Бармалей и Снегурочка

Глава 18. Под черным солнцем

Черная бездна разверзлась над корчмой, над головами ее обитателей.

Черное солнце ужаса вспыхнуло на том непроглядном, глубоком и бескрайнем, как горе, небе.

Мертвая тишина затопила заведение мамаша Фи под самый потолок, когда, убедившись, что проклятый Карачун убрался восвояси, она вернулась в дом. Ни скрипа, ни шороха, ни лишнего слова – ничто не нарушало той воистину мертвой тишины. Только тревожным нервом бился в очаге огонь, да потрескивали, осыпаясь прахом, сжираемые им дрова. Но и все это – за гранью восприятия.

Ягодина Ниевна остановилась у порога, в бессилии опустила руки. Она так хотела помочь! Так ярко и отважно пылал пламень ее отваги, ее сопротивления! И пусть полная победа пока не одержана, но кое-чего достичь удалось. Во всяком случае, сюда она врага не пустила. Все слышали ее перепалку с Карачуном, так что, никому ничего объяснять не надо. Тем более, никто не обвинит ее в том, что она была недостаточно смела. И все же, все теперь стоят, на нее смотрят, ждут чего-то. А что она может им сказать?

– Ну, что там, хозяйка? – спросил леший Андрейко, только чтобы разрушить это убийственное молчание. И слово его бесполезное будто лавину в горах вызвало.

Снегурочка вдруг схватилась, и, простоволосая, мимо хозяйки, бросилась вон из корчмы, благо дверь так и стояла нараспашку.

– Ты куда! – громыхнув кирасой, кинулась за ней Ягодина Ниевна. Еще на крыльце она поймала девицу за руку, оттуда завела ее обратно в дом и там усадила на лавку. – Куда? – спросила снова. И наказала строго: – Сиди здесь! Я сказала!

– Эй, кто-нибудь! – оглянувшись по сторонам и не различая никого по-отдельности, позвала хозяйка. – Держите ее! Семеро держите! А то убежит, и тогда беды не избежать!

Лесной народец наполз из углов и сгрудился вокруг девицы. Руки и лапы плотно легли на ее плечи. Стукнуло дерево – кто-то прикрыл дверь «Корчмыы».

– Я должна! Я пойду! – лепетала Снегурка будто в беспамятстве. Глаза распахнуты широко, смотрят в себя, видят там ужас.

– Куда ты пойдешь, а? Куда?!

– Нет-нет, я пойду! Мне надо! Я обязана! Дедушка Мороз Иванович столько добра мне выказал, помогал мне всячески, поддерживал всегда... Да он просто меня любил! Значит, и я должна для него что-то сделать.

– Что? Ну что ты можешь для него?

– Не знаю, все равно, что. Все, что могу! Если Карачун сказал, чтобы я к нему вернулась, я вернусь. Пусть он меня возьмет, а Дедушку Мороза отпустит. Я-то ладно, уж как-нибудь! Кто я такая? Сирота. Обойдусь!

В общем, Снегурка была как в бреду. И наговорила много чего вполне бредового.

– Что ты несешь? – не выдержал ее словесного потока леший. – Если на то пошло, мы тут в лесу все сироты. И ничего! Запомни, мы никого никуда никому не выдаем! Никогда! А друг за друга горой стоим. Всегда. И тебя не выдадим! Ты наша! Как и Мороз Иванович. Так что...

– Вот именно! – подхватила и развила его спич Ягодина Ниевна. – А чего ж он, скажи, раньше деда нашего не отпустил, когда ты и так была у него? Э-э? Нашла, кому верить! Карачуну! Да он тебя заграбастает, а Мороза Ивановича, наоборот, угробит. А после и нас всех! Слышала, как он холодным огнем грозился? То-то! Сиди пока! Думать будем, что делать! А вы держите ее, не пускайте! – вновь наказала она челяди.

Однако легко сказать было, что, мол, думать будем. А что делать, если не придумывается? То-то и оно... Тоска!

Разожжённые для встречи Злозвона огни мало-помалу утихли, прогорели. Тепло, которое они накачали, выветрилось, в «Корчмее» стало ощутимо прохладней. Или так только казалось?

