Битва деревьев

[2x13] вопрос и ответ

Внутренний двор был залит светом, и от этого становилось еще неуютнее. Фонтан журчал. На поверхности воды стояла Дева Озера. Поодаль, скрестив на груди руки, подпирал стену Мерлин.

Ланс не стал бы связываться с ними; они знали про него больше, чем он хотел бы, и помнили то, что он предпочел бы забыть. Но так приказал Король, и так велела Королева.

— Что нужно делать? — спросил Ланс.

— Иди за мной и не останавливайся, — сказала Дева Озера. — Если почувствуешь, что не можешь идти — скажи мне. Это не бой и не сражение, это разведка.

Ледяная ладонь сжала его запястье, и все померкло, как на вираже. Ланс ощутил, что его тянут вперед. Он сделал несколько шагов. Двигаться приходилось с усилием, как во сне, когда не можешь двинуться с места и приходится раздвигать воздух всем телом, как воду. «Сюда», — прошелестел голос. Ланс пошел на звук. Постепенно белая мгла рассеялась.

Они шли по кромке обрыва над берегом. Море бесшумно бесновалось внизу. Небо было низкое, сизое, грозовое, тяжело давящее на плечи. Воздух был влажный, мгновенно пропитавший одежду промозглой сыростью. Дышать было неудобно. Будто кто-то пытается задушить тебя мокрым полотенцем. Каменная крошка скрипела под ботинками. Дану шла впереди босиком, и даже смотреть на это было неприятно.

Тропа над обрывом казалась бесконечной. Сквозь туман над морем проступило изваяние — каменный великан, в агонии запрокинувший лицо к небу. Из середины его груди выходила железная цепь. На конце цепи был прикован сокол, он пытался взлететь, лихорадочно молотя по воздуху крыльями, но цепь отбрасывала его обратно — снова, и снова, и снова. Серые волны бились у колен изваяния. Ланса передернуло. Чтобы отвлечься, Ланс прибросил размеры — размах крыльев у птички получался как у двухместного «бристоля».

Магия, чтоб ее.

Когда-то он просил фею принять его службу. Тогда это было бы для него важным. Но тогда она не приняла ее. Только теперь.

Тропу затянуло туманом, плотным и белесым, как молочный суп. Ланс себя чувствовал совершенно ненужным в этом выморочном мире.

Но так приказал Король. Так пожелала Королева. Королева…

Далеко над морем забрезжило оранжевое сияние — как маяк в тумане. Порыв ветра разогнал туман, и Ланс увидел великанов, тянущихся друг к другу, мужчину и женщину, сложенных из каменных блоков. Они выступали из воды, как остров, и волны бились об их колени. Губы у женщины были приоткрыты, и изнутри проступало расплавленное, сияющее, как лава. По губам ползла сетка трещин, как по земле у вулкана, и они расползались дальше, делая ее лицо неразборчивым, почти стершимся от времени. Но сквозь сетку каменных блоков, сквозь печать древности проступало одно-единственное, так хорошо знакомое ему лицо. Королева, Королева, всегда и навеки.

Мужчина, веками наклонявшийся к ней, стоял спиной к обрыву, отсюда можно было видеть только сгорбленную широкую спину. Ланс вдруг подумал, у что великана может быть его лицо. Или не его. У него зажгло щеки.

Магия, будь она проклята. Муть. Морок.

— Кто это? — хрипло спросил он.

Фея остановилась:

— Титаны, — пояснила она стеклянным голосом, свела брови, вглядываясь, и добавила, — Паоло и Франческа.

Вечно тянущиеся друг к другу. И не дотягивающиеся.

— Их заколдовали? — спросил Ланс.

— Нет, — сказала дану. — Они боялись, что любой вариант, который принесет им будущее, будет хуже того, что есть, и решили остановить мгновение, чтобы навсегда остаться в нем.

— Навсегда?

— До конца света. Это не навсегда, — уточнила фея. — Но достаточно надолго.

Ланс не знал, ужасается он или завидует. Он сглотнул.

— Ты поведешь Короля этим же путем?

— Да, — сказала фея.

