Библиотека литературы Древней Руси. Том 17 (XVII век)

Ф. П. Морозова — Аввакуму{51}

Батюшку Авакуму Петровичю.

Благочестивому и чадолюбивому моему, и свету душе моей, и радости моей неизреченой, батюшку Авакуму Петровичю грешная твоя и недостойная, и ленивая, и во гресех живущая, и нетерпеливая, всем человеком дасадница, и никому ничево добрава не сотворила.

Ведает Христос, Саздатель мой, хочетьца с ним быть, да как он, свет, подаст помощи, да надеюся, грешница, на святых атец и на ваши праведныя молитвы. Молю, милостивай мой, со слезами и прошю твоего благословения и молитвы, батюшка христолюбивой мой. Люта, люта мне, грешнице, в таких печалях!

А духовныя наши все розна стали, не много, которы правды во всем деръжатьца. Да не диво так, батюшка: время то пришло. Прости меня, Христа ради, а я всех пушьша согрешаю.

А дети твои не так живут, как ты: пошли за Федором ходить и у нево перенели высокоумья великое на себя[2452], и гордость положили, и никово человека не поставили[2453], и всех стали абманывать. Так их сьель: и дюшю, и тело! Так — а ане не атьстануть: не познали за грех, за нево умирають. Толко милостив Христос, за твои молитвы не аставить, вос, познаютьца[2454]. Люта мне, грешнице!

А я сама такава была: чаела себе всево добрава спасения, да немного Душю не потеряла. Лють сей человек! Так — а не покаеца.

Многа была писать, да нелъзя. И сам ты, свет мой, уразумел и мне говаривал, и я, грешница, мала слушела, у тебя жа молила: «Вели жить!»

А все то сотана виноват: ищет, как бы душю тмою поглатить. Да велико милосердие Божья и твоя малитва, и што меня Бог помиловал, што нет ево у нас! Многа тово писать, што и уму непостижно козней ево. Сотана лють, батюшка, а и горами качаеть, а нами ему не диво покачать; толка велика милосердие Божие.

Пиши, светь, детем своим горазда и запрети, чтобы им с ним не знатьца, и помолися за меня, штобы и меня бог избавил от него.

И тому Федору во всеми запрети, чтобы в пакаянии был. Толка тебя послушеть, станет каеца. Таки ведаешь, што милостив Христос. А што х тебе ни пишить, то все лош, прости меня Христа ради. Ну да, чю, послушеть ли тебя? Бога забыл и детей твоих всякому злу научил. За то та на меня твои дети и печалъни были. А я на них не дивую; и сами ани тому не ради: им он видица добрай человеки.

Прости меня, грешницу! Желея таки писала, со слезами.

Аввакум — Ф. П. Морозовой{52}

...Я детям своим велю Феодора любить, доброй он человек; преже тебя я ево знаю и давно мне сын духовной. Такова то ты разумна: не смогши[2455] с корову — да подойники о землю! Себя боло[2456] тебе бить по роже той дурной, как и я себя чотками...

Аввакум — Ф. П. Морозовой{53}

...Ивашко[2457] мой моим говорил: «Я, де, никово не обманул; изволила б, де, пожаловала бы на тех людей сказать, ково я обманывал; сказали бы, де, по ея речам, восли[2458] бы ково я обманули... пожаловала сказала... я, де, рад перед Богом и людьми прощатца; только, де, я тово не помню, ково б я обманул. Кручинитца, де, на нас за Феодора: как бы, де, я Феодора еретиком звал, так бы, де, меня и жаловала, и добрые, де, мы люди были».

И ты, миленькая, на них не сердитуй! Правду детина та говорит, что ты, сердитуя на Федора, и их не замечаешь. А я, су, им Феодора еретиком звать не велю, да не впадут в прави́льную вину[2459], и ты только не престанешь — и ты за то постражешь.

Не хотела боло ты их изгонять тово, да не устояла на том. Ушто я согрешил пред Богом! Да пускай сугубо, бедные, терпять: и от чюжих, и от своих!

Я боло тово в тебе не чаял по словесем твоим. Говорила боло ты и по смерти моей их не покинуть, а ныне, вижи, и при живом — оплевала Выдаешь веть, каков тебе сын — таковы и мне дети, хотя бы оне и впрямь заплутали. И ты бы их духовна смиряла, а голодом не морила, а то нынеча, оставя себя, да людей смиряешь! Нутко, ты посмиряй себя, как я, бывало, всем себя велю домашним по трожды[2460] ударить плетью, колико душ прилунится в дому моем; иное прилунится человек 20 и с 30, и все биют мя, а я молитвую. А то ты на небо то хочешь взыти, бьючи сама, а не бита быти!

