу.

— Это все зам главы, — простонал Карась, который сидел рядом с дебильным выражением лица. — Сказал: ты вон какой здоровый, тебе полмухомора мало будет. Запей водочкой, иначе не возьмет! Убью падлу…

Зрачки у Вовки были размером с юбилейный рубль, видно, его вштырило не хуже, чем меня.

— Да ладно тебе, — пропел я, радуясь вкусу неба и разноцветным мыслям в собственной голове. — Хорошо же сидим…

— Серый, ты давай, приходи в себя! — тряс меня Карась. — Нам еще на рыбалку ехать. Забыл? Мужики пошли прорубь бить.

А ну да… Апрель в Сургуте и окрестностях — это ни разу не юга.

— Какую еще рыбалку? — мелко-мелко, словно придурок, захихикал Штырь, на губе которого повисла тягучая ниточка слюны. — Зима же еще. Лед стоит. Я не хочу прорубь. Я ее боюсь. Вдруг жмура оттуда вытянем? Хи-хи-хи….

— И я боюсь проруби, — честно признался Карась. — Я теперь даже трезвый их боюсь. Мысли дурацкие в голову лезут. Поехали, на оленях покатаемся, пацаны! Проветримся!

Мне было пофиг, а оленям тем более. Весь банкет был оплачен нашей нефтяной компанией, которая и так находилась на грани финансовой пропасти. Так не по хер ли, банкетом больше, банкетом меньше… Главу администрации округа и городского бугра надо ублажать. Нам с ними еще работать… Хотя нас, собственно, никто ни о чем не спрашивал. Нас просто поставили в известность, что местная власть желает познакомиться с властью настоящей. С нами, то есть. Но понты дороже денег, и голимые побирушки, которыми по факту являлись здешние чиновники, будут строить из себя олимпийских богов, спустившихся с небес к простым смертным. Но как говорит Профессор: там, где вы, детки, учились, я преподавал. Хотят поиграть со мной, поиграем… Только вот мухоморы эти сраные были явно лишними. Не знал, что от них так торкает. Я же в среднем весе, для меня доза великовата оказалась. Я не Карась или Копченый, сто двадцать кило перекачанного мяса. Меня прям конкретно зацепило и понесло.

Невысокие олешки с куцыми рогами бежали на удивление бодро, и я чувствовал себя корабликом, который качается на океанских волнах. Вверх-вниз! Вверх-вниз! Вверх-вниз! Меня повело, и я упал на спину, уставившись тупым взглядом в насмешливые облака. Народ вокруг заржал, а я пытался вспомнить что-то, но что именно я должен вспомнить, никак вспомнить не мог. А вот облака знали точно, что я забыл, и смеялись надо мной, толкая друг друга рыхлыми перистыми локтями. Ой! Что-то завертелось небо над головой, превращаясь в серебристую воронку, которая втянула в себя и облака, и оленей, и даже тундру. Я оказался в безбрежной пустоте…

— Ой, блядь! Вы что творите, суки! — заорал я, когда ледяная вода приняла мое исстрадавшееся тело.

— Прости, братан! — извиняющимся тоном ответил Карась, вытаскивая меня из проруби. — Но мужики сказали, что это верное средство. Ты давай, приходи в себя. Тебя бугор требует.

Мне принесли сменную одежду, и я начал переодеваться. Боже, как мне не хватает Рыжика. Но своего, прошедшего огонь, воду и медные трубы секретаря я побоялся тащить в такой непростой Сургут.

— Требовать он будет отсос у своей секретарши, — простучал я зубами. — А меня он может только попросить. Так ему и передай.

— Зря ты так, — укоризненно посмотрел на меня Карась, когда стоявший неподалеку чиновник окружной администрации рванул с места, взбивая снег, словно молодой олешек. Видимо, побежал докладывать радостную новость. Мол, новый владелец нефтяной компании пришел в себя и пребывает в самом благостном расположении духа.

— Ты, Вован, так и не понял ни хуя, — спокойно ответил я, вливая в себя горячий, до невозможности сладкий чай. — Тут все как на зоне. Сначала тебе сказали соль передать, потом чужое полотенце поднять, потом фурункулы давить будешь, а затем переедешь спать под шконку. И там молиться начнешь, чтобы кому-нибудь твоя жопа не приглянулась. Вот бугор местный сразу к делу захочет перейти, то есть к жопе. Забьемся?