Ланс зажмурился. Ему пришлось сделать усилие, чтобы выговорить, но это нужно было сделать.

— Он… увидит все это?

— Нет, — сказала фея. — Пустоши каждому показывают свое. Если бы я шла одна, я не увидела бы никого. Только море.

Ланс подавил вздох облегчения. Это было недостойно, но… У него не было права так любить Королеву, он знал это. Но у него было право служить ей и отдать за нее жизнь, если нужно. Он не мог лишиться этого.

— Госпожа… — хрипло позвал он. Фея обернулась. — Пожалуйста. Не рассказывай Королю об этом.

Фея вскинула темные брови:

— Почему?

Ланс попытался ответить, но слова застряли у него в горле.

— Не бойся, — сказала фея, не дождавшись ответа. — То, что происходит в Пустошах, остается в Пустошах. Пойдем. Недолго осталось.

Фея развернулась и опять пошла по кромке обрыва. Подол платья волочился за ней по земле и сливался с белесым туманом, плотным, как слепота. Будто облако опустилось брюхом на землю и придавило все.

Ланс ссутулился, сунул руки в карманы и побрел за ней следом. Позади, за спиной, над морем маячило сквозь пелену оранжевое пятно — там, где каменная женщина изгибалась в объятиях, и разомкнутые губы, как вино, наполняло янтарное, обжигающее сияние. Титаны. Дети людей и богов. Вымерший народ Атлантиды. Паоло и Франческа.

Они не справились. Что уж говорить о простых смертных. Но он бы отдал всю свою кровь по капле, только чтобы все сложилось так, как сложилось.

— Ага, — сказала фея. — Вот оно.

Ланс отвлекся от мыслей. Туман рассеялся. Моря больше не было. Обрыва тоже. Они стояли на равнине, плоской, как стол. Впереди медленно перекатывая тяжелые волны, текла река. Волны двигались характерными толчками — как при пробитой артерии. Ланс понял, что течет в реке, и его замутило. Сколько же людей нужно… для вот такого вот…

— Красная река, — пояснила фея.

— Зачем она… такая? — не выдержал Ланс.

Фея пожала плечом.

— Один Единый знает. Посмотри на ту сторону, — сказала фея. — Ты кого-нибудь видишь?

В ее голосе впервые мелькнуло что-то, похожее на человеческую интонацию.

Ланс прищурился. За рекой лежала точно такая же пустошь, безжизненная и каменистая. Сколько он ни вглядывался, там ничто даже не шевельнулось.

— Не вижу, — ответил он. — А должен?

Она не ответила. Ланс обернулся — фея стояла, обхватив себя за локти. Короткие темные пряди шевелились над ее головой, будто она была под водой. Лицо ее было похоже на фарфоровую маску — по нему ничего нельзя было прочитать.

Ланс опять стал смотреть на горизонт, но против воли река притягивала его внимание, взгляд соскальзывал и соскальзывал вниз, на густой багровый поток, от которого поднимался жар и шел металлический запах. Река тошнотворно ворочалась на своем ложе. Тяжело плеснула волна, потом другая. Поверх багровой ряби набежала прозрачная, стеклянистая, они скручивались в водоворот, но не смешивались, складываясь в двухцветную спираль.

Лансу показалось, что он слышит шепот. Он наклонился к воде.

— Осторожно! — крикнула дану, но было уже поздно.

На той стороне реки обрушивался сам в себя, обращаясь в прах, великий город. Трескались фрески, падали колонны, осыпался крошевом купол храма, погребая под собой старых и малых, мужчин и женщин, оставляя среди руин только одиноко возвышающийся трон, трон с одиноко застывшей фигурой, будто высеченной из камня, выросшей от земли до неба, на фоне багрового злого солнца, багрового, как багровые воды. Солнцеликий медленно поднял голову. Ланс встретился с ним глазами — и связь времен распалась.