Да што на тебя дивить! Иное тебя и людишка худые с умом тем смяли, притрапезные плуты, которые в словах проходят словеса Господня, а не в делех, а ты у них краснословия их слушаешь и искренних другов изгоняешь. Что Никон патриарх нас от царя оттеснил своим коварством, так то и те от вас наших вымыслом оттсняют, да в вашей плоти похвалятся. Бог их с нами разсудит, что оне на нашем основании своя гнилыя храмины созидают!

Как тебе дали двор и крестьян прибавили[2461], и ты ко мне тогда писала: «Есть, чем, батюшко, жить; телеснова много дал Бог». А ныне в другой грамотке пишешь: «Оскудала, батюшко, поделитца с вами нечем». И я лише разсмеяхся твоему несогласию!

А все то у тебя притрапезники и душегубцы изгубляют, а истинным рабом Христовым и проливающим крови своя за Христа милостыня от тебя истекает, яко от пучины морския малая капля, и то с оговором. Да сказывал мне Федор, обещалася боло, де, ты давать от имения своего с клятвою пятую долю страждущим рабом Христовым, а ныне большо жаль стало, или тем отдаешь, которые пропивают на вине процеженном, на романее и на реньском, и на медах сладких, и изнуряют во одеждах мяхких.

Горе тебе, несмотрительно[2462] живущей! Лише печосся о том, как бы дом строен[2463], как славы нажить больше, как бы села и деревни стройны, а тово не знаешь, что утренний день принесет нам, — сия бо подобает творить и онех не оставлять.

Ну, полно мне тово говорить! Помирися с Федором, помирися з детьми моими — добро ти будет. Аще ли ни — то не хорошо будет.

Напрасно покидаешь и Марковну, Марковна — доброй человек, я ее знаю. Пожалуй, Бога ради, окупи ея долг-от, буде у тебя сойдется, да помоли брата своего и нашего друга, чтоб пожаловал о кормовой тое грамоте[2464], пожаловал потружался... ставить...

Пожалуй, Бога ради, не отринь от себя детей моих духовных, Дмитрия попа с попадьею[2465], а то слышу, что ты их изгоняешь.

Ф. П. Морозова — жене Аввакума Анастасии Марковне{54}

Благочестивой и христолюбивой рабе Христове Настасье Марковне, з чады и снохою и со внучкою[2466]. Как вас Господь сохраняет в таких ваших печалех, а моему окаянству еще владыко Христос, по своей премногой милости и святых отец молитвами, терпит, до воли Божия жива и з чадом своим[2467].

В таких своих суетах мирских и душевных печалях сокрушаюся, по вся дни и часы опасаюся; и мне и так тошно, а еще нынешния печали и вконець меня сокрушили, что такими святыми душами смутил один человек, егоже имя сами ведаете[2468]. Прежде сего мутил он мне на твоих детей всячески, каковы оне высокоумны и каковы непостоянны: «Нельзя, де, их тебе жаловать. И о том много вам писать, что не токмо с вами мутил, и со всеми Христовыми рабы, и всем домом моим мутил, и в том судит его Господь. А как я отказала ему, и он всем стал мутить на меня, и детям твоим, и всем оглашал, и поносил меня не делом[2469], и так поносил, что невозможно не токмо писанию предать, но и словом изрещи невозможно. Не убояся он суда Божия, и не помянув смертнаго часа, и в том не постави ему Господь греха сего. Только ты, матушка, опасайся таковаго: лукав есть и зело злокознен. Истинно, несть в нем страха Божия, и вам бы отнють тому веры не нять[2470], и ко мне попрежнему любовь иметь, и я к вам такожде всею душею всегда рада, и николи у меня ненависти не бывало; только мне то печално, что он и вашими душами возмутил. Дивлюся я твоим детям, что они с ним водилися, а козней ево не провидели. Уже мне, грешной, владыко Христос дал свое милосердие, святых отец молитвами, познати ево козни и пронырство; а дети твои и в то время с ним водилися, и я на то положила, вос[2471] оне и не познали его. А на тебя, матушка, отнюдь у меня никакия досады нет, ни на дитей твоих; я вам вседушно рада. А деток своих, Марковна, уйми, чтобы оне с таким бездельником не водились. На ково оне меня же променяли! Дело ль то их, что им тому поверить да ложь ко отцу писать Аввакуму и к прочим!

Толь ваша, Иван стар да Прокофей, правда, что вы на меня пишете неправду, а тово льстеца, душевнаго супостата, правите[2472]! Наказаны и вы от Христа будете, что вы с ним сложилися да писали ложь. Буде вы от него не отстанете, то каков он сам наг ходил, таковых и вас нагих поставит пред Христом. Таков-то ваш учитель! Преж сего не любили, а ныне вы его возлюбили, да возмутили святых отец душами, а сущее вы его преже сего мало любили по делу.