Карась переглянулся с подошедшим Штырем и увидел, как тот согласно кивает.

— Не буду, — помотал башкой товарищ после недолгого раздумья. — Похоже да, захочет на нас оброк повесить. Я там слышал кое-что…

— Молодец, быстро вкурил, — похвалил я его. А совсем скоро тот же халдей, что донес до высокого начальства все особенности моего уличного воспитания, нарисовался рядом, сияя паскудной улыбочкой на масленом лице.

— Иван Федорович приглашает в чум. Шашлыки поспели, Сергей Дмитриевич! Пальчики оближете!

Чум и шашлыки! Это что-то новое.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал я, с шумом допивая чай. — Уже приглашает. Видишь? Пару раз его на хуй пошлем, и он еще записываться на прием станет. Ты, Вова, запомни, чиновник — он как солдат. Его, куда ни целуй, везде жопа. Поэтому целовать его не надо. Он тебе не друг, и никогда им не станет. Ты приблатненный коммерс в его глазах, а он власть. Он тебя или иметь должен во всех позах, или бояться до судорог. Середины тут нет, и быть не может. Так что таким надо платить за дело и требовать неукоснительного исполнения. Потому что если он тебя оседлает, то делать не станет вообще ничего, зато выдоит досуха. Они, бляди, все одинаковые.

— Очнулся? — на лице главы Администрации автономного Ханты-мансийского округа сияло выражение заботы и самого искреннего участия. — Ух, я им покажу! Непривычного человека мухоморами накормить! Хотя… Ты малый молодой, крепкий. Для тебя это просто экзотика.

— Очнулся, Иван Федорович, — сказал я, — вашими молитвами.

Шашлык из какой-то местной рыбы оказался просто бесподобен. Из меня ихтиолог, конечно, на троечку, но даже я вкурил. Из рыб знаю только Карася, вот он рядом сидит, наворачивает. Вкусно до того, что с ума сойти можно!

— Вот нет у вас в Москве такой рыбы! — торжествующе заявил глава — лысый упитанный боров с большими амбициями. — А тут! Природа! Рыбалка! Охота! Благодать!

— В Лобне! — механически поправил я его, и он сбился.

— Что в Лобне? — на щекастом лице появилось легкое замешательство.

— Мы не из Москвы, — пояснил я, вытирая губы полотенцем, украшенном вышитыми оленями. Тут везде эти олени. И в упряжке, и в виде сапог, и даже в холодильнике. Теперь на полотенце вот.

— Мы из Лобни все, — еще раз пояснил я. — И пацаны, которые Богунова на мороз выпнули, тоже из Лобни. — Ты же, Иван Федорович, это хотел обсудить?

Я как-то читал, что персидские шахи умели отдавать команды движением брови, не меняясь в лице. Судя по всему, этот умел командовать силой мысли, потому что и его замов, и стайку ответственных товарищей из городской администрации словно ветром сдуло. Мои пацаны тоже встали и ушли, неся в пальцах по три шампура. Они спортсмены, им много кушать нужно.

— Ты прямо к делу хочешь перейти? — серьезно посмотрел он на меня, ничуть не напоминая того рубаху-парня и балагура, каким был вчера вечером.

— А чего тянуть? — удивился я. — Вот не верю в свое обаяние. Я забрал компанию, и я теперь тебе нужен. Давай, начинай! Моя очередь. Я должен понять, нужен ли ты мне.

— Ты забываешься! — Иван Федорович начал наливаться багрянцем. — Ты что о себе возомнил!

Я оглянулся, дым из костра послушно поднимался в дырку в вершине конуса чума. Или это яранга? Совсем не пасу в местных шатрах.

— А ты? — я пристально посмотрел на главу округа. — Тебя вот-вот губернатором назначат, но скоро эта должность выборной станет. Зацени свои шансы без меня в этот поезд запрыгнуть. Москвичи они такие… Злопамятные!

— Ты, шпана лобненская! — пошел пятнами Иван Федорович. — Да я тебя в порошок сотру!

— Голым из кабинета на мороз отправишься! — спокойно ответил я, еще наливая себе чаю. — Как Богунов, дружок твоей. Пол-ляма зелени Гиршу, и в твоем кресле мой человек сядет. А головная компания в Лобню переедет, и в этом автономном округе люди ягелем питаться начнут, как вон те олени.