Снегурочка поежилась, задрожала. Заботливые лапы тут же набросили ей на плечи большую теплую шаль. И обняли, и прижались, согревая.

– Расскажите мне о холодном огне, – попросила девица. – Которым Злозвон стращался. Никогда не слышала про такой.

– Ох, лучше бы тебе так и оставаться в неведении, – вздохнул Андрейко. – И не знать, и не слышать про страх этот...

– Уже услышала! Теперь знать хочу!

– Мы и сами до сего дня только слышали про него чуть, – сказала мамаша Фи. – Это знаешь, такая страшилка была, которую все сразу бояться начинали, но про какую никто не верил, что она когда-нибудь сбудется. Однако всякое зло и страхолюдство вдруг стало проявляться. Видимо, Чернобог увидел для себя какую-то новую возможность пробраться в Явь, потому про холодный огонь и заговорил. О, он всегда что-то такое измышляет, чтобы только нам досадить.

– Чернобог? Причем здесь Чернобог? – удивилась Снегурочка.

– Как же... Нешто тебя не научили? Эх, придется, видимо тебе все с самого начала рассказывать, – Ягодина Ниевна поджала губы, длинный палец к переносице приставила – с мыслями собиралась. – У нас про это и так все знают, а тебя, видать, с детства не научили. Ладно, слушай. Мир наш весь состоит из трех частей, знаешь, да? Есть Правь – обитель светлых богов. Есть Навь – обиталище богов темных. И есть Явь, это мир земной, человечий. Наш Русколанский лес как бы на пограничье находится, поэтому здесь возможно все. Потому-то он и волшебный. Идем дальше.

Чернобог – владыка Нави, оттуда ему хода никуда нет. Он ни к нам не может самолично пробраться, ни в Явь, а тем более – в Правь. Ему все ходы заказаны, так жизнь устроена. Но, не был бы он величайшим из богов, если бы не придумал, как этот запрет обойти. И он придумал.

– Неужто Карачун злозвонный? – задохнулась в ужасе, схватившись руками за грудь, Снегурочка.

– Он, окаянный! – всплеснула ответно руками Ягодинка. – Карачун – прямое порождение Чернобога, его фантом, его суть. Он сотворил его специально, дабы иметь возможность выбираться в светлый мир Яви. Правда, ненадолго, раз в году и примерно на неделю, от кануна зимнего солнцестояния до Нового года, и все. Вот, эту неделю он бродит по земле, свои порядки устанавливает. Морозы в эти дни лютуют, вьюги да снежные бураны не прекращаются, а солнце на небо почти не кажется... Такое все. Лед и стужа. Но в прежние времена перед Новым годом он неизменно возвращался в свои чертоги. В Чернобожьи чертоги. Мороз Иванович за этим неизменно следил.

А в этом годе Карачун здесь задержался. И понятно почему.

– Почему?

– Да потому, что удалось ему каким-то образом верх над Морозом Ивановичем взять! Мы, кстати, даже знаем, каким образом, и кто ему в том помог. Вот и некому теперь Карачуна поганой метлой обратно в Навь прогнать! Сама видишь, у нас луна с неба не уходит, а солнце не показывается. Хотя нам и так хорошо, но все же. Пусть бы все было, как должно быть. Как заведено.

Ягодина Ниевна рукой показала кикиморке молодой, чтобы принесли ей испить чего-нибудь. Ей и поднесли тут же чару на серебряном подносе. Она ту чару немедленно в себя опрокинула, горло промочить. Задумалась после, глядя в потолок остановившимися глазами да губами жуя.

– Неплохо, – кивнула замершей подле нее подавальщице. – Вполне сбитень уварился. Можно ложку меда еще добавить.

Кикиморка вспыхнула улыбкой и, радостная, убежала на кухню.

– Теперь насчет холодного огня, – продолжила мамаша Фи. Она, судя по всему, была в «Корчмее» главным и непререкаемым источником информации. Да и то, кто бы мог с ней сравниться в знании жизни? – Холодный огонь, это, вишь ты, свойство, которым наделил Карачуна Чернобог. То есть, по сути, это умение самого Чернобога, и прежде никогда он им никому не угрожал. А теперь грозит! Значит, вывод делаем, что решил Чернобог через Карачуна утвердиться здесь, у нас, заняв место Мороза Ивановича. А для этого ему придется навсегда с ним покончить. Что и можно сделать единственно с помощью холодного огня.

