Библиотека литературы Древней Руси. Том 17 (XVII век)

Сей преподобный отец наш Паисий бяше перъвее игумен, потом архимандрит[3039] во граде Галиче, во обители Божия Матере, честнаго и славнаго ея Успения[3040], во времена благовернаго и христолюбиваго великого князя Василия Васильевича Московскаго[3041] и всеа Руссии, внуке, великаго князя Димитрия Ивановича Московскаго[3042], иже преславну победу над нечестивым Мамаем за рекою Доном показавшаго, и при великом князе галическом Димитрие Георъгиевиче[3043], внуке жь великого князя Димитрия Ивановича, и при сыне великого князя Василия Васильевича Московскаго, при великом князе Иоанне Васильевиче[3044]. От каковых же родителей сей преподобный родися, от велмож или от поселян, и во благочестии ли цветущих, или неверием одержимых (бяше бо в то время еще много неверных), кий же град или страна воспита его, и како прият аньгелский образ, — о сем мы писания не обретохом. Сие же вемы, яко отечество его есть на небесех: аще бо плотию и на земли живите, но духом гоняше небесная[3045] и небеснаго Иерусалима житель, согражданин ангелским ликом быти сподобися. О плотском же его рождении и воспитании и о родителех его аще нами и неведомо суть, обаче несть сие укоризна преподобному. Мы же убо елико обретохом в древних галических летописцех[3046] о сем преподобнем отце нашем Паисие и о обители его написано, сие и вашей любви предложити не обленимся. Точию о сем смиренно молим, да не отягчатся слухи ваша продолжением беседы сея, и да не зазрит сердце ваше худоумию нашему, аще что обрящете погрешено, вы убо, о, христолюбцы, съвоим благоразумием оно погрешение исправляйте, на мя же, окаяннаго, да не изрекут уста ваша слова клятвеннаго, ведяше, яко не ангел писа сие, но человек бренный и всяким мира сего страсьтем подлежащий, вместо же клятвы даруйте мне, грешнику, благословение. И в погрешениих, аще что обрящете, сподобите мя прощению, понеже и сами вси вы, о, христолюбцы, требуете от Спаса Христа благословения и прощения. Прочитающим же убо и послушающим сея повести да будет в ползу и во спасение, благодать же Божия, и мир, и милость да водворяется в сердцах ваших отъныне и до века, такожде и молитвы преподобънаго отца нашего Паисия да будут вам во благо поспешны. То уже время начата ми повесть, о нейже исперва предложих вашей любви слово.

Во времена благовернаго и христолюбиваго государя великого князя Димитрия Ивановича Московскаго и всеа Руссии бысть Московскаго государстъва во граде Галиче болярин некий, именем Иоан, зовомый Овин[3047], жилище имея близ града Галича. Близ же двора его бе манастырь, в немже живяху игумен со братиею особно[3048]. Церковь же бе в том манастыре во имя великаго святителя и чудотворца Николая Мирликийскаго, ветха зело. Вышепомянутый же болярин Иоан восхоте поставити новую церковь вместо ветхие, во имя Николая жь чудотворца. И во время летнее призва древоделей и повеле им уготовати место, на немже хотяше церковь создати. В день же неделный[3049], в онъже церковь святая обыче праздновати Воскресению Христа Бога нашего, вышепомяненный же Иоан, мню, яко от Бога извещен быв о хотящем последовати чудесы, внезапу восътав, изыде из дому своего един и идяше к манастырю тому, идеже хотяше церковь воздвигнути, да соглядает место, на немже быта церкви.

Бывшу же Иоанну противу врат манастырских, и вънезапу возрев, виде во сретение ему грядущих два юноши, красни зело, носяше в руку своею икону Пречистыя Богоматере, имеющую на руку своею Превечнаго Младенца, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа[3050]. Иоан же, видев оных прекрасных юнош солнцеобразный лица зрак и необычное видение, весь во ужасе быв и от многаго страха и ужаса бысть аки во иступлении ума. Прекраснии же онии юноши, паче же реши, прекраснии слузи Бога Вседержителя, небеснии ангели, рекоша ко Иоанну: «Радуйся, о, Иоанне! Се родителие супружницы твоея послаша к тебе с нами сию икону Пречистыя Богоматере и заповедаша тебе воздвигнути церковь во имя Божия Матери, честнаго и славнаго ея Успения, на оном месте, идеже был храм угодника Христова, великого и пресловущаго в чудесех святителя Николая Мирликийского».

Иоан же от многаго страха и ужаса не могий отъвещати им ни единаго словесе, но егда сия услышав, тогда прежде бывший страх с радостию смесив, пад, поклонися образу Божия Матере и, приим ю[3051] от рук их, внесе в манастырь и постави на уготованнем месте, идеже хотяше основатися Церковь, и рече игумену, и бъратии, и всему ту сущему народу: «Отцы святии и братия! Сию икону Божия Матере от родителей жены моея два отърока принесоша ми, повелевающе у вас во обители воздвигнути церковь во имя Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения, на том месте, идеже был храм Николая Чудотворца. Мене же в той час объят страх велий, и есмь во ужасе велице и доселе, и не возвах юношей тех в дом свой, дабы в дому моем хлебъ яли и от труда почивали, обаче помышляю быти им в дому моем у супружницы моея».

Сия ему глаголющу, и се приидоша из дому его отроцы[3052] его. Он же вопроси их: «Видесте ли дву юношей, от родителей жены моея пришедших?» Они же рекоша ему: «Мы, господина, из дому твоего вослед тебе идохом и никогоже сретохом, ниже кого видехом». Иоан же удивися о сем и недоумевашеся, обаче не емляше веры отроком своим, мняше бо их лжущих. Возвратися из манастыря в дом свой, не помедлив нимало, идяще же путем бысътро, зело хотящий скорее уведети о юношах тех. Пришедши же в дом свой, вопроси жену свою о юношах тех, глаголющи: «Приидоша ли семо два отрока от родителей твоих?» Она же отвеща ему: «Ни, господине мой, не видех никогоже, ниже слышах о сем от кого. Точию от уст твоих в сий час слышу». Иоан же зазрев[3053] себе во уме своем, глаголющи: «Согреших пред юношами оными, понеже не возвах их в дом свой, и сего ради разгневашася на мя и в дом мой не внидоша». Мняше же их воистинну от родителей жены своея пришедших, и сего ради повеле отроком своим сести на кони и скоро гнати по всем путем, дабы постигнути их и возвратити в дом его.

Отъроцы же по повелению господина своего в той час вседши на кони и скоро гнаша по всем путем. Многих же на путех сретоша и постигоша, вопрошающе о юношах тех, но ни от кого же возмогоша уведети о них, вси бо глаголаху им, яко «никогоже видехом». Како бо хотяху постигнути, иже яко молния во едино мегновение ока с небесе на землю снисходят и от земли паки на небо восходят, ихъже огнеобразный лица зрак не могут зрети святии, то како хотяху видети, недостойнии суще таковаго видения. Болярин убо их аще и достоин бысть видети, к нему бо и послании Быша от Царя Небеснаго, обаче и сей, видев их, ужасеся толико, яко от страха и ужаса бысть аки во иступлении ума. Сим же, недостойным сущим таковаго видения, аще бы видети случися, тогда бы со зраком не точию ум погубили, но и живота бы отъщетилися[3054]. И сего ради не сподобишася таковаго видения, но тщи[3055] ко господину своему возвратишася, поведающе, яко не могоша нигдеже обрести их.

Тогда Иоан разуме, яко юноши они ангели суть и послани Быша к нему от Бога возвестити принесением образа Божия Матере и самыя Царицы небесе и земли во обитель ону пришествие и милость ея, хотящую быти от образа оного многими человеком, прослезися вельми и со многими от очес своих слези излияниемъ многое от уст своих благодарение ко всесилному Господу Богу и ко Пресвятей Богородице на мног час возсылаше. Потом поведанному ангелами делу прикоснуся, и вскоре во обители оной церковь древяну воздвиже во имя Пречистая Божия Матере, честнаго и славнаго ея Успения, и образ оный, иже от рук ангелских прият, внесе в церковь.

О, великое Божие милосердие к роду христианскому! О, неизъглаголанная и несказанная благость! Начата бо от образа Пресвятая Богородицы бывати многая чудеса от единаго точию прикосновения: аще кто, с верою пришед, прикоснется тому пречудному, не точию человеком, но и ангелом говеемому[3056] образу, слепым убо очеса отъверзашася и ясно зрение устрояшеся, глухим слухи разверзашася и слышание подавашеся, разслабленным жилы укрепляхуся, нечистии дуси от человеча рода изгоняхуся и отъбегаху, хромии хождаху, немии глаголаху[3057] (по писанному: «тогда скочит хромый, яко елень, и ясен будет язык гугниваго»[3058]), сляченныя[3059] распростирахуся[3060], и всякий недуг от человек отъбегаше, и всяка язя в людех изцелевашеся, и бе видети тогда в людех радость велию и веселие неизъглаголанное, и от всех уст благодарение исхождаше, вси бо благодаряху и славляху Бога, яко посети Бог людей своих и дарова целебный источник приснотекущ, икону Пречистая своея Богоматере.