Я распахнул полог чума, ткнул пальцем в стадо, что паслось рядом. Будущий губер побледнел, достал такое же полотенце, как у меня, и вытер им пот с лица.

— Так что давай, Иван Федорович, перестань выебываться и говори прямо, чего хотел. Уверен, мы договоримся. Мы же люди разумные. Но если еще раз попытаешься меня через колено согнуть, я так отвечу, что тебе мало не покажется, отвечаю.

— Значит, не врут про тебя люди, — усмехнулся он вдруг, успокоившись совершенно. — Говорят, из тебя можно гвозди делать, как у Маяковского.

— Иногда даже для гроба гвозди, — прозрачно намекнул я. — А так да, тебя верно курсанули. Чалился я два раза. И оба раза по серьезной статье. Так что не будем ходить вокруг да около…

— Ты компанию забрал! — глава, наконец, принял правила игры. — Где мой интерес?

— А ты что сделал, чтобы я ее забрал? Или ты к этому отношение какое имел? Там посерьезней тебя люди получают, сам понимать должен, — лениво спросил я, жадно вгрызаясь в сочный, брызжущий соком шашлык. Интересно, что за мясо? Ведь явно не рыба. Неужели олень?

— Я здесь власть! — Иван Федорович с трудом сохранял самообладание. — Мне тут все подчиняются!

— Мусора и прокуратура сургутская тоже? — спросил я. — Хочешь, я на спор их еще раз выгоню. Могу даже местами поменять, чисто для смеха. Десятка им цена в Москве. Ну, может, прокурор подороже станет.

— Да я…! — у главы не было больше слов. Он опять покраснел, как вареный рак.

В его мире такого быть не могло, потому что не могло быть никогда. Просто потому, что гладиолус. Любая мерзость и подлость в чиновничьем мире обставляется ритуальными действиями, которые должны создавать видимость законности и справедливости происходящего, даже если это совсем не так. И особенно тщательно это правило соблюдается там, где вообще все незаконно и грязно.

— Ладно, — милостиво махнул я рукой, наплевав на священные традиции чиновничества. — Мы уже выяснили, что ты мне не нужен, и ни хуя мне сделать не сможешь. А грозить потным кулачком глупо, потому что знаешь, где он потом окажется. Мы сделаем вот как. Компания пока в полной заднице, и ты это знаешь. Вы ее растаскивали так, что аж за ушами трещало. А я в ней работать собираюсь. Как только прибыль пойдет, я буду давать деньги на благоустройство. Подряды твои фирмы заберут, и ну и главе города чуток подбросим. Зарабатывайте с прибытков, господа! Что ж у вас за блядская привычка зарабатывать с убытков!

— Стройка и благоустройство, говоришь, — протянул будущий губернатор. Тоже налег на шашлык. Ага, такое тельце надо мощно кормить. — Да, это можно сделать. И сделать красиво. Договорились.

— Кстати, — оскалился я. — Ты мог подумать, что я ветер гоняю. Поинтересуйся на досуге, кто в моей родной Лобне на выборах главы города выиграл. И где он раньше работал… Догадался?

Он догадался и теперь жмурился, как кот, обожравшийся сметаны. Видимо, представлял, как он будет делать благоустройство один раз, а деньги на него брать дважды — из бюджета и у меня.

И я был доволен тоже. Ведь сделка считается выгодной, если обе стороны убеждены, что наебали противную сторону. А кстати, что там делается в Лобне?

Димон Китаец сидел в предвыборном штабе и откровенно скучал. Два головастых паренька из Москвы отработали свое и умотали домой, забрав конский гонорар, и теперь осталось лишь ждать. Ну вот он и ждал.

За последний месяц чем он только ни занимался, и теперь сам удивился проделанной работе. Уже все стены его парни исписали фразами «Петров-вор» и «Алексеев — это порядок». Уже залепили все ларьки и магазины плакатами с физиономией Фельдмаршала, а с десяток проходных в Лобне и окрестностях были украшены им же в полный рост, взирающим на своих избирателей с мудрой, понимающей улыбкой. Эту долбаную улыбку тренировали полдня, а потом еще час делали фото, пока не поймали нужный ракурс. Получилось зачетно, хоть на надгробный памятник ставь. Правда, Фельдмаршалу эта шутка почему-то не зашла, и Димон стал серьезнее.