– Так что же это?! – не выдержав, вскричала Снегурочка. – Что за напасть такая?!

– Что это?! – в один голос вскричали все остальные. – Не томи, Яга! Говори уже!

– Я и сама его не видала, – вздохнув, созналась, наконец, мамаша Фи. – И хвала богам! И не хочу. Я и не слышала бы про него, ежели б в свое время не работала на том берегу Пучай-реки. Так вот, сказано мне было, не назову, кем, что холодный огонь, это свечение, которое иногда может испускать с рук своих сам Чернобог. Ну, и через него, соответственно, Карачун. В этом холодном свечении, в этом ледяном огне выгорает напрочь любое волшебство. И, если опалить этим огнем, скажем, посох Деда Мороза, он навсегда потеряет свою волшебную силу. А это значит, что Мороз Иванович никогда не станет прежним и нашим любимым Дедом Морозом. Без волшебства Деда Мороза просто нет. Не бывает. Поэтому...

Ягодина Ниевна замолчала. В наступившей тишине постепенно стало слышно, как она настукивает в задумчивости ногтями по столу.

– Я думаю, – закончила она свой сказ, – что Чернобог принял решение. Неправильное решение, неправомерное, нарушающее равновесие мира. А теперь, через Карачуна, собирается его воплотить. Нам надо ему помешать!

– Ну а я?! Я зачем ему нужна? – вскричала в отчаянии Снегурочка.

– В принципе, он мог бы обойтись и без тебя – я так думаю. Но Деда Мороза без Снегурки, без тебя, то есть, уже никто не мыслит, вот он, должно быть, и решил, что с тобой, с твоей помощью ему легче будет сойти за своего. А тех, кто его не знает, просто обмануть.

– Вот уж нет! Никогда! В этом обмане я ему не помощница! – кричала Снегурочка. – И вообще не помощница. Ни в чем!

– Погоди, погоди, – улагодил ее леший. – Время еще есть, подумаем…

– Да что годить-то, что годить? Итить надо! Бегом итить!

– Итить, так итить, – согласилась со Снегурочкой мамаша Фи. – Только тогда уже всем итить, народным ополчением. Оставим здесь кого-то за огнем следить, а остальные все пойдем. Он, злодей этот, может, если ораву такую увидит, передумает. Или испугается, со всеми сразу связываться. А, может, еще какой случай подвернется – там, на месте посмотрим!

– Эх! – взмолилась девица Снегуронька. – Как же Бармалея нам не хватает! Мне не хватает!

А Бармалей тем временем в приемных Палатах Нави от Мары-Маревны последний инструктаж принимал.

Но перед тем отослала хозяйка Нави и властительница судеб прислужника своего Тугарина Змеевича в дозор.

– Поди, – сказала она ему, – посмотри, чтобы никого постороннего или слишком любопытного в округе не случилось.

– Да кто ж здесь посторонний случиться может? – удивился Тугарин.

– Ты первый, Тугарин, ты первый, – отвечала ему Мара. – Давай-ка, уноси уши свои басурманские отсюда и вплоть до Стеклянного моста через реку Забвения. Постой на нем, послушай, о чем вода шепчет. Может, что о себе новое узнаешь.

– Вижу, не доверяет мне моя Махтес! Обидно, слушай! – насупился половец.

– Я тебя оберегаю, батыр. А то ты парень горячий, сболтнешь чего лишнего, да не тому, кому следует, вот головы и лишишься. Тебе оно надо? Иди, иди от греха подальше. Кстати, про парня этого забудь. Что видел его – забудь. Имя его сотри из памяти, и все слова его из головы выкинь. Не было, не знаешь! Уяснил? Все, теперь ступай, ступай!

Едва Тугарин, ругаясь и плюясь ядом, удалился, Бармалей спросил у хозяйки навской:

– Зачем ты, владычица, держишь его подле себя?