— Едва узнала я тебя… арру, арру… едва узнала я тебя… арру, арру… — Джиневра сидела вполоборота у зеркала, водя расческой по волосам, и мурлыкала невесть откуда привязавшуюся песенку. Древняя мелодия, нежная и отчаянная, так и крутилась в голове. Джиневра на миг нахмурилась, вспоминая — а, да, на благотворительном базаре ее играли сегодня. Она перекинула волосы с одного плеча на другое, с наслаждением соскальзывая в монотонный ритм движений и музыки. — Зачем ушел ты на войну, зачем ты бросил меня одну, мой милый Джонни, арру, арру… едва я тебя узнала…

Мелодия вилась. В узких створках зеркала отражалась лампа, тяжелое золото волос, белое ночное платье, алый шелк, накинутый на плечи.

— Королева! Моя королева!

Джиневра вздрогнула, оборачиваясь.

Посреди комнаты стоял Ланс.

Босой, в каком-то кожаном переднике вместо одежды, с ног до головы разрисованный синими, красными и белыми полосами и кольцами. Грудь у него ходила ходуном, будто он бежал, и от этого движения узоры шевелились и трескались. Это походило на сцену из дурного спектакля. Или сна.

Ланс сделал шаг вперед и почти рухнул к ее ногам.

— Вы же позволите мне умереть за вас? Позволите?

Ланс обхватил ее колени и поднял вверх измученное лицо.

По скулам вверх у него шли цветные полосы — грим? краска? глина? — это было нелепо и страшно, а сквозь цветную маску смотрели светлые, совершенно безумные глаза. Джиневра оцепенела.

— Все должно быть правильно, — выдохнул Ланс. — В этот раз все должно быть правильно!

Нужно было что-то ответить. Мысли метались, как вспугнутая стая. Откуда он; почему в таком виде; позвать Артура; ни в коем случае не звать Артура; Ланс сумасшедший? он опасен? что он хочет? Светлые глаза, темные от зрачков, умоляющее лицо; хриплое дыхание; горячие пальцы, комкающие шелк…

С каждой истекающей секундой отчаяние на лице Ланса становилось все сильнее.

Он отстранился и медленно поднес руку к шее.

— Я… — он судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха, — понимаю… я… недостоин.

Прекрати, захотелось крикнуть Джиневре. Прекрати немедленно!

Ланс отступил к стене — так, будто пытался с ней слиться, и вдруг обмяк и соскользнул вниз. Как сброшенная одежда.

Джиневра остро ощутила, что осталась одна.

Она замерла, как во сне, когда хочешь, но не можешь двинуться с места. Надо было вызвать врача, или позвать на помощь, или хотя бы придумать, как она будет объяснять происходящее, но она поняла, что боится подойти к лежащему.

Из воздуха шагнул Мерлин, черный и скособоченный, окинул беглым взглядом комнату и быстро присел перед Лансом, проверяя артерию. Колдун что-то неразборчиво прошипел.

— Его должно было выплеснуть сюда полностью. Такой сильный якорь… — Он выпрямился. — Вы что-нибудь ему сказали?

Джиневра с усилием отняла взгляд от Ланса, простертого на полу.

— Нет… ничего…

Мерлин посмотрел на нее, вздохнул, отошел к столу, вернулся и сунул Джиневре стакан с водой.

— Сядьте, Ваше Величество.

Стакан напомнил ей старый случай.

— Я… сплю? — медленно спросила Джиневра.

Колдун покачал головой:

— К сожалению, нет, Ваше Величество.

— Что… с ним? — выговорить имя Ланса у нее почему-то не вышло.

— Его тело здесь. Его дух… — Колдун неопределенно дернул плечом.

— Почему он… такой?

— Это церемониальный наряд Сына Солнца. Ланс осознает себя… именно таким. Он что-нибудь сказал?

Джиневра потерла висок:

— Что-то про «все должно быть правильно».

Колдун вздохнул:

— Понятно, — он помедлил. — Ланс боготворит вас, Ваше Величество. В буквальном смысле. Пожалуйста, имейте это в виду. Его божество отказывается принять его жертву… и его мир рушится.

— Лучше бы мне это снилось, — пробормотала Джиневра. Все зашло слишком далеко.

