Битва деревьев

[2х06] турнир

К турниру Королевского кубка «сокол» перекрасили в синий и серебряный. Вышло очень нарядно. Ланс постоял, разглядывая белую цифру «один» на хвосте.

— Красавец, а? — сказал механик. — Мы уж вам постарались!

— Да, — сказал Ланс. — Спасибо, Эдди.

Его самолет стоял первым. Рядом он обнаружил странный аппарат, крохотный и толстый, как бочонок. Дальше высилось что-то с пропеллером, возвышающимся над кабиной. На турнир допускались все виды летательных аппаратов, но Ланс даже не предполагал, как это может выглядеть.

Вокруг, как муравьи, кишели механики.

Рыжеватый Эдди проследил его взгляд:

— «Бешеная пчелка» Бобби. Машинка специально для турнира. Обогнать, может, она всех и обгонит, а толку? Ведро с крыльями оно и есть ведро. — Он любовно погладил «сокол» по крылу. — Лучше «соколов» все равно ничего нет.

— Согласен, — сказал Ланс. Но любопытство его все-таки разобрало, и он подошел поближе.

Пилот «Пчелки» стоял, широко расставив ноги, и любовался своим аппаратом.

— Что, нравится? — звонко спросил он.

— Никогда такой не видел, — сказал Ланс. — Сэр.

— Дейм.

Бобби обернулся. Обернулась, поправился Ланс. С фронта принадлежность Бобби к прекрасной половине человечества стала очевидна. Бобби выпятила грудь, уперла руки в боки и стала похожа на боевую сахарницу.

— Извините, — сказал Ланс.

Бобби ухмыльнулась:

— Не вы первый, не вы последний, сэр Номер Один. — Она протянула ему руку. — Бобби.

Ланс пожал ее:

— Ланс, — сказал он.

— Первый раз на турнире? — спросила Бобби.

Ланс кивнул.

— Это ничего, — утешила она. — К летучему цирку быстро привыкаешь.

— Не уверен, — сказал Ланс. Он не мог оторвать глаз от следующей модели. — Простите, что спрашиваю… но это вообще самолет?

— Это Анна с ее гирокоптером, — сообщила Бобки. — Пойдемте-ка, я вас представлю, что зря стоять!

Под гирокоптером ломкая, как кузнечик, женщина в летном комбинезоне ругалась с мужчиной в приталенном пальто.

— Даже не начинай, СиДжей!

— На мотор деньги нужны? Нужны! На топливо деньги нужны? Нужны!

— Я возьму первый приз, и этого хватит на год!

— А если не возьмешь?

— СиДжей, я не буду рекламировать пудру! Я летчик-испытатель, а не кумир домохозяек!

— Я буду, — заявила Бобби, влезая ей под руку.

СиДжей и Анна уставились на нее с одинаковым раздражением.

— Вот, — торжествующе сказала Анна. — Пожалуйста. Масса желающих, так что никаких «ты опять срываешь мне контракт».

Она развернулась и зашагала прочь.

СиДжей вынул из кармана портсигар, вытряхнул сигарету и нервно закурил.

— Какая хоть пудра-то? — деловито спросила Бобби.

СиДжей затянулся и неохотно ответил:

— «Ландыш».

— Дрянь, — со знанием дела сказала Бобби. — «Клэр» гораздо лучше. Я всегда «Клэр» пользуюсь, а то полетаешь в гоглах, и ходи потом, как енот… Так что за договор?

— Шестьдесят процентов комиссии мои, — сказал СиДжей.

— Тридцать. Кто летать-то будет?

— Пятьдесят на пятьдесят, — СиДжей сделал последнюю затяжку и метко кинул бычок в урну. — И только потому, что я не хочу спорить с Анной перед турниром. Нервничай потом, что она там наверху вытворит.

— Лады, — сказала Бобби.

Они пожали руки.

СиДжей потряс ладонью и потянулся за следующей сигаретой.

— И кольцо она не носит, — вдруг сказал он. — С рубином. Вместе выбирали же, а не носит все равно.

— СиДжей, — жалостливо сказала Бобби. — Ты когда-нибудь мотор в перстнях ремонтировал?

— Э.. нет.

— Вот и не пытайся. Кстати, СиДжей, это Ланс. Ланс, это СиДжей.

СиДжей что-то неразборчиво буркнул.

За гирокоптером высился еще один «сокол». Нос у него задирался вверх и от этого у самолета был франтоватый и самодовольный вид, как всегда у «соколов» на старте. Рядом, то и дело поглядывая на часы, маялся механик.

Ланс хотел было спросить, чья это машина, но тут к самолету подкатил грузовичок с красным крестом на боку. Двери кузова распахнулись, и оттуда выбрался выбритый до синевы медбрат. Следом за ним, воровато оглянувшись, вылез крепыш с раздвоенным подбородком. Левый глаз его украшал здоровенный фингал.

— Джимми-черт-тебя-дери-Доуэн! — гаркнул механик. — Где тебя носит?!

— А, — отмахнулся Джимми. — Поспорили вчера с одним… в «Трех коронах».

Одна нога Доуэна была в ботинке. На другой красовался свеженький, сверкающий белизной гипс.

— Ты как летать собираешься, мать твою? — возмутился механик.

Джимми отмахнулся:

— Да нормально. Видел бы ты, как я его отделал! — Он обернулся к медбрату. — Ну, спасибо, Мартин. Я тебе должен!

— Еще как! Радуйся, что ничего не ампутировали!

— А то! — Доуэн вдруг изменился в лице. Все заозирались. Ланс понял причину паники — с другой стороны поля катил серый кабриолет без верха. За рулем возвышалась долговязая фигура.

— О, черт! — выругался Доуэн. — Давай, подсаживай меня, быстро!

Механик что-то неразборчиво прошипел, но вместе с медбратом они лихорадочно утрамбовали Доуэна в кабину. Он несколько раз сморщился, как от боли, но тут же выпрямился и принялся натягивать на лицо защитные очки. Медбрат схватил Бобби за руку и начал щупать ей пульс. Механик нырнул под крыло и сделал вид, что страшно занят.

