Бармалей и Снегурочка

Глава 1. Трамвай «Приятное свидание»

Когда Василий Павлович Дозоров и Раиса Петровна Дозорова-Утяшева вышли из театра, было уже совсем поздно. К этому часу в городе разыгралась настоящая метель.

– Ты только посмотри, что делается! – воскликнул Василий Павлович. – Форменное светопреставление!

Едва наскочивший ветер схватил его за бороду и набил ее снегом, директора кукольного театра обуял радостный азарт от предвкушения встречи и, что ни говори, противоборства со стихией. Он любил, когда все вокруг приходило в движение, стихии просыпались и смешивались, и нельзя было понять, где небо, где земля. Однако прежде следовало поберечь старые кости, не дать им рассыпаться по скользкой дороге. Поэтому он крепче прижал к себе локтем руку Раисы Петровны, которой та цеплялась за него, и, втянув голову в плечи и щурясь от колкого снега, соблюдая возможную осторожность и устойчивость, повел супругу к трамвайной остановке.

Трамваи ведь не самолеты, летают, то бишь, ходят же в такую погоду? – думал он. Зима в этом году взялась наводить свои порядки сразу, без раскачки. Декабрь только начался, а уже вон что делается. И мороз, и снег. Вообще присутствовало, возникло внезапно и не отпускало, ощущение нереальности, сказочности происходящего. Ему все казалось, вот-вот произойдет что-то необычное, волшебное. Он даже пребывал в некотором разочаровании, что до сих пор ожидания его не оправдались. Прям как в детстве, ей Богу!

Но никогда, ни при каких обстоятельствах Василий Павлович не забывал о своем главном призвании. Он смотрел на окружающее и по привычке сразу прикидывал, как и что можно трансформировать и применить в представлении театра кукол, которым он руководил. Театр живых кукол «Берендейка», так называлось это учреждение культуры.

Этот совершенно новый театр уже был совсем готов к открытию, но представлений он еще не давал. Премьера была назначена на первый день нового года, а, заодно, и на начало школьных каникул, и подготовка к этому событию, к первому спектаклю, занимала все время и внимание Василия Павловича и Раисы Петровны, заставляя их засиживаться на работе допоздна. Со спектаклем были определенные сложности, Василию Павловичу, известному, даже знаменитому мастеру-кукольнику, никак не давался образ главного злодея. Кукла, которую он делал для этого спектакля, получалась слишком доброй, несмотря на вполне ужасную и даже устрашающую внешность. Вот такой парадокс, и с этим мастер ничего пока не мог поделать.

Он ведь и сам был таким, под весьма сдержанной и подчас суровой внешностью скрывалось доброе, сострадающее всему живому сердце. Сам же Василий Павлович не раз говорил, что настоящего зла в этом мире нет, не существует, во всяком случае, он его не встречал. Поэтому, и не выходило у него сделать вполне злодейскую куклу. А надо было, во что бы то ни стало, иначе спектакль мог и не получиться.

Но ведь недаром все причастные к его искусству и мастерству называли Василия Павловича Волшебником, что-нибудь он обязательно придумает, время еще есть. Так он успокаивал окружающих, да и себя заодно, однако его угнетало предчувствие возможной неудачи. Такое происходило с ним впервые.

Когда они подошли к стеклянной коробке трамвайной остановки, обнаружилось, что в ней на правах хозяина поселился ветер. У-у-у-у! – завыл самозваный хозяин, пытаясь напугать их. Да не ограничился этим, подхватил поземку и ну ее закручивать по кругу. Город совершенно скрылся за потоками падающего, сыплющегося и летящего снега. Теперь в нем вовсе нельзя было узнать Берендейск, столицу Берендейского края.

– Трамваи, надеюсь, еще ходят? – проворчал Василий Павлович. Раиса Петровна ничего в ответ не сказала, только, сжав губы, посмотрела в ту сторону, где трамвайчик должен был показаться. Однако она ничего там не увидала, кроме совсем ополоумевшего снега, неистово атаковавшего уличные фонари, эти остатки городской гвардии, все еще не позволявшей взять город под полный контроль.

– Не уверена, – сказала она, не разжимая губ.

