Список с епистолии, что был галичанин посацкой человек Стефан Трофимович Нечаев, юродивый, с его рукописания, — ка пошел юродствовати, оставил на утешение матери своей Евдокие да жене своей Акилине.
Доблему[3225] читателю о Господе радоватися! Аз, грешный, прошу и молю твою любовь: писах[3226] сию хартицу с великим поспешением изоустно[3227], и аще[3228] что обрящеши не лепо и просто, не позазри[3229] моему неразумию, исправи своим благоутробием. Еще молю твою кротость, прочитай сию епистолию тихо и сладко, не борзяся, да бы умилно и разумно слышати родителем моим.
Всемогущий, непостижимый, в Троице славимый Бог искони сотвори небо и землю и вся на ней. И потом[3230] насади Рай и жителя в нем созда перваго человека Адама. И въложи в него сон глубок, выня у него ребро, и сотвори ему жену, прабабу нашу Евву. Созда же их яко анъелы, всякаго тлении непричастны. Даде[3231] же им заповедь: в Раи от всякаго древа ясти, от единаго же не вкушати, понеже зло есть.
Позавиде сатана житию их, яко зело почитаеми от Бога. Сотворена же бысть змия в Раи честна же. Лукавый сатана в змию вселися и обвився округ заповеданнаго древа. Не смея же ко Адаму глаголати лестных[3232] глагол, ведая, яко жена его послушает, яко муж жены креплее в разуме, приступи же к жене и глагола: «Почто от всех древ ясте[3233], от единаго же не ясте?» Она же к нему отвеща: «Бог нам заповедь предложи[3234], яко смертию умрем». Сатана же ей лестию глаголет: «Съясте от древа сего, Бози будете». Евва же вкуси от заповеденнаго древа и Адаму даде вкусити. И оба Быша нази[3235] Божия благодати.
Прежде Быша тленни яко тленная совещаша[3236], восхотеша быти Бози — и не Быша. Господь же повеле из Рая изгнати его и в поте лица своего от земли снедати хлеб и в нея возвращатися[3237].
Прочее[3238] же да умолчим. Божественное Писание удобно[3239] глубине морстей; прочитах[3240] Божественная Писания Ветхаго и Новаго завета от Адама до Ноя, от Ноя до Моисея, от Моисея до воплощения Сына Божия.
Видя же Бог создание свое гиблемо[3241] и ратуемо[3242] от врага, и не остави вконец погибнути: посылаше пророки, повеле обращати от идолослужения. Уты[3243] и утолсте[3244],[3245] забыша Бога спасающаго преждебывшая чудеса при Моисеи, оставиша Бога, последоваша дияволу и пророки Его избиша. Видя же, Бог обладание человечество от врага, и помилова создание свое.
Видите ли, братие, коль нами печется[3246] Бог! Уже на кончину века ни ходатая, ни ангела[3247], но изволи послати Сына своего единороднаго на спасение наше и от Пречистыя Девы воплотитися, и от нея, ис чистых кровей примесити себе плоть, и обращати люди от идолопоклонения, и веровати во Отца и Сына и Святаго Духа.
Они же окаяннии того не усрамишася: пригвоздиша его ко кресту и поругашася ему, — отчасти да воспомянем, припадающе на колену, — глаголюще: «Радуйся, царю иудейски! Многи спасе, себе ли единаго не можеши спасти? Сниди со креста, да веруем в тя». И плеваху на лице его, и по ланитам бияху[3248].
Видите ли, братие, Творец от создания своего колика поругания претерпе. Мы же слабы есмы, тварь от твари, сиречь друг от дрига, не можем единаго слова досадителна претерпети; по апостолу Павлу не взираем на начальника веры и совершителя Исуса[3249], колика пострада нас ради; и прочее[3250] да прекратим “невмещения ради малыя[3251] сея хартины[3252].
Рече Господь во святом Евангелии: «Не может раб двема господинома работати: любо единаго возлюбит, о друзем нерадити начнет»[3253]. И невозможно единем оком зрети на землю, а другими на небо. Такожде и нами, братие, невозможно, |мирская любезно[3254] желающим, Господеви работати: любо едино возлюбим, а другое оставим. Пророк Давыд глаголет: «Надеющися на Господа, яко гора Сион, не подвижится[3255] вовеки»[3256]. Той же: «Блажени вси надеющися на Господа»[3257].