— Я думаю, — произнес Мерлин, медленно подбирая слова, — если Ваше Величество не будет упоминать о произошедшем, Ланселот легко убедит себя, что это ему померещилось. В Великих Пустошах, — колдун прищурился, — можно увидеть и не такое.

Джиневра резко подалась вперед и схватила колдуна за запястье:

— Артур не будет знать?

Колдун замешкался.

— Артур не должен знать! — горячим шепотом выпалила Джиневра.

— Почему? — спросил Мерлин.

Джиневра потеребила золотую цепочку на шее:

— Это… это человеческое.

Колдун посмотрел на нее долгим взглядом.

— Хорошо.

Он наклонился к Ланселоту и вздернул его на плечо, как тюк. Голова беспомощно мотнулась. Внутри у Джиневры что-то екнуло.

— Пожалуйста, откройте мне дверь, Ваше Величество, — ледяным голосом сказал Мерлин.

Мирддин волок Ланса по дворцовым коридорам и мрачно благословлял «вуаль». Впрочем, можно было бы не морочиться невидимостью, с его-то репутацией. Подумаешь, королевский советник опять тащит по коридору чей-то труп. Не первый раз…

Строго говоря, не совсем труп, но лансов дух отлетел в неведомы края, и это Мирддина чертовски беспокоило.

Он нашел лансовы комнаты, открыл дверь, сгрузил ношу на ближайшую горизонтальную поверхность и потер плечо. Его вдруг накрыло абсурдностью происходящего. Что я вообще тут делаю, подумал он. Как я вообще во всем этом увяз. Таскаюсь со смертными как кошка с салом.

Мирддин прошел в ванную и повернул кран. В чугунную эмалевую поверхность ударила белая струя. Он плеснул воды в лицо.

Капли поползли за шиворот. Он зажмурился.

— Во дворце всегда есть горячая вода, — сказал он вслух. — А под Кармартеном это роскошь. Ее качают из-под земли, и потом еще надо отдельно греть. А в Городе Солнца центральный водопровод вообще не изобрели. Такие дела.

— Это не наша вина. И не наша ответственность.

На краю ванны сидела Нимуэ, вопиюще неуместная в тесной комнате. От нее пахло ночью и холодным ветром. Сосновыми вершинами под луной. Высоким небом.

Мирддину вдруг до зубовного скрежета захотелось на Авалон обратно. Не разбираться в человеческих интригах и человеческих проблемах. Не пытаться собирать эту чертову мозаику, где трети деталей не хватает, а треть — вообще от другой картинки. Бросить все…

Вместо этого он одернул рукава и сказал:

— Ланса вынесло к Джиневре. Джиневра испугалась.

— Можно понять, — Нимуэ качнула босой стопой.

Мирддин помолчал.

— Он соскользнул в Пустоши обратно. Я не знаю, что делать, — наконец, признался он. — Все это уже было. Мы ходим по кругу. И лучше не становится.

Становилось, хуже, если честно. Будто какая-то воронка, которая с каждым витком захватывала все больше и больше.

— Может быть, самый лучший выход — это отпустить, — тихо сказала Нимуэ.

— Я не могу, — устало сказал Мирддин.

— Почему?

Он даже себе не мог это объяснить.

— Это человеческое.

Вместо ответа Нимуэ погладила его по плечу. Он прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

— Иди домой, — наконец, сказал он. — А я еще один план попробую.

План был сомнительный. Больше всего Мирддину не нравилось, что теперь он мыслит в таких категориях. Он предпочел бы не понимать таких вещей.

С другой стороны, несомненным плюсом было то, что колдовать для этого не требовалось. Он не нарушал закона. Я не посягаю на свободу воли, пробормотал он. Да, хмыкнул внутри голос, подозрительно похожий на Эмриса Виллта. Ты всего лишь провоцируешь.

Мирддин подошел к черному телефону на столе и крутанул диск.

— Да? — ответил заспанный голос.

Я об этом пожалею, подумал Мирддин.

— Элли? — вежливо осведомился он. — Это Мерлин. Извините, что так поздно, но сэру Ланселоту нужна ваша помощь.