Тут вдоль улицы, выше крон растерзанных метелью деревьев, пронеслась настоящая комета – огромный снежный шар с длинным развивающимся за ним шлейфом. Ветер налетел и завыл так, что заложило уши. Казалось, эта комета ломанет прямиком до северного полюса, и ничто ее не остановит. Но шар совершил невозможное, резко свернул в сторону и втиснулся в узкий, как ущелье, переулок, и тотчас оттуда, неслышимый из-за стенания ветра, нереальный, как плод фантазии, как собственное привидение, показался трамвайчик.

Всего один моторизованный вагон, освещенный, бесшумный, он приближался, как плавающий остров, как паром из волшебной страны.

Это был странный трамвай. Когда-то такие бегали по всем маршрутам в их городе, но давно, и уже много лет Василий Павлович не видел такого ни одного.

Красно-желтый, с блестящими, точно вот только что покрытыми свежим лаком боками. Фигурная табличка спереди, над фонарем, была залеплена снегом, так что разобрать номер маршрута не представлялось возможным.

Приблизившись, трамвай задребезжал старым телом, затрясся, как и должно, как ему, ветерану, и положено, после чего заскрипел тормозами, звякнул и остановился. С грохотом откинулись, открываясь, складни дверей, приглашая будущих пассажиров поторопиться.

– Можно мы войдем? – сомневаясь, спросил у трамвая Василий Павлович.

– Входите, да побыстрей, – ответил трамвай ворчливо.

– А довезете куда надо?

– Довезем, не извольте беспокоиться.

– Хорошо, поверим на слово. Тем более что выбора все равно нет.

Кукольник подал руку Раисе Петровне. Он помог ей подняться на довольно высокую ступеньку, забрался на нее сам, и тогда они с площадки прошли в вагон. Двери за ними сразу закрылись, и трамвайчик, под завывание мотора затрясся, забился мелкой дрожью, набирая скорость.

– Ты опять с трамваем разговаривал? – строго спросила Раиса Петровна, резко садясь, почти упав на деревянную скамью у окна. Она часто была строга в разговорах с Василием Павловичем, но это ровным счетом ничего не значило, – кроме того, что ей порой приходилось выступать в роли некоторого балансира, чтобы мир сохранил хоть какую-то устойчивость и не превратился в искрометный неуправляемый балаган. На самом же деле она, как и все почти, просто боготворила своего Волшебника.

– Ну как же не поговорить с умным механизмом? – отвечал вопросом Василий Павлович. – Кстати, он пообещал доставить нас в точности куда надо.

– А что, возможны варианты? – с испугом спросила Раиса Петровна.

Василий Павлович развел руками.

– Всяко может быть. Ты посмотри, что делается, как непогода разыгралась-то. О, это все неспроста!

В этом месте трамвай неистово замотало из стороны в сторону на неровностях пути, и Василий Павлович, потеряв равновесие, тяжело плюхнулся на скамью рядом с супругой.

– Держись! Держись! – забеспокоилась Раиса Петровна и, выкинув руку в сторону, прижала его к спинке сиденья.

– Ух, ты! – выдохнул с восторгом кукольник.

Стабилизировав положение в пространстве, Василий Павлович стянул шапку с головы и несколько раз смахнул с нее снег. Снега было много. Потом он почистил от снега круглую свою бороду и мохнатые брови. И, когда ничто уже не лезло в глаза, огляделся.

Да, он хорошо узнавал этот старинный трамвайный интерьер по давним своим, детским еще, воспоминаниям. Здесь было много дерева, покрытого желтым лаком, потемневшего, истертого. Все скамьи деревянные, жесткие. Сидеть на них, кстати, было вполне удобно и, не поверите, приятно. Много было вокруг хромированных железных деталей, ручки, поручни, головки болтов, разные крючки, и каких-то медных деталей, надраенных до блеска множеством прикосновений и оттого весело сиявших. Из плоских матовых светильников на потолке изливался рассеянный и немного приглушенный свет, однако его было вполне достаточно, чтобы происходящее в салоне выглядело скорей странной реальностью, чем сном. Большие окна, стекла в которых изнутри покрыты толстым слоем инея, сверкавшего, точно осевшие кристаллы соли. Электрические грелки в вагоне работали вовсю, было слышно, как они гудели и потрескивали под сиденьями, однако справиться с напором холода извне им не вполне удавалось. Из-за инея на окнах трамвай походил на батискаф, погружающийся в молочное море. Вроде светло за иллюминаторами, но ничего не разобрать.