Виждь же и се, колико славими суть от Бога страдавши имени его ради. Коль ответ страшен презревшим заповеди его: «Отидите от мене, проклятии, во огнь вечный; яко не послушаете мене и не соблюдосте заповедей моих, такожде и аз не услышу гласа вашего, но подитите мучитися в муки вечныя, кождо[3258] по делом своими»[3259].
И мы, братие, устрашимся грознаго сего ответа, но прибегнем к Богу покаянием, чистою совестию. Тесен путь, вводя во Царство Небесное[3260], пространен же влечет во дно адово. «Блажени плачющи, яко тии утешатся»[3261]. Кия? Иже всегда смерть пред очима своима помышляюще и грехов своих плачущеся, и Христа ради терпят всяку скорбь и беду от неразумных человек. А не тии утешени будут, иже плачют о суетах мира сего и о вещех его тленных и от надлежащих[3262] скорбей и напастей. Но о сих подобает благодарите Бога и за творящая пакости Бога молити, и зла за зло не воздавати, подражающе Христу и святым его.
Видите, братие, как нас любит Бог, призывает нас: «Приидите ко мне вси труждающиися мене ради и обременении грехи[3263], и аз покою вы»[3264]. Но что, братие, сего прибежища краснее и полезнее! Аще прибегнем к нему, Царство дарует и веселие со святыми, конца не имущи. О сем же тленном житии аще тмами[3265] страждем и терпим, богатства собираем, и неправдою — мзду злу воспримем и муку вечную без конца.
И аз, братие, пожих в покоех мира сего и во всех сладостех его — иничтоже приобретох. И разумех, яко лстив[3266] есть мир сей. «Аще кто весь мир приобрящет, душу же свою отщетит[3267], ничтоже есть»[3268]. Убоимся, братие, мира сего паче лютаго зверя. Зверь бо тело вредит, а души не может погубити. Сей же зверь, мир прелестный, сластьми своими тело упитевает червем на снедение, а душу вовеки губит и по том муки вечныя готовит.
Вопрос. Почто еси оскорбил[3269] родителей своих, паче же матерь свою рождшую и жену, младу сущу, оставил еси? Писано есть, аще кто оставит отца или матерь, жену и дети, в беде сущих, а сам покоя ищет, проклят есть, понеже сам упитевает тело свое, яко телец упитанный, а родители его провождают дни своя в печали и в сетовании.
Ответ. Вем[3270], яко есть оставляют их Богу. Писано есть: «Не надейтеся на князи и на сыны человеческия, в нихъже несть спасения»[3271]. Сего дни друг аз, а утра враг, или гробу предаваема Буди же вам надежда: кроме Бога никто никого ни ублюдет, ни упасет. Господь рече во святом Евангелии: «Аще кто оставит отца и матерь, жену или дети, села и великое богатьство имени моего ради, сторицею примет и живот[3272] вечный насладит[3273]»[3274]. Зрите, родители мои, в мире сем остаются жены млады от своих мужей, малыя дети от отца и матери, и Бог о них промышляет[3275], греет и питает их.
Вопрос. Яко в мире сем з женою возможно спастися; мнози святыя мужи и з женами спаслися.
— Вем, яко спаслися, но Царство Небесное им.
— Почто еси в мире с нами не терпел скорбей и напастей? Писано есть: «Нужно бо есть[3276] Царство Небесное, и нужницы[3277] восхищают[3278] его»[3279].