Не прошло и пятнадцати минут, как Элейна стояла на лансовом пороге, серьезная и взъерошенная, как воробей.

Увидев Ланса, она зажала рот ладонью и ахнула.

— Что с ним? — резко спросила она.

Мерлин сделал успокаивающий жест:

— С ним… почти все в порядке. Он без сознания. Но это довольно скоро пройдет.

Элейна кивнула, не отрывая взгляда от Ланса. Мирддин понадеялся, что избыток экзотики ее не отпугнет.

— Сэр Ланселот родился очень далеко отсюда, — задушевным голосом сказал Мирддин. — Он был лучшим воином своего города… а потом города не стало. Он хотел защитить его, но не смог. Ему очень тяжело вспоминать об этом. Это очень старая история, и очень печальная. Пожалуйста, не рассказывайте никому о ней, — и я ведь даже не вру, отстраненно подумал Мирддин.

— Клянусь, — твердым шепотом пообещала Элейна.

Мирддин подумал, что в этом на нее действительно можно положиться. Он вздохнул и продолжил тем же тоном сказочника:

— Король послал сэра Ланселота в заколдованные земли. Но они огромны, опасны, и странствия в них могут стоить человеку рассудка. Сэр Ланселот столкнулся с собственным прошлым, и сердце его не выдержало горя. Ему пришлось вернуться. Но вернулся он таким, каким запомнил себя в последний день перед падением города.

Элейна сжала руки на груди.

— Сэру Ланселоту нужно в госпиталь, — мягко сказал Мирддин. — Но не в таком виде. Ему будет плохо, если кто-то узнает его тайну. Поэтому я позвал вас. Мне показалось, что на вас можно положиться.

Элейна истово кивнула.

— Хотя это не самое главное, — продолжил он. — Самое главное — человеку гораздо легче вернуться из Пустошей, если его ждет кто-то, кто к нему… неравнодушен.

Элейна залилась краской.

Мирддин беззвучно встал.

— Если он очнется и увидит себя в обычной одежде, ему будет гораздо легче поверить, что все, что он видел — это только сон. Побудьте с ним до утра, пожалуйста. Если он не очнется до рассвета — вызовите врача. Скажите, что я распорядился.

Мирддин вышел за дверь и прислонился к стенке. Он не сказал ни слова неправды, но во рту было мерзко.

Он подумал, что никогда не сможет объяснить Нимуэ, что он сделал и зачем. Она не понимала воли к заблуждению. Но имея дело с людьми, ее нельзя было игнорировать. Хотя можно было попробовать использовать на благо.

Элейна набрала теплой воды, нашла полотенце и осторожно смыла с Ланселота цветные разводы. Он был как восковой и не шевельнулся.

Потом она, замирая от мысли, что кто-то может вдруг зайти и увидеть, что происходит, стянула с него странный передник, нашла в шкафу стопку одежды и переодела в цивильное. Он был тяжелый, и ей пришлось повозиться, но он не проснулся, когда она его ворочала.

Потом Элейна немного поплакала. Потом поцеловала его в бесчувственные губы. Потом немного поплакала еще.

Но Ланселот так и не очнулся.

Ланс был такой бледный, что почти сливался с подушкой. Флуоресцентные лампы в дворцовом госпитале отливали синевой. В резком свете все казалось ненастоящим.

— Зря я его туда послал, — мрачно сказал Артур.

— Было бы лучше, если бы на его месте был ты? — резче, чем хотела, сказала Джиневра.

— Я бы не был.

— Не ври мне!

Артур поднял на нее тяжелый взгляд:

— Я не посылаю своих людей туда, где у них нет шансов. Точка.

— Ты всегда думаешь о тех, кто уходит! И никогда — о тех, кто остается! Ты не знаешь, что там может случиться с человеком!

— А ты, значит, знаешь? — устало спросил Артур.

Джиневра вспыхнула. Артуру немедленно стало стыдно.

Он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь успокаивающее, но тут хлопнула дверь — вошел доктор. На щеках у доктора цвели пятна — он явно все слышал.

— Ну? — спросил Артур.

