Бармалей и Снегурочка

Глава 3. Бармалей Борисович

– Ты кто такая, ангел?

Голос прозвучал за спиной у Марфутки так внезапно, что она вздрогнула. Старики-хозяева, насколько она знала, ушли в театр, и дома кроме нее никого не оставалось, поэтому появление незнакомца в «Кадочке» стало для нее неожиданностью. Встревоженная, она резко оглянулась. На лице ее отражался неподдельный испуг, но, увидев позади себя молодого высокого парня, она немного успокоилась.

– А вы кто такой? – спросила она встречно. – И как сюда пробрались?

Парень, качая головой, поцокал языком.

– Нет-нет-нет, – сказал он. – Я спросил первым, так что, тебе отвечать. Он взял стул, поставил его сбоку от девицы и уселся на него, широко расставив показавшиеся ей нескладными колени. – Я жду. Колись, ангел.

– Не понимаю, что значит – колись, – она состроила задумчивую гримаску. – Ладно, я – Снегурочка.

– А-ха-ха! – засмеялся парень откидываясь на спинку стула и несколько раз похлопал себя по коленям. – Ну, ты и придумала, ангел! Снегурочка она! Тогда я Дед Мороз! И вообще, нет такого имени!

– Как нет? – искренне удивилась девица. – А я? Я же есть!

– Это другое! – не унимался парень. – Ты, безусловно, есть, и ты – ангел!

– Вообще-то, вы правы, – вдруг согласилась она. – На самом деле, меня зовут Марфуша. Про Снегурочку я все выдумала.

– Выдумщица, значит? Хм, неплохо. Кстати, имя Марфа для наших мест тоже не характерно.

– Ничего не поделаешь, имя настоящее. Или тогда зовите Марфуша, мне так даже больше нравится. А вы тогда Бармалей? – догадалась она.

– Для тебя Бармалей Борисыч, – поправил он.

– Как так? Почему? Вы, если уж на то пошло, ненамного меня старше.

– А вот так! Ну ладно, если перестанешь мне выкать, можешь на выбор употреблять по отдельности Бармалей либо Борис. Я откликаюсь на оба имени.

– Бармалей для здешних мест тоже имя непривычное!

– А ты, ангел, кусачая, как я посмотрю!

– Я справедливая.

– Это положительное качество. Но не очень практичное, по жизни больше мешает. А теперь расскажи мне, Марфа-кадочница, что это ты в «кадочке» делаешь? И куда подевались мои старики?

– Старики твои, в смысле, Василий Павлович и Раиса Петровна, пошли в театр, на репетицию. У них сейчас перед премьерой репетиции каждый день. Они их прогонами называют. К обеду обещали быть. Это перед вечерней репетицией. А я вот, с куколкой вожусь. С Алисой. Надо лесочки ей подтянуть.

– А то рука совсем не двигается, – сказала Алиса. – Это так ужасно, так ужасно! И так неловко!

– Ух, ты! – удивился Бармалей. – Да ты не только ангел, а еще и феномен! Дед такую конструкцию изобрел, что, кроме него, мало кто в ней разберется. Вообще никто. А ты, я смотрю, вполне. Шаришь.

– В смысле, шаришь?

– В смысле, вникаешь. Странная ты, ангел, простых слов не знаешь. Расскажи-ка мне теперь, откуда ты такая взялась? И надолго ли тут, у стариков, обосновалась?

Марфушка потупила взор, на щеках ее вспыхнули пятна смущения, но губы были сжаты упрямо.

– Мне хозяева разрешили пожить у них, – пролепетала она. – Потому что мне пока идти некуда.

– А где ты их подцепила?

– Никого я не подцепляла! Мы ехали на трамвае, вместе. Потом трамвай повернул в депо, а я осталась на остановке. Метель была, Василий Павлович подумал, что я могу замерзнуть и пригласил к себе домой. И вот я здесь. Но это ненадолго, после Нового года я уйду.

– Куда уйдешь?