– А кого? – вопросом ответила она. – Он хоть и басурманин, зато не глуп и забавен. Да и стать у него подходящая. А если знать толк в экзотике, и иметь к ней склонность, так и совсем даже ничего. Пусть пока будет, пусть послужит мне еще. Все равно, никого другого и близко нет. Ладно, пошли в палаты. Дальше там говорить будем.

В длинной комнате с низкими сводчатыми потолками и шестью узкими хрустальными оконцами по долгой стене, из которых открывался дальний вид на Чернобожьи чертоги, на возвышении, своеобразным троном стояло венецианское курульное кресло из драгоценной древесины, сплошь Чертозианской мозаикой покрытое. Бармалей видел такое у деда в театре, но откуда это здесь, почитай, в аду взялось, в голову ничего не лезло. Мара по праву своему трон заняла, парню же благосклонным жестом предложила у ног своих на полу устраиваться. Полы, по вкусу Тугарина, сплошь персидские ковры устилали, мягкие, как крыло лебеды, теплые, как бок верблюда. Так что Бармалей с удовольствием там растянулся, мельком почувствовав и подумав, как же он устал.

– Хорошо. Пусть наши слова здесь, в палатах, и останутся, между нами, и чтобы никто другой их не услышал, – сказала Мара, убедившись, что Бармалей ей внемлет. – Но, прежде чем мы начнём, у меня имеется одно предварительное условие. Требование, если угодно. Я хочу, чтобы ты поклялся его выполнить. Неукоснительно!

– Боюсь, мадам, что выбирать мне не приходится, – сказал Борис иронично. – Готов на все.

– Верно, это не обсуждается. Условие мое такое: ты должен пообещать, что, когда все закончится, навсегда заберешь отсюда Снегурочку. Слышишь? Навсегда!

– Неожиданно, – Борис в самом деле был удивлен. – Но какое тебе-то до Снегурки дело?

– Не важно, какое! Я, скажем так, желаю, чтобы она была счастлива. Здесь это невозможно.

– А там?

– Там ты сможешь сделать ее счастливой.

– Я?! Как?

– Много ли девице для счастья нужно? Чтобы любили ее – и всего делов.

– Э-э-э... Да я, собственно, еще и сам не уверен. Она, конечно, ангел, но любовь дело такое, переменчивое. Хотя, да, я за Снегуркой сюда пришел, и не планировал надолго в Русколанском лесу задерживаться. В Берендейске у меня старики, дела, опять же. Так что... Но почему ты так к Снегурке относишься... предвзято, что ли? Интересно. И, самое главное, захочет ли она сама? Ее сердце...

– Захочет, доверься мне. И с сердцем у нее все будет в порядке.

– Как ты можешь знать про это?

Мара усмехнулась.

– Знание жизни, плюс врожденная склонность к предвидению, дают отличный результат.

– Полагаю, жизнь твоя была щедра на встречи и приключения?

– Ты даже представить не можешь, насколько щедра. И, заметь, она еще не закончилась! – добавила Мара несколько игриво. Эх, женщины! – Вообще же, должна тебе сказать, дружок, что годы, любовники и бокалы вина – то, чему не нужно вести счет. Что есть, то есть. Все твое. Поверь, я знаю, что говорю. Так что, клянешься? Увезти отсюда Снегурочку?

– Торжественно обещаю и клянусь, – Бармалей, говоря слова клятвы, поднял перед собой открытую ладонь. Потом, вздохнув, поморщился. Он, конечно, и сам хотел забрать девицу отсюда, однако не любил, когда его связывали какими-то обещаниями, тем более – клятвами. – А Дед Мороз? – спросил следом. – Как он будет обходиться без Снегурки?

– Как-нибудь. В конце концов, справлялся же старик прежде без нее? Что-нибудь придумаем. Теперь важно увезти отсюда Снегурочку.

– Наверное... Но есть другая проблема, и пострашней. Карачун! Злозвон! Он однажды уже приходил за Снегуркой в Берендейск, я сам с ним там сталкивался. Придет и в другой раз!