Ответ. Людо мир сей на последок бо уже. Аще кто искусный кормник[3280], волнующееся море видя, дерзает на шествие, аще же управит — похвала ему есть. Неискусен же да погибнет, удобнее[3281] ему искати отишия. Вы же, яко искуснии кормницы, в мори волнующагося жития сего прелестнаго обремененный корабль душевный житейскими печальми управляйте з Божиею помощию. Но брезите[3282] твердо, понеже бури велии восташа на ны. Аз многогрешный — яко неискусный кормник. Якоже аз кто дерзнет в великое волнение мира сего и разбиен будет волнами мира сего да погибнет — сам себе убийца и з дьяволом осудится в муку вечную. Аз же, яко неискусный кормник, убояхся в мори мира сего великих волн, да не управлен буду[3283], ищю пристанища тиха. Весте бо и вы, яко груб[3284] есмь и препрост. Зрите же и се, яко нимало пекохся[3285] о мирских, ни о домовых вещех. Аще бы люб мне мир сей и его суетныя покои, и подвизался бы о них, якоже и прочий человецы.
Смотрите же и се, яко не простоты ради оставих мир сей и ни от когоже гоним. Но елико кто смыслит, тако и подвизается. От мирских виждь, колико страждут от мира сего тленнаго узы, и темницы, и раны великия, и иная тому подобная, и никтоже может их разлучити от любве мира. Мнози и до крови страждут ради мира сего тленнаго. Аще бы люб мне мир сей, и аз подвизахся бы о вещех его.
И разсмотрих, яко вещи его тленны суть, молю вас, родитилие мои, Господа ради и его Пречистая Богородицы и для ради всех святых, подайте ми святое свое благословение. И поминайте мя со святых своих молитвах, да бы избавил Бог от зверя люта, вреждающаго душы наша, а не тело.
Господь рече во святом Евангелии: «Имини моего ради ведени будете пред цари и владыки; не печетеся, что отвещаете, аз бо подам вам дух в той час, яже подобает рещи[3286]. И не убойтеся убо от убивающих тело, души же не могущих убити»[3287]. Аще вы мните, яко позабых вас, — аще и телом отстою от вас, но духом всегда с вам есмь и попечении имея о вас, да бы избавил нас Бог от искушения люта. Понеже ныне велико искушение вниде в мир за умножение грехов наших. О настоящем времени сем несть время вспомянути.
Вопрос. Почто еси прежде сего отшел от нас, и вспять прииде к нам, и мнил, яко мир любиши, и жену поял еси?
Ответ. Аще бы не за скорбь матери своея: прочтох от нея писанную хартию, яко болезнует велми; глаголют же, яко и ума изступити ей, и сама ся хоще убийством смерти предати; убояхся, яко простоты ради погубит себе, и послушах ея, — приидох к вам и жену поях, утешая ея.
Вопрос. Почто еси жену, сущу младу, опечалил? Лучше бы не женитися.
Ответ. Богу тако изволившу. О жене моей Бог промысленик[3288] и печальшик. Зрите: многие жены с мужи своими малое время живут и остаются вдовами и терпят напасти мира сего по Божию смотрению, — «егоже любит Бог, того и наказует»[3289].
Вопрос. О, превозлюбленный мой сыне и свете очей наших, почто скрываешися от нас? Мене, матерь свою, убогу, а жену свою сиротою, младу сущу, оставляеши, а сам грядеши, не вем, камо[3290].
Ответ. О, превозлюбленная мати моя! Любезная же и супруга моя! Оставляю вас пастырю доброму паче себе пещися вами и в напастех помогати вам.
Вопрос. О, драги сыне мой, повеждь нам, кого глаголеши пастыря и прибежище в напастех избавляти нас.
Ответ. Пророк Давыд показа, х кому прибегати: «Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбех, обретших ны зело»[3291]. И сего ради не убоимся, внегда[3292] смущается земля. Зрите: которыя остаются сиротами, и Бог промышляет[3293] и питает их. И вами пещися имать той же. А меня, любимаго сына своего, на сие дело благословите, на неже[3294] дело за молитв ваших святых Бог наставит.
Иного же писати несть время. Но прочее простите мя, вси сродницы и знаеми. Аще и телом отстоя от вас, но духом, с любовию касаяся ног ваших, прощения прошу от коегождо[3295] и до последняго. Будет кому кую[3296] грубость учинил по неправде или от неразумия, простите мя и благословите, и молите о мне Бога, желаемое получити.
— Еще желаем слышати от тебе, сыне мой, утоли наши слезы.
— О, любезная ми мати, добляя же и супруга моя, послушайте, яко доблественне терпеша прежняя благовестивыя жены.