Сие же новое и преславное чудо, яже сотвори Бог иконою Пречистая своея Богоматере, не можаше утаитися во угле едином, сиречь во едином граде, но во вся грады и страны христианския, наипаче же в российских странах, яко крилами некиими, благочестивых людей устнами промчеся. То слышаве благороднии князи и боляре, и велможи, и все православное христианское множество начата из всех градов российских стицатися, ови убо желающе видети и лобызати оный чудотворный от Бога посланный образ, ови[3061] же носяще с собою недужныя своя, ищуще здравие улучити от сего приснотекущаго источника, еже и приимаху, ибо от всякаго недуга и от всякия язи приемлюще изцеление. И таковое преславное, и предивное, и превеликое Божие милосердие, также и Божия Матере милость и чудеса видяще, устроиша венец[3062] к чудотворному образу и мониста[3063] златы ко оному прикладаху, также и сребрены, безчисленное множество. Игумен же и братия, видяще, яко мониста оны множахуся зело, повелеша их класти в ларцы ради соблюдения, народи же наипаче же прилагаху, елико сила кому беяше. И от того времени она богородична икона прозвася Овиновская, обитель же она от того времяни нача зватися Успенская, а не Николаевская.

О черном священнице Иякове[3064], како во время пожару икону Божия Матере из церкве сквозьзе пламень изнесе и бысть от огня силою Богородичною

Видев убо Бог велию веру людей своих, яко с велиею верою притекают ко образу Пречистыя его Богоматере, восхоте новое некое чудо сотворити от предиреченнаго чюдотворнаго образа Пречистыя своея Богоматере и обитель ея болма[3065] прославити, еже и бысть.

Летом убо некиим по принесении того образа минувшим, попущением Божиим загореся она церковь, юже[3066] созда вышепомяненный болярин Иоан Овин во имя Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения, пономарю же в то время не обретщуся во обители, изъшел бо бяше потребы ради своея и церковный кълючи с собою изнесе. Пламени убо отъвсюду церковь окружившу, священник тоя же обители, именем Иаков, держа чреду неделную[3067], ревностию велиею разжегся, наипаче же любовию к чудотворному образу Пречистыя Богоматере, и всю свою надежду на саму Богоматерь возложи, взем бревно и, разбив двери церковныя, сквозь пламень вниде в церковь и чудотворную ону Пречистыя Богородицы икону взем, изнесе из церкви сквоззе пламен.

О, превеликое Божие милосердие и Пречистыя Богородицы чудотворение! Ибо якоже древле в пустыни виде Моисей купину, огнем палиму и незъгараему[3068], тако и зде: церковь убо сгараше, а человек, плотию обложенный, сквозь пламень хождаше и на руках своих чудотворный образ ношаше. Но аще огнь по естеству своему и сожигателен есть, обаче, якоже древле в Вавилоне Божия снисхождения устыдеся и трием отроком, в огнь въверженом, не прикоснуся[3069], сице и зде: видев своего Содетеля на руку Пречистыя его Богоматере воображение, устыдеся и не прикоснуся оному чудотворному образу нимало, ниже носящему образ той иерею смеяше прикоснутися, видев его еже по Бозе ревность. Изыде убо иерей ис пламене ничимже неврежден, ниже влас главы его опален бяше, но аки древле трие отроцы посреде пламене, веровавъшия, не опалишася, тако и сей иерей, веровав, неврежден бысть. Сребро и злато, иже бе у чюдотворнаго образа, венец, и цата[3070], и гривны[3071], от нестерпимаго пламене все разлияшася в малыя части, не могуще стерпети от пламене онаго, а руце носящаго не чюяша болезни. Такожде и дска, имея на себе воображение Господа Бога Творца и Содетеля всяческих и его Пречистыя Богоматере, таковый пламень претерпе и не опалися, и вапы[3072] ничтоже пострадаша. И кто убо не удивится сему новому и преславному чудеси?! Древо не опалися, а сребро и злато растопися, руце же держащаго не чюша горячести.

И бысть чюдо преславно и удивително всем, слышащим сия. Пронесеся же чюдо сие в слухи благочестивых народов вскоре. Они же, слышавше сия, наипаче притекаху во обитель Пречистыя Богоматере и от чюдотворныя оны иконы исцеление недугом и здравие телесем неоскудно приимаху.

О княжении в Галиче князя Георгия Димитриевича и о преосвященном Фотии, митрополите Московском[3073] како приходил в Галич и благословил землю Галическую

Великий князь Димитрий Ивановичь Московский и всея Руссии, ради же преславныя победы своея над нечестивым Мамаем зовомый Донской, раздели детем своим городы: сыну своему болшому князю Василию Димитриевичу великое княжение Московское дарова[3074], другому сыну своему князю Георгию Димитриевичу — Галич, Звенигород, Русу, Вышъгород с волостми и со всеми пошълинами[3075], третиему сыну своему князю Андрею Димитриевичу — Можаеск[3076], четвертому сыну своему князю Петру Димитриевичу — город Дмитров[3077]. И благословив их, рек: «Чада моя возлюбленная! Се ныне доровах коемуждо от вас особный удел. Будите же вы доволни кийждо своим, а чюждаго не желайте, якоже Каин[3078] и сродник наш Святополк[3079], ниже един на единаго вооружайтеся, между себе любовь имейте, мир гоните[3080], и мир Божий да водворяется в сердцах ваших. Аще же слово мое сие соблюдете — буди над вами мир и благословение Божие и милость. Аще же сия моя словеса презрите, и между себе в любви не имате пребывати, и будете желати или похищати чюждая, или един на единаго вооружатися, тогда месть от Бога приимете, якоже и вси в прежде бывших родех, преслушавшии повеления отча, пострадавша». И тако поучив их, преставися в лето 6897-е месеца майя в 9 день[3081].

Сын же его князь великий Василий Димитриевич по смеръти отца своего великого князя Димитриа Ивановича приим великое княжение Московское и нача княжити на Москве, а брат его князь Геогрий Дмитриевич поиде на свой удел в Галич и отътоле нача княжити в Галиче. Между же собою великий князь Московский Василей Дмитриевич з братом своим князем Георгием Димитриевичем Галическим велию любовь имеюще и тщахуся исполнити заповет отца своего великого князя Димитрия Ивановича, не желающе чюждаго, но своим кийждо удобляшеся.

В лето же 6933 февраля в 17 день преставися великий князь Василий Димитриевич Московский, княжил на своем княжении тридесять пять лет и девять месецов и восемь дней. На великом же княжении Московском седе сын его великий князь Василий Васильевич[3082].

И того ж лета преосвященный Фотий, митрополит Московский, ходил в Галич ко князю Георъгию Димитриевичу и благословил землю Галическую[3083]. Князь же Георгий Димитриевичь зело возрадовася о пришествии преосвященнаго Фотия митрополита, понеже прежде его никаков святитель в Галиче не бывал. Сей же великий святитель пришествием своим возвесели благовернаго князя Георгия Димитриевича и всю страну его, понеже благословение дарова ему и всей земли Галичестей.

О приходе великого князя Василия Василиевича Московскаго на град Галич и о взятии града Галича и чудотворнаго образа Пресвятые Богородицы Овиновские и о принесении того объраза к Москве, и како тоя же нощи обретеся образ той в Галиче, во предиреченней обители в церкви

В лето мироздания шесть тысящ девятъсот тридесять седмаго[3084], не вемы, каковыя ради вины, обаче же, мню, яко по Божию попущению за грехи наша великий князь Василий Васильевич Московский со многими силами своими пойде на своего дядю, на князя Георгия Димитриевича Галического, и град Галич, первой, что был на реке Чолсме[3085], взя. Тогда же взя и чудотворъную икону Пречистыя Богородицы, зовомую Овиновскую, со златою утварию, о нейже выше слово предложихом, юже два ангела принесоша к болярину Иоанну, званием Овину, и принесе образ той к Москве, и постави его в соборней церкви, и заключив двери, утвердив замками и печатьми, и стражей пристави, да будет хранима, якоже пленница.

О, долготерпению Божию! О, смирения Божия Матере! Како убо иже Адама и Евъву от ада свободи[3086], ныне образу своему в затворе быти попусти?! Иже хранит весь род христианский от всякия беды и напасти, тоя образ ныне храним бяше и стрегом от человек смертных. Иже ключи девства соблюдает, тоя самыя образ ныне заключен и удержан хощет быти. И сия вся видев, ужасает ми ся ум, и трепещет мое сердце, и недоумением сдержи есмь. Како венцем и диадимою царскою украшенный и на престоле великаго княжения российскаго посажденный и многим народом судити в правду устроенный неправеден суд полагает и насилием хощет удержати неудержанное?! Обаче Господь наш Иисус Христос, видев сего неправосдие, яко хощет удержати, егоже не может, обличи его сицевым образом.