Сбоку от них, через проход, к окну прилеплена табличка с указанием маршрута, – эту надпись снаружи невозможно было разобрать. Табличка так неистово колотилась и дребезжала в разболтанных держателях без уплотнителей, так громко требовала обратить на себя внимание, что Василий Павлович не мог не откликнуться на ее призыв. «Приятное свидание», прочитал он на обращенной в салон стороне фанерки.

Прочитал еще раз, хмыкнул. Потом толкнул локтем супругу.

– Смотри, Рая, мы не просто так куда-то едем. У нас с тобой сейчас свидание. Приятное. Видишь?

Раиса Петровна посмотрела, куда указывал Василий Павлович, прочитав надпись, улыбнулась.

– Вообще-то, у нас с тобой вся жизнь одно бесконечное приятное свидание, – сказала она. – Было бы неприятным, давно бы уже закончилось. А если серьезно, это у них, у трамвайщиков, такой тематический маршрут существует. Для влюбленных парочек. Я, мне кажется, что-то такое слыхала.

– Есть такая тема, вполне подходящая. Ты против? Я – нет. Мы с тобой и есть влюбленная парочка.

– Ну, да, вроде так и есть. Странно, что никого кроме нас здесь нет. Ведь самое время для свиданий.

– Почему нет? Вон там сидит кто-то, только один, без пары.

Раиса Петровна вздохнула.

– Да-а. Одному так поздно и в такую погоду домой идти, – не позавидуешь.

– Хорошо еще, если есть, куда идти, – покачал головой Василий Павлович.

– Ой, ну ты скажешь тоже! У тебя везде драматургия.

– Говори – не говори, а так оно получается. Вся жизнь – драматургия. А то и вовсе чистая драма...

Василий Павлович покачал головой. Ему не нравилось, когда чья-то, даже совсем посторонняя жизнь превращалась в драму, но что он мог поделать? Ведь у каждого жизнь своя, каждому она предлагает специально подобранные испытания. Длинными словами – индивидуальные задания. Для наработки опыта и воспитания характера. Было время, еще до того, как он повстречал свою Раечку, и ему тоже приходилось возвращаться домой одному. Вот так же, в пустом трамвае. И, кстати, понятие «дом» зачастую бывало тогда довольно расплывчатым. М-да... Достаточно мерзкая штука, одиночество.

Почувствовав озноб, то ли от воспоминаний, то ли просто холод пробрал, Василий Павлович поежился. Тот одинокий пассажир сидел впереди, прямо перед ним, справа у окна на одиночном сидении, так что рассматривать ему его ничто не мешало. Ее, потому что пассажир явно был пассажиркой. Девчушкой. Небольшая, по виду, фигурка, полушубок на хрупких плечах, на голове платок, на ногах валенки. Одета вроде по погоде, но с разыгравшейся непогодой совладать ей явно будет нелегко. Затерянная песчинка в космической пустоте и в холоде. Куда ее несет в такую метель? Он вздохнул. И снова вздохнул.

– Что ты разохался, как старый дед? – строго его спросила Раиса Петровна.

– А какой же я дед? – удивился Василий Павлович. – Старый и есть.

– Да вполне ты еще ничего, крепкий, – дала ему оценку Раиса Павловна.

– Вот спасибо! Утешила! – съязвил старик. – Только я ведь не о себе вздыхаю. Я вздыхаю о том, что кукла не получается.

– Я знаю, Вася, знаю!

– А раз знаешь, должна понимать, что без злодейской куклы спектакля у нас не будет. А не будет спектакля, не будет и премьеры. А не случится премьеры, не случится и Театра...

– Я все понимаю, Вася, не хуже твоего понимаю. Но время у нас еще есть, и ты что-нибудь придумаешь. Ведь придумаешь?

Василий Павлович покачал головой.

– Никогда такого не было, чтобы кукла вот так уж совсем не получалась. Словно заколдованная! И, самое главное, в голове туман. Не вижу ее!

– Ты просто нервничаешь.

– Да я спокоен! Как дохлая лошадь!

– Я и говорю: ты весь на нервах.

– Да, я нервничаю. И есть от чего.

– А ты успокойся. Нервами делу не поможешь.