– Не знаю, я еще не решила. Куда-нибудь.

– А почему после Нового года?

– Тогда можно будет.

– Ой, что-то ты темнишь, ангел. Не мое дело, конечно... Хотя, очень даже и мое. Я все-таки законный внук. Так вот, ангел, если ты придумала охмурить стариков и завладеть их жилплощадью, вот этой квартирой, так ничего у тебя не выйдет. Это я, считай, официально тебе заявляю. Как наследник. Хоть дело и не в наследстве, а в справедливости. Ну и поскольку ты сама справедливая, будешь иметь дело со мной. Вот так, ангел.

– Мог бы и не заявлять ничего, Бармалей Борисыч, – сказала Марфа возмущенно. – Нам чужого не надоть!

– Я просто предупредил.

Тут Марфа подняла голову от стола, у которого работала, и впервые посмотрела Бармалею прямо в глаза. И увидела, что они большие, чистые и голубые. И что лицо у него открытое, увидела, что оно мужественное, с крутыми скулами, тонкими губами и с раздвоенным подбородком. И кудри его русые увидела. И еще увидела, что глаза его смотрят на нее пристально и твердо. Холодно смотрят. Смотрели, поначалу, потом вдруг потеплели и словно поплыли куда-то.

«Что это с ним такое приключилось?» – подумала Марфонька.

Ей и невдомек было, что так действует на людей ее красота. Сама-то она ничего подобного не испытывала, потому и не знала. Но тем не менее, как по ней, так было лучше. Она не любила, когда на нее смотрели холодно, а любила, когда наоборот. И хоть от теплого слова, да теплого к себе отношения растаять Марфа совсем не боялась, ей было приятно.

Однако и Бармалей быстро взял себя в руки.

– А ты на самом деле, ангел! – сказал он. – Знаешь, с удовольствием присмотрю за тобой. Мне будет по кайфу. Понаблюдать.

Марфушка пожала плечами, да и глаза опустила.

– Присмотри за нами, пожалуйста, – ответила за нее Алиса. – Мы не против.

А Марфутка подумала, что парень более молод, чем кажется поначалу. На самом деле, он зачем-то старался выглядеть старше, чем был на самом деле. Для того и словечки всякие жесткие и даже порой грубые употребляет. Но хоть не ругается, и то плюс. Марфушка не любила, когда парни ругались. От черных слов, верила она, сначала язык у ругальщика чернел, а потом и сердце. А с черным сердцем жизнь превращалась в муку.

К обеду, как и обещала Марфена, вернулись из театра в родную гавань супруги Дозоровы, с черточкой и без.

– Бармалеюшка! – вскричала Раиса Павловна, увидев, кто встречает ее у порога, и нежно обняла, прижала к себе внука. – Где ж пропадала все это время твоя буйная головушка?

– У нас с ней были дела, ба. Но мы с ними справились.

– А почему не позвонил?

– Я не умею, ба!

– Болтун!

– На самом деле, замотался немного.

– Главное, что сегодня ты здесь, с нами, – сказал Василий Павлович. Глаза его предательски блестели. Он хотел ограничиться крепким мужским рукопожатием, но не сдержался, притянул к себе внука и обнял. Стало заметно, какой Борис долговязый – даже деда он перерос на голову. – Хорошо, что приехал, молодец, – заключил кукольник и похлопал молодца по плечу.

– Я как штык, – подвел итог приветственной церемонии Бармалей. – Я нужен здесь, и вот я здесь!

К приходу хозяев, обед у Марфушки был готов, оставалось только накрыть на стол. Что и сделали быстро, общими усилиями.

– Картошечка тушеная с мясом и пирожки с капустой! – объявила хозяюшка меню.

– О, сказка! – оценил предложенные блюда Василий Павлович. Он давно уже, едва вошел в дом, принюхивался к запахам пищи и глотал слюнки. – Просто сказка. Впрочем, как и всегда. Ничего другого от Марфуты и ждать невозможно. У нее любая работа спорится, и всегда все по высшему разряду получается. Руки просто золотые, как и сердце. Это он, обращаясь к Бармалею, Марфушку нахваливал.