Кабриолет затормозил. Из машины вылез Мерлин и окинул взглядом композицию.

— Откуда «скорая помощь»? Что-нибудь случилось? — осведомился он.

— Никак нет! — отрапортовал медбрат. — Проверяем состояние пилотов перед стартом! Все в норме, сэр!

Мерлин дернул бровью:

— Похвальная инициатива.

Он вылез из машины, прислонился к дверце, скрестив руки на груди, и смерил взглядом «сокол».

— Ну, а вы как себя чувствуете, господин Доуэн? — вопросил он.

Доуэн жизнерадостно осклабился:

— Прекрасно, сэр!

— К полету готовы?

— Так точно, сэр! Готов к победам, сэр!

На лице у Мерлина отразилось сдержанное отвращение:

— Я боюсь, вы меня не вполне хорошо поняли, господин Доуэн. Вы пилотируете экспериментальную модель, в разработку которой было вложено много труда достойных людей. Мне неважно, какое место вы возьмете, но по окончании турнира мне нужен этот самолет в целости и сохранности. Вместе с его пилотом, способным дать полный отчет о полете. И я вас уверяю, если мне придется ради него вынимать вас с того света — процесс вам очень, очень, очень не понравится.

Улыбка Доуэна увяла.

— Вы меня поняли, господин Доуэн? — уточнил Мерлин.

— Так точно, сэр, — пробурчал Джимми, старательно держась к Мерлину неповрежденной стороной профиля.

Мерлин скользнул взглядом по остальным:

— Вас, дамы и господа, это тоже касается. Их величества будут вам очень благодарны, если вы воздержитесь от падения на трибуны и прочих жертв и разрушений.

Он собирался еще что-то сказать, но его прервал возглас:

— Господин советник! Господин советник!

От центральных ворот бежал человек с бумажным рулоном под мышкой. Фалды плаща развевались на бегу.

Мерлин повернул голову. Человек добежал и оперся о машину, обмахиваясь шляпой. Наконец, он отдышался и выпрямился:

— Господин советник, по последним данным Синоптического бюро… — начал он хорошо поставленным голосом, и Ланс немедленно его узнал — именно он ежечасно транслировал погодную сводку на отдельной волне.

— Сэр Кимбалл! — завопила Бобби и врезалась в королевского синоптика, как футбольный мяч. Сэр Кимбалл пошатнулся, потерял равновесие и сел на капот. Мерлин поднял бровь. Бобби захихикала:

— Вы извините, сэр Кимбалл, но помните ураган «Сильвия»? Мы без ваших сводок бы не выбрались! Я себе дала слово, что вас расцелую, если встречу! От всех нас тогда… ну и от себя, конечно!

Сэр Кимбалл наморщил лоб, припоминая, и вдруг просиял:

— А! «Непотопляемая Бобби Браун!» Эвакуация во время наводнения!

Бобби сделала реверанс:

— Она самая!

Сэр Кимбалл склонился к ее руке:

— Дейм Роберта. Весьма польщен.

— Гхм! — громко сказал Мерлин.

Сэр Кимбалл вздрогнул и опомнился:

— Поступили последние сведения, — королевский синоптик начал разворачивать свой рулон на капоте. Это оказалась карта, размеченная множеством незнакомых Лансу значков. — Надвигается мокрый снег с дождем.

— Как скоро? — спросил Мерлин.

— В пределах двух-трех часов, — торопливо ответил королевский синоптик. — Может, пяти, — поправился он под взглядом Мерлина. — Максимум, семи-девяти. Господин советник, прикажите перенести турнир. Очень опасно летать в таких условиях.

Мерлин поскреб бровь:

— Темна вода во облацех, — он как-то странно дернул головой в сторону машины, будто оглядываясь на кого-то невидимого, сгреб с капота карту, стремительно скрутил ее и сунул под мышку. — Но это все решаемо. Пройдемте-ка обсудим. — Колдун решительно сгреб сэра Кимбалла за локоть, запихнул в машину и сгинул.

— Ну вот, — разочарованно протянула Бобби. — Сейчас возьмут и отменят все.

Видимо, «Пчелка» не была рассчитана на сложные погодные условия.

— Да ладно, — отмахнулся Доуэн. — Намагичит чего-нибудь. — Он оживился. — Кстати, вы машинку видели? Так вот, не машинка это ни черта, это келпи. Их так и узнать можно — расцветка всегда одна и та же, и эмблемка где-нибудь маячит. Вот у этой серебряный конь на капоте пришпандорен. Эх, гонял я однажды на таком!

— Врешь, — прищурился механик.

— Ей-ей, не вру! У нас вокруг Кармартена чего только не водится. Всякой твари по паре…

— Еще скажи, что и летал, — съязвила Бобби. — Верхом.

— Не, — протянул Доуэн. — Лошадь — она животная приземленная. Вот, помнится, как-то раз пошли мы…

— Слышь, герой, — прервал его медбрат. — Имей в виду, блокаду я тебе вколол, но держит она четыре часа. А после это тебя из кабины только в ведре можно будет выносить.

Джимми оскалился:

— Да пусть хоть из шланга вымывают!

Мотор кабриолета чихнул. Сэр Кимбалл чертыхнулся — дверца прищемила ему плащ. Нимуэ провела рукой по приборной панели, успокаивая келпи — людей водяной конь не любил и никогда не упускал случая взбрыкнуть.

Нимуэ приспустила «вуаль» так, чтоб заклинание не касалось сэра Кимбалла и королевский синоптик мог осознать ее присутствие, но обратилась не к нему, а к Мирддину.

— Я не понимаю, — сказала дану. Она сидела, подобрав ноги, на переднем сиденье, и встречный поток воздуха шевелил серебристый мех на ее капюшоне. Мирддин бросил на нее короткий взгляд. Вид у Нимуэ был очень уютный, хоть и какой-то средневековый.

— Почему я позволяю Доуэну летать с похмелья, со сломанной ногой и накачанным обезболивающим по самые брови? — Мирддин скривился. — Потому что с высокими шансами именно в таком состоянии они и будут пилотировать самолет в реальной жизни. На такие вещи надо закладываться. Если где-то и существуют здравомыслящие авиаторы, то я их не видел.