– Легко тебе говорить...

– Нет, нелегко. Нелегко.

– Хорошо, прости. Просто времени остается все меньше...

– Вася, не паникуй. Ты обязательно что-нибудь придумаешь.

– Не знаю! Ничего не выходит! Пытаюсь сделать злодея, а вместо этого какой-то клоун получается. Но так же не должно быть! Чтобы при виде злодея все начинали хохотать. А я понятия не имею, каким он должен быть, этот Злозвон. Без понятия! Ни бум-бум! Расплывчатое пятно перед глазами. Туманный образ! Какое-то предощущение имеется, но конкретно и ясно – нет, не вижу. И увижу ли... Я, знаешь ли, начал сомневаться.

– Все образуется, Вася. Вот увидишь! Ты все придумаешь и сделаешь в лучшем виде. Или ты больше не Волшебник? Я, например, в тебе уверена.

– Ах, Раечка, золото мое! – растроганно вскричал Василий Павлович. – Ты настоящая женщина. И утешишь, и поддержишь, и силу дашь... Что бы я без тебя делал?

Театр живых кукол «Берендейка» открылся совсем недавно. Верней, еще не открылся, но уже давно готовился к этому событию. Театр был создан совсем недавно, в старинном здании, ремонт и реставрацию в котором закончили в самом конце осени. Потом набрали труппу и приступили к репетициям спектакля, придуманного Василием Павловичем. И все дни напролет, не покладая рук и частенько засиживаясь до глубокого вечера, работали над подготовкой представления – делали кукол, шили костюмы, готовили декорации. И, конечно, репетировали, разучивали роли, оживляли кукол. А официальное открытие театра и приуроченная к нему премьера были назначены на первый день нового года.

Директором театра, а также основным кукольным мастером и главным придумщиком спектаклей и всего, всего, всего был, конечно, Василий Павлович. Раиса Петровна являлась его верной помощницей, а также была театральной художницей и оформителем, на ней висели все кукольные одеяния, декорации и костюмы актеров. Раньше у театра не было своего постоянного дома, они ставили спектакли и давали представления в других местах, где придется. Поэтому их в Берендейске прекрасно знали и любили, как дети, так и их родители. То есть, наработанный репертуар у театра имелся, и репутация была солидная, можно было и на этом багаже продолжать жить дальше вполне безбедно. Однако жизнь в новом театре было решено начать с премьеры. И это правильно, новое дело так и следует начинать. Только вот со спектаклем случилась заминка. Потому и вздыхал Василий Павлович, потому охал и бурчал недовольно.

Трамвай раскачивался и подпрыгивал на рельсах, неистово дребезжа, грохоча и бия стальными копытами по железным рейкам, точно сорвавшийся на галоп конь. У пассажиров возникло ощущение, что поездка их несколько подзатянулась, и что пора бы им уже прибыть куда следовало. И, будто в ответ на молчаливый запрос небольшого пассажирского сообщества, трамвайчик резко сбавил ход, выровнялся и, взвизгнув тормозами, остановился.

– Приехали, что ли? – спросил Василий Павлович, склонив в сомнении бороду к правому плечу. Обстановка за заиндевевшими окнами не просматривалась.

– Так точно, прибыли, – с готовностью подтвердил трамвай. – К месту назначения, как вы и желали. Не извольте беспокоиться.

– Вот, спасибо!

Тут впереди со стуком откинулась дверь водительской кабины, и появившаяся на ее пороге вагоновожатая дама глубоким грудным голосом возвестила:

– Все выходим! Пожалуйста! Дальше следуем в депо!

– Пойдем, Раиса Петровна, – сказал кукольник, подавая супруге руку. – Кажись, приехали.

Едва старики вышли из вагона, метель набросилась на них с удвоенной силой.

– Уууууу! – завывала она. – Закружу! Запорошу! Замету! Застужу!

Вокруг из-за снежной круговерти по-прежнему ничего нельзя было разобрать, но они хорошо знали направление, к тому же и идти от остановки до дома им всего-то было два шага, не более. Так что заблудиться в непогоде они не опасались. Они и пошли, вполне уверенно, поддерживая друг друга. Вдруг Василий Павлович остановился и, жмурясь и прикрываясь от ветра рукой, оглянулся на оставленную позади трамвайную остановку.