– Я видел, как она с твоими куклами управляется. Неплохо, неплохо. Но и стряпает, я смотрю, тоже, на уровне.

– Ой, ну вы скажете! – засмущалась Марфуня. – Обычная еда, ничего особенного.

– И самая обычная еда, когда с любовью приготовлена, превращается в царское кушанье.

– С любовью? – удивилась Марфа. – Ну, не знаю, может быть. Не мне судить. Я-то про любовь ничего не знаю.

– Вот это тоже сказки, – возразил кукольник. – Любовь у всякой девицы в сердце живет, изначально. Без любви нет девицы. Просто у некоторых она спит до поры, ждет, когда ее кто разбудит.

– Моя уже и не ждет, – Марфеня сокрушенно вздохнула. – Не верит, что ее разбудят.

– И зря, веру терять нельзя никогда. Но давайте об этом чуть позже поговорим. А сейчас предлагаю помянуть родителей этого парня, и наших детей, Бориса и Александру. Пусть на небе им будет хорошо.

– Да, – согласилась Раиса Петровна. – Там и встретимся, недолго ждать осталось.

Молча выпили красного вина, которого налил всем из графинчика хозяин.

– Какое сладенькое! М-м! – оценила Марфушка. Она свою рюмку только пригубила, на язык попробовала. – Как конфетка.

– Василий Павлович сам вино делает, – похвалилась Раиса Петровна. – У нас на Берендеевщине отличный виноград растет.

– Главное дело, вызревает!

– И вызревает, точно.

– Передайте, пожалуйста, хрен! – попросил Бармалей. Он к сладкому относился с юношеским предубеждением. И всячески это подчеркивал. – Забава для дамочек, – высказался он касательно вина. – Но ничего, приятное.

– Не только для дамочек, – возразил Волшебник. – Старики тоже сладенькое любят. Сладкое сильней крепкого в голову ударяет. И при этом здоровье укрепляет, а не разрушает.

– Ну, не знаю...

– Всему свое время, Боря. И испить горечи, и вкусить сладости.

– Если уж на то пошло, я твое вино, дед, обожаю. Но оно исключение из правила. Кстати, я не понял, что вы тут про Марфенину любовь говорили? Ожидается появление ее жениха? С новогодним приветом?

– Ах, нет у меня никакого жениха! – зарделась девушка. – В том-то и дело, что любви я не знаю. И мне страшно думать, что не узнаю никогда. Наверное, мое сердечко для любви не создано. – Марфа так расстроилась и разволновалась, что даже отложила в сторону пирожок с капустой. Ненадолго, впрочем. Она быстро погрустила, вздохнула и вновь принялась за него. Захрустела румяной корочкой. Вкусно же! Сама пекла! А к долгим переживаниям, похоже, она тоже была не способна.

– Ну, так, может, теперь все изменится? – неожиданно спросила Раиса Петровна.

– Почему это, Раечка? А, ты намекаешь, что...

– Так, именно! Борис наш теперь здесь, с нами. Сердцеед он известный, не может быть, чтобы и Марфушкиного сердечка он не растопил.

Девица вовсю засмущалась, и взор потупила, и ручкой махнула.

– Да ну вас!

– Э, нет, – открестился и Бармалей. И расставил все по местам: – Во-первых, мне некогда, я в группе занят. У нас репетиции, выступления запланированы, гастроли. Кроме того, у меня уже есть подружка. Зачем мне вторая?

– Полный ангажемент! – подвел черту под отповедью внука Василий Павлович.

– Именно!

– Звучит убедительно. Только все это не так. – Марфута подняла голову и как-то странно посмотрела в лицо Бармалею. С таким выражением, будто хотела объяснить, что говорить ей не хочется, но и молчать она не может, и потому просит заранее прощения...