Сэр Кимбалл, сидевший сзади, засмеялся:

— Я уже двадцать лет в деле. И тоже не сталкивался. Вечно чувствуешь себя так, будто над обрывом детишек караулишь.

— Блестящая аналогия, — сказал Мирддин, стремительно проникаясь к синоптику симпатией. — Мы как раз кое-что подкрутили в этом «соколе» на такой случай… ну, помимо двигателя. Самолет должен стать стабильнее. — Мирддин покусал губу. — Джимми еще не так плох. И как раз из тех, кто за то, чтоб ориентироваться по показаниям приборов, а не на глазок. Испытатель он вполне, но мокрый снег ему будет ни к чему. И всем остальным тоже. — Он повернулся к Нимуэ. — Ты можешь что-нибудь сделать?

Она задумалась.

— Мне не хотелось бы вмешиваться сильно. Давай я просто сдвину снегопад на вечер-ночь?

— Отличный вариант.

— А как вы собираетесь это сделать? — жадно спросил сэр Кимбалл.

Мирддин и Нимуэ переглянулись.

— Моя стихия — вода, — пояснила Нимуэ. — Я могу встраиваться в системы, связанные с ней и управлять ими, как человек управляет телом. В очень небольших пределах, конечно.

— А, — разочарованно протянул сэр Кимбалл. — Магия.

— Чем богаты — тем и рады, — сказал Мирддин.

Королевский синоптик стянул с носа очки и принялся их протирать.

— Не хотелось бы показаться неблагодарным, но… вы понимаете, как важно то, что мы делаем? Это научно обоснованная система наблюдений. Мы не можем полагаться на какую-то там… мистику!

— Абсолютно согласен, — серьезно сказал Мирддин.

Он остановил келпи у проезда рядом с основной трибуной и высадил синоптика.

— Не волнуйтесь, — сказал он сэру Кимбаллу. — Мы обо всем позаботимся. Спасибо огромное за предупреждение. — Он помолчал. — Вы делаете очень большое дело, сэр Кимбалл. Даже авиаторы это понимают.

— Да уж! — сэр Кимбалл прикоснулся к шляпе в знак прощания и зашагал прочь.

Мирддин повернулся к Нимуэ. Она рассеянно играла планшетом, лежащим на коленях. Трехмерные модельки людей и самолетов то вырастали, то рассыпались искрами под тонкими пальцами.

— Ну что? — спросил Мирддин, закидывая руку на спинку сиденья.

— Четкой корреляции не существует, — сказала Нимуэ. — Кто-то летает ради денег, кто-то — ради славы, кто-то — потому что просто нравится летать, а кто-то — потому что больше ничего не умеет.

— Да, связь нечеткая, — заспорил Мирддин. — Но, если человек умеет летать — особенно на этом всем… что тут называют летательными аппаратами — значит, он умеет сам ориентироваться в рискованной ситуации. И сам принимать решения, не имея полной картины данных. Это уже много.

Нимуэ покачала головой:

— У многих просто наработаны привычки, и они действуют на автопилоте. А для столкновения с фир болг нельзя создать единого для всех протокола. Каждый будет сталкиваться с ударом по самому слабому своему месту, а оно у всех разное. Вот кто-то не боится крутить по сто «бочек» подряд, но боится остаться незамеченным. Или только в воздухе чувствует, что имеет право жить… — Нимуэ поморщилась.

— Ланс, — догадался Мирддин.

— Ланс, — кивнула Нимуэ.

Мирддин нахмурился, но тут же встряхнулся:

— Тут уж ничего не поделаешь.

Нимуэ внимательно посмотрела на него.

— Я к тому, — сказала она, убирая за ухо выбившуюся прядь, — что авиация может не дать того эффекта, на который вы с Артуром рассчитываете.

Мирддин запрокинул голову и прищурился в ярко-синее небо. Солнце стояло высоко, подсвечивая лучами разноцветные флаги, не было ни облачка, и канареечно-желтый самолет, похожий на пузатую пчелу, тащил за собой длинное полотнище с надписью: «Секрет красоты — пудра «Ландыш!»

— Ну, хоть народное хозяйство разовьем. Тоже хлеб. И потом, — Мирддин обезоруживающе улыбнулся, — красиво же!

Нимуэ усмехнулась и покачала головой. Такому аргументу противопоставить действительно было нечего. Дану привстала на месте и закинула планшет на заднее сиденье.

— Вылезай, — сказала она. — Пойду я займусь атмосферным давлением. Когда еще доведется… — Нимуэ потянулась. Глаза у нее блеснули.

Законы Авалона запрещали дану заколдовывать людей и не рекомендовали колдовать в Срединных землях вообще. Но Мирддин по праву рождения имел в Срединных землях свободу мысли, слова и дела, а они с Нимуэ были друг другу Предстоящими — значит, могли передавать друг другу право решений. Таким образом, свобода мысли, слова и дела в мире людей распространялась и на Нимуэ — в той части, где не ограничивалась личными клятвами, и закон можно было обойти.

Принцип «нельзя, но если очень хочется, то можно», конечно, был до чрезвычайности человеческим, но временами оказывался полезным.

Мирддин коснулся на прощание плеча Нимуэ и вылез из машины.

Нимуэ пересела за руль. Силуэт кабриолета смазался, оплывая, как воск, и превратился в копию «пчелы», будто отлитую из ртути. Мирддин закусил губу, чтоб не рассмеяться в голос.

Нимуэ откинула капюшон, обернулась через плечо и махнула рукой на прощание. Мирддин отсалютовал двумя пальцами.

Серебристый самолетик без разбега взмыл с места и беззвучно ушел ввысь.

Мирддин долго стоял, засунув руки в карманы и следя за серебряной искрой в вышине.

Никто, кроме него, ее не видел, и это было хорошо. Такое зрелище разбило бы сердце всем местным авиаторам, вместе взятым.