Некая жена благочестивая, с мужем своим два месяца поживши, и позавиде, како стражут святи мученицы от нечестивых царей, преобидив[3297] тленное богатство. И не помысли того, яко с мужем своим не навеселихся, но, став пред царем злочестивым, исповеда Христа. Царь же повела ея в ров левск вринути. Лвы же, радующеся, лизаху тело ея и не вредиша. Царь же повеле поставити на судище и нача ласкати ея поклонитися иодолом, понеже велми лепа. И обещеваше ей великую честь и богатство, пред царицею его быти в первой степени. Она же не покорися повелению его, исповеда Христа и плюнув на лице злочестивому царю. Царь же осуди ея мечем усекнути[3298]. Муж ея и ближни родители начата молити ея: «О, любимая наша, сотвори волю цареву, и будеши веселитися с мужем своим в великом богатстве, и о нас будеши ходатаица ко царю, и будеши славна во всей области Цареве». Она же, презриши суетное веселие с мужем своим, злчестивыи их нарече и слабы умом, понуждаше воинов царевых повеление исполняти. Воины же отсекоша главу ея. Душа же ко Господу отиде, идеже вси святи. Иных же благовестивых воспомянути оставих невмещения ради малыя сея хартицы.
— О, сыне мой любезны, невозможно нам, слабым сущим, толиких напастей терпети!
— Зрите, добли мои, о первых родех и по них сущих[3299].
— И о последних повеждь нам, любимы, на утешение плача нашего.
— Некто от святых отец глаголет: «Сотворихом мы делом заповеди Божия; после же нас впол[3300] сотворят; последнии же и того не могут сотворити, — напастьми и бедами спасутся и большы нас прославятся от Бога».
— Еще повеждь нам, возлюбленный наш! Уже бо лица твоего не узрим и гласа твоего не услышим!
— О, любезныя мои, не скорбите, во оном веце узримя. Вас же молю, ко святей Церкви притекайте и мене поминайте во святых своих молитвах.
— Еще побеседуй с нами, любезное мое чадо, и утоли наше слезное рыдание, глаголеши бо, яко уже не узримся.
— Послушайте апостола Павла, глаголюща: «Слава солнцу, ина слава луне, ина же звездам; и звезда бо звезды выше славою»[3301]. Святи же отцы наша яко солнце просияша, добродетельми и лучами своими, сиречь учением, весь мир осветиша. Иной же подобяшеся луне светлостию, сиречь добротетельми; ини же великой звезде в добродетелех подобяшеся; а ини — малой звезде добродетельми. Виждь: яко и малая звезда в небеси же Содетелево повеление исполняет. И мы, братие, уподобимся светлостию малой звезде, сиречь добродетельми, лише бы Царства Небеснаго не погрешити[3302].
— Еще побеседуй с нами, драгое мое чадо.
— Послушай, любезная моя мати, краткость жития сего суетнаго и скороминувшаго, еже мы плачемся о покоех его лестных и мимотекущих и подвизаемся о них всею душею, и Божия заповеди его презревше. Зри, яко сущи человецы сего дни с нами, а утре гробу предаем их. Придите, вникните во грбицы, — можете ли узнати, кое был царь или воевода, богат или нищь? Составы и сосуды плоти нашея, яко прах и смрад, снедь червем Быша. Преже составы плоти нашея любезны, ныне же гнусныи и смердящии, яко сухи кости наша, не имуще дыхания.
Смотри и раздвизай руками своими. Где красота лица? Не се ли очерне?! Где помизающи очи ясни? Не се ли растекошася?! Где власи лепи? Се отпадоша! Где вознесенная выя? Се сокрушися! Где брови и богоглаголивый язык? Се умолче! Где руце? Се разсыпашася! Где величество тела? Се разстася[3303]! Где риз украшение? Се истле! Где безумие юностное? Се мимо иде! Где великовеличавый человек? Се паки прах и смрад! Где злато и сребро и раб множество? Где юность и лепота плоти? Вся изсхоша, яко трава, вся погибоша[3304].