Егда убо великому князю Василию и боляром его церковный двери утвердившим, якоже выше рехом[3087], самим же отъшедшим комуждо[3088] восвояси. О, преславному чудеси! Стражем убо стрегущим и всю нощь бдящим, образ той чудотворный невидимо из церкви изыде и тоя же нощи обретеся в Галича, в вышереченней обители, в церкви честнаго и славнаго ея Успения, стражем же не ведущим о сем. Во утрии же пономарь обители тоя иде в церковь, хотя возжещи свещи ко утреннему пению, и егда, двери церковныя отъомкнув, вниде в церковь. О, чюдо преславно и умом человечески непостижимо, превыше бо ума человеча содеяся! Воззрев убо пономарь на место, идеже чудотъворный образ стоял бяше первее, по взятии же его изо обители великим князем оно место праздно бяше, и видь на том месте чудотворный образ Пречистыя Богоматере, егоже отъчаял уже бяше видети. Тогда объят его страх и ужас, и недоумевашеся, како обретеся образ той в церькви. И в таковем страсе и ужасе быв, притече ко игумену, поведающи о сем.

Игумен же, слышав сие новое и преславное чюдо, вскоре повеле понамарю во вся камбаны[3089] ударити, дабы братия и вси сущии во обители стицалися на преславное оно видение. Пономарю же, по повелению игуменову, въскоре во вся тяжкая ударившу, игумен же, восътав, вслед пономаря во святую церковь течяше, дабы ему, яко предводителю душ, перъвее подначалствуемых видети оное преславное видение и явитесь чудотворному образу Божия Матери. Достиг же в церковь и видев чудотворный оный образ, пад пред ним на землю, многи слезы от очию своею изливая и не точию лице свое, но и землю, на немже месте лежаше, слезами своими омокая, глаголаше: «Благодарю тебе, о, пренепорочная Дево, Небеснаго Царя и Владыки всяческих Мати, яко не оставила еси нас, окаянных, вовеки, но благоволением Сына твоего и Бога нашего благоизволила образ твой сей честный вскоре во обитель свою возвратити и нашему зрению насыщатися сим даровала еси; на нь[3090] же, приникнувше, желают зрети чини ангелстии, сего нас невозбранно зрети сподобила еси. Кое же тебе благодарение за сие принесем? Или кия похвалныя песни воспоем? Недоумеваюся и умом ужасаюся, понеже ум наш не может похвалити тя по достоянию, ниже уста наша изъвитийствовати что могут, но точию един архангелский глас от чиста сердца вопием ти: „Радуйся, благодатная, Господь с тобою! Благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего”»[3091]. Сия и ина мъножайшая благодарения от уст своих на мног час возсылаше, дондеже братия снидошася во святую церковь.

Слышавше убо братия необычное во вся камбаны ударение, вскоре снидошася в церковь и видевше Пречистыя Божия Матере на дске воображенный лица зрак, егоже вмале лишишася, многия радости наполнишася и многи слезы от очию своею испущаху. И что не глаголаху! Киих похвал от уст своих не возсылаху! Кийждо противу силы своея, елико кому Дух Святый дарова. И сотвориша праздник велий в той день, и вси сущии во обители и окрестъ живущим людие, слышавше сие новое и преславное чудо, стицахуся во обитель, хотяще зрети, егоже въмале лишишася, и бысть во всех людех радость и веселие неизъглаголанное.

Прочее же, молю вас, не зазрите худоумию моему, яко продолжих слово о сем. Ныне прииде ми время на предлежащее возвратитися. Точию молю и мил ся дею, да не отягчатся слухи ваша продолжением беседы сея, но с любовию приклоните уши ваша во глаголы уст моих.

Великий убо князь Василий, егда заключи в церкви святую и чудотворную ону икону, и замки и печатми утвердив, и стражи приставив, отъиде в полаты своя и ту нощь спя, о бывшем же чудеси ничтоже сведый. Во утрий[3092] же день всем боляром его собравшимся к нему, востав, поиде к церкви, идеже затворена бяше богородична икона, и, приступив к дверем, виде замки и печати целы, повеле отомкнути. Отворенным же бывшим дверем, внидоша в церковь и не видеша оныя чудотворный иконы на месте оном, идеже бяше поставили. По всей же церкви обыскавше и не обретоша. Во мнозе унынии и сетовании им бышим и недоумевающимся о сем, тогда вложи Бог в сердце великому князю еже послати во град Галич и во обители оной, отнюдуже оная икона възята бысть, испытати о ней, негли[3093] тамо обрящут ю.

Вскоре убо по повелению самодержца посланнии постигоша град и обители дошедше, со всяким прилежанием испытоваху. Игумену же и братии первее хотящим утаити от них, глаголаше к посланным: «Что искушаете на, убогих монахов, и хощете оболстити ны! Или паки и князь ваш грядет семо всеконечно раззорити обитель сию и оставшия святыя иконы пленити? Или раскаяся о сем, яко остави нас живых, и сего ради посла вас, воеже[3094] бы посещи нас? Видите убо, о братие, яко мы умрохом мирови, живем же Христови. И аще от силныя самодеръжавнаго руки побиени будем, несть нам попечения о сем. Аще бо живем — Богови живем, а не вашему князю. Аще ли умрем — Христови умрем[3095], егоже ради мир и вся, яже в мире, оставихом и въслед его идохом, с ним же и по умертвии надеемся жити во дворех его небесных. Вы же повеление самодержавнаго исполняйте и, на неже пришли есть, творите, да, некако умедливъшим вам, прогневается на вас князь ваш и повелит самих вас посещи, и будете сами себе убийцы».

Сия словеса от игумена и братии онии посланницы слышавше, многи слезы от очию своею изливаху и, к ногама игуменовома припадающе, глаголаху: «Ни, отче святый, не сего ради приидохом, еже бы посещи вас или обитель вашу разорите, но вопросите вас о чюдотворней иконе Божия Матере повелено есть нам, юже мало пред сим взя из обители вашея самодержавный князь», — и поведаху игумену и братии вся збывшаяся, како ону икону великий князь в церкви постави, и замки и печатьми утверди, и стражи пристави, и како оная икона во утрие не обретеся в церкви, но невидимо тоя же нощи изыде. «Князь же великий зело печален есть о сем, яко лишением таковаго чудотворнаго образа вас опечали, себе же не получи радости ни малыя, точию грех на душу свою привлече. И сего ради во мнозе унынии и сетовании пребывает, дондеже мы возвратимся. И аще обрящем оную икону и приидем к нему, радость носяще, си есть обретение возвещающе, то вемы, яко печаль его на радость преложится. Аще ли же тщи возвратимся, то сугубая печаль ему будет». Игумен же, видев их кротость и душевное умиление и глаголы плачевныя от них слышав, помысли в себе, глаголя: «Како аз, убогий, хощу утаити сие преславное чюдо, еже Бог яве всем сотвори! Аще убо самодержавный великий князь и паки пленит чудотворный образ, силен есть Бог и паки возвратити его к нам». Сия своя помышления возвести всей братии, и тако, совещавшеся з братиею, возвестиша оным посланником о чудотворной иконе Божия Матере, в кое время обретеся у них во обители во своей ея церкве, никомуже ведущим, и въведоша их в церковь. Они же, видевше чудотворный той образ, радости исполнишася о обретении его и въскоре возвратившеся, поведаша великому князю вся, яже видеша и слышаша.

Князь же великий Василий, слышав сия, зело возрадовася, яко обретеся оно многоценное сокровище, егоже мъняше изгибша. Желаше же, дабы сподобитися ему паки видети оный чудотворный образ и о согрешении своем, еже дерзновенно содея, принести покаяние. Но не благоволи Бог сему быти, точию новописанный со оного чудотворнаго Пресвятыя Богородицы образ сподобися видети, о немже, Богу хотящу, нижае слово предложити имам.

О вотчинах, ихъже даде во обитель Пресвятыя Богородицы Димитрий Ярцов, и о устроении во обители общаго жития

По взятии града Галича от великаго князя Василия Васильевича и по вышеявленном от образа Божия Матери чудеси того же 6937-го лета князь Георгий Димитриевич Галический преставися на Москве, а княжение свое галическое вручил сыну своему князю Димитрию Георгиевичу меншому. Како же великий князь Георгий Димитриевич к Москве прииде, во время ли взятия града Галича великим князем московским пленену ему сущу, или по взятии града яковым-любо образом прииде, о сем мы в галически древних летописцех не обретохом. Точию сие едино обретохом: егда приим власть галическую князь Димитрий Георгиевич, тогда посътави новый град Галич над озером над посадом[3096]. Велию же веру стяжа ко Пресвятей Богородице и часто во обитель ея к чудотворному образу, иже зовется Овиновский, прихождаше, которая обитель бяше в вотчине предиреченнаго болярина Иоанна Овина.