– Что не так, ангел? – удивился Борька. – Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? Так поделись своим знанием. Давай, не тушуйся!

– Нет. Да. Мне неловко об этом говорить, но, похоже, что с этой группой ты больше работать не будешь. В общем, они решили попробовать обойтись без тебя.

– Что значит, решили? Когда? – удивился Бармалей. – Мы только вчера вечером приехали, и не было у нас такой темы, даже не возникало. Никто ни о чем таком и словом не обмолвился! Не может быть, чтобы они меня кинули!

– Они решили объявить тебе позже. Под елочку, как кто-то там у вас говорит.

– Черт! Да нет! Скажи, ты все придумала? Во всяком случае, могла бы и помолчать немного, ангел. Грустный ангел. Не всем это может быть интересно. Понимаешь?

– Я подумала, будет лучше, чтобы ты узнал сразу.

– Она подумала! Не знаю, что лучше. Я предпочел бы, чтобы все оставалось, как прежде.

– Это вряд ли возможно, – девушка вздохнула. – Они хотят играть другую музыку. То, что сочиняешь ты, слишком сложно. Говорят, публика не понимает.

– А! – Бармалей махнул рукой. – Пошли они! И вдруг спохватился: – Но ведь это только предположение? Откуда ты это взяла? Ты же из квартиры, насколько я понимаю, не выходила? Так откуда информация?

– Да ты, Марфуша, ведунья у нас! – улыбнулась Раиса Павловна.

– Немножко ведунья, – согласилась Снегурочка. – Самую малость.

– Так, может, ты еще и колдунья? Ты, давай уж, сразу колись, ангел. Про все свои достоинства расскажи.

– Мои достоинства все на виду. Я не прячусь. Вот, достоинство, – она взяла с блюда пирожок, подняла его, показывая, и потом откусила у него румяную хрустящую попку. – А про то, знаю я что, или нет... Знаю, и все, а ты считай, как хочешь. Можешь не верить. Что касается твоей, Бармалей Борисович, подружки...

– Сам знаю! С ней мы расстались еще до отъезда. По обоюдному согласию. Ну и что? Подумаешь! И, опять же, это мое дело, ангел. Все. Довольно. – И категоричным жестом он подвел черту под обсуждением своих личных обстоятельств.

– Ты прав, Боренька, дело твое. Дело молодое. Все у тебя впереди, все будет.

– Да я не переживаю, ба! Что ж, раз все открылось, могу теперь, спокойно и не таясь, за Марфой приглядывать. Тем более что я ей уже обещал. Правда, ангел?

– Ты называешь ее ангел, а, знаешь, ведь ты недалек от истины, – сказал Василий Павлович. – Марфуша действительно подобна ангелу. Но, заметь, ангел, это полное любви существо. Сама ткань, материя, из которой ангел соткан, есть любовь. То есть, без любви он вовсе не может существовать. Я к тому, что, думается, в этом плане у нашей Марфушки отличные перспективы. Но пока она все же больше на Снегурочку из сказки похожа. На ту, что любви не знала.

– Вот мы и посмотрим, в чем секрет ее холодности. Да, ангел?

– Смотрите, если хочется, – Марфутка дернула плечом, как кошка лапой.

– Ты опять мне выкаешь? Снова за старое? Все-таки интересная ты девица! Али обиделась на что? Так я вроде...

– Вот именно, что вроде!

– Послушай, солнце...

– Теперь я ему еще и солнце!

– Солнце, да, но зимнее, не греешь. Только обжигаешь. Однако ты мне нравишься, ангел.

– Скажешь тоже! Только никаких доказательств тому я не вижу. Скорей, наоборот.

– А в качестве доказательства моего к тебе расположения, я помогу тебе убрать со стола. Согласна? Кстати, спасибо за угощение. Пирожки отличные. Я, пожалуй, еще один съем. Можно?

– Ешьте на здоровье! Вон их сколько наготовлено!