Что касается Артура, то его приготовления тоже интересовали чуть ли не больше самого турнира, поэтому с самого утра неугомонное величество успело сунуть нос во все углы, вызвать несколько бурных припадков служебного рвения, множественные крики восторга и один обморок, обсудить вопросы перехода на новые виды топлива и обыграть флегматичную группу электриков в ножички. Последнее, что видел с утра Мирддин — это как Артура подхватило и унесло белокурой и громогласной толпой активисток. Насколько можно было понять из возгласов, они требовали ввести платья в качестве одного из вариантов курьерской формы или еще что-то в этом роде. Мирддин счел наиболее разумным сместиться по стенке к выходу и заняться более насущными делами — например, осмотром установленных пилонов.

Пилоны, маркирующие саму трассу, были расставлены по концам летного поля. Каждый представлял собой металлический столб в пятьдесят футов, увенчанный пустой, выкрашенной в алый цвет бочкой. Под каждым пилоном располагался судья, призванный следить, чтобы самолеты не пересекали воображаемую линию, уходящую вверх от бочки. Воздушный коридор, в котором можно было совершать маневры, предполагал высоту полета от 50 до 350 футов.

Стартовые (они же финишные) пилоны были установлены прямо напротив королевской трибуны, маркируя конец трассы для каждого из самолетов, расставленных на расстоянии ста футов друг от друга. С технической точки зрения зрелище, конечно, было невероятное. Сам факт того, что все эти конструкции в принципе держатся в воздухе, поражал воображение. Какие-никакие стандарты существовали только в Воздушной Кавалерии и в курьерской службе. Все остальное собиралось на коленке в первом попавшемся сарае. Турнир был прекрасным способом выяснить, что из этих инженерных решений имеет право на существование, а что лучше забыть, как страшный сон. Идея превратить самолет в двигатель с крыльями, облупив с него все остальное во имя скорости, например, Мирддину крайне не нравилась.

Он протолкался сквозь трибуны к своему месту. У их величеств все было как всегда: Джиневра, небрежно подперев подбородок рукой в белой перчатке, подносила время от времени к глазам изящный бинокль, разглядывая не столько самолеты, сколько толпу. Артур, судя по всему, успешно переживший волну народной любви, что-то ей с энтузиазмом объяснял.

— … и сможем привлечь молодежь в авиацию! — с энтузиазмом закончил Артур какой-то длинный пассаж.

— Меня интересует, что ты с ними потом будешь делать, — сказала Джиневра. — Бюджет не резиновый. Куда ты потом всю эту ораву денешь? Мы не можем их всех на шею Камелоту посадить.

— Я говорил с СиДжеем, — сказал Артур. — У него есть идея, он хочет организовать регулярные рейсы, по расписанию. А Воздушная Кавалерия как раз даст отличную школу.

Джиневра наморщила лоб:

— СиДжей… это который?

— Который Стенли Джейсон Пантем-младший. Муж Безумной Анны.

Джиневра фыркнула:

— Ну да, как раз по ним начинание. Кстати, почему у тебя помада на щеке?

— Да? — Артур растерянно потер скулу. — А, это, наверное, эти… из профсоюзов. Жаловались, что в аэропортах душевых для летчиц не хватает, я пообещал разобраться.

— Что, лично будешь инспектировать? — иронически поинтересовалась Джиневра.

Артур скорчил кислую физиономию:

— Угу, уже предвкушаю. Ты этих… товарок видела? Они ж страшные, как гражданская война! И голоса, как у павлинов. Слушай, Джин, может, ты их на себя возьмешь?

— Ни-за-что, — злорадно протянула Джиневра. — Зимние инспекции — это не ко мне. Ты у нас народный благодетель — давай вперед. А я буду сидеть дома в тепле, звонить тебе вечерами и в красках описывать, что ты упускаешь.

Артур издал скорбный вздох, но тут же оживился.

— Джин, а хочешь свою радиостанцию? Ты бы туда что-нибудь рассказывала… вдохновляющее. А мне не было бы так грустно и одиноко среди страшных теток и чокнутых изобретателей. Безумно популярная бы передача вышла, между прочим!

— Ммм, — Джиневра подперла подбородок ладонью. — Звучит заманчиво.

Самое сложное в отслеживании изрядно однообразного пинг-понга между Артуром и Джиневрой было то, что временами в нем мелькали действительно хорошие идеи. Но Мирддин уже наловчился.

— Кстати, отличная мысль, — вклинился он в паузу. — Если даже не отдельный канал, то хотя бы передачу, конкретно про авиацию. Что-нибудь такое… общеобразовательное.

— И с музыкой! — добавил Артур. — Бодрой какой-нибудь. А то помню я — три пластинки на всю казарму, и те заезженные, на второй месяц их уже потом слушать невозможно!

— И что вы, бедненькие, делали? — поинтересовалась Джиневра.

Артур скроил горестную физиономию:

— Пели хором и дрались подушками.

Джиневра засмеялась.

У Мирддина вдруг неприятно зашумело в ушах. Это была вечная проблема нахождения в толпе — люди в своих страстях были бесконечно разнообразны, и каждый раз да обнаруживалась какая-то новая неперекрытая частота. Мирддин усилил защиту, незаметно огляделся во всех слоях и обнаружил подкравшегося тенью Ланса. Он стоял поодаль, крутя в руках шлем, и смотрел на Джиневру так, будто собирался прожечь на ней дыру. О чем бы он при этом ни думал, это было очень громко.

Мирддин сделал вид, что ничего не заметил, но Джиневра вдруг передернула плечами, поправляя меховое манто, и обернулась. Она увидела Ланса и сделала ему знак рукой. Ланс вспыхнул и подошел.

Вид у него был такой, будто он очень хочет бухнуться на колено, но не уверен, что его одобрят.

— О, а вот и глас народа! — обрадовался Артур. — Что у вас сейчас там поют, лейтенант?

Ланс смутился.

— Разное, — сказал он.

Джиневра сверкнула зубами:

— Моррис!

Ах, что творите вы, Моррис!

Теперь женись на мне, Моррис!

Мы дочку Дорис назовем — вскоре

Нас будет трое —

Ты, Моррис,

Дорис

и я!