– А вот с этой бедой придется тебе лично справляться. Об этом мы с тобой и будем сейчас говорить. Но прежде... Есть еще кое-что, о чем тебе следует знать. Это касается твоих родителей.

– Что здесь может касаться моих родителей? – удивился Бармалей. – Они погибли в аварии пять лет назад.

– Именно про их гибель я и хотела кое-что тебе рассказать.

Все это время, едва только уселась в кресло, Мара держала в руках серп и беспрестанно им поигрывала. За короткую, отполированную до глянцевого блеска рукоятку, она раскручивал его то в одну, то в обратную сторону, при этом серп жужжал, как пропеллер и периодически исчезал из виду, растворяясь в пространстве, размазываясь в светящийся круг. Бармалей следил за этими ее манипуляциями, как завороженный, не мигая. Но тут он не выдержал и взмолился.

– Будь добра, богиня, убери свой инструмент! – вскричал он. – Не могу его видеть больше!

– Что, раздражает, да? – полюбопытствовала Мара. – Нервишки шалят?

– Не то, чтобы... Мне все кажется, что ты этой штукой сейчас отхватишь мне голову. – Молодец схватился за горло и стал крутить головой. – Знаешь, как неприятно! Аж до судорог!

– О, прости, мил человек! Я совсем упустила из виду твои обстоятельства. – Она остановила вертушку и быстрым движением сунула серп куда-то себе за голову, где на спине тяжелым узлом закрученные лежали ее роскошные волосы. Бармалей не сомневался, что так же легко при необходимости она орудие свое извлечет обратно.

– Благодарю! – он поклонился вязальщице судеб. Потом спросил: – Так, что насчет моих родителей? Пять лет назад я был совсем юнцом, мальчишкой...

– И кое-кто решил сделать так, чтобы ты никогда не повзрослел.

– Подожди! Ты хочешь сказать, что та авария была не случайной? Что ее специально подстроили? Но зачем? Кому это было нужно?! Не понимаю.

– Целью был ты, юноша.

– Я? Кому и чем может быть опасен мальчишка?

– Тем, что он однажды вырастет и станет мужем. Тем, что совершит много славных дел. Но позволь, я по порядку... – Она замолчала на время, показалось, долгое. Взгляд ее строгий был устремлен в окно, на чертоги Чернобожьи, пальцы легко играли на подлокотниках кресел. Бармалею стало казаться, что руки ее никогда не знали покоя. В какой-то момент она неосознанным движением потянулась рукой за спину, за серпом, но вовремя спохватилась. – Я никогда никому этого не сказывала, думала, не важно. Но теперь вижу, что важно, что следовало пристальней за всем следить. Место, в котором мы находимся, называется Навьи приемные палаты. На самом деле, ты, пожалуй, первый человек, которого мы здесь принимаем. Предназначение палат другое. Здесь, в одной из тайных комнат хранится Черное Зеркало Судеб, мне подвластное.

– Никогда про такое не слышал!

– И не должен был слышать! Про то никто не знает! Я упомянула тебе о нем, только лишь, чтобы рассказать свою историю. Иначе ты можешь не понять. Слушай же... Да, когда я сказала, что никто про зеркало не знает, это не совсем верно. У меня есть начальник, который знает обо всем, о чем знаю и я...

– Чернобог!

– Это ты сказал! Я же промолчу, но и возражать тебе не стану. Так вот, однажды, направляясь в тайную комнату, чтобы связаться с Зеркалом, я заметила, что дверь в нее приоткрыта. Но это невозможно! – подумала я. И первой моей мыслью было ворваться внутрь и поразить нарушителя! Но потом я поняла, кто там мог быть. И затаилась неподалеку, и стала ждать. Когда неназванный мной посетитель удалился, я сразу за ним вошла в комнату и приникла к Зеркалу.

– И что ты в нем увидела?

– Увидела! Начальник – назовем его так – ведает, конечно, много, но не все. А, может, он просто был небрежен, не знаю... В общем, у Черного Зеркала Судеб есть одна особенность. Она называется – послесвечение. Это когда после сеанса в нем в течение некоторого времени продолжают жить последние картины и образы. Демонстрацию эту можно быстро прекратить, но нужно знать, как. А он, видимо, не знал. Или все же небрежность. Не важно! Когда я вошла, в Зеркале, в его черном омуте еще жили, медленно угасая, картины, из которых я узнала, что живет на свете один малец, за которым следует присмотреть. Этот малец – ты.