– Спасибо, Марфуша. А пока мы с тобой будем убираться, ты мне о себе расскажешь, идет?

– Нет, – сказала категорично Марфуша, – не идет.

– Почему? – удивился Бармалей.

– Потому что время еще не пришло, рассказывать. Я уже говорила. И не приставайте ко мне, Борис Борисович, с вашими глупостями. И, если уж на то пошло, я сама со стола уберусь, мне не в тягость. Вы только мешать будете!

– Конечно, мешать. Сама-то ты свой нос везде суешь, куда даже не следует.

– Я?!

– Тетя твоя! Ты, солнце, ты!

– Никуда я свой нос не совала!

– Откуда же ты тогда узнала, про группу, что меня уволить собрались? И про подружку мою? Откуда?

– Да я просто! Просто знаю и все!

– Ага. Ведаешь, еще скажи. Я в такие чудеса не верю. Но даже если ты что-то такое и ведаешь, кто тебя за язык-то тянет все это сразу и выкладывать? Не хватает простого соображения, что кое-кого от ненужных переживаний ограждать следует? Нет?

– Знаете, что, Борис Борисович? – взорвалась от обилия нотаций Марфа. – Идите вы, отдыхайте! И не мешайте мне работать! Вот!

И, насупив брови, отчего лицо ее сделалось еще больше прелестным, она, нарочито гремя тарелками, принялась собирать посуду.

Старики, поблагодарив Марфушу за кушанье, давно вышли из-за стола, решив не мешать молодым налаживать отношения. Но что-то не задалось с отношениями. Марфута в конце и вовсе разобиделась, надулась, и слова от нее добиться стало невозможно. И это было странно, с точки зрения Бармалея. Он, как верно отметила бабушка, и слыл, и был сердцеедом, в том смысле, что с девчонками всегда находил общий язык. Не запирались они от него, инстинктивно чувствуя, что не обидит, что можно доверять. А тут такой, прямо сказать, афронт. М-да...

Что-то в этой ситуации с Марфуткой было не так, что-то не давало Борису покоя. А если говорить прямо, вызывало подозрения.

Подозрения надо рассеивать, едва они только появились. Иначе они начинают забирать над мыслями слишком большую власть.

С пирожком в руке, жуя на ходу, Бармалей отправился разыскивать деда. Василий Павлович нашелся в гостиной. Он стоял у большого окна. Сдвинув занавеску в сторону, он смотрел на мир, и глаза его были темны – темней, чем обычно. Несмотря на совсем еще не позднее послеобеденное время, за окном уже смеркалось, город медленно и неотвратимо погружался в серую непроглядную мглу. Бармалей подошел и стал рядом с дедом.

– Проклятый карачун, – сказал Василий Павлович, не оглядываясь, каким-то образом угадав, кто пришел. – Он так много отнял у нас. Ненавижу этот день, и эту ночь.

– Мне тоже в это время не по себе всегда, – согласился с оценкой деда Бармалей. – Не знаю, почему.

– Понятно, почему, понятно... Мне до сих пор кажется, то, что случилось тогда с твоими родителями, да и с тобой, неспроста. Что-то за этим есть, какая-то история.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что карачун не еще один день в году. Всего лишь. Это не простой день. Карачун, если на то пошло, так и вовсе не день.

– А что же оно такое? – удивился Борис. Он как раз забросил последний кусочек пирога в рот, да с трудом его проглотил, так удивился. – Что-то я тебя, дед, не понимаю.

– По нашим, берендейским, поверьям, Карачун – Владыка Зимнего Солнцеворота. Чернобог. Повелитель мороза, холода и мрака, житель нижнего мира, который издревле Навью зовется. В Земной, наш мир, или Явь, Карачун может пробираться только один раз на несколько дней в году.

– В этот день тоже? Сегодня, я правильно понимаю?