О, человече неразумный, что ся еси зачаял[3305], что ся вознесл еси! Кал еси, вонь еси, пес еси смрадны. Где твое спесивство? Где высокоумие? Где твоя гордость безумная? И где твое злато и сребро? Где твое имение? Истлеша, изгниша! Где твое богатство тленное? Не все ли исчезе, не все ли погибоша, не все ли минуло, не все ли земля взяла?! Сего себе, неразумие, не разсудиши, что ти ся вовеки мучитися!
Видите, яко от богатства нашего, кроме единаго савана, ничтоже возмем. Но все останется, богатство, друзи и сердоболии[3306], жена и дети. Но койждо примет по делом, еже содела.
Придите, восплачите прилежно, да послушает мертвый плача нашего и восстанет. Аще ли же не послушает и не возстанет, то и аз не требую суетнаго плача вашего и не возвращюся к вам. И аз убо умерл есмь мирови сему тленному.
Два плача есть: плачь спасает, другой же губит.
— Повеждь нам, возлюбленный мой сыне, кой плач душу спасает.
— Еже плакатися о гресех своих. Но радуюся и аз о том вашем плаче, да и мене, грешнаго, плачем тем в молитвах своих поминайте. Писано есть: «Друг другу тяготы носите, и тако исполните закон Христов»[3307].
Уже ли есте престали от плача вашего и от сетования, о, мати моя рождьшая, добляя же и супруга моя? Како могу утолити плачь ваш безмерны и что повем на утешение от Божественнаго Писания! Уже бо прекратим. Како вы, мати моя, единаго мене ради грешна человека не можете утолити плача вашего! Имате зде сродники и сердоболии. Смотри и се, како аз гряду на чюжю землю незнаему, оставя тебе, матерь рождьшую, и жену свою любимую, род и племя и друзи, и вся красная мира сего. Но сие все оставих Христа ради. Но не плачю тако, якоже вы весте[3308], яко и мне жалостно вас ради. Но Христос дражайший паче всех.
Но молю вас, да не скорбите о мне всуе. Аще кто отдаст в дар нечто Богу и жалеет о том, несть ему мзды. Такожде и аз удалися от вас, да вы жалеете о мне и плачите. Насть вам благодарити Бога, что Господь Бог мя исторгнул от сетей мира сего лестнаго, влекущих души наша во дно адово.
Но плачемся грехов своих, всегда поминающе смерть пред очима своима. Той плачь вельми полезен и угоден Богу.
И да не зазрите же ми, братие кто, яко тщеславия ради или похвалы писах сие, но зрите, како плачет мати моя и жена моя. Но молю и ваше благоутробие утолити плачь их и утешити от Божественнаго Писания, коль кому Бог подарова.
Но молю тебе, мати моя, послушайте мене грешнаго и не презрите моего приказания, еже заповедаю вам. Аще наидет на вас уныние и скорбь или кая теснота[3309], или о мне грешнем в кое время воспомянете, не сетуйте. Но вместо себе оставляю вам малую хартию сию прочитати на утешение печалей своих.
Ожидайте же от мене вести сто семдесятаго году[3310] в месяце октябре. Аще ли в том месяце не будет от меня вести, то уже не мните мене жива. Наше житие подобно травному цвету: сего дни цветет, а утре изсыхаемо и ногами попираемо. Да не пецытеся и о сем, яко кости моя на чюжей стране положении будут. Пред страшным же и нелицемерным Судиею во Второе его пришествие вси вкупе предстанем, истязаеми[3311] от Бога: яже что кто соделал, добрая или злая, такожде и мзду примет от Христа Бога нашего; добро или зло, яже кто что посея, то и пожнет.
Дай же нам всем, милостивый Боже, вечных и твоих благ не погрешити[3312] и во оном веце въкупе друг друга зрети, и веселитися, и славити тебе, Господа Бога нашего, в некончаемыя веки веком. Аминь. Конец.
Государю моему дядюшке Гаврилу Самсоновичю о Господе радоватися!