А потом Фельдмаршал провел по митингу в каждом дворе, поливая проклятиями воров-демократов и апеллируя к своему великому прошлому, в котором яблони уже почти цвели на Марсе, но Мишка Меченый предал страну ради цацек Райки. Ельцина хуесосить Алексеев побаивался.

Зато вовсю напирал, что инструктор горкома партии — это не фунт изюма, понимать надо! Да он тридцать лет насмерть убивался, чтобы колбаса в магазинах была по два двадцать, а пломбир — по двадцать копеек. Где теперь та колбаса? Вот то-то! А выберешь Алексеева, и она вернется! И пломбир тоже.

Вранье было невероятным, отчаянным и наивным, но пипл хавал с утробным чавканьем и просил добавки. И добавку несли. Продуктовые наборы в виде гречки, сахара, бутылки Рояля и банки тушенки уходили возами, обеспечивая митингам с участием Фельдмаршала неизменный аншлаг. В отличие от его оппонента, который до самого конца искренне думал, что выберут его, потому что это он тут за демократию и гласность! Да хрен там!

Агитаторов главы исполкома ловили по одному и слегка вразумляли, а поскольку идейных среди них не оказалась, то и агитация почти сошла на нет. И только директора городских служб и заводов, связанные личными отношениями с главой (читай — бухали вместе, да взятки совали), еще проводили митинги у себя на предприятиях. Делали они это настолько неубедительно, что все это играло скорее на руку нам. Наш подход пока обгонял дремучее постсоветское чиновничество как стоячее. Не умело оно еще работать в условиях «криминальной демократии», проигрывая вчистую молодой наглости и напору.

Димон весь месяц трудился как загнанная лошадь. Он постоянно объезжал город и проверял наличие наглядной агитации. И даже пару раз собственноручно пиздил особо непонятливых владельцев ларьков, которые снимали плакаты. Да и подвоз сухпая для избирателей тоже шел через него. В общем, Димон люто завидовал пацанам, которые уехали на Севера жрать оленину, пить ледяную водку и трахать баб местных чукчей, спасая их от вырождения. Он такое от геолога слышал и теперь дико завидовал, мечтая повторить тот подвиг. И даже некоторые гигиенические пристрастия народов Крайнего Севера его не смущали. Лобненские телки ему уже в печенках сидели, хотелось разнообразия.

— Босс! — раздался звонок. Это был Колян, курировавший один из избирательных участков. — Мы тут липовый итоговый протокол предотвратили. Я председателю сотку баксов дал. «Барану» сообщать?

— Молоток! — ответил Димон. — Бдите дальше, Баранову я сам все объясню!

Утро он встретил на диване в том же самом кабинете, где и уснул, а когда проснулся от звона стаканов, все понял. Избранный глава города садил в одного коньяк, закусывая его лимоном с сахаром.

— Двин! — показал Фельдмаршал. — Настоящий, не дерьмо какое-то. Для особого случая берег. Будешь?

— Наливай, — кивнул Димон. — Сколько процентов?

— Ты упадешь, — хохотнул Фельдмаршал. — Восемьдесят семь.

— Это все гречка, — убежденно сказал Димон. — Хорошо, что я Йосика не послушал. Он хотел просроченные макароны сбагрить под эту лавочку. Жлоб несчастный.

— Иосиф Борисович — очень умный молодой человек, — изрядно накидавшийся Фельдмаршал укоризненно посмотрел на Китайца через стакан.

— Дела делают смелые и быстрые, — не растерялся Димон. — А умных можно нанять. Их у нас в стране как говна за баней.

— Надо Сергею Дмитриевичу позвонить, — сказал вдруг Алексеев, достав из кармана бумажку с номером. — Вот, у меня и телефон гостиницы записан.

Он снял трубку и начал крутить диск.

— Сергей Дмитриевич! Это я! Мы победили! Что…? Как на хуй? Не мешать спать???

Он с изумленным видом, с пикающей трубкой в руке, повернулся к Китайцу, который понимающе усмехался.

— Сказал, что не сомневался, а потом послал на хуй.

— Ты чё думал, Фельдмаршал, что можно было влезть в такую кугу и проиграть? Да Хлыст даже мысли такой не допускал. Это я тебе на будущее, если вдруг решишь слабину дать. Не советую, от всей души не советую!