Артур фыркнул. Ланс покраснел. Контральто у Джиневры было хорошо поставленное, но, со всей очевидностью, рассчитанное на другой репертуар.

Хотя из всех текстов, которыми время от времени в народе оснащался официальный королевский марш, этот был еще самый нейтральный. Артуру, после его прохождения службы рядовым (что являлось необходимой частью воспитания королевских отпрысков), подарили версию, в которой было семьдесят три куплета, подробно перечислявших артуровские приключения и доблести. Манускрипт висел у Артура в кабинете на видном месте, и у Мирддина как-то ушли сутки на то, чтобы выслушать подробный рассказ о том, что там имелось в виду. И потом еще неделя на то, чтобы составить культурологический комментарий.

Лансу, судя по всему, комментарий не требовался. Мирддин слегка позавидовал — ему самому никогда не удавалось схватывать смысл фольклора интуитивно.

В ухе опять стрельнуло, и Мирддин тут же пересмотрел свою точку зрения. Если интуитивное понимание дается ценой неконтролируемых эмоциональных реакций — ну его в пень.

Ланс с усилием перевел взгляд на Артура.

— Я хотел попросить позволения посвятить то, что делаю, моей госпоже, вашей королеве.

Формулировки у Ланса были все-таки феерические. Артур хмыкнул и бросил взгляд на Джиневру. Джиневра сделала большие глаза.

— Пожалуйста, лейтенант, — сказал Артур.

Ланс отдал честь и четко развернулся на каблуках к Джиневре. У Джиневры сделалось выражение, как у ребенка перед витриной с игрушками. Ланс низко поклонился.

Джиневра поманила его. Ланс шагнул ближе. Джиневра отколола с плеча брошь в виде коронованной буквы «Дж» и скрепила Лансу шарфик.

— Теперь вам остается только побеждать, сэр рыцарь!

Джиневра поправила на Ласелоте ворот. Ланс стоял, прикрыв брошь ладонью, как птицу, и, кажется, не дышал.

— Не опоздайте к старту, лейтенант, — посоветовал Артур.

Ланс отмер, поклонился еще раз и поспешил к самолету.

Джиневра вернулась на свое место, откинулась на спинку трона и заявила:

— Ставлю на Ланселота!

Артур ухмыльнулся:

— А я на Бобби. У нее единственный гоночный самолет, как-никак. А ты, Мерлин, за кого болеешь?

— За Доуэна. Мы столько над этим двигателем корпели, не зря же.

Про себя Мирддин отчаянно надеялся, что ему не придется болеть за проклятого оболтуса в буквальном смысле и вытаскивать его обратно из Аннуина, если тот врежется в пилон, потеряет управление или еще что. Как конструктор двигателя, он чувствовал себя ответственным, но… в общем, процесс вытаскивания Доуэна с того света не понравился бы не только Доуэну.

Наконец, объявили старт. Артур привстал с трона и пальнул сигнальной ракетницей в воздух.

Турнир начался.

Самолеты, жужжа и подпрыгивая, взлетали с интервалом в десять секунд, чуть не касаясь друг друга крыльями и тут же заходя на поворот. Кольцевая гонка вокруг пилонов, по сути, представляла собой один растянутый левый вираж. Пять кругов, по две мили каждый.

Самолеты летели так низко и так близко, что можно было видеть лица пилотов и пятна масла на стекле. Именно для этого ограничивали высоту полета — чтобы зрители видели лица. Мирддин закусил губу, провожая глазами тройку лидеров — «Пчелу» и два «сокола». За ними, с отрывом, шли несколько «кестрелов», доработанных умельцами до полной неузнаваемости, и «электра». Замыкали растянувшиеся в цепочку «пилигрим», гирокоптер и тяжелый громоздкий гидроплан, переставленный с поплавков на шасси.

Все это колыхалось и дребезжало самым невообразимым образом.

В конце концов, если бы турниры были настолько травмоопасны, то люди не считали бы их праздниками, неуверенно подумал Мирддин.

«Кестрел» под номером 6, заворачивая, чиркнул по пилону, срезал конец крыла, кувыркнулся и пошел к земле вниз головой. Футах в десяти от поверхности самолет перевернулся, несколько раз подпрыгнул и с хрустом сел на хвост, завалившись набок.

Или люди не были бы людьми, мысленно внес поправку Мирддин.

Первой, рыча и содрогаясь, как комета, неслась «пчела». За ней, пристроившись в хвост, шел Джимми, время от времени резко бросая самолет вбок и тут же выравнивая обратно. Возможно, это была стратегия. Или непривычный двигатель. Или ему мешал гипс.

Третьим, с небольшим отрывом, шел Ланс, ровно, как по учебнику.

Железная стая с ревом пронеслась над головами, заходя на второй круг. Зрители вопили и махали флагами. Ланс, пролетая над королевской трибуной, успел отсалютовать. Джиневра зааплодировала.

— Пижон, — проворчал Артур.

«Пилигрим» под номером 8 вдруг чихнул, выпустил длинную струю дыма и сел на полосу.

— Двигатель заглох, — прокомментировал Артур. — Барахло.

Зеленая «Электра» вдруг нырнула вперед и вниз, прижимаясь самой к земле и пытаясь вклиниться в ведущую тройку.

— Номер Девять, выход из эшелона! Дисквалификация! — гаркнул в репродуктор судья у пилона.

А могло бы сработать, подумал Мирддин.

Гонщики зашли на третий круг.

— Бобби, жми! — завопил Артур.

Мирддин сильно сомневался, что кто-то из пилотов может что-то в принципе услышать из происходящего снаружи.

«Кестрел» номер 7, стойко державшийся четвертым, завернул сильнее, чем надо, и облетел пилон не с той стороны.

— Номер Семь! Дисквалификация! — громыхнул другой судья.

«Кестрел» сел на поле. Мирддин вгляделся — все стекло фонаря было густо забрызгано маслом. «Кестрел» шел то ли по приборам, то ли на интуиции. Мирддин от души понадеялся, что это был первый вариант.