По смерти же Иоаннове вотчина та достася внуку его, именем Димитрию, Иванову сыну, по реклом[3097] Ярцову, з братом Евъстафием[3098]. Но сей Евстафий несовершен ум имеяше. Димитрий же, аще и здрав разум имея, обаче не имеяше чад в наследие рода своего.

По некоем же времяни предиреченный Димитрий в болезнь велию впаде. То слышавше, князь Димитрий Георгиевич Галичесъкий и игумен Паисея вышереченныя обители Овиновския приидоша посетити онаго Димитрия Ярцова. Игумен же преподобный Паисий, видев онаго Димитрия Ярцова, вскоре хотяща от жития сего отъити, провиде бо Духом Святым, рече к Димитриеви: «О, чадо мое духовное Димитрие! Вижду аз, яко болезнь твоя тяжка зело, и мню, яко вскоре позван будеши пред лице нелицемернаго Судии Владыки нашего Бога. Точию сего не вем, в кий час смерть посътигнет тя, утаил бо есть сия от нас Владыка наш и Бог, час же смертный, яко тать, приходит, не предсылает вестника пред собою. И сего ради единочадый Сын, Слово Отчее, Господь наш Иисус Христос в присудствии своем на земли заповеда нам, глаголя: „Бдите, яко не весте дне, ни часа, в онь же Сын Человеческий приидет”[3099]. Свидетелствуют о сей Господни заповеди вси евангелисты, ныне же по оной заповеди и аз тебе, духовному своему сыну, советую, донележе не затворишася твоя уста, ни связася твой язык, исповеждь Богу вся грехи своя и не остави ничтоже неисповедано. Потом заповеждь о доме своем и о всем имении своем и стяжании, понеже чад, наследников имения твоего, не имееши, а брат твой Евъстафий, умом несоверъшен и зело препрост, не может быти наследник имения твоего. Рцы же ми и сие, кому поручавши по смерти своей чудотворный образ и обитель Пресвятыя Богородицы, строение деда своего болярина Иоанна».

Он же, из глубины сердца воздохнув и слезы от очию своею изъпустив, рече к нему: «Благодарствую тя, отче святый, яко попечение имееши о душе моей и желавши, дабы в душевном моем хранилищи скверная не осталося ничтоже, еже бы, тебе пред Богом не исповедав, оставих. Обаче несть, отче святый, в душевном моем хранилищи ничтоже сокровенно, о немже бы не явих тебе, свидетелствующу о всем Богу, и яже согреших на убогую мою душу, живущи на земли, вся ти исповедах. А о немже мя, отче святый, вопросили еси, се заповедаю: и дом Пречистыя Богородицы, и чудотворный ея образ, и всю мою вотчину, и дом, и имение поручаю самой Пречистой Богородице и тебе, отцу моему духовному преподобному Паисию. Точию молю тя, отче святый, да будет во святей обители твоим тщанием устроено общее житие»[3100]. Таже[3101] пригласив князя Димитрия Георъгиевича и рече ему: «Благоверный княже! Се аз отхожу от жития сего воздати слово пред нелицемерным Судиею о всех, яже живущи в мире сем содеях. Имею в вотчине моей обитель Пресвятыя Богородицы, юже поручаю со всею моею вотчиною самой Пресвятей Богородице и отцу моему духовному преподобному игумену Паисию. Тебе же молю о сем, да будет дом, и чудотворный образ Пресвятыя Богородицы, и обитель, и вся моя вотчина, юже во ону обитель отъдах, твоею державою сохраняемо всегда, никимже обладана и наветуема да не будет».

И по си умре оный Димитрий Ярцов. По смерти же Димитриеве вотчиною начата владети обители Пресвятыя Богородицы Овиновския игумен преподобный Паисий з братиею. По прошению же Димитрия Ярцова преподобный Паисей устрои во обители своей объщее житие, имея себе помощника князя Димитрия Георгиевича. И от того времени благодатиею Божиею, и милостию Пресвятыя Богородицы, и молитвами преподобнаго Паисия во обители оной общее житие непременно пребывает даже и до сего дне.

О написании с чудотворнаго образа новыя иконы Пресвятыя Богородицы, и о украшении ея, и о хождении преподобнаго Паисия с тою новописанною иконою к Москве

Благоверный убо князь Димитрий Георъгиевич Галический, якоже выше рехом, велию веру имея ко Пресвятей Богородице и часто во обитель ея к чудотворному образу прихождаше. По времени же некоем князь Димитрий Георгиевич повеле написати со оныя чудотворныя иконы новую икону, мнее[3102] старый, и обложити сребром зело хитро, и позлатити златом, и приложи венец злат з драгим камением. В сребре же оном, что в пожаре венцы и гривны слияшася, повеле сковати киот сребрян и постави в нем той новонаписанный Пресвятыя Богородицы образ. Помысли же князь Димитрий Георгиевич из оставшаго сребра устроити вторый киот оной чудотворной иконе, зовомой Овиновской, юже Иоан Овин от рук ангелских прият. Обаче не благоволит Бог сего во исполнение привести, понеже благоволи Бог пресещи живот его. Егда убо князь Димитрий Георъгиевич в болезнь впаде и начат изнемогати, тогда прииде к нему от обители Пресвятыя Богородицы игумен преподобный Паисий з братиею и рекоша к нему: «Видим тя, государь княже Димитрие, изнемогающа велми и отъходяща во он будущий век званием Бога Вседержителя. Сия убо болезнь вместо вестника прииде ти. Рцы же нам, благородный княже, кому убо поручаеши дом Пречистыя Богородицы, и чудотворный ея образ, и строения своего новую икону Пресвятыя Богородицы, что в сребряном киоте?» Князь же Димитрий Георъгиевич воздохнув вельми из глубины сердцы своего и рече: «Дом Пречистыя Богородицы, и чудотворный ея образ, и строения съвоего новописанную икону, что в сребряном киоте, приказываю государю великому князю Василию Васильевичу Московскому и всеа Русии и тебе, преподобному отцу игумену Паисию з братиею. Егда же благоволит Бог мне от жития сего отъити, молю тя, отче святый, да будет тело мое положено близь гроба отца моего». И тако завещав, преставися. И по завещанию его везоша тело его к Москве, и погребено бысть в церкви архангела Михаила подле гроба отца его князя Георъгия Димитриевича.

По преставлении же князя Димитрия Георъгиевича под градом Галичем бысть бой великому князю Василию Васильевичу Московскому и всеа Руссии и сыну его великому князю Ивану Васильевичу с князем Димитрием Шемякою. И поможе Бог великим князем Московским, а князь Димитрий Шемяка утече в Великий Новъград. Тамо и преставися в Юрьеве монастыре[3103].

После бою же галичского обители Пресвятые Богородицы Овиновския игумен преподобный Паисий новонаписанную икону строения князя Димитрия Георъгиевича, что в сребреном киоте, возил к Москве[3104], к великому князю Василию Васильевичу и к сыну его к великому князю Ивану Васильевичу Московским и всеа Русии. Егда же благоверныя великия князи о пришествии преподобнаго Паисия услышавше, яко со образом Божия Матере близ грядет к царствующему граду Москве, тогда многия радости наполнишася. Вскоре убо великий князь послав к митрополиту, повелевая ему изыти на сретение честнаго образа со всем освященным собором со кресты и с иконы, якоже лепо. Митрополит же по повелению великаго князя вскоре повеле звон учинити и всему освященному собору собратися во святую соборную апосталскую церковь.

Егъда же освященный собор и весь причет церковный в соборную церковь собрашася, тогда преосвященный митрополит со всем освященным собором изыдоша во сретение честнаго образа и преподобнаго Паисия, носяще с собою честныя кресты и святыя иконы, со свещами и с фимиамом, имже последствуя благоверный великий князь Василий Васильевич и с сыном своим великим князем Иоанном Васильевичем и со всем своим государским сигклитом и со всем московским народом всякаго чина и возъраста.

Егда же приближишася на сретение того пречюднаго образа, тогда преосвященный митрополит и благоверный великий князь Василий Васильевич со всяким благоговением приступиша ко оному пречудному образу, и, падше, поклонишася, и любезно лобызающе его. Святитель убо благодарствие от уст своих возсылаше, яко сподобися видети тыковый пречудный образ Божия Матере. Князь же великий прощения прося о согрешении своем, яко напред того дерзновенно сотвори и насилованием образ Божия Матере, а не с молением, взя. И бе видети тогда позор[3105], умиления достойный, како иже многими народы и странами обладаяй, яко един от убогих, со умилением припадая просити оставления, иже первее насилованием (или, просто рещи, пленением) самый чудотворный образ похити и, яко пленницу, хотяше удержати, ныне со многим благоговением и смирением, яко изстинный раб, ко прописанному образу припадая, молится, дабы благоизволила Царица Небесная с пришествием честнаго своего образа и сама внити во град и бълагословити царство его. Таже и к преподобъному Паисию приступив и главу свою к десънице преподобнаго преклонив: «Благослови, — рече, — отче святый, благослови».