Трамвай, неслышимый из-за вьюги, был уже далеко, светился в конце улицы светящимся шаром, праздничным пузырем, а в стеклянном павильоне остановки, наполненном целым облаком роящихся в свете уличного фонаря снежинок, темнела одинокая фигурка их недавней попутчицы. Эта удручающая картина острой жалостью полоснула по сердцу Василию Павловичу.

– Ну-ка, подожди, – сказал он жене своей Раисе Петровне. – Стой здесь и никуда не уходи.

И, не слушая возражений, пошел назад к остановке. Никаких возражений и не было, Раиса Петровна отлично знала, что если ее Вася что-то задумал, возражать бесполезно. Пока не доведет дело до конца, не остановится.

Василий Павлович, вернувшись, остановился рядом с девушкой. Она сидела, съежившись, сжавшись в комок, как птичка воробышек, и дышала на сложенные вместе, озябшие, красные от холода ладони, пытаясь их отогреть таким малоэффективным и взывающим к состраданию способом. Но ничего более теплого, чем собственное дыхание в ее распоряжении не было.

– Холодно ли тебе, девица, холодно ли, красавица? – вдруг, припомнив сказочную версию подобного сюжета, спросил Василий Павлович.

Девица, подняв голову, взглянула на него огромными, ясными, опушенными густыми ресницами глазами. Море разливанное слез в берегах решимости. И Василий Петрович увидел, что перед ним совсем еще девчонка, по сути – дитя, а до девицы ей еще расти и расти.

– Нисколечко не холодно, – сказала девушка тоненьким голосом и улыбнулась ему пухлыми алыми губками. – Спасибо вам на добром слове, дедушка.

– Хм, а как же это тебе может быть не холодно? – озадачился директор Театра живых кукол. – Вона, у тебя даже варежек нет.

– Это ничего, что варежек нет, я не пропаду. У меня дыхание горячее, отогреюсь. Но ведь и вы не Дедушка Мороз, – снова улыбнулась девчушка.

– Почем ты знаешь? – удивился Василий Павлович. – Кто же я, по-твоему?

– Вы добрый человек. Еще вы мастер, и управляете целым деревянным народцем. А зовут вас за ваше мастерство и доброту Волшебником.

– Вот, значит, как ты умеешь! – удивился старик ее проницательности. – А скажи мне тогда, красавица, долго ли еще ты собираешься тут сидеть? На остановке-то? Трамвая, если что, ждать бесполезно, сегодня его больше не будет. Ты, вообще, куда путь держишь?

Лицо девушки вмиг омрачилось, приобрело несколько потерянное и горестное выражение.

– А вот этого я не ведаю, – сказала она. – Не решила пока еще.

– Но тебе есть куда идти? – не оставлял расспросы кукольник. – Тебя ждут где-нибудь?

Девушка, снова опустив глаза долу, неопределенно пожала плечами.

– Не ведаю, – повторила она. – Как получится.

– Я что хочу сказать. Негоже такой юной девушке в метель ночью одной на улице оставаться. И заболеть, и замерзнуть можешь, да и вообще. Мало ли что может с девушкой на улице приключиться! Пойдем-ка с нами, к нам домой, мы тебя чаем напоим. Отогреешься, поешь, отдохнешь. За чаем расскажешь нам, что с тобой приключилось, а там, глядишь, и придумается, что тебе делать и куда податься.

– Нет, нет! – сразу горячо запротестовала девушка. – Не хочу я никого стеснять! Я лучше здесь побуду. Метель скоро выдохнется и успокоится.

– Глупости! – сказала, как отрезала, подошедшая неслышно и остановившаяся за спиной у мужа Раиса Петровна. – Никого ты не стеснишь, деточка. Мы с Василием Павловичем одни живем, квартира у нас большая, и места в ней предостаточно. На тебя точно хватит, можешь на этот счет не волноваться. Василий Павлович верно говорит, пойдем к нам, а там, в тепле, сама решишь, куда тебе надо, куда не надо. А пока не решишь, то можешь и у нас оставаться. Нам такая гостья только в радость будет. Правда. Ну? Пойдем!

Она протянула девушке руку и та, чуть поколебавшись, отбросила последние сомнения и приняла ее.

Так, поддерживая девушку за руки с двух сторон, старые артисты довели ее до своего дома. Идти, действительно, оказалось недалеко.