На четвертом круге «Сокол» Доуэна вдруг вильнул и начал заваливаться набок. Мирддин напрягся. Доуэн ухнул вниз на пятьдесят футов, едва не врезался в пилон, в последний момент поставил самолет на ребро, обходя столб, и выровнялся. Не с той стороны столба.

— Номер Три! — начал было судья, но замолк — Джимми заложил крутой вираж в обратную сторону, вернулся, обогнул пилон и чуть не завяз в вихревом следе обошедшего его Ланса.

— Номер Три продолжает гонку! — сообщил судья, утирая платком лоб.

Мирддин выдохнул. Собственно, все, что его интересовало, уже было достигнуто — новая модель «сокола» доказала свою надежность и маневренность, а Доуэн, судя по шустрости, погибать не собирался.

Гонщики пошли на последний круг. Их осталось всего пятеро, тройка лидеров — Бобби, Ланс, Джимми и пара замыкающих — гирокоптер и гидроплан.

Артур сидел на краю трона, подавшись вперед, и отбивал ногой какой-то марш.

— Наша возьмет! — азартно заявил он.

— Еще чего! — ответила раскрасневшаяся Джиневра.

Не доходя до последнего пилона, «пчела» вдруг потеряла управление и воткнулась в землю.

Артур вскочил.

— Скорую! — рявкнул он.

Машина с крестом помчалась от ворот к самолету. Доехать она не успела — гирокоптер, шедший следом, сел — почти вертикально! — у самых обломков. Из него выскочила длинная Анна и ринулась к дымящейся «пчеле». Через минуту она показалась обратно, вместе с целой и невредимой Бобби. Бобби висла на Анне и махала руками. Они обе заскочили в гирокоптер, машинка коротко разбежалась и взмыла вверх.

— Возвращайтесь, доктор, — сказал Артур в репродуктор.

«Скорая» затормозила на середине поля, и вовремя — останки «пчелы» все-таки рванули. Вверх взметнулся язык пламени и клуб темного дыма. Во все стороны полетели комья земли и осколки деталей.

Мирддин подавил желание уткнуться лбом в ладонь.

— Потрясающе, — процедил он.

В суматохе Ланс успел финишировать первым, а Джимми — вторым, но на это никто особо не обратил внимания.

Гидроплан, вместо того, чтобы воспользоваться моментом, сбавил скорость. Гирокоптер прожужжал мимо него, как муха, прошел над своим финишным пилоном, завернул и чуть не вертикально приземлился на посадочную полосу.

Последним сел гидроплан.

Мирддин бросил взгляд на комм — вся гонка не заняла и получаса.

Тем временем победителей вынули из кабин и под белы рученьки повели к королевской трибуне. Ланс вышагивал с сосредоточенным видом и очень напоминал оживший плакат. Хромающего Доуэна поддерживал медбрат.

Бобби висла на локте у Анны, бурно жестикулировала, и они обе то и дело останавливались и начинали давиться хохотом. Вокруг них, как спутник вокруг двойной звезды, кружил доктор и пытался пощупать у кого-нибудь пульс. Летчицы отмахивались.

Ланс поднялся по ступеням.

— Первое место на турнире и Королевский кубок! — объявил Артур. — Сэр Ланселот Озерный!

Артур пожал Лансу руку и вручил ему награду — металлическую чашу, отполированную до блеска, едва ли не в полчеловеческих роста. Лансу пришлось взять ее в охапку.

У Джиневры сверкнули глаза, и она клюнула Ланса в щеку. Ланс пошатнулся и чуть не выронил трофей.

Артур хмыкнул, вздернул Ланса за плечо и поставил на место:

— Аккуратней, лейтенант.

У Мирддина начало закрадываться подозрение, что Джиневре просто нравится добиваться эмоциональной реакции от Ланса. Или от Артура. Или от обоих. Все это походило на игру по каким-то сложным негласным правилам, от попытки разобраться в которых немедленно укачивало.

— Второе место! — объявил Артур. — Джеймс Доуэн!

Мирддин перевел взгляд на Доуэна. Вот с Доуэном было все кристально ясно — он выиграл гонку, провел испытание, не рухнул носом вниз на толпу, всем все доказал и теперь намеревался с чувством глубокой гордости найти что-нибудь плоское и перейти на нем в горизонтальное положение.

Артур поздравил Доуэна (Джиневра целовать его не стала). Джимми сунул в карман куртки конверт с чеком, повернулся к публике и потряс над головой сложенными руками. А потом повернулся к Мирддину и выпятил вперед челюсть:

— Двигатель вполне. Элероны ничего. Педали… — он коротко хватанул ртом воздух, — не разобрал.

— У вас еще будет случай, господин Доуэн, — Мирддин внимательно посмотрел на высовывающийся из штанины гипс. — Что не может меня не радовать. А то у меня были опасения, что вы намереваетесь отправиться на свидание к праотцам. Прямо на глазах изумленной публики.

— Еще чего! — заявил Джимми. — Я себе еще седую бороду не отрастил. Воот такую, — он показал. — Со мной там и разговаривать никто не будет! Что еще, скажут, за сопляк явился?

— Прекрасный подход, — одобрил Мирддин.

Он еще раз посмотрел на Доуэна и решил письменный отчет пока с него не требовать. Показания с приборов можно снять и самому, а субъективные человеческие впечатления запросить позже, как оклемается.

— И, наконец, третье место… — Артур ухмыльнулся. — Анна Уолш!

Анна, встрепанная и чумазая, неловко протянула вперед руку.

Артур, вместо того, чтоб пожать, поднес ее к губам.

Анна смутилась.

— Дань вашим приоритетам, — пояснил Артур. — Умение не терять головы в гонке многого стоит.

Летчица встрепенулась:

— Ваше Величество! Только устройство гирокоптера позволило мне осуществить вертикальную посадку!

Всклокоченная и расцарапанная Бобби, стоявшая за ее спиной, громко и непочтительно фыркнула. Анна резко обернулась:

— Гирокоптер — надежная и простая в управлении машина! А не летающий бочонок, который только и может, что взрываться! Как вообще можно было додуматься! Все равно, что летать верхом на двигателе!

Бобби налилась краской, как помидор, но ответить ей было нечего.