Преподобный же Паисий не превознесеся, видя себе от самодержца почитаема, ниже дерзновенно что содея, но, яко истинный кроткаго и смиреннаго Владыки Христа раб, смирение паче любя, а не превозношение, ведяше бо евангелское слово, яко «всяк возносяяйся смирится, а смиряяйся вознесется»[3106], и сего ради со многим смирением пад пред ногама самодержца, глаголя: «О, благороднейший княже! Не веси ли, что святый апостал Павел нам, менщим, завещавает, глаголя: „Менший от болшаго да благословится”[3107]? И сего ради аз требую от пастыря своего, от преосвященнаго митрополита благословения. И како пред лицем таковаго великаго архиереа инем дерзну благословение даровати?» И сия изрек, приступив к митрополиту, прия благословение.

Князь же великий Василий, видев преподобнаго многое смирение и кротость и слышав от него таковыя премудрыя ответы, глагола ко преподобному Паисию: «Воистину Божий раб еси ты, о, преподобие, и верный слуга Божия Матере». И с сими словесы, объем, лобызаше рамена[3108] его. Преподобный же Паисий рече к великому князю: «Бог да благословит царство твое, благородный великий княже, и да будет на тебе благословение от десницы нашего архипастыря, от великаго архиерея, прошедшего небеса, от Владыки Христа отъныне и до века». И сия изърек, последствоваше пречудному Божия Матере образу. Князь же великий Василий радовашеся зело о принесении образа Божия Матере и о пришествии преподобнаго Паисия.

Несоша же оный пречудный Царицы Небесныя образ во град Москву, и вси, иже изыдоша на всретение, последствующе даже до соборные церкве. Егда же принесоша оный пречудный Царицы Небесныя образ в царствующий град Москву и внесоша его в соборную церковь, тогда благоверный великий князь и преосвященный митрополит повелеша поставити его на уготованнем месте и лампаду возжещи пред ним. Поставиша же и служителей, иереов и диаконов, и повелеша им неотходным быти, и да не затворени будут соборныя церкве двери никогдаже, воеже бы всем народом, малым и великим, хотящим зрети или моление приносити, было невозбранно никогдаже. Служителя же того пречуднаго образа преподобнаго архимандрита Паисия и всю сущую с ним братию, от обители пришедших со образом Божия Матере, великия князи жаловали по своему царскому обыкновению, якоже бе лепо, донележе и пъребыша в царствующем граде Москве, ко образу же Пресвятыя Богородицы приложили монисто злато с тремя кресты златыми, и гривны, и обручи[3109] златы.

Неколиким же днем минувшим преподобный Паисий восхоте со оным пречудным Божия Матере образом возвратитися во обитель, и приступив к великому князю, глаголя: «О, благороднейший душею паче, нежели саном княжения, благоверный великий княже Василие! Молю тя аз, убогий, не остави нас на долзе посреде волн мирских влаятися[3110], даруй нам свобождение, да достигнем в пристанище небурное, си есть возвратимся в дом Пречистыя Богоматере. Веси убо, о княже, яко живущия в водах рыбы не могут без воды на суше пребывати, но выну[3111] в водах обыкоша водворятися; аще ли же изъвлечени будут на сушу, то вскоре умирают. Сице и нам, монахом, умершим мирови, ожившим же Христови, несть лет[3112] посреде мира водворятися, но выну пребывати в пустыни, юже возлюбихом, и, тамо живущи, молитися о вашем царстве и о въсем православнаго христианства множестве. Отпусти убо нас, о пресветлейши самодержче, во ону пустыню, юже вменихом себе имети честнейшии твоих чертогов и краснейшии палат царских. Вем убо, яко сущая во обители чада моя, умедлившу мне у твоего самодержавия, в печали пребывают и в сиротстве, не имеюще с собою отца. И сего ради отъпусти мя, да сотворю им радость, и печаль их да преложится в веселие возвращением моим. Отъпусти же и Неудержанную, еяже твое самодержавие и власть удержати властелски не может, уже бо искусен еси сему. Ей, молим тя, приклони уши свои к молению нашему и даруй нам сие, егоже желаем, а Владыка наш и Бог, егоже ради мы вся красная мира сего оставихом, молящуся тебе вскоре приклонит божественная своя ушеса на услышание моления твоего».

Сия словеса князь великий слышав, рече ко преподобному: «Вся прошения твоя, о немже просиши, о, преподобие, вскоре сотворю. Точию молю твоея святыни преподобствие, пребуди еще неколико дней у мене, дондеже изберу духовны мужи на послужение образу Царицы Небесныя, и тогда с чесътию отпущу тя». Отъшедшу же преподобному, князь великий Василий Василиевич по совету с преосвященным митрополитом избра духовных мужей, Спаского Задворного монастыря, что у его княжего двора, архимандрита Трифона[3113] да чудовского архимандрита Никандра[3114] и повеле им быти готовым проводити образ Божия Матере даже до обители ея; повеле же со онеми двема архимандритами быти в готовности протопопом и священником московским. Приспевшу же дню уреченному, в он же преподобный Паисий хотяше от царствующаго града Москвы возвратитися в Галич во обитель свою, в нейже живяще, тогда великий князь Василий Василиевич всеа Руссии призва к себе преподобнаго Паисия, со многим смирением и кротостию рече ко преподобному: «Благодарствую тя, отче святый, яко мене ради подъял еси труд путный и далекий путь прешел еси, нося ко мне многоценный бисер, егоже аз очима своима видети сподобихся и желал бых имети его пред очима своима всегда, но боюся, да некако Царица небесе и земли, прогневався на мя за удержание пречестнаго ея образа, благоизволит тому своему пречюдному образу явитися во иной стране, и будут последняя горъша первых[3115]. Аз же, окаянный, сия пострадав, вместо радости печалию снеден буду, лишив себе и вас таковаго безценнаго сокровища. И сего ради не могу держати неудержанныя. Ты убо, о, пречестнейший отче, сию приими и во обители своей имей ю, пониже Господеви Богу и Пречистей его Богоматери сице бысть годе, да пребудет сий образ во твоей обители. Се же ради почести Божии Матери образа повелеваю до града Галича, до твоей обители проводити тя двум архимандритом, спаскому задворному, что у моего двора, да чюдовскому, и протопопом, и попом. Точию о сем молю твою святыню: егда имаши предстояти престолу безсмертнаго Царя, принося ему безъкровную жертву, тогда помолися за мое недостоинство, да простит моих грехов множество ради своея благости, такъже и в прочих святых своих к Богу молитвах мене, окаяннаго, не препоминай[3116]». На сия словеса преподобный архимандрит Паисий к великому князю отвеща: «Мы убо, о, пресветлейший самодержче, научихомся от отец еже выну за царя, и за князи, и за все православное христианское множество молитися. Сего же не вемы, послушает ли Бог наших грешничих молитв о услышании, якоже воля его пресвятая, точию мы твое величество в памяти своей всегда имети будем. Молим же тя о сем: да повелит твое величество наместником своим, живущим во граде Галиче, обитель нашу снабдети от нашествия иноплеменных и от нападания хотящих раззорити ю. Да будет же обитель наша хранима твоею державою всегда, а твоя держава да будет хранима самем Богом».

И тако друг другу поклонившеся и благословение великий князь у преподобнаго Паисиа испросив, отъпусти его с миром, в Галич же к намеснику своему посла белег[3117] свой, о немже проси преподобный Паисий, заповедуя ему, да всячески снабдит обитель и хранит ю, яко зеницу ока, а егда от Казани[3118] и от луховыя черемисы[3119] в Галиче не тихо, и тогда повеле обе иконы Пресвятыя Богородицы — старую чудотворную, зовомую Овиновскую, юже два ангела принесоша, и новонаписанную, что в сребреном киоте, бережения ради блюсти их во граде Галиче в соборной церкве всемилостиваго Спаса за сторожею, сего ради, понеже место порубежное[3120]. Егда же от Казани и от луговые черемисы тихо, и те обе иконы, старую чудотворную, зовомую Овиновскую, и новонаписанную, что в сребреном киоте, повеле преподобному Паисию имети в церкви во своемъ монастыре, а града Галича соборные церкви спаским протопопом и попом теми иконами не владети, и в описи бы у них те иконы не бывали[3121].

Преподобный же Паисий, приим от великого князя грамоту, о нейже выше рехом, изшед ис полаты его и прииде к преосвященному митрополиту, поведая ему, яко великий князь отъпусти его и даде ему в Галич к намеснику своему грамоту о соблюдении чюдотворнаго Пресвятыя Богородицы образа, зовомаго Овиновския, и другаго, новонаписанного, что в сребреном киоте, и о снабдении обители[3122], прося же у митрополита на путь благословения и молитв. Преосвященный же митърополит, благословив преподобнаго Паисия и елико мощно о стаде своем заповедав ему прилежати, и с миром отъпусти его.