– Я?! – Бармалей был до крайности удивлен. – Не понимаю! – твердил он. – Чем заслужил? Не понимаю!

– Что ты! Я тоже не разумела! До поры. Лишь теперь поняла все, – после твоего рассказа о том, что случилось со Снегурочкой, и вообще. Теперь мне ясно, что эта история была затеяна еще тогда. И, видимо, он, начальник, уже тогда справлялся в Зеркале, что да как. Планы строил. И, помимо прочего, интересовался, что может его планам помешать. Тогда он узнал, что можешь помешать – ты.

– Я?! Бред какой-то! Простите. Но, правда...

– Но ты же здесь! И ты супротив него!

– Да я еще неделю назад не знал ничего ни про Снегурку, ни про Злозвона этого, ни про ваш волшебный лес!

– Судьбы людские порой бывают запутанны и устроены очень хитро!

– И это говоришь ты? Которая сама все так и устраивает?

– Именно поэтому! Ну, так вот, решила я тогда, что за тобой следует присмотреть. Потому что, если кем-то интересуется – Сам! – это может быть интересно. И, опуская дальнейшие подробности, скажу лишь, что аварию, в которую угодили ты и твои родители, подстроил Карачун. Да, да! Это он сбил тогда вас с дороги.

– Ах, гадина! Я убью его! – Бармалей вскочил на ноги и, сжав кулаки и потрясая ими, забегал по палатам. – Я убью его! – повторял он. – Убью!

– Это вряд ли, – откликнулась Мара с сожалением. – Не забывай о его божественной сущности, о том, кто за ним стоит. Хорошо, если тебе удастся нейтрализовать его на время. – Возвращаясь к своему рассказу, она добавила: – К сожалению, в тот день мне удалось спасти только тебя.

– Но зачем ты это сделала? – спросил Борис. Набегавшись и утоптав первый всплеск злости, он остановился, потом снова опустился на ковры. – Для чего вмешалась?

– Скажем так: у меня были свои резоны. И я до сих пор на твоей стороне.

– Ой, хочется верить! – покачал головой Бармалей.

– И ты можешь, ты должен мне верить! Он, Карачун, кстати, про твое спасение до последнего не ведал. Пока с тобой нос к носу не столкнулся.

– Похоже на правду. Он так удивился, увидев меня в Берендейске.

– Вестимо, так. Но события уже были запущены, и отменить их никто не мог.

– Ты имеешь в виду устранение Деда Мороза? И то, что Карачун занял его место? Зачем это ему нужно?

– Извечная борьба Нави и Яви. Чернобог решил качнуть весы в свою пользу. Уверена, что за всем стоит он. Карачун, как теперь говорят, лишь его аватар. Послушная кукла, фантом, марионетка.

– Теперь я понимаю, почему дед мой, Василий Павлович, так его ненавидит, Карачуна. Проклятым называет. Уф! Ничего! Я с ним поквитаюсь! И что дальше? Говори, владычица, что мне делать? Я желаю отомстить!

– Месть благородное чувство, и вполне оправданное. Я поддерживаю тебя в нем. Только, не позволяй ему захлестнуть тебя с головой. Ярость должна быть холодной, тогда никто не сможет помешать тебе ее осуществить. Помни это. Ну, а теперь, добрый молодец, ты должен пойти и выполнить все, что судьбой тебе уготовано.

– Я готов!

– Не совсем. Еще не готов. К Карачуну ведь так просто не подберешься. Да ты и сам это уже знаешь. Но все-таки – можно.

– Говори, Мара-Маревна, не томи! Что делать?

– Секрет на самом деле прост. Потому и опасен. Ты, должно быть, думаешь, что Карачун, владыка стужи и повелитель вьюги, должен бояться тепла? Ничуть не бывало! Он боится холода. Да-да. Но – правильного холода, куда след доставленного, к правильному месту приложенного. И больше всего – пригоршни снега, брошенной ему за шиворот. Надо изловчиться сделать это, и при этом сказать ему в оба уха: – Чур! Карачур! Трижды, чур! И все! Тогда он немедленно впадет в ступор, превратится, как ты давеча, в ледышку, и с ним можно будет сделать все, что угодно.