Тем не менее, дом вынырнул из снежной мглы внезапно, встал перед ними во весь свой великанский рост сразу, незыблемый и громадный, как утес.

– Ох, ты, какая громадина! – восхитилась девушка. – И такой высокий, прямо башня.

– Верно, башня и есть, – подтвердил Василий Павлович. – Целых шестнадцать этажиков. А величаем мы ее Дозорной.

– Почему Дозорной? – удивилась она.

– Да потому, что фамилия наша Дозоровы. Я вот просто Дозоров, а Раиса Петровна через черточку. И живем мы на самой верхотуре, можно сказать, настоящий дозор там держим. Вот и получается, что Дозорная, самое подходящее название для башни. Разве не так?

– Коль вы говорите, значит так и есть, – согласилась девушка. – Только не понятно, от кого дозор? Неужели на город враги напасть умышляют? И кто же ваши враги?

– А ты умница, – улыбнулся Василий Петрович, – зришь в корень. Врагов в настоящий момент у нас как бы нет, это верно. Но это не значит, что их нет вовсе, и никогда не будет. Враги вообще дело наживное, а некоторые так и по судьбе прописаны. Поэтому, мы на всякий случай все-таки вокруг посматриваем, чтобы не пропустить. А то ж они, как вот эта метель: не было, а потому вдруг – раз, и появилась.

Раиса Петровна покачала головой.

– Ой, Вася, ты бы попридержал язык. Мелешь, мелешь, и совсем нашу гостью запугал.

– И то верно! Не слушай меня, деточка, это я так, вроде новую сказку сочиняю. Лучше скажи, как нам звать-величать тебя? А то за разговорами мы даже имени твоего не спросили.

– Марфуткой меня кличут. Марфа я.

– Марфуткой? – старики переглянулись. – Что ж, хорошее имя. И, главное, вполне тебе подходит.

– И несет отпечаток судьбы, – сказала Раиса Петровна.

– Наверное, – согласилась девушка.

– А что, мне нравится, – сообщил Василий Петрович. – И Марфушка нравится, и Марфутка. И Марфа тоже. Ты к нам будто из сказки явилась. Расскажешь ее потом, ладно? Мы с Раисой Петровной до сказок охочи.

Марфуша только посмотрела на кукольника с грустью неприкрытой, вздохнула, глаза отвела и ничего в ответ не сказала.

– Ладно, – сам себя уравновесил Василий Павлович. Они как раз на широком крыльце перед дверью остановились. – Можно, мы войдем уже? – спросил он у двери.

– Да входите уж, входите, – отозвалась скрипучим голосом дверь и, дребезжа, раскрылась перед ними. – Только поспешайте, пока холода не напустили! Чай, не май месяц – зима!

Они вошли в подъезд и на быстром лифте поднялись на верхний этаж. Лифт с ними почему-то разговаривать не стал, видимо, не в настроении был. Да и то, нечего кому ни попадя по ночам шататься, когда добропорядочные механизмы почивать изволят.

И ведь было его недовольство отчасти даже справедливо! Хотя, с другой стороны, тут уж кому какая служба выпала. Что касается лифта, то его дело, прежде всего, поднимать людей вверх, а так же спускать их вниз вместе с чемоданами и, например, собачками, причем в любое время дня и ночи.

Тем не менее, Марфушке было немного неловко. Стольким людям, и не только, она беспокойство причинила!

Но ведь не со зла же! – думала она. Простите!

А от скоростного подъема Марфутка осталась во всецельном восторге. И в полном недоумении.

– Нет, – сказала она, выйдя из кабины на верхнем этаже и переводя дух. – У нас в лесу ничего подобного не встретишь. Только мамаша Фи иной раз позволит себе что-то подобное. Да и то уже перестала.

– У вас в лесу? – удивился Василий Павлович. – В каком еще лесу?

– Ну, в смысле, в деревне, – пояснила Марфа. – Деревня в лесу, вот я и говорю, что в лесу.

– А, ну конечно! – согласился кукольник. – Деревня – в лесу. Где ж ей быть-то? Деревне в лесу самое место.

Он смотрел на Марфушку в ожидании более точных сведений про ее деревню, но их не последовало. Она только зарделась чуть больше обычного, да заморгала ресницами, будто бабочка крыльями.

– Входите, хозяева любимые и гости дорогие! Заждались мы вас! – сказала, раскрываясь, дверь квартиры.

Вспыхнул свет, и Марфа остановилась посреди прихожей, пораженная. Она просто обомлела.

– Вот это да! – восторженно воскликнула она, оглядываясь. – Да сколько же их здесь?!

И было от чего ей прийти в восторг, чему удивиться!

Со всех сторон Марфушку окружали куклы. Много-много кукол. Разные. Они стояли, сидели и висели на гвоздиках вдоль стен. Казалось, они собрались здесь, чтобы встретить и приветствовать своего доброго Волшебника. Да так и было! А вели себя сдержанно, потому что видели кое-кого незнакомого.

– Тот самый деревянный народец, про который ты все правильно угадала, – сказал Василий Павлович. – Только не совсем, не полностью он деревянный. А также и железный, потому что много используется всяких железок, проволочек и пружинок. И тряпичный, сама видишь из чего костюмы сшиты. А еще всякие пуговицы, крючки, веревочки, ленточки, и, конечно, леска, чтобы пальчики двигались – без нее ничего не получилось бы. Ну и много еще чего. По большому счету, нет такого материала или предмета, из которого нельзя было бы сделать куклу, или который невозможно в куклу встроить. Какую, – это другой вопрос.

– Я поняла, вы – кукольный мастер! Я знала это! – Марфуша не могла устоять, она кружилась на месте, широко раскрытыми восторженными глазами рассматривая вышедшее навстречу и окружившее ее чудо.

– Ты права, деточка, – подтвердила догадку Марфы Раиса Петровна. – Все эти куклы – Василия Павловича работа, и его изобретение. Он сам придумывает, как и что делать. Он даже новый тип кукол изобрел. Но он так же и оживляет их, за что все называют его Мастером. И Волшебником. А еще он у нас директор Кукольного театра.

– Волшебник, да, да, да...

– Дома у нас в основном коллекция кукольная живет, а актеры наши, те в театре.

– Коллекция!

– Да, мы столько лет куклами занимаемся, что у нас собралась их большая коллекция. Некоторые мы где-то когда-то покупали, какие-то нам дарили. И, конечно, много делали сами.

– Когда откроется театр, мы переселим кукол туда. Большую часть. Хотим сделать музей при театре. Как думаешь, хорошая идея? Деткам понравится?

– Ой, отличная! Мне так очень нравится! Я, честно говоря, в полном восторге! Всегда мечтала, чтобы у меня было много кукол. – Она вздохнула. – Только не получалось.

– Ну, ничего, наверстаешь. В куклы можно до глубокой старости играть. Ладно, вы тут продолжайте восторгаться, а я пойду, чаем займусь, – сказала Раиса Петровна.

Пока грелся самовар, и хозяйка дома собирала на стол, Марфуша в сопровождении Василия Павловича обходила квартиру, знакомилась с куклами. Это, конечно, прежде всего, обязательная программа. Но и без них здесь было на что посмотреть. Повсюду в доме были расставлены, понатыканы и понавешены разнообразные ветки и части деревьев необычных форм. Могло показаться, что сквозь стены в квартиру прорастал удивительный сказочный лес.

– Когда есть свободное время, или когда мне нужно подумать, что-то решить, что-то сообразить, да и просто, чтобы успокоиться и зарядиться силой – и когда, конечно, позволяет погода, – я хожу в лес. Здесь, в общем-то, недалеко, – объяснял Василий Павлович. – В лес за коряшками, как я это называю. И всякий раз нахожу там что-то интересное. И, не сомневаясь, пру домой.

– И вам вот это все думать не мешает? – обведя рукой пространство, заполненное корнепластикой, спросила Марфушка.

– Абсолютно. Хожу себе и хожу. И думаю. И всякую красоту высматриваю. В лесу много сухих деревьев и пней разных, есть, где поискать и в чем покопаться. Я понимаю, с первого взгляда может показаться, что здесь у меня веток и корешков много, но в театре их еще больше. Самые лучшие я туда уношу. Ну и, общими усилиями, мы находим им место. В гардеробе, в фойе, в буфете – везде. Потому что люди, зрители должны это видеть. Ведь по сути это естественное, натуральное и самое лучшее средство от стресса, там, от грусти, или от ожесточения. Я это называю – веткотерапия. Или коряшкотерапия. Люди в обществе кукол и в окружении такой сказочной природной красоты становятся вновь детьми.

– А дети?

– Что, дети? Дети – дети и есть. А вот взрослым надо почаще вспоминать, кем они когда-то были.

– То есть, ваш кукольный театр для взрослых?

– А для всех! У нас были раньше, и мы их планируем восстановить, чисто взрослые спектакли. Надо только будет кукол подновить. Люди приходят и слушают, как им о каких-то сложных вещах рассказывают простым, даже очень простым языком. На пальцах объясняют. И что-то им делается более понятно, на что-то они начинают смотреть по-другому. Некоторые не понимают сразу, но кое-что начинают чувствовать, и приходят второй, и третий раз. Пока не поймут. Но и потом опять приходят. Театр как клуб получается, народ перезнакомился, приходят уже, чтобы повстречаться с кем-то, поговорить. Такая сложная и интересная история выходит. А мы и рады. Как говорится, это нужно живым. Нужно теперь.

Василий Павлович задумался, что-то вспоминая. Его близко посаженные светлые глаза стали такими глубокими, что казались черными.

– Но это так раньше было, когда мы по чужим домам и подвалам скитались, – добавил он, вернувшись из воспоминаний. – И то люди приходили. Теперь, когда у нас появился свой дом, конечно, будет еще интересней. Будет лучше.

Сели пить чай. Марфа вдруг снова погрустнела, и ни разговорить ее, ни развеселить не удавалось. Тогда Василий Павлович встал и куда-то ушел, а вскоре вернулся с маленьким смешным ежиком на руке.

– Привет! – сказал ежик Марфутке. – Я давно хотел с тобой познакомиться. Я знал, что ты однажды придешь, и я все глаза проглядел, в окно тебя выглядывая. Но ты все не приходила. – Ежик казался очень сдержанным, и почти таким же грустным, как девушка. Он смешно косил глазами и, шевеля мелкими пальчиками, делал ей лапками какие-то знаки.

– Привет! – радостно откликнулась Марфушка. У нее распахнулись и сделались круглыми глаза – от удивления и очарования. И тут она рассмеялась. – Василий Павлович! Я и не заметила сразу, что это вы за ежика говорите. Думала, что он сам.

– Я сам, – убедительно возразил ежик. – Просто Хозяин мне немного помогает. Слова подсказывает. А то я слов еще недостаточно знаю, книжек маловато прочел.

– Да-да, я поняла. А дверям тоже вы помогаете? Слова подбирать?

– Ну, иногда, бывает, – согласился Василий Павлович. – В порядке шефской помощи. Им же нелегко, они деревянные и железные.

Марфушаа рассмеялась. Но потом она вдруг начала зевать, и Раиса Петровна повела ее спать укладываться.

– Я всего на одну только ночку, – твердила свое девушка. – Я вас не стесню.

– Конечно, милая, как скажешь, – вторила ей Раиса Петровна. – Вот поспишь, а утром посмотрим, что и как. И решим. Сама решишь.

– Умаялась, бедная, – сказала она, вернувшись. – Какая-то с ней, мне кажется, история приключилась. А какая, не сказывает. Сразу голову опускает и замолкает. Может, боится чего?

– Может, и боится. Ладно, отоспится, отогреется, успокоится и сама расскажет, что с ней приключилось. Если захочет.

– А если нет?

– А нет, так сами узнаем. Рано или поздно все секреты раскрываются. Да что тебе рассказывать, ты и так это знаешь.

– Это-то меня и беспокоит. Ты, вообще, уверен, что следовало ее к нам приводить?

– Абсолютно. А почему нет?

– Не было бы через нее беды какой...

– Нам ли с тобой, Раиса Петровна, неведомых бед бояться? Мы столько пережили, что одной бедой больше, одной меньше – ничего не изменится. Но если девчонке помощь нужна, мы обязаны ей помочь. И мы поможем, правда? Я вот думаю, что Марфушка нам не просто так повстречалась. Есть в этом какой-то знак, даже больше: какой-то тайный ход.

– Мы поможем ей, она поможет нам?

– Примерно так. И тут еще вопрос, кто кому больше поможет...