Преподобный же Паисий, приим от митрополита благословение, прииде в соборную церковь и со обема архимандритома и взем икону Пресвятыя Богородицы, пути касаются, ведущему во град Галич. Егда же грядый путем со обема архимандритома и со всею своею дружиною приближися ко обители, тогда сущая во обители братия, услышавше о нем, яко близ грядет, учиниша зъвон и изыдоша во сретение того пречуднаго Божия Матере образа и преподобнаго Паисия. Приближившим же ся им, падше пред образом Божия Матере, многое благодарение возсылаху и любезно лобызаху пречудный Божия Матере образ. Таже и к преподобному Паисию приступльше, прияша благословение, и тако вси со многою радостию внидоша во обитель, и пречудный Божия Матере образ внесоша в церковь, и поставиша на месте, идеже стоял бяше первее. Преподобный Паисий, и прочии два архимандрита, и вси, пришедший с ними во обитель, приступльше к чюдотворному образу Божия Матере, зовомому Овиновскому, любезно лобызаху и, молебная совершивше, разыдошася вси, кийждо во своя келии, двема же архимандритома, пришедшима с преподобным Паисием, особую келию уготовиша и на кийждо день довольствоваше их, якоже бе чин манастырский. И по неколицех днех возвратишася оба архимандрита к Москве во обители своя.

О преставлении преподобнаго отца нашего Паисия архимандрита, галицкого чудотворца

По сих летом некиим мимошедшим, отъкры Бог угоднику своему преподобному Паисию, яко святая его душа от тела разлучитися и от трудов земных, в нихъже на земли пребывая, упокоение прияти и со всеми святыми в Царствии Небесном во дворех его витати имать. Преподобный же Паисий, егда о сем от Бога известися, тогда наипаче начат в молитвах и трудех, во бдениих и пощениих пребывати и ко исходу себе предъуготовляти день и нощь, братию же выну поучая и глаголя: «Ведите убо, о, братия моя возълюбленная, яко близ есть день Господень великий и просвещенный, и день жития нашего преклонился есть к вечеру, и сего ради, дондеже не варит[3123] вечер, и не зайдет солнце, и не затворятся двери Царствия Христова, потщитеся, о, братия моя, достигнута в не[3124]. А донеле же в житии сем имате пребывати, выну в молитвах и трудех, во бдениих и пощениих себе упраждняйте, между себе любовь имейте, превозношение и гордыню далече от себе отъжените, вместо же того смирение Христово восприимите и всегда себе мертвы быта вменяйте мирови, и ничтоже от мирских помышляйте, но выну желание свое имейте, како угодити Богови; смерть же пред очима своима сердечныма выну имейте, помышляюще день той скорбный, в онъже душа от тела разлучитися имат. И како убежати князей оных воздушных, вси грехи человечестии написаны в руках имущих? Како же предстати и явитися пред лицем Неумытнаго Судии, страшен бо есть? И кто стерпит день входа его? Тогда бо ангели въ трубы вострубят и мертвыя от гроб возбудят[3125]; тогда земля потрясется, и камение распадется[3126]; тогда престоли поставятся и Судия сядет[3127], пред ним же ангелом предстоящим, человеком въводимым, книгам разгибаемым, делом испытуемыми помыслом истязуемым[3128]. Кий тогда сътрах будет пожившим во гресех? Тогда Сътрашный и Неумытный Судия во услышание всем един глас возгласит, обаче двояко слышатися будет, по писанному: „Единою глагола Бог — двоя сия слышах”[3129]. И глас той, от уст Страшнаго Судии исходящий, паче меня обоюдуостра[3130] имать разсекати грешных от праведных. Праведным убо, стоящим одесную[3131] престола Господня, слышано будет сие: „Приидите, благословении Отца моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира”[3132]. Сущим же ошую[3133] глас той слышан будет сице: „Отъидете от мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и агъгелом его”[3134]. Сия вся услышат грешницы, ошую стоящий, что сотворити имут, не веде, или кое оправдание приносити восхотя. Воистинну, несть тогда им избавляющаго, ни помогающаго. Тогда убо река огненная клокочющи потечет и вся грешники в себе пожрет. И сего ради дне грознаго и страшнаго должно есть нам, братия моя возлюбленная, выну пещися, да избудем шуяго, причастницы же будем деснаго стояния». И тако часто поучая их и о смерти своей сими словесы являя им тайне, а не яве. Братиям же не разумеюшим о сем, чесого ради о смерти и о Страшном суде часто к ним беседует.

Егда же приближися день скончания его, тогда, Богу благоизволившу, ощути в себе преподобный малу некую болезнь и позна, яко время преставления его приспе, всю нощь пребысть бдя, приуготовляя себе, воеже бы ему во утрие литургисати и конечное жертву безкровну Богови принести, и в напутие живота вечнаго причастнику быти Телу и Крове Христа Бога нашего. И тако всю нощь пребысть, моляся и давидский глаголя глас: «Не дах сон очима моима, ни веждома моима дремания, ни покой скраниям[3135] моим, дондеже вниду во святило Божие»[3136]. Приспевшу же часу утреннему пению, иде преподобный в церковь и пребысть, стоя на месте своем, даже до отъпуста утренняго пения. По отъпусте же пришед в келию свою, мало восклонися на одр, не яко бы сну причаститися ему, но малого ради за немощь плоти упокоения, и потом правило к Божественному причащению совершив, и, времени приспевшу, безъкровну жертву Богови принес, и Божественную литургию совершив, причасътися Святых Таин. И просветися лице его, яко солнце. Служащий же с ним иереи и диакони, видевше таковое лица его пременение, недоумевахуся, помышляще в себе, что будет сие, обаче никтоже можаше познати, чесого ради вся сия Быша.

По отъпусте же Божественныя литургии, преподобный Паисий благодарственныя молитвы ко Господу принесе, яко в напутие живота вечнаго сподобися причастъник быти пречистаго его Тела и честныя Крове. И по скончании благодарственных молитв иде в келию и восклонися на одр свой. Видев же себе изнемогающа и х концу приближающася, повеле призвати иереа, емуже совести своя отъкрывая, и сказав ему, яко приспе час преставления его. По сих заповедан ему, глаголя: «Отче святый! Егда, Богу благоизволившу, убогая моя душа от телесе имать разлучитися, тогда по чину тело мое земли предайте и о вселении ея во дворы небесныя Господа молите. Аз же, аще обрел буду благодать пред Богом и узрю пресвятое и божественное его лице, непрестанно имам молитися о вас и о всех, во обители сей терпящих братии». Таже повеле призвати к себе в келию всю братию. И егда снидошася братия и видеша его на рогозине лежащи, недоумевахуся, тогда преподобный начат к ним глаголати: «О, добрая моя и возлюбленная братия! Помните ли словеса моя, яже выну к вам глаголах, яко день Господень великий и просвещенный близ есть и день жития нашего преклонился есть к вечеру? Се ныне день той Господень постиже мя, и день жития моего вечернюю годину варяет[3137], нощь приближися, и свет очию моею хощет померкнути, язык связуется, нозе престают от течения, и вси уди тела моего покой хотят прияти и на ложи смертном спати, дондеже возсияет солнце, си есть дондеже приидет истинное солнце — Христос Бог наш, праведный Судия, судити живым и мертвым и воздати комуждо по делом его[3138]. И ныне молю вас, братия моя, да по отъшествии моем пребудите зде, во обители Божия Матере, терпяще Бога ради, якоже обещастеся, и ни един от вас да не отълучится дружины своея, но вси вкупе, единодушно подвигом добрым подвизающеся, течение скончевайте, веру соблюдайте[3139], главы невидимых змиев потъщитеся сокрушити, да, победители сих явивъшеся, сподобитеся неосужденно в горний Сион достигнута и поклонитися Христу, тридневно воскресшему[3140]. Тело же мое земли предайте, да возвратится, от неяже взято бысть».

Братия же, сия словеса от уст преподобнаго слышавше, многи слезы от очию своею изливаху, и, плачюще, глаголаху: «Отче! Не остави нас, сирых, но аще святая твоя душа от тела разлучается ныне, Богу тако благоизволившу, обаче и в вышних водворяяся, назирай на долу[3141] сущих и, преподобнии свои руце к Богу молебно простерши, спасай нас, чад своих, и обитель свою, в нейже многи труды и подвиги показа и многи слезы и поты излия, да будет святая твоя обитель соблюдаема от всяких обстояний, и в ней живущия братия хранимы от всяких лукавых наветов, твоих ради молитв, самем Богом и его Пречистою Богоматерию». Преподобный же, утешая их, глагола: «Не скорбите убо, о братия моя, яко днесь оставляю вы телесне, понеже тако благоволившу Богу, ведите[3142] же сия: яко аще телом и отъхожду от вас, но духом с вами во вся дни пребуду, и егда обрет буду благодать пред Богом и узрю пресвятое лице его, выну о вас молитися и обитель сию соблюдати имам. И надеюся на Господа Бога моего и на Пречистую его Богоматерь, яко обитель сия не будет оставлена и в расхищении и раззорении не имат быти. Точию вы вся, яже от мене слышасте, соблюдайте и вся повеленная вам исполняйте, а Бог мира да будет с вами во вся дни». Братиям же рекшим: «Аминь».