– Карачур? Я не ослышался? Или все-таки Карачун?

– Карачур! Не ошибись!

– Хорошо, запомнил! Что ж, спасибо тебе, хозяйка Нави и владычица судеб, за науку. Пора мне и честь знать! Пойду Снегурочку вызволять!

– Да, поспешать нам следует. Пойдем, я выведу тебя отсюда.

Поднявшись с ковров, Бармалей остановился, медля.

– Я тут подумал, – начал он нерешительно. – А что если... Что если ты прямо сейчас заглянешь в свое Черное Зеркало? Ну, узнать наперед, что к чему...

– Нет, Бармалеюшка, я не стану этого делать.

– Но почему? Зная будущее, можно лучше к нему подготовиться. Разве не так?

– Это да. С одной стороны. А, с другой, узнав, уже ничего нельзя будет исправить, или переиначить. А, покуда не знаешь, как все сложится, зависит только от тебя. Мой тебе совет: не медля бери судьбу в свои руки и твори ее сам.

Они вышли из Палат и по колодцу поднялись в Навь светлую. От Мильян-дуба по дороге Мара проводила его до самой реки Смородины, до Калинового моста. Там они остановились.

– Хотела бы пойти с тобой и дальше, – сказала вершительница судеб. – Но пока еще мне ход туда заказан.

– Ничего, сам дойду, – успокоил ее Бармалей.

– Дорогу найдешь?

– Как-нибудь!

– За знаками смотри! И еще, поберегись там, Бармалеюшка. Две смерти ты уже миновал, с третьей можешь не справиться.

– Ничего, одолею! Все одолею!

– Надеюсь и я, что так будет. Потому как верю в твою звезду. Только после, когда все случится, ты Карачуна сюда доставь. Прямо к мосту. Я здесь тебя, ну, и его, встречать буду.

Не нашелся Бармалей, что еще сказать. Поклонился Маре в пояс, да и пошел восвояси, туда, где ждал от него своего свершения славный молодеческий подвиг.

– Я вссе сслышшал! – едва спустилась владычица навская в колодец, что под Мильян-дубом, впился ей в ухо змеиным шипением Тугарин Змеевич. Поджидал, вишь ты, ее, не терпелось ему высказаться. – Я вссе ззнаю!

– Ну-ка, держи дистанцию, – отстранила Мара половца на приличествующее расстояние. – Не брызгай! Что ты знаешь, сказывай!

– Все знаю! И про Карачуна, и про молодца, которого мы к жизни вернули, Бармалей который. И про то, что вы с ним задумали!

– Молчи, дурак! Или не сносить тебе головы!

– А про Снегурочку я и сам догадался! Я понял, почему ты так о ней печешься! Ты... Она...

– Стоп! Так ты вправду подслушивал, что ли? А где я тебе велела быть?

– Ну, так! Велела... – расплылся в хитрой улыбке Тугарин. – Смекалка воину жизнь спасает!

– Не в твоем случае, половец! Устала я от тебя. Поди прочь!

Махнула Мара-Марена рукой, и тут же Тугарин ака Змеевич, вопя и дрыгая руками и ногами, поднялся в воздух и полетел себе кувырком к дальнему горизонту, сразу сделавшись крохой малой и беспомощной. По черному небу навьему полетел он за реку Забвения, в даль невозвратную, туда, где Чертоги неведомые. Те ли самые Чертоги, куда унеслись недавно Волат с Горынычем, или какие другие, нам неизвестно. Тайна сия велика есть. Но вот ежели когда-нибудь кто-то из них вернется обратно, то все нам и доложит, как там устроено. Что, на всякий случай, вряд ли. Поскольку нет, и не бывает из тех Чертогов возврату. И даже Горыныч, ежели сподобятся его вернуть обратно на пост у Калинова моста, будет совсем другим, и внешне, и внутренне.