Доктор кашлянул:

— Физически — с ним все в порядке. А фактически… гм…

— Фактически он в коме, — подытожил Мерлин. Он, как всегда, подпирал стену с мрачным видом.

— И что теперь? — спросил Артур.

Мерлин потер переносицу.

— Нужно, чтобы его кто-нибудь позвал. Обратно. Так, чтобы он услышал, — он перевел взгляд на Джиневру. — Боюсь, это только в ваших силах.

Артур нахмурился.

— А магия?

Мерлин вздохнул.

— В Пустошах имеют значение только истинные желания. Мы с Нимуэ для него пустой звук. Все, что он хочет — это служить королеве.

— Прекрасно, — пробормотал Артур.

Джиневра обняла его и поцеловала в щеку:

— Не волнуйся. Я разберусь.

Она не сказала: «Только обещай мне, что не пойдешь в Пустоши сам». Поэтому ему не пришлось говорить, что он не может пообещать.

Разберусь.

Это оказалось легче сказать, чем сделать.

Громко тикали часы, медленно ползла стрелка. Джиневра разглядывала Ланса.

Он очень походил на манекен из витрины, аккуратно уложенный в коробку. Больничная пижама, распахнутая у ворота, руки, симметрично уложенные поверх одеяла. Бледное лицо, темные ресницы, длинные, как у девушки, тень, медленно проступающая на щеках. Он не выглядел безумным дикарем. Он вообще живым не выглядел.

Джиневра поняла, что злится. Как он может так ее подвести! Как он может… как он смеет!

Она зажмурилась.

Честность. Мерлин говорил о честности.

Ты был хорошей игрушкой, Ланс, но время игр прошло.

Возвращайся.

Возвращайся, возвращайся, возвращайся.

Я прошу тебя. Я приказываю.

Ланселот.

Мой слуга, мой рыцарь, мое оружие.

Возвращайся. Ты нужен мне.

Ланс шевельнулся и что-то пробормотал во сне.

Джиневра, не отводя с него взгляда, набрала код на телефоне и отдала несколько приказаний.

Появилась Элейна с заставленным подносом. Запахло кофе.

— Я вам ужин принесла.

Джиневра вспомнила, что не ела.

— Хорошо, Элли. Спасибо.

Она настроила диктофон на запись. Может быть, это ерунда… а, может, что-то важное и она просто не может опознать язык. Надо будет с утра отдать пленки Мерлину, пусть проверит.

Элейна поправила на Лансе покрывало.

— Какой бледный… ни кровиночки в лице.

— Ступай, Элли, — беспрекословным тоном сказала Джиневра.

Элейна сделала реверанс и исчезла.

Джиневра наклонилась и прошептала так, что никто не смог бы услышать, кроме спящего:

— Ты спрашивал позволения умереть за меня? Я позволяю.

Его разбудил запах — нежный, сладкий и тревожный запах; солнечный луч, проходящий сквозь золотую прядь; нежная кожа — так близко, что можно ощутить тепло; белая рука, поправляющая изголовье.

Он подумал, что умер, потому что все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Королева, наклонившаяся поправить ему подушку, выпрямилась и улыбнулась ему.

— Вот вы и очнулись, сэр Ланселот. С возвращением.

Он огляделся — белый потолок, белые стены, белые занавески. Госпиталь.

Ланс попытался сесть. В глазах немедленно потемнело. Комната поплыла.

— Простите… — пробормотал он.

— Даже не пытайтесь, — сказала Королева. — Вам надо отдохнуть.

— Я… я в порядке, — сказал Ланс.

Королева погрозила ему пальцем:

— Никогда не лгите мне, сэр рыцарь.

Лансу стало стыдно.

— Много времени прошло? — спросил он.

— Двое суток, — ответила Королева. — Подвиги за гранью так запросто не даются. Вам сейчас нужен отдых. Красное вино, бифштексы с кровью … — что-то скользнуло в ее голосе, что Ланс немедленно вспомнил Пустоши. Титаны; Паоло и Франческа, Солнцеликий… все они, как меч в ножнах, прятались в одной металлической нотке в голосе Королевы.