Преподобный же повеле себе возъдвигнути, и егда воздвигоша его, тогда повеле иереови на исход души канон пети, сам же на рогозине седяше, подъдержаше им по мышца его братиям. По отъпетии же канона ко всем ту сущим братиям прощение изглагола и от всех, аще что пред киим, яко человек, согреши, прощения прося. Братиям же всем яко единеми усты отъещавшим: «Отче святый! Бог тя да имат прощенна и да явит всему миру блаженна», — припадающе же един по единому к ногама преподобнаго, просяще прощения и благословения. Преподобный же всем прощение и благословение даровав, возлег на рогозину, знаменуя себе крестным знамением и глаголя: «Господи! В руце твои предаю дух мой[3143]. Покрый мя крылома своея благости[3144], да не когда усну в смерть[3145]. Господи! В руце твои приими дух мой и от воздушных мытарств избави душу мою. Господи Иисусе Христе, Боже мой! Молитв ради Пресвятыя своея Матере всели дух мой во дворех своих небесных». Таже и сия: «Пресвятая владычице Богородице! Спаси мя, раба своего!» И потом: «В мире вкупе усну и почию, яко ты, Господи, единаго на уповании вселил мя еси»[3146]. И сия изрек, руце свои на персех крестообразно положи, предаде святую свою душу в руце Божии, в лето же от сотворения мира ... месеца майя в 23 день[3147], на память преподобнаго отца нашего Михаила, епископа Синадскаго[3148]. И тогда келия она, в нейже тело преподобнаго лежаше, и обитель вся исполнися благоухания. Братия же со многими слезами, опрятавше тело преподобнаго, несоша в церковь Божия Матере и, надгробное певше, погребоша его честне, плачущеся о разлучении отца.

Чудо преподобнаго Паисия о книгчии[3149] Гаврииле, како преподобный Паисий избави его от беснования

Бог, богат сый в милости, во свете живый непреступне, выну приемля славословие и хъваление от чинов ангелских, ихже сам на сълужбу свою сотвори, якоже сам весть. Бе же убо исперва десять чинов ангелских, и в коемъждо чине устроены бысть старейшины. Един же старейшина от оных ангелов, нарицаемый Люцыфер, или Светоносец, или Денница, десятый полк держай, поставлен бысть близ видимаго сего мира под ангелами низъший. Сей, смотря на величество свое и славу, еюже почтен бысть от Бога, вознесеся в гордость и сопротивился Творцу своему, восхоте бо быти подобен Сотворшему. И сего ради, в онъже час сия помысли, в той час свержен бысть с небеси и вместо ангела светла диавол темный и злообразный со всеми, иже ему в той злобе точны[3150], явишася[3151].

По отъпадении же его умысли преблагий Бог сотворити иное творение — втораго поклонника и ангела в теле на земли, человека, на место оное, из негоже испадоша злии ангели, дабы был причастником славы его. И первое сотвори небо и землю, солнце и луну, и звезды, и вся видимая, яже на земли. И аки дом прекрасный, уготова мир сей. Потом сотвори человека по образу своему и по подобию, первозданнаго Адама, и въведе его, яко царя, в готовое жилище, и покори под нозе его овцы и волы вся, еще же и скоты полския[3152], и птицы небесныя, и рыбы морския. Сотвори же и жену от шестаго ребра Адамова, и нарече ю помошницу ему. И въведе их в рай, и заповеда — повеле им от всякаго древа, еже в рай, ясти, а от древа, еже посреди рая, возбрани, да не снедят. Рече бо: «В онъже час от древа сего снесте, смертию умрете». Адам же и Евъва хождаста в рай нага и не стыдястася, бесъта бо яко младенца.

Начало. Злобный же враг диавол, видев, яко Адам и Ева сотворена быста на оно место, из негоже, он испаде, умысъли, еже бы ему прелстити их, преступити им заповедь Сотворшаго и от заповеданного древа вкусити. Обрет же своей злобе подобну змию и, в ню вселься, рече к Еве, позна бо, яко женское естество слабейший и немошнейшии мужеского, и сего ради к ней начат глаголати первее, да прелстив ю, уловит ею и Адама в преступление заповеди Божия. Рече бо змия к жене: «Чесо ради от всякаго древа, еже в рай, ясте, от древа, еже посреди рая, не вкушаете?» Евъва же не ведяше прелести диаволи, беста бо яко младенца, ничтоже о сих разумеюще, глаголаше к змии: «Не повалено есть нам от древа оного ясти. В онже бо день аще снемы, то смертию умрем». Змия же глаголаше: «Ни, ведяше убо Бог, яко аще от древа сего снесте, то не смертию умрете, но сами яко бози будете, ведяше добро и зло, и сего ради возбрани вам от него ясти». Жена же по естеству своему умягчися, яко воск от лица огня, слышав таковыя глаголы и видев красно древо в снедь и добро еже разумети, взем от плода оного и яд, потом и Адаму подаде, восхотеша бо быти бози. Якоже Писание глаголет: «Солгася древле Адаму, и бог вожделев быти — и не бысть»[3153].

О, прелести, сопълетенныя диаволом, чрез змию же изреченныя! О, лжи проклятаго диавола, како таковую лож изрещи на Бога дерзну и сим сотвори Адама и Евьву изгнанны быти из рая! Ведый убо Бог и прежде сотворения Адамова, яко имат преступити заповедь его и, яко сосуд скудельничь[3154], сокрушитися. И сего ради сотъвори его посреде смерти и безсмертия: яко аще не преступит заповеди его, то безсмертен имат быти, якоже ангел, аще ли же преступит, то смертию осудится. Егда же Евъва послуша змии и от древа заповеданнаго яде и Адаму подаде, тогда изгнани Быша из рая и съмертию осудишася. И речено бысть к змии: «Понеже сице сотворила еси, еже прелстити Евъву и Адама, и сего ради положу вражду велию между тобою и между Евъвою, и между семенем твоим и между семенем ея; той да блюдет твою главу, ты же да блюдеши его пяту[3155]». И отътоле зачася злоба между змиею, еже есть диаволом, и между человеки. И от первозданнаго человека Адама прелестию диаволею трех царствоваше в мире даже до пришествия Христова.

Егда же Господь наш Иисус Христос, Сын, Слово Отчее, един сый от Святыя Троицы, сам сый истинъная правда, изволи воплотитися от Пресвятая, чистыя, браку неискусный, преблагословенныя, славныя Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, и по тридесяти летах своего возраста творя шествие по земли нашего ради спасения, и собра к себе ученики многи, тогда даде им власть на диавола, сице глаголя: «Се даю вам власть наступати на змию, и на скорпию, и на всю силу вражию, и ничесоже вас вредит»[3156].

О, дара преблагаго Бога, иже дарова учеником своим! О, власти превеликия, како иже исперва блюдяше человеческую пяту, еже умертвити, ныне же не могущи коснутися ей! И оттоле наипаче диавол вооружися на род человеческий, безплотен бо есть, никогда же требует пищи, ниже пития, ниже покоя когда желает, но выну обходя человеки, ищет, яко лев, еже бы кого поглотити и низвести с собою во ад. Усмотрив же человеческое естество слабо, изобрете злохитръство по человечестей слабости, яко сеть некую, распростре всюду пианство, да тем скорейши инех орудий уловит человеки. Человецы же наипаче в сем воли его повинушася, и малый отрочата зело возлюбиша е[3157].

Бысть во граде нашем Галиче некто царския судебный полаты книгчий, именем Гавриил, Савинов сын. Сей по действу диаволю желание велие имея к пиянственному питию и зело много пияше его. Не точию во дне, но и в нощи из дому своего исхождаше во он дом, идеже обычай есть приходити пияницам, и тамо, елико хотяше, купуя, пияше и паки в дом свой отъхождаше, во утрии же зело рано и прежде всех паки таможде обреташеся. И толико преодоле его пиянство, яко ни малого часа не можаше пребыти, еже бы не пити пиянъственнаго пития. От многаго же ранного и поздого пития изменися образ его, и начат от властелина градскаго уклонятися. По некоем же времени, видев злохитрый диавол, яко Гавриил во всем воли его повинуется, восхоте его всеконечне погубити и душу его во ад свести — коснуся уму его и толико смяте его, яко и бесноватися ему и нелепая глаголати. Видевъши же жена его и братия збывшаяся над ним, недоумевахуся, что творити или како помощи ему. В недоумении же велицем бывши, стрегуще его в доме, да не изыдет из дому, бояху бо ся, да некако погибнет. И сице сотвориша, седмицу стрегуще его, он же нимало в чувство прииде, но день от дне злейши бысть ему. Овогда в полунощи внезапу кричаще сущим во храмине[3158]: «Что не видите?! Се приидоша полъки многи ратных и от древния осыпи, идеже первее град бе, на горе копают подкопы и сътреляют ис пушек и изо всякого оружия и хотят нас погубити. Молю вас, изыдем отъсюду!» Бе же гора тая, идеже первее град бе, от дому его яко полъпоприща. Сродницы его увещевающе всякими молебными глаголы, дабы выну имел во устех своих Иисусову молитву[3159] и воображал бы на себе знамение Царя Небеснаго, честный крест, егоже боятся и трепещут беси. Он же противу им отъвещеваше глаголы хулны и непотребны, ихже и писанию предати недостойно. Овогда же глаголаше: «Что не видите?! Се приидоша воини и тайный мой уд отърезаша». И сице пребысть в дому своем, стрегом от сродник, дни некия, и нимало в чювство приходя, но день от дне тяжчайши мучим от диавола пребываши.

