Битва деревьев

[2х03] ланс

В дом с красной черепицей Ланса привел рыцарь по имени Пеллинор, седой и грузный. Ланс не возражал — Король сказал следовать за ним, и Ланс следовал.

Слуга провел их в комнату, заставленную причудливой мебелью. На диване сидела крохотная кудрявая старушка с круглыми стеклами на носу и таком наряде, что Ланс опешил. Он думал, такими бывают только попугаи.

Рыцарь Пеллинор поцеловал ей руку. Старушка клюнула его в щеку.

— Здравствуй, Хелен.

— Привет, Пелли.

Заскрипела лестница. Ланс поднял голову. По ступеням, тяжело опираясь на трость, спускался человек — худой, как жердь, тоже седой, но не пегий, как Пеллинор, а белый, как известь. Тоже рыцарь, наверное, подумал Ланс. Человек хромал и спускался боком.

Они обменялись с Пеллинором рукопожатием:

— Привет, Пелли.

— Привет, Бен.

Старик повернулся к Лансу, смерил его взглядом и фыркнул в усы.

— Королевский подкидыш, говоришь? Я в таком возрасте на тролля один ходил!

Старушка укоризненно всплеснула руками:

— Бен!

— Что такое тролль? — спросил Ланс.

— Тварюга такая, — охотно ответил тот. — В холке десять футов. Кожа каменная. Или попадешь копьем в глаз, или конец тебе. А не струхнешь, упрешься — и расползается, как ветошь какая, плюнуть и растереть. Ух, и гