Бармалей и Снегурочка

Глава 8. Хозяин леса

И... Вот!

Бармалей ничего не почувствовал, ни встряски, ни головокружения, ни просто какого-то движения или хотя бы дуновения ветра – ничего такого, что могло бы сопровождать или выдавать его перемещение в пространстве. Ничего! Но, наверное, волшебство так и осуществляется – тихо, незаметно, неотвратимо. Не успел моргнуть глазом – и вот ты уже посреди леса. В иной реальности.

– А, чтоб меня! – воскликнул восхищенный и слегка обескураженный Бармалей. Не слишком-то он верил в глубине души, что эксперимент удастся. – Все-таки, этот легендарный Русколанский лес существует! Ого!

У него и мысли не возникло, и даже подозрения, что лес мог оказаться каким-то другим. С чего бы это?

И вот, он был здесь, один-одинешенек, а лес вокруг стоял огромный, величественный, былинный. При этом угрозы Бармалей со стороны леса не ощущал никакой, лишь настороженность. Лес – это всегда тишина, так вот здесь она была особо крутого замеса, оборачивалась настоящим безмолвием.

Из лесной растительности, насколько он заметил, быстро оглядевшись, его окружали в основном ели, различной величины и разного возраста, от небольших елочек-подростков до величественных многоярусных и разлапистых громадин. Чуть поодаль гвардейским караулом выстроились сосны. Целый их отряд виднелся за елями: ни дать ни взять, великаны в красных мундирах встали на страже заповедных рубежей Русколанского леса.

И все вокруг в снегу! Снегом укрыты поляны, кустарники и подлесок – с головой, а на ветвях деревьев его оказалось так много, что под тяжестью снежных накидок они склонялись до самой земли. И снег тут был на самом деле какой-то другой. Бармалей не сразу подобрал нужное определение. Ведь и в Берендейске в последние дни навалило снега полным-полно, но здешний был вот именно что другим. Однако он быстро сообразил, что с этим снегом не так. Наоборот – так! Таким его всегда рисовали и продолжают рисовать на поздравительных открытках – легким, воздушным, похожим на вату или на взбитые сливки, полным искрящейся радости и совершенно не холодным. Таким он видится, когда вспоминаешь зиму своего детства. Таким он, несомненно, должен быть в волшебной стране.

Но что особо Бармалея удивило, это то, что он стоял посреди небольшой полянки, провалившись по пояс в этот самый волшебный снег, а вокруг он был совершенно нетронутым, ровным и гладким. То есть без единого следочка, без какого-либо изъяна. Впечатление было такое, будто он спрыгнул сюда откуда-то сверху, например, десантировался с вертолета, да так и застрял в сугробе.

Очень быстро он понял, что снег только казался нехолодным, на самом же деле был вполне себе обычного качества. Морозец же в лесу стоял крепенький, и щеки царапал, и за уши покусывал. Совершенно очевидно было, чтобы не замерзнуть, следовало двигаться, да побыстрей. Вот только куда? В какую сторону? Он повернулся во все, но везде кроме одинаковых, в общем, деревьев не виднелось ничего примечательного, так что в этом плане все стороны света казались равнозначными.

И все же, кое-что в одной стороне было примечательно. Там над лесом, очень низко, зацепившись за верхушку высокой ели, висела луна, похожая на большое серебряное блюдо, такая она была огромная, плоская и яркая. Серебряным своим светом луна заливала подлунные пространства столь обильно, что было в лесу светло, точно днем. Бармалей так, было, и подумал, что из полуночи сразу в день угодил. Но нет, какой же это день? Днем луна, если и видна, то бледная и прозрачная, будто призрак или отражение чего-то несущественного. А эта – вон, какая громадина. Супер луна. К тому же, днем таких глубоких и контрастных теней не бывает.

И решил Бармалей идти прямо на луну, вполне резонно заключив, что так, держась одного направления, он, по крайности, не будет ходить кругами. А если идти по прямой, рано или поздно куда-нибудь придешь. Логично? Логично. Что еще ему оставалось? Дед его, Василий Павлович, точно так бы и поступил.

Так он и сделал. Нахлобучил шапку поглубже, чтобы уши от мороза уберечь, да и пошел на свет лунного фонаря, будто мотылек ночной, раздвигая снег, как воду. Споро шел, без натуги, и вскоре так разогрелся, что даже полушубок расстегнул нараспашку. Одно плохо, выяснилось вскоре, что ботиночки его, вполне добротные да на толстой подошве, для гуляния по снежной целине не очень-то подходят. Снег стал забиваться в них, и вскоре ноги его совсем промокли. А это значило, что долго он такой режим ходьбы не выдержит, и что скорей бы ему куда-то уже прийти, чтобы ситуацию выправить.

Ему уже и казаться стало, что вот-вот что-то появится впереди из-за елей, и он вглядывался в лежащие по курсу чащобы, высматривая долгожданный приют. Луна все так же светила ему прямо по курсу, там и висела, оседлав еловую маковку. Хоть это радует, думал Бармалей, что не сбился на бессмысленное петляние.

И все же вскоре сомнения стали одолевать лесного путешественника. С чего это он решил, что обязательно здесь кого-то встретит? Вообще хоть кого-то? Ведь он до сих пор не увидел еще ни единого звериного следа. А? Что за лес такой без звериных следов? Или что за звери следов не оставляют? Лес может оказаться огромным, бесконечным и пустынным, и он может брести по нему до самого горизонта, никого не встретив. Да и горизонт, такая штука недостижимая, всегда впереди, сколько ни гонись за ним. Он вдруг с холодной ясностью представил себе, что затерялся в этой бескрайней заснеженной равнине, что никто и никогда не найдет его здесь... Тем более что способа вернуться назад он не знает. Даже не озаботился узнать. В ужасе он остановился и стал озираться со страстным желанием найти какой-то знак или примету того, что все его страхи напрасны.

И вдруг... Что это там? След? Он увидел впереди себя чей-то оставленный в глубоком снегу след. Его немедленно накрыла жаркая волна радости, практически эйфории, он бросился к следу впереди так, как утопающий бросается к обломку мачты или шлюпке.

И лишь подбежав ближе, он узнал этот след, начинавшийся из точки посреди нетронутой снежной поляны. Конечно, это был его след, никаких сомнений. Но как?! Как такое возможно? Ведь он постоянно и неуклонно шел на луну. Вот она, на том же месте, над той же елью. Лживая маска!

И тут до него дошло. Ну, конечно!

– Есть лес, значит, есть и леший, – сказал он громко, с безнадежным смирением. И позвал: – Эй, хозяин! Выходи! Стань пред мои очи ясные!

– Ась?! – раздалось немедленно где-то рядом, показалось, за спиной. Бармалей быстро оглянулся, и тогда уже впереди, заняв его первый, начальный след, проявился он, хозяин лесной. – Чего изволите?

Мохнатый, остроголовый, нос похож на кривой сучок, и глаза, будто два уголька горят. Любитель пошутить.

– Что ж ты, царь лесной, молодцу голову морочишь? – спросил Бармалей. – Почто путника кругами водишь?

– А что? – подбоченился леший. – Имею полное неоспоримое право.

– Во как! – удивился парень. – Это что же за право такое, человека с дороги сбивать?

– Полное и незыблемое право, – стоял на своем леший. – Во-первых, лес, а в лесу мы всегда в своем праве. Во-вторых, лес заповедный, волшебный, сюда чужим и вовсе ступать заказано. Вот так вот.

– А если так? – спросил Бармалей и нараспев продекламировал: – Леший, леший не кружи, мне дорогу укажи!

– Нет, – леший помотал головой.

– Нет?

– Нет, не катит.

– А что катит? Может, мне тулуп наизнанку вывернуть?

Леший снова мотнул головой да еще презрительно цыкнул зубом.

– Бесполезно, – сказал он. – Не поможет.

– Что же делать будем?

– Думаю, об этом надоть у хозяйки спросить. Она разберется, добрый ты молодец, или просто не туда погулять вышел. Тогда и решит и скажет, что с тобой делать.

– Кто же у нас хозяйка? – полюбопытствовал Бармалей. – Боюсь даже предположить. И где мы ее искать будем?

– Об этом не кручинься, молодец, скоро все узнаешь, – сказал леший. И махнул рукой: – Ай-да за мной!

Выпрыгнув из следа, хозяин лесной заторопился куда-то в сторону, к группе отдельно стоящих елок. При этом тонкий наст его великолепно держал, леший не проваливался в него ни на вершок, да и вообще следов после себя не оставлял. Это было странно, потому что никаких специальных снегоходов на его мохнатых ногах Бармалей не увидел. Кроме этой самой мохнатости – ничего примечательного.

Вздохнув, Бармалей припустил за провожатым, и сразу вновь провалился в снег почитай по пояс. Ну вот, подумал он, опять!

– Эй, а нам далеко? – послал он вдогон лешему вопрос.

– Дальше, чем думается, но ближе, чем кажется, – отвечал леший, не оборачиваясь.

Едва Бармалей за жителем лесным следом завернул за упомянутые елки, как открылся его изумленному взору обширный и приземистый бревенчатый дом. Это был пятистенок, причем реальный, у него, как вскоре обнаружилось, и внешних стен и углов было ровно по пять. То есть, если не придираться, дом представлял собой жилой пентакль. Откуда он здесь, за елками, взялся, было совершенно непонятно. Бармалей отлично помнил, что до того, как он отправился нарезать круги по лесу, никакого сруба на этом месте не было. Потому что, будь он здесь, его просто невозможно было не заметить. Тем более, не почувствовать этого смолистого дымка от еловых полешек да от шишек. Впрочем, Борис не стал слишком долго концентрироваться на этом, безусловно, странном событии, резонно решив, что, находясь здесь, ему не раз еще придется удивляться. Место-то волшебное, тут иначе, без внезапных чудес, просто невозможно.

Дом, как и все вокруг, был заметен снегом по самые окна. На крыше его тоже лежал, немного сползя набекрень, будто связанный из драгоценного мохера, пушистый белый берет. А из трубы, шпилькой воткнутой в это пышное великолепие, валил полупрозрачный дым, тот самый, чей запах приятно щекотал ноздри. И это обстоятельство радовало пока что больше всего. Ведь если есть дым, значит, есть печь, или хотя бы какой-то очаг, возле которого можно обогреться. Окна, кстати, призывно светились теплым желтоватым светом. А все вместе, вся эта картина – дом, утопший в снегу, подсвеченные оконца, украшенные морозными узорами, дым из трубы, столбом поднимающийся в безоблачное небо прямо к сияющей луне – все это напоминало ему новогоднюю открытку. Бармалей снова об этом подумал. Холод, покой, благолепие и ощущение приближающегося чуда – вот составляющие самого главного зимнего праздника. И они все были тут налицо.

Вход в дом обозначался невысоким крыльцом с перильцами. Площадка перед ним была хорошенько утоптана, что навело Бармалея на мысль, буде здесь и нормальные ходоки и топтуны, в отличие от лешего, встречаются. Отдельного навеса или козырька над крыльцом не имелось, на манер шале прикрывалось оно от непогоды общим выступом крыши. Зато имелся карниз, который тянулся вдоль всего фасада здания. На том карнизе, чуть правей двери, скрестив передние лапы, вальяжно развалился большущий черный кот. Кот красовался в круглых черных очках, должно быть, свет луны был для его глаз чрезмерно ярким. Но Бармалей мог поклясться, что видел, как за непроницаемо темными стеклами мечутся огоньки! Очень, очень странно, подумал он. Очень странно.

Выше кота и прямо над дверью оказалась приколочена вывеска, на которой по светлому фону, похоже, красными буквами было начертано: КОРЧМА. Некоторая неопределенность цвета обуславливалась лунным освещением, которое к каждому подмешивала, как ни странно, приличную порцию черноты.

Когда Бармалей подошел ближе, стало заметно, что новая вывеска приколочена к стене поверх другой, бывшей тут прежде. Причем, новая оказалась короче старой, поэтому из-под нее, в конце, выглядывала еще одна буква А. В результате, итоговое название заведения читалось так: КОРЧМАА.

«А что, – подумал Бармалей, – мне нравится. Романтично».

Шедший впереди леший взошел на крыльцо, открыл дверь и, подтверждая выкладки Бармалея касательно названия, произнес:

– Добро пожаловать в Корчмуу!

– Ага, еще и склоняют, – заметил Бармалей весело. – Забавно получается.

Из раскрытой двери корчмыы клубами, весело валил пар. Пахло жарким, очень недурственно пахло.

Борис легко взбежал на крыльцо, радуясь, что наконец-то удастся выпотрошить ботинки от набившегося в них снега, но, как говорится, рано радовался. Одно странное происшествие едва, буквально, не лишило его головы.

Мирно, казалось, дремавший на карнизе кот при приближении Бармалея вскочил на лапы и выгнул спину так, что по ней, по шерсти, забегали зеленые электрические искры. А когда парень оказался прямо под ним, у двери, кот с громким криком «Мяв!» прыгнул ему на голову.

Рыча и повизгивая, кот принялся рвать когтями и кусать зубами Бармалееву шапку. Натиск животного был столь стремителен, что парень едва устоял на ногах. С неимоверным трудом ему удалось скинуть кота наземь, правда, для этого пришлось пожертвовать шапкой. И весьма своевременно. Кот не прекратил своей агрессии и на снегу, так же яростно он продолжил рвать шапку, и вскоре от нее остались лишь клочья шкуры, шерсти и подкладки. И еще личные Бориса воспоминания. Шапка ему нравилась, но теперь все, только воспоминания.

Между тем, кот, похоже, расправой с шапкой не удовлетворился. Убедившись, что с ней покончено навсегда, он вперил свой взор, пусть и скрытый очками, но, тем не менее, не двусмысленный, в Бармалея, и подобрался, готовясь к прыжку. Тут он выпустил свои когти, царапая снег, и стало заметно, какие они длинные и острые, и при этом поблескивают так, будто справлены из нержавеющей стали. Кот глухо зарычал, обнажая еще и клыки, и Бармалей убедился, что они у зверя под стать когтям и ни в чем им не уступают. В этот миг кот сделался совсем громадным, величиной, наверное, с медведя. Может, это был всего лишь морок такой, однако Бармалей воспринял его на полном серьезе. Защищаясь, он выставил перед собой согнутую в локте руку в меховой рукавице, и закричал:

– Эй, эй! Чей тут котик разбушевался?! Ну-ка, приберите животину, а то я за себя не ручаюсь!

Вот именно, что не ручается. Да и что бы он сделал? С бенгальским тигром лучше было встретиться, чем с этим котиком в пижонских очочках. Бармалея немного потряхивало нервической дрожью. Однако крик его и призыв достиг нужных ушей, неведомо пока, чьих, и тут же из раскрытой двери Корчмыы прозвучало:

– Лютик, ну-ка, угомонись! Тебе кто позволил с нашим гостем безобразничать? Смотри! На цепь посажу на веки вечные, будешь еще своевольничать! Окстись! Да шапку молодцу верни!

Тут уж и леший опомнился и сам вступился.

– Лютик, как же так! – запричитал он. – Хозяйка велела доставить гостя в целости и сохранности, а ты что? Басурман!

– Мяв! – вдруг сказал кот с объяснительной интонацией. – Ну, погорячился слегка, что такого? Ничего ведь страшного еще не случилось.

– Шапку человеку верни, – напомнил леший.

Кот снова мяукнул, на этот раз с презрением, после чего сгреб лапами в кучу остатки шапки, все эти клочки, обрывки и ниточки, потом потоптался по ним передними лапами. И тут вдруг оказалось, что шапка под ним целая. Собрав шапку воедино, кот подцепил ее когтем и брезгливо, как умеют они все, дернув лапой, метнул хозяину. Бармалей поймал шапку на лету обеими руками, и тут же надел на голову.

– Неплохо, – оценил он мастерство Баюна в метании шапок. – А ты, котик, умелец. Еще что-то можешь?

– Много чего. Но тебе, молодец, с моими умениями лучше не знакомиться.

– А что так?

– Не пришлось бы после жалеть.

– Как скажешь, котик.

– И не называй меня котик!

– Как скажешь! В любом случае, спасибо за шапку.

– Была бы шапка, – сказал Лютик презрительно. – А то одно название.

– А мне она нравится, – возразил Бармалей. – Я к ней привык. Мой размер и вообще, удобная. Кстати, почему это ты разговариваешь? Ты что, говорящий кот?

– Вообще-то, я Кот Баюн! – кот горделиво выпятил украшенную белой манишкой грудь. – Разговаривать, моя почетная обязанность.

– Вот как! – удивился Бармалей. – Почему тогда он тебя Лютиком величает? Ты на цветочек не очень похож.

– Вот именно! – прорычал кот, которому навязанный Бармалеем разговор начал действовать на нервы. – Лютик я потому, что характером лют! А теперь оставь меня! Не замай! А то я за себя не ручаюсь!

– Да я вообще мимо проходил! – разозлился в свою очередь Борис. – Ты сам на меня набросился.

– Не нравишься ты мне, – сказал кот откровенно.

– Держись тогда от меня подальше, – наказал ему молодец. «Вот, влип, – подумал он про себя. – Заполучить врагом кота-людоеда, это надо было постараться. Хотя, не пойму, в чем я-то виноват? Впервые подлеца вижу. Обычно, ни с котами, ни с собаками проблем не было, а тут...»

– Заходи уже, а то мы весь дом выстудили. Хозяйка будет сердиться, – заторопил леший. – Ходчей, ходчей!

Бармалей повернулся кругом и, чувствую спиной злой и горячий взгляд Баюна, вошел в Корчмуу. «Интересно, – успел он подумать перед тем, как дверь за ним захлопнулась, впитывая запахи и глотая слюни, – из кого они это жаркое приготовили?»