Племянник твой Стефанко, припадая ногам твоим, со слезами молю и прошу у твоего благоутробия: матерь мою рождьшую почитай, и жену мою такожде почитай вместо меня. Не презри моего убогаго прошения. Аще кто почитает вдов и сирот убогих, во мнозе изобильстве бывает. Аще ли отвращает от них уши свои, во мнозей скудости будет. В нюже[3313] меру мерите, возмерится и нам[3314]. Почто же немного пишу, веси бо Божественное Писание. За мене же грешнаго Бога моли. Буди же благословен со всем своими благодатным домом всегда и ныне и присно и во веки веком. Аминь.
Темъже[3315] и вси православии собори, елико от священных, и елико от иноки, и елико от мирских, аще вникнут в сию епистолию, написанную многогрешнаго рукою, обрящете что неисправно и просто, Бога ради простите, а не клените, яко да и самы вы от Бога и человек требуете прощения. Понеже забвение и неразумение надо всеми хвалится. Слава совершителю Богу! Аминь.
Сей святый и блаженный Стефан погребен в Галиче в Богоявленской церкви[3316]. А при погребении его по совету усердствующих списан со всего его подобия действительный образ. А на том святом образе надпись зделана сицева.
Сей святый Стефан родися во граде Галиче от отца именем Трофима, пореклому[3317] Нечаева, и от матери Евдокии. Трофим же бе в том граде купец. И егда святый Стефан доспе возраста[3318], оставль отца и матерь, и жену, и единаго от чад своих, юродствоваше многа лета. И преставися в лета от сотворения мира 7175 году, а от Рожества Христова 1667 году, майя в 13 день, на память святыя мученицы Гликерии[3319], в понедельник шестыя недели по Пасце и в 14 час дни.
Погребение было майя в 14 день на память святаго мученика Исидора, иже во острове Хиосе[3320], и святаго Исидора Христа ради юродиваго, ростовскаго чюдотворца[3321], в 7-м часу дни.
При погребении были галицких монастырей архимандриты: Новоезерскаго монастыря Авраамиева[3322] архимандрит Христофор[3323], Паисеина монастыря архимандрит Сергий[3324], Галицкой соборной церкви Спасской протопоп Феофилакт[3325] з братиею, и всего града Галича священницы и диакони. От мирских чинов — галицкой воевода Артемей Антоновичь сын Мусин-Пушкин[3326] да галицкой же преждебывшей воевода стольник Кондратей Афанасьев сын Загрязской[3327], дворяне Давыд Неплюев, Иван Ларионов[3328] и иные дворяне, и дети боярския, и многия посацкия и уездныя люди з женами и з детми.
Погребено тело его в Галиче на посаде у церкви Богоявления Господня, под трапезою, на левой стране за печью, идеже он сам себе гроб ископа.
Оный блаженный Стефан был человек убогий, а на погребение его стеклося множество именитых людей. И пронесенным от стариков слухом уверенось, что они во время съезда своего удивлялись Божию о святом Стефане откровению, а по тому больше, что для погребения его званый они младым юношем, которого по осведомлению никто не посылывал, и почли за ангела Божия.
Лета 7170 (1662)-го году месяца марта в 1 день покаянны сия творил или, явьственнейши, изложил и скверною своею десницею и написал некто непотребный и многогрешный раб, иже возбранен бых и зазорен[3329] от своея совести и имя свое описати, понеже пучиною явихъся всех беззаконий. Якоже бо и Давыд обличает мя, глаголя сице: «Грешнику же рече Бог: Въскую ты поведавши оправдания моя и восприемлеши завет мой усты твоими, ты же возненавиде наказание и отверже словеса моя въспять»[3330]. Начало же имеют тыя покаянны: первый — «О, человече убогий», вторый же — «Воистину убо, братие».
О, человече убогий, что еси гордишися,
что ся величаеши и возносишися,
почто уповаеши на красоту свою телесную!
Красота бо твоя тленна и суетна есть,
вмале[3331] яко цвет разцветет, — и въскоре увядает;
и внезапу смерть похищает и ото всех разлучает.
Оставит бо человек отца своего и матерь,
жену и чада, други и сродники
и поидет един уединен в вечный путь,
уже бо к тому[3332] не пекийся
о суетии многострастныя плоти своея.
Въместо бо пресветлых полат
во темный гроб заключаетъся,
вместо красных риз и драгих одеяний
во единой срачице[3333] наг погребается и землею покрывается, въместо бисерия и камения драгаго червьми истлевается,
въместо высоконасланных одров
с мертвецы нерадиво повержен;
иже вчера грозен и горделив
и всем страшен и неприступен,
ныне же от всех небрегом[3334] и ногами попираем.
Ох, неумолимая смерть!
Люта еси и немилостива,
никто убо может избежати тя,
ни за красотою, ни за младостию, — разлагаеши,
благородия не стыдишися,
ни седин милуеши,
но всех купно, богатых и убогих,
яко класие[3335], пожинаеши.
Смерть убо, братие, и царю страшна есть;
и сей яко един от простых трепещет ея
и яко един от убогих боится;
и се ведется яко осужден
егоже ся въчера бояху осуждении,
и се ныне сам возмятеся, вострепета и смутися;
и вся мудрость и сила погрязну;
и се весь воздивися,
виде власти ангельския страшны,
и свой стень[3336] яко паучину[3337] въменяше,
видев образ Владыческий;
и лице ему спаде,
дивяся и помышляя в себе:
где царем величие, где власти и княжение!
Се вся противу сих[3338]
яко стень и сень[3339].
Воистину все, еже под небесем,
суета есть, и ничтоже зде постоянно;
смотри убо, яко и столпие потрясаются,
еже есть цари, и царьства пременяются.
Горкое се житие наше яко роса утренняя,
вмале является и вскоре погибает
и аки дым исчезает;
и все, еже на земли нами любимое,
богатство, слава,
и милая жена и дети, друзи и сердоболии,
вечери[3340] многоценныя с пищами сладъкими
и со многими питьями разноутворенными,
вся бо сия радости маловременныя
во время смертное без ползы оставляют нас,
но токмо грехи налагают
и душам нашим муку вечную исходатайствуют,
еяже избави нас, Христе Боже,
за молитв Пречистыя своея Матери,
чюдныя Царицы Владычицы нашея Богородыцы
и Приснодевы Марии,
и всех ради святых своих,
иже от века угодивших тебе.
Блажен иже не уповая на суету мира сего,
но стяжав себе. избавителя крепкаго и помощника непобедимаго,
всемогущаго Бога нашего.
Той бо от всякие напасти и скорби свободит,
и в вечныя муки избавит,
и Царствию своему Небесному сподобит
со арханьгелы и аньгелы присно радоватися
и со всеми святыми в безконечныя веки веселитися,
всегда и ныне и присно
и во веки веком. Аминь.
Воистину убо, братие,
блаженный Давыд, царь и пророк,
сице рече, еже всуе мятется всяк человек живый[3341]:
сокровищует — и невесть кому собирает я,
саном и честию возносится,
богатьством и славою яко бурею възимается
— и аки прах на землю падает и без вести[3342] бывает,
и вся, яже имея зде на земли, оставляет.
О, многострастная и окаянная душе моя!
Воспряни и умилися,
доколе ти смертный час не приспе, покайся;
вниди во свою совесть
и разсуди кратъкость и непостояньство[3343]
окаяннаго мира сего.
Что бо есть постоянно?
Богатство ли?
Но и несть постоянно,
во время люто не помилует тя
и в день, в онь же умирати начнеши,
от смерти не избавить тя,
но яко некоего странника
во время смертное извержет тя за врата дому твоего, нага суща.
Люто бо есть богатьство и немилосердная вещь,
зане ничтоже ми на путь дарует,
но токмо едино худое рубище и трилакотный[3344] гроб,
в немъже имам селитву имети[3345]
до Втораго и Страшнаго Христова пришествия.
В лепоту[3346] убо, братие, пророк Давыд
окаянъствует мир сей,
еже всяк человек
всуе мятется и смущается.
И море убо возмущается
— и паки уставляется[3347],
и земля колеблется
— и паки утвержается[3348],
а лихоимец смущаяйся[3349],
богатьство собирая, грабя и насилуя,
никогдаже уставляется, ни утвержается.
Зефир дыхая[3350] укрощается и молчит,
а лихоимец — николиже,
дондеже[3351] смерть его похитит;
тогда убо укротится и тогда умолкнет.