Запищал какой-то датчик. В палату заглянул доктор в белом халате.

— Вам пора, Ваше Величество, — озабоченно сказал он. — Ему сейчас нужен покой. Больше, чем что-либо еще.

Королева скорчила Ланселоту горестную гримаску и поднялась:

— Придется повиноваться. Спасибо, что подлатали нашего героя, доктор.

Доктор пробурчал что-то неразборчивое.

— Спасибо, что пришли ко мне, Ваше величество. Я не… — он осекся.

— Не заслуживаете? — Королева рассмеялась. — Вы как раз заслуживаете. Вы наша единственная надежда и опора, сэр Ланселот. Поправляйтесь.

Окна были распахнуты. Весь пол был уставлен бокалами, плошками, кружками, в которых плавали срезанные по самую чашечку цветы. Воздух все равно был не такой, как дома, но это было лучшее, что Мирддин мог сделать.

Нимуэ сидела на кровати, скрестив ноги и обняв подушку. Поверх ткани блестели встревоженные глаза.

— Ланс очнулся. Дворцовый доктор говорит, что с ним все в порядке, — сообщил Мирддин, вешая трубку и возвращаясь обратно.

— А. Это хорошо, — Нимуэ ощутимо выдохнула. — Джиневра?

— Джиневра.

Мирддин сел рядом с дану и принялся чистить яблоко.

— Интересно, что она ему сказала, — сказала Нимуэ, рассеянно принимая дольку. — С первого раза ей не удалось.

Мирддин не был уверен, что он хочет это знать. Он перевел разговор на другое:

— Ланс действительно видел Мэлгона Гвинедда?

Нимуэ задумалась.

— Сложно сказать. Любая душа притягивает в Пустошах то, что ей важно, но я не знаю, была ли это просто проекция… или что-то еще.

— Мне кажется, это просто фантом. Если бы за Дикой охотой стоял кто-то вроде Мэлгона она была бы гораздо более… организованной.

— Ты его развоплотил. Как ты думаешь, могло сознание Ланса его притянуть?

Мирддин потер бровь:

— Понятия не имею.

Нимуэ потянулась:

— Я попробую выяснить. Думаю, в Грозовой Башне должно будет найтись что-нибудь по вопросу.

Мирддин закусил губу. Дану осталась, чтобы дождаться итога, но ей явно было тесно в Срединных землях.

— Хорошая мысль, — сказал он вслух.

Он отнес Нимуэ к фонтану. Она вздохнула от удовольствия, распрямляясь. Как цветок, поставленный в вазу.

— Я тебя провожу, — сказал он.

Нимуэ прищурилась:

— Как знаешь.

Они уже почти шагнули в Аннуин, но тут охранное заклинание тренькнуло.

Мирддин хотел было сделать вид, что не слышал, но все же оглянулся.

По ту сторону арки, отгораживающей двор, переминалась с ноги на ногу Элейна. Она подошла ближе, вдруг споткнулась, растерянно завертела головой, будто забыв, зачем пришла. Мирддин беззвучно выругался.

— Погоди-ка, — сказал он, подавляя вздох.

— Что-то важное? — спросила Нимуэ.

— Нет, — сказал Мирддин. — Не знаю. Может быть.

Он повел рукой, ослабляя заклинание.

Элейна по ту сторону арки нахмурилась, вынула из кармана сложенную карту, посмотрела, стиснула зубы, задержала дыхание, как перед прыжком в воду и, зажмурившись, кинулась вперед. Вылетела во двор и заозиралась, переводя дух. Наткнулась взглядом на Мирддина, сидящего на бортике у фонтана, и застыла.

— Чем обязан? — спросил Мирддин.

Элейна сделала реверанс — видимо, чтобы собраться с мыслями. Потом выпрямилась и отрапортовала:

— Королева просила передать вам записи!

— Хорошо, — сказал Мирддин, принимая у нее коробку с пленкой. — Спасибо.

Элейна переступила с ноги на ногу и выпалила:

— Я хочу, чтоб вы изготовили мне любовное зелье для Ланселота, и я готова заплатить любую цену, которую вы попросите.