А буде вы моих граматок не допустите к батюшку и прочтете, или батюшковы посмотрите, то уже под клятвою[2473] будете, и вечно со мною не знатца вам[2474]. Откуду вы взяли то, что прочитать чужия грамотки? И ныне пришли ко мне грамотки просматриваны, батюшковы печати нет на них — вы прочитали. В котором правиле, взяли? Кто от духовных отцов или от детей духовных прочитает грамотки? Вы что льстите[2475] меня? Кормилицею вы меня называете, а я вам какая кормилица? Христос вас питает.

И нам объявилась твоя неправда вся, как ты покрывал по сопостате моем душевном, и ложь написал ко отцу на меня и на матерь, на старицу Александру, и на Аксинью с братом[2476]. Как вы Бога не убоялися, на такую матерь вознегодовали за то, что бутто она мне на вас возмутила! Ей, напрасно! И бутто Анну она возненавидела и детей ея, а она о Анне беспрестани печется, и детей ея истинно любит. И не Анне ино[2477] добра хочет, я сущее ее знаю, что ненависти нет у нее ни на ково, сущая она раба Христова, Трефильева ученица[2478].

И вы сущии рабы Христовы были, как с ним не водилися; а теперь ево ученьем злоба та на вас. Затеваете на отца вы Трефилья, и на ево послушников хулу принесли — то не ужве зело в вас? Пускай я виновата, простите меня Бога ради, в чом я вам досадила.

Да послала я к тебе, матушка, пятнадцать рублев денег на твою на всякую нужу, а туды к батюшку послала восьми рублев: батюшку два рубли одному, да ему же на подел шесть рублев з братьею Христовою. И ты мне отпиши, дойдет ли к ним. А детям своим отнюдь не вели грамоток просматривать, и заповедь положи на них с клятвою, чтобы им отнюдь моих грамоток не прочитать и батюшковых. Ведает Христос, что я тебе, что рождьшей матери, рада. Помню твою духовную любовь, как ты меня посещала[2479] и душу мою духовною пищею питала; сущая ты по-прежнему ко мне и я к тебе истинно же так по-прежнему рада. А дете твои сущия неприятели душевныя явилися мне, поверили такому лукавому мужу; всяких он бесовских козней наполнен. Аще вы не отстанете от него, то вечно погибнете и со мною не знайтеся!

Простите меня, грешную, матушка, ты да Иван и Прокофей, в слове, и в деле, и в помышлении, в чом я вас опечалила. А вы мне, Иван да Прокофей, зело опечалили и досадили, что вы на меня и на прочих так ко отцу написали; напрасно только бесу часть дали. Бог вас простит, вперет бы так не было.

Прости, мать моя возлюбленая, помолися за меня, грешницу, и за сына моево; молю твого благословения.

Отдать сея грамотки на Мезени протопоповай жене Аввакума Настасье или детем ее.

Послана денег двенадцать рублев матушке[2480].

Ф. П. Морозова — Аввакуму{55}

Отцу Аввакуму.

Христолюбивому и благочестивому великому отцу, священноиерею протопопу Аввакуму Петровичю многогрешная, недостойная, и не могу нарещи имени своего за премногое недостоинство, что в великом мятежи и в суете и в лености жизнь свою провожю. За умножение грехов моих отовсюду великая буря на душу мою, и я, грешница, не терпелива. Помолися, чадолюбивой милосердой мой отец, чтобы мне Владыко дал терпение и в покаянии бы меня застал и сына бы моего в христианстве застал и в покаянии. Молю и прошу со слезами у тебя, батюшко, попроси у Владыки обь моем сыне и подай благословение токо ему годно, свету, что иво сочетать законным браком, как ему время будет, и чтобы Владыко подал милость свою, чтобы дал супружницу ему благочестиву и нищелюбиву, и странноприимицу. И у всех умоли, кои есть тамо Христови раби, а имена Бог их ведаеть, да и ты, принеси ты молитву, отец мой милосердой, да и все бы раби Христовы милости бы просили о сем деле. Я, грешница, у всех у вас молю вашего благословения и молитвы, чтобы Бог подал сыну моему супружницу на спасение, да и мне, грешнице. Как Владыко тебе положит, батюшко, на разум, тобою подействует, где мне взять: из добрый ли породы или из обышныя? Который породою полутче[2481] девицы, те похуже[2482], а те девицы лутче, который породою похуже. И ты подай свое благословение, где бы меня Бог понудит. А нужды ради дело то въскоре становится. Опасаюся, где не любо, ано понудят.

Прости, свет души, мой батюшка, и благослови меня и сына моево, вскоре стала писала, и ты сам узнаеш, х чему писала.