— А зато… зато… зато теперь мы знаем, как не надо! — наконец, выпалила она.

Артур расхохотался.

— Кроме того, — сказал Артур в микрофон. — Анна Уолш награждается крестом грифона третьей степени за отвагу и проявления товарищеского духа, а дейм Роберта Браун — за вклад в испытание нового типа летательного аппарата.

У летчиц вытянулись лица — они переваривали происходящее.

— А.. а поменяться можно?! — наконец, вопросила в микрофон Бобби. Толпа грохнула.

— Нет, — лучезарно улыбнулся Артур.

Ланс уже успел сменить форму, но еще не успел осознать происходящее, как его вызвал распорядитель. Лысина его сияла, как начищенный башмак. В своем смокинге он походил на очень толстого и очень озабоченного голубя.

— Вы знаете, что победитель открывает бал? — спросил он.

— Теперь да, — сказал Ланс.

Распорядитель помрачнел.

— Но вальс-то вы танцевать умеете?

— Нет, — сказал Ланс.

Распорядитель издал негодующее фырканье. Потом подошел к телефону и нажал несколько клавиш.

— Элли. У нас проблема. Да, опять. Зайди, пожалуйста. Надолго? От тебя зависит.

Распорядитель повесил трубку и величественным жестом указал Лансу на стул:

— Присядьте, пожалуйста, — и удалился.

Ланс отошел к окну и стал смотреть, как кто-то на «мотыльке» крутит в воздухе восьмерки уже сверх программы, чисто для собственного удовольствия. Ланс позавидовал.

Торжественно шаркая туфлями, вернулся распорядитель. Он нес, прижимая к животу, громоздкий проигрыватель. Распорядитель взгромоздил ношу на стол, размотал провод, откинул крышку и включил пластинку. Раздалось страшное шуршание.

Сквозь шуршание доносилось что-то заунывное.

— Это, — сказал распорядитель, — и есть вальс.

Он нахмурился, вынул бархатную подушечку и принялся полировать пластинку.

Хлопнула дверь и на пороге появилась Элейна — злая и взмыленная.

— Макс, я тебе что, в каждой бочке затычка?! Меня срываешь, а сам музычку слушаешь?! Нашел время! — она увидела Ланселота и осеклась.

Ланс кивнул в знак приветствия. Элейна сменила выражение лица с демонстративно-обиженного на демонстративно-приветливое. Лучше не стало.

Распорядитель Макс отвлекся от проигрывателя.

— Победитель не умеет танцевать вальс. — Он вынул из жилетного кармана часы и щелкнул крышкой. — У тебя двадцать три минуты на инструктаж. Дай мне список, гостей я за тебя проверю.

Элейна глубоко вздохнула и протянула ему папку.

— Ладно, Макси. Но будешь должен.

Распорядитель кивнул и удалился.

Элейна решительно направилась к Лансу:

— Все очень просто, — сообщила она. — Подходите к партнерше. Запомнить легко — женщина, меч и кобура всегда слева. Левую руку кладете партнерше на талию. Вот так. Правую вытягиваете в сторону.

Шагаете вперед с правой ноги. Если закружится голова — найдите в зале какую-нибудь одну точку, люстру, колонну, еще что-нибудь, и фиксируйте взгляд на ней.

Лансу стало смешно. В Воздушной Кавалерии «головокружением» считалось то, что бывает после неудачного выхода из мертвой петли или, скажем, штопора.

Элейна слегка смутилась:

— Ну да, кому я это объясняю… Что касается остального протокола. Все еще проще. Герольд объявляет ваше имя. Вы подходите к королеве, останавливаетесь за три шага. Шаги у всех разные, но там перед троном лежит ковровая дорожка, красная, вот как раз перед ней. Кланяетесь. Если их величества изволят пошутить — реагируете по ситуации и стараетесь не выпадать в осадок от королевского юмора, он у них бывает специфический. Все ясно?

Ланс кивнул.

— Отлично. — Элейна запустила пластинку. А потом опустилась на стул, стоящий у окна, жеманно сложила руки и сделала томное выражение лица. Ланс замялся.

— Ну, — почти не открывая рта и не меняя позы, прошептала Элейна. — Давайте же!

Ланс сделал три шага вперед и поклонился.

— Здравствуйте, сэр рыцарь, — мягким и низким голосом произнесла Элейна. Ланс вздрогнул, будто увидел призрака. Элейна заметила выражение его лица и засмеялась.

— Дублировать королеву — одна из моих обязанностей.

— Зачем? — спросил Ланс.

Элейна подергала себя за длинный белый локон, выпущенный из прически, и наморщила нос:

— Иногда она не в настроении махать с балкона толпе. Или не хочет, чтоб все знали, где она находится. Или, вот как сейчас, положение обязывает танцевать с партнером, который не умеет.

— Вы ее не любите, — сказал Ланс.

— Я?! — Элейна фыркнула. — Я ею восхищаюсь. Но не все мы родились с серебряной ложкой во рту. И нам, простым смертным, приходится как-то выкручиваться. Поставьте нужную мелодию, пожалуйста.

Ланс понял, что, пока они препирались, музыка закончилась. Он отошел к проигрывателю и переставил иглу на нужную дорожку. Когда он выпрямился. Элейна уже опять сидела в грациозной позе.

Ланс подошел к ней и протянул ей руку. Элейна оперлась на нее. Ланс вывел ее на середину комнаты, дождался, когда закончится проигрыш, и начал вальсировать, глядя ей в макушку. Самые корни волос у нее были черные. Ланс удивился, как такое возможно, а потом вспомнил, как когда-то на охоте убил зебру. Зебра была полосатая. Наверно, у людей с расцветкой тоже бывает так же.

Музыка закончилась. Ланс выпустил Элейну, подал ей руку и отвел к стулу обратно. Элейна присела в низком реверансе, опустилась на стул и произнесла низким, мелодичным голосом:

— Благодарю вас, сэр рыцарь.

Ланс поклонился.

Пластинку заело. Элейна выругалась, соскочила со своего места и выключила проигрыватель.

— Неудачная мелодия, — сказал Ланс.