О, горе и люте будет на Страшном суде,
не сотворшим милости зде!
Слышасте ли самого Господа, глаголюща:
«Алчна[3352] мя не накормисте,
и жадна[3353] не напоисте, нага не одеясте,
и в темнице бех[3354] — не приидосте ко мне,
и болна мя не посетисте»[3355].
Горе убо нам, кий[3356] ответ сотворим тогда!
Рабов своих милуем,
о скотех промышляем[3357] и о псах печемся,
а Христа, за враты стояща, презираем.
О, богате, безчеловечне и немилосерде!
Иже всю вселенную питаяй
просит у тебе единаго преломка хлеба;
и всю тварь напаяй
жаждет у тебе единыя чаши студеныя воды;
небо покрываяй облаки
хощет у тебе единаго худаго рубища,
покрыти нагия плещи своя;
всю вселенную обогащая
и винограды учащая,
и повелением его вся тварь
служит нам и повинуется,
простирает ти десницу
и просит единыя медницы;
гром творяй и молнию
и содержай горьстию всю тварь
яко Бога тя молит
и «помилуй мя, страннаго», глаголет,
«напои и накорми ради своего душевнаго спасения»!
Ты же, окаянне и зверообразне,
изуверо поглядаеши,
веждами яро возводиши
и со гневом безделна[3358] его отсылавши.
Ветри и море послушают его,
и вся тварь со страхом и трепетом повинуется ему.
Ты же, человече, един сопротивоборен еси,
заповеди его преступаеши
и от страннаго[3359] Христа волею[3360] нас ради,
аки аспид[3361] глухий, уши свои затыкаеши
и всячески немилосердием дышеши.
Херувими и серафими со ужасом предъстоят ему
и лица своя закрывают,
не терпящее зрети славы его.
Тобою же, немилосерде, отвсюду небрегом,
пъхаем и поругаем,
уничижаем и безчестим.
Иже разбойнику рай отверзе
и во Царство Небесное всем нам путь показывый
спасения ради нашего странен бысть волею[3362],
не имея зде на земли где главы подклонити,
у врат дому твоего наг стоя, от зимы померзаем,
трясыйся и гладом истаяваем,
и умилно вопиет ти, гласы изменяя[3363],
да тя на милость преклонит;
просит и молит
во единой от менших храмин[3364] твоих обогретися
Иже всю подънебесную просвещая и согревая.
Глаголет бо: «Единому от меньших братии моих сотвористе,
— мне убо сотвористе»[3365].
Не веси[3366] ли, человече,
яко всяк убогий во Христа облечен,
якоже и апостол Павел свидетельствует,
глаголя: «Елицы во Христа крестихомъся,
во Христа облекохомъся»[3367].
Велика убо, братие, тайна сия!
Иже убо кто брата своего оскорбит или заушит[3368],
равну часть[3369] приимет с распинающими Господа,
понеже во всяком християнине сокровен есть Христос,
якоже и во Евангелии глаголет:
«Ядый[3370] мою плоть и пияй[3371] мою кровь
во мне пребывает, и аз в нем»[3372].
Лета 7175 (1667)-го месяца априля в 6 день сей покаянный изложен теми же скверным и многогрешным рабом, еже напреди писано. Начало же имеет той покаянный сице: «Весь от страстей безмерных содержим есмь».
Весь от страстей безмерных содержим[3373]
есмь аз окаянный,
сладострастием страсти породих,
убогую свою душу оскверних
и пристрастием прелестнаго века
сего люте обуреваем есмь;
якоже во темное гробище повержен,
Но ты убо, Господи Боже мой,
Иже изволивый за спасение наше
от Пречистыя Девы Марии воплотитися,
и страсти волею от беззаконных претерпели еси,
и во гробе плотию почив, яко живоносец,
и воскресе тридневно, яко всесилен,
совоскресил еси с собою вся иже от века умершия,
призри, Творче, и на мое унылое рыдание
и горкое воздыхание,
воздвигни мя, падшагося
во темностех мимотекущаго[3376] света сего,
и настави мя на стезю спасения,
и твоею страстию безрастие ми даруй,
яко да во гласе хваления истинным духом пожру[3377] ти.