– Правильно. Является Карачун сюда стариком с длинной седой бородой и с тяжелым взглядом. Ходит в шубе нараспашку, босой и с дубинкой. Он укорачивает дни, и удлиняет ночи, сковывает морозом реки и озера и разными другими пакостями грешит. А питается Карачун, сказывают, неправедными поступками людей, да их плохими помыслами.

– Дед! И ты во все это веришь?

– Верю-не верю, а только вижу, что все неспроста, все примерно так и происходит. А предки наши, понимаешь ли, знали, что говорили. Это сейчас все как-то по-иному выглядит, потому что жизнь изменилась. На самом деле, она только внешне поменялась, но суть ее осталась та же.

– То есть, ты хочешь сказать, что сейчас по нашему городу Берендейску, по улицам его бродит маньяк, босой старик с дубьем, и пристает к прохожим? Так его это, в кутузку надо бы!

– Не ерничай! И не смейся зазря. Говорю тебе: все не просто так!

И, будто в подтверждение его слов, неистовый порыв ветра навалился на окно снаружи, так что стекло задрожало и застонало от натуги сдерживания. Дед с внуком вскинулись в первозданном в испуге, замерли в молчании и ожидании, что окно не выстоит, и страшный враждебный мир Нави ворвется прямо к ним. Но нет, стекло устояло, выдержало напор ветра и, вместе с ним, потусторонних сил. Бармалей выдохнул.

– Фу! Ну, дед, умеешь ты жути нагнать! Ладно, давай сменим тему. Я, вообще-то, хотел с тобой о приемыше вашем, о Марфе говорить.

– Хорошая девонька, светлая.

– Хорошая-то она хорошая, – согласился Бармалей по инерции, но тут же стал спорить. – Только откуда тебе известно, что хорошая?

– Так я же вижу, Боря. Она светится изнутри, как, ты верно сказал, солнце. От такой души никакого зла быть не может. Да ты сам посмотри! Глаза открой пошире, и все увидишь.

– Но, деда, пока я вижу, что она скрытничает, и что-то о себе не договаривает! Разве нет? Да она сама прямо так и сказывает! Потом, говорит, расскажу! Выходит, мы не знаем, кто она на самом деле. Это плохо. С точки зрения техники безопасности.

– Ничего это не плохо, а так, как есть. Вот просто прими все, как оно складывается, Борюшка. Хочет человек отмолчаться, нужно ему это – и пусть. Это ее право, и ее дело. К тому же, она обещала после Нового года все рассказать. Правильно? Ты это и сам слышал. И ладно, подождем. Недолго осталось. А ты тем временем присмотри за ней, если так хочется. Не помешает. Может, что нужное тебе увидишь.

– Да уж, пригляжу! В меру сил, – пообещал Бармалей. Он сделал паузу, прищурился. – Я вот думаю, а не метит ли она каким-то хитрым способом квартирой вашей, вместе с «кадочкой», завладеть? А? Приживется здесь, а потом ее и не выселите?

– Да нет, Боря, окстись! Что-то ты тут совсем уж шпиономанию развел. Во-первых, как? А, во-вторых, и в главных, повторюсь: на мошенницу она совсем не похожа. Неужели сам не видишь? Так присмотрись лучше! И прекращай это дело. Развел тут охоту на ведьму. Негоже! Марфушка не ведьма, а ангел, сам же так ее назвал. И поделом!

– Предупрежден, значит, вооружен! – Бармалей поднял палец над головой. – Вот я о чем.

– Ну и ладно! Предупредил, и хватит. Поговорили, и довольно! – Василию Павловичу разговор этот, как он складывался, не понравился, и выглядел кукольник явно раздосадованным. Дальнейшее обсуждение Марфы он прервал категорично: – И, Боря, больше не поднимай эту тему! Договорились? Даже не хочу слушать. Давай лучше в «кадочку» поднимемся, я хочу тебе там кое-что показать.

– Что показать? Да я там был уже сегодня, вроде, все посмотрел.