Элейна пожала плечами:

— Самый горячий хит двухсотлетней давности. Вальс тогда только-только изобрели, и он считался ужасно неприличным, между прочим. Пра-пра-сколько-то-там Пендрагон был еще тот живчик.

Сквозь показную бодрость Элейны проступало что-то, чего Ланс не мог понять.

— Прошу прощения, что причинил вам беспокойство, — сказал он.

Элейна хмыкнула:

— Все самое сложное досталось Максу. Обращайтесь, сэр рыцарь. Это были не самые неприятные двадцать минут в моей жизни.

— В моей тоже, — сказал Ланс.

Элейна вскинула на него голову, будто пытаясь понять, шутит он или нет. Потом протянула вперед руку:

— Удачного праздника, сэр победитель.

— Спасибо.

Протокол и тренировка пригодились, потому что поцелуй Королевы до сих пор горел на его щеке, как печать. От него не осталось видимого следа, но Лансу казалось, что его все равно видят все. Он не знал, как ему смотреть на Королеву, и, тем более — на Короля, и только выученная последовательность действий служила ориентиром. Он услышал, как его объявили; подошел; остановился за три шага; поклонился; подошел ближе; протянул Королеве руку.

Королева оперлась на нее. Ланс развернулся и повел ее в центр залы.

Он не чуял под собой ног. Королева скользила рядом, легкая, как перышко, отзываясь на каждое его движение, как самый лучший самолет.

Вот только он не умел им управлять.

Они вышли на середину зала и заняли позицию для вальса. Ланс остро ощутил, как на них сосредоточены все взгляды. Как ярко сияют люстры, как громко играет музыка, как сминается под пальцами шелк, как подрагивает в ожидании движения изгиб между талией и бедром под его ладонью.

Он пропустил проигрыш.

— Ну же! — подсказала Королева.

Ланс опомнился и заторопился, чтобы попасть в мелодию и наверстать упущенное. Через два витка удалось выровняться.

— Простите меня, — сказал Ланс.

— За что?

— Я плохо знаю этот танец, Ваше Величество.

Королева улыбнулась:

— Феи не учили вас танцевать?

— Нет, — сказал Ланс.

— Вам надо больше практиковаться, — шепнула Королева. Самый уголок губ у нее изогнулся, будто сдерживая фразу или смех.

Она была близко; так близко и одновременно далеко. Как утренний сон; как солнце за облаками.

Ланс неловко повернулся и наступил ей на ногу. Королева ойкнула.

— Извините, — пробормотал Ланс.

Это было как в полете на слишком большой высоте, где нечем дышать, сердце бьется в горле, путаются мысли и небо такого цвета, какого никто не видел на земле. Он будто снова услышал голос инструктора: «Двадцать тысяч футов? Без кислорода? Вы с ума сошли? Не шутите такими вещами, лейтенант. Костей не соберете».

Надо было что-то делать, и он сделал единственно возможное.

Мир стал таким, как во время боя — предельно четким и черно-белым. Из мелодии выделился счет, остальное сдвинулось на край сознания как не имеющее значения. Три такта; пространство зала; лавирующие пары. Он будто разделился надвое — был человек в парадной форме, круживший партнершу по залу — и был Ланс, который смотрел на это со стороны, который видел, что человек сжимает в объятиях Королеву, который отдал бы жизнь за эти мгновения — но у которого не было права голоса.

Танец кончился. Ланс подвел их туда, откуда начался танец — плавно и точно, как возвращал самолет на базу. Королева опустилась на трон. Ланс поклонился, отступил на шаг и как можно скорее затерялся в толпе.

Он отошел в самый дальний угол зала, за колонну, и прислонился затылком к холодному мрамору. Во рту было горько.

Он чувствовал себя обокраденным, но не было никого, кого можно было бы схватить за руку, прижать к стене, тряхнуть за горло и заставить вернуть пропавшее. Ланс не знал, почему так случилось, он только знал, что у него был шанс, шанс побыть с Королевой — и он упустил его. Но разве можно было поступить иначе? Разве он мог неловким болваном топтаться посреди зала? Разве он мог ее подвести?

Мир постепенно смазывался, утрачивая стеклянную остроту.

На миг Лансу остро захотелось, чтобы разверзся пол, или обрушился потолок, или случился пожар — тогда он знал бы, что делать. Тогда он мог бы ее спасти — растолкать всех, подхватить на руки, унести прочь и тогда… тогда…

Он не знал, что «тогда». Все терялось в золотистом мареве. Все стало бы хорошо. Не так, как сейчас.

Ланс нашел глазами Королеву на другом конце зала, сияющую, как бриллиант в оправе.

Какую чушь я несу, подумал он. Разве может быть лучше, чем сейчас? Чего я вообще хочу?

Никто не был виноват. Просто он не был создан для всего этого.

Король поднялся с трона, одернул рукава и щелкнул пальцами. Оркестр грянул фокстрот. На первых же тактах Королева запрокинула голову и расхохоталась, как девчонка. Король подал ей руку — и вот они уже плясали, высоко вскидывая колени, инерция движения то бросала их друг к другу, то разносила, и шелковая юбка закручивалась вокруг Королевы водоворотом, открывая точеные икры.

К оркестру добавился хор.

Кто рожден под счастливой звездой?

Кто отважно ринулся в бой,

Дрался изо всех сил?

Кто дракона сразил?

Сэр Ланселот!

И его полет славит весь Камелот!

Лансу захотелось провалиться сквозь землю.

Король на миг обернулся к гостям, вскинув руку — мол, присоединяйтесь — и будто вынул пробку. Те, кто стоял у стен, хлынули на паркет. Замелькали руки, ноги, темные влажные глаза, зубы; застучали каблуки; завертелись пестрые платья, фалды, галстуки, как какой-то невиданный суп.

Сэр Ланселот

Храбро ведет свой самолет

В стужу и зной — вот наш герой!

Так выпьем сейчас

За таких, как Ланс!

— Давай к нам! — звонко крикнула Бобби, пролетая мимо в танце, и тут же запищала — партнер оторвал ее от земли.

— Я не танцую, — в воздух ответил Ланс.