Во едину же от нощей, месяца майя к дватцать третьему числу, случися жене его и братиям и всем сродником, сущим во храмине той, уснути, той же беснующийся взем сапог, обу едину ногу свою и во единой срачице изыде из дому своего, никому не ведущим. Возбнувше[3160] же сущии во храмине и не видеша его, начаша в доме своем со свещами искати его, бояшеся, дабы, скрывся негде, удавления не посътрадал. И егда обыскаша весь дом и не обретоша, тогда в печали сущи и сетовании, недоумеющеся, како искати его. Един же от сродник его рече: «Иду в корчемницу, негли тамо обрящу его», — понеже обычай он имеяше тамо чясто в нощех ходити ради пития. Хотящу же ему тамо ити и, егда изыде из врат, узре приближающася ко вратом дому его человека, грядуща з горы путем, иже есть от града Галича к царствующему граду Москве, во единой срацыце, имея ногу едину обувену. Он же, видев, позна его и, поим, въведе его в дом и вопросиша его, где бе. Он же поведа им: «Егда вы вси уснуша, аз же взем един сапог и обу ногу свою, не могий же другаго сапога вскоре обрести, изыдох из дому своего, да некако от вас познан будет исход мой. Восхотех же ити в корчемницу и тамо пити, якоже обычай имех прежде, и не вем, како погреших путь. Мнех убо, яко х коръчемнице гряду, и се обретохся в поле под древом. Ощутив же аз сие и возъзрех ошуюю страну, видех обитель преподобнаго Паисия и в той обители во святей церкви свет велий, разумех, яко в той обители поют в си час всенощное бдение, свет же велий в церкви от возжения свещь. Познах же и древо, под нимъже обретохся, яко противо обители в манастырском поле, зовома береза. Егда же вся сия ощутих, тогда возвратихся в дом мой. И приходящу ми ко вратом, усретох сего сродника, он же поим мя, въведе в дом мой». Сердоболи же его, слышавше сия, недоумевахуся, како в толикий малый час быв под древом и паки обретеся у врат дому своего. Ведяше, яко древо оно от дому его отъстоит за едино поприще. И едва прииде им во ум, яко егда изыде из дому своего, тогда, бесом водим, скоро достиже древа оного, егда же под древом оным обретеся, тогда преподобный отец Паисий, видя его, хотяща погибнути, свободи его от диавола, понеже и сам глаголаше, яко егда ощутившу ему древо оно, тогда первее всех возре на шуюю страну ко обители преподобнаго. И тако от древа оного к дому идяше, направляем преподобным Паисием. Свет же велий в церкви бысть, понеже в той день во обители память сотворяли преподобному и в нощи той бысть всенощное пение. И сего ради сродницы его восхотеша вести его во обитель к раце преподобнаго и недоумевашеся, како бы его довести, видевше его нелепая глаголюща.

Во утрий же день, совещавшеся, приступиша к началнику града и молиша его, да повелит воином проводити его во обитель. Бе же во граде Галиче тогда началствуяй началствуемый некто царева двора столник, имянем Петр, Парамонов сын, по реклу Титов[3161]. Сей зело благочестив и богобоязнив бысть и, егда услыша сия о книгчии оном от сродников его, зело победе о нем душею, и, послав, повеле призвати его к себе ласково, да некако, убоявся чесого, отъбегнет в пустая места. Егда же послании приведоша к нему оного книгчия, тогда глагола ему тихо и любително: «Брате Гаврииле, слышах о тебе днесь, яко болезнуеши, и сего ради и аз о тебе соболезную. Есть же днесь во обители преподобнаго Паисия праздник, архимандрит же обители тоя моли мя, да отъпущу тя к нему во обитель, еже бы пети Святую литургию, и прочиих с тобою, умеющих пети. И сего ради повелеваю ти, да с протчими, пети могущими, идеши во обитель». Поим[3162] же особь инаго книгчия, имянем Стефана, и повеле ему, да идет со оным Гавриилом во обитель и да возвестит от него отцу архимандриту, еже бы удержати Гаврила во обители неколикое время и, елико может, помощи ему, в толице беде страждущу. Стефан же рече Гавриилу: «Идем, брате, во обитель пети Святую литургию». Гавриил же со оным Стефаном идяше, не ведяше совета, еже о нем совещанного, бе бо и Стефан умеяше пети. С ними же идуще Гаврииловы сродницы, стерегуще его, да некако на пути отъбегнет. Он же, идущий путем, паки нелепая глаголаше. И пришедшим им во обитель во время Божественныя литургии, Стефан оный став на клирос и пояше с прочиими, Гавриила же постави близ себе. Он же пояше, но не якоже бе лепо. Стефан же и прочий, ту сущии, с любовию умоляюще его, дабы пел согласно с ними. Гавриил же, мало помолчав, паки пояше, но не согласно. Быстро же зряще по церъкви семо и овамо[3163], и выспрь[3164], и ово[3165], указуя перстом стоящими с ним и глаголя: «Зрите, се летают», — и обращайся семо и овамо, показоваше, сами же крыяшеся за люди и руками, аки защищашеся. Ово же, зря выспрь, глаголя, яко церковный верхи падет, и паки за люди уклоняшеся. И тако во всю литургию пребысть, неистовяся. И по отпусте литоргии, егда начаша пети молебен, тогда Стефан, приступив ко архимандриту, возвести о оном Гаврииле вся збывшаяся и яже повеле о нем воевода, и моли его, да поможет ему, якоже хощет. Свет архиманндрит же, призвав Гавриила, первее всех благословение дарова ему, потом глагола ему: «Брате Гаврииле, приступи с верою к раце преподобнаго и глаголи тропарь и кондак его, и моляся, лобызай раку отца нашего преподобнаго Паисия — и Бог поможет ти молитв ради угодника своего». Стефан же, взем Гавриила за руку, приведе его к раце преподобнаго и, взем тщицу[3166], на нейже бе написав тропарь и кондак, начат глаголати. Гавриил же, аки бояшеся чесого, семо и овамо обзираяся и не можаше глаголати со Стефаном ни тропаря, ни кондака. Точию, прекрестив лице свое, поклонися раце преподобнаго и паки уклоняшеся за люди, хотящи изыти из церкви. Сущии же сроднницы и ужики[3167] увещевающи его, да не изыдет до отъпуста, и едва возмогоша его удержати. По отъпусте же молебнаго пения взя архимандрит оного Гавриила к себе в келию и прочиих, прилунившихся ту, ихнже хотяше, и трапезу предложи им. Гавриил же не ядяше ничесого, точию вина прошаше. Благоразсудителный отец, видев его малодушествующа, повеле ему малу чяшицу вина дати, да некако от многаго пития изнеможет. По востании же от трапезы всех сущих отъпусти и благословение подав, Гавриила ж удержати повеле. Видев же Гавриил, яко хощет удержан быти во обители, начат поносити архимандрита и многая нелепая глаголаше словеса. Повеле же архимандрит на него возложити вериги железны, да, некако избежав, погибнет, и тако вдаде его священноиноку, заповедав, да блюдет его опасно, пиянсвеннаго же пития не повеле ему даяти, во время же церковнаго пения повеле его в церковь водити, сам же выну моляше о нем преподобнаго Паисия, да устроен будет ум его, якоже бе первее. Пребысть же Гавриил во обители два дни, въводим в церковь ко всякому пению. В третий же день приведену ему бывшу в церковь, он же аки от сна восъпрянув, прииде в себе, и приступив к раце преподобнаго, и, взем дщицу, глаголя тропарь и кондак смысленно, многия слезы от очию изливая, и благодарствуя преподобнаго, и недоумевашеся, что бысть ему, не ведяше бо, како прииде во обитель, и вопроси сущих ту. Егда же уведев бывшая ему, тогда возъдохнув от сердца, яко избави его о толикаго зла, кланяяся же и архимандриту о его промышлении. И тако молитвами преподобнаго Паисия устройся ум его, якоже бе и первее, получившу же ему здравие, удержася от вина и к тому не пияше. Аминь.