– Нет, этого ты не видел. Куклу Злозвона я только днем из театра принес, да наверх поднял, чтобы тут не мешалась. Она новая, ты не мог ее видеть. К тому же я ее доработал маленько. Мне ведь Марфушка подсказала, как ее изменить следует. Сосульки на шляпе вместо бубенцов устроить. И, знаешь, значительно лучше стало. Хотя, все одно еще не то. Еще дорабатывать надо. Но что да как, я пока не соображу. Может, и ты что подскажешь? Знаешь, у нашей Марфушки золотые руки. Впрочем, я это уже говорил. Не девка, а настоящий клад!

– Видел, дед, видел. Она уже и Алису приручила.

– И не только ее. Я же говорю: умница, все буквально на лету схватывает. Я давно такой способной кукольницы не встречал. Если честно, кроме нее, и вовсе никого не припомню. Разве что, мать твоя, покойница, такой же была. Да еще ты.

– Ну нет, дед. Какой из меня кукольник? Фантазии! Что ты! Мое дело вон, байк да гитара. Это мое. А куклы – даже не представляю.

– Я тебе говорю! А говорю то, что знаю. Ведь ты моя кровь, тебе мои способности передались естественным образом. Перетекли, как из одной баклажки в другую. Я тоже не сразу к куклам пришел. Всему свое время! И я тебя, Борька, уверяю, вы с Марфуткой могли бы замечательную, на самом деле – выдающуюся пару артистов-кукольников составить. Вот как мы с Раисой Петровной. Лучше!

– Да ладно, дед, не сочиняй! Что-то ты не на шутку разошелся.

– Слушай меня, тебе говорят!

– Слушаю, слушаю... Ну, ты даешь! С Марфой уже меня свел. Нет, она, конечно, ничего...

– Красавица!

– Не спорю. Но...

– Настоящая женщина. В будущем. Расцветет в скорости, глаз не отвести будет. Я же вижу.

– Кот в мешке, – в настоящем.

– Ты язык-то контролируй!

Так, разговаривая и слегка пикируясь, по винтовой лестнице, которая тут же, в углу гостиной и была устроена, поднялись они наверх, в «кадочку». Там Василий Павлович остановился посреди мастерской и вдруг стал как-то неуверенно озираться по сторонам.

– Ничего не понимаю, – бормотал он. – Что за черт?

Бармалей остановился у него за спиной и положил руки ему на плечи.

– Что случилось, дед? – спросил он немного насмешливо. – Ты будто потерял что.

– Так ведь и потерял! – растерянно сказал кукольник. – Я сам лично перед обедом положил коробку с куклой на этот верстак, а теперь ее здесь нет. Сам посмотри.

– Действительно, на верстаке ничего нет. Но может, она где-то еще? Может, Марфа переложила куда?

– Коробка довольно большая, голубой бумагой обклеена. Ты видишь здесь такую?

– Пока нет.

– Вот и я, нет.

Василий Павлович подошел к лестнице и, опершись на перила и глядя вниз, в люк, принялся звать девицу.

– Марфуша! Марфушка! А поди-тко сюда!

Вскоре девушка была в «кадочке», она держала посудное полотенце, которым на ходу вытирала руки. За ней следом в мастерскую поднялась и Раиса Петровна. Такой переполох в их доме, случай небывалый, значит, надо узнать, в чем дело.

– Что за шум? – спрашивала она.

– Марфеня, девочка моя, ты, случаем, не ведаешь, куда могла голубая коробка со Злозвоном запропаститься? – спросил Василий Павлович.

– Нет, дедушка, не ведаю, – отвечала Марфуша. – Я сюда и не поднималась больше, после того, как Алисе лески подтягивала. Вот, с Борей мы вместе отсюда ушли. А после я все время обедом занималась. Нет, дедушка, не видела я коробки.

– Да я и сам знаю, что ты не видела. Это я так, на всякий случай спрашиваю...

– Что случилось, Вася? – спросила Раиса Петровна тревожно. – Что ты потерял?

– Злозвон наш пропал куда-то. Сам, что ли, ушел, негодный? И так не желал в спектакле участвовать, а тут и вовсе куда-то подался.

– Ой!

– Унес кто-то?

– Злозвон вышел вон!

– Не ерничай, Борис!

– Нет, я просто думаю. Кто унес? Кому надо? Да и как? Тут все закрыто.

В опровержение его слов, подхваченная порывом ветра, открылась и вновь со стуком закрылась дверь, та, что на крышу.

– Дверь! – вскричала Марфушка. – Она открыта!

– Может, я оставил? – засомневался Василий Петрович. – Не помню что-то такого. Вроде, не выглядывал...

– Нет-нет! Я проверяла! – стала утверждать, горячась, Марфута. – Я всегда ее проверяю перед уходом. Все было закрыто! – Она подбежала к двери, посмотреть. – Да тут запор сломан! – закричала она от двери.

– Выходит, кто-то поднялся на крышу, каким-то образом открыл снаружи дверь...

– Которая, вообще-то, снаружи в принципе не открывается. Это же внутренний засов...

– ...и выкрал куклу. Вопрос: кто? Другой вопрос: зачем? Зачем кому-то кукла? Зачем прилагать столько усилий, чтобы завладеть ей? Или, может, кто-то хочет, чтобы спектакль не состоялся?

– Видимо, так. Кто-то желает сорвать наш спектакль.

– Кто? Почему?

– Карачун? – высказал неожиданную гипотезу Бармалей. Кажется, он хотел пошутить, однако получилось у него не очень убедительно.

Василий Павлович посмотрел на внука со значением, и в глазах его виделось понимание и согласие. И совсем не проглядывало даже намека на шутку.

Неожиданно лязгнула зубами Марфутка.

– Простите, – сказала она, обхватывая собственные плечи и дрожа, – это я от холода.

– Конечно, сквозит, – поддержал ее Волшебник. – Бориска, ну-ка, закрой дверь плотней.

– Все-таки, неплохо бы понять, кому это нужно, – сказал Бармалей от двери. – И зачем?

– Об этом мы еще подумаем, – урезонил его кукольник. – Это, как говорится, другая история, тоже смешная, но мы ее расскажем в другой раз. Теперь же надо решить, что вообще делать. Позволить сорвать наш спектакль мы никак не можем. Нет, нет, не можем. Заменить его другим, тоже не можем. Уже этот объявлен, да и вообще. Но и без Злозвона представление не получится, не состоится...

– Надо дверь заделать. Я имею в виду, окончательно, раз и навсегда. Чтобы никто больше с крыши сюда не ходил.

– Дверь замкнем, Куколка. Это дело десятое. А вот Злозвона нового сделать... Это задача!

– Сколько на куклу времени уходит? – спросил Бармалей.

– В обычных условиях, дней за пятнадцать можно уложиться. А нам надо успеть до Нового года. Итого, дней семь, восемь...

– И столько же ночей.

– Я вам помогу! – вскричала Марфутка. – Я все, что скажете, сделаю!

– Я и не сомневался в тебе, деточка. Тогда, давайте так и разобьемся. Я голову куклы резать начну. Хорошо, что у меня кедровая коряшка припасена. Недаром я все-таки в лес ходил. Ты, девочка, механикой займись. Ты в ней уже разобралась, думаю, сможешь. Я, если что, буду подсказывать.

– А я костюм шить стану, – сказала Раиса Петровна. – Надо еще найти, из чего.

– Да, ты шей костюм, Куколка, – кивнул Василий Павлович. – И позвони в театр, скажи, что репетиция отменяется. Нет, скажи лучше, пусть сами пока репетируют. Без нас.

– А я, так понимаю, остаюсь на подхвате? – определил круг своих обязанностей Бармалей.

– Ну, видимо так. Мало ли, что еще нам может понадобиться? Ты, главное, не исчезай никуда.

– Отлично! – с готовностью согласился Бармалей. – Быть на подхвате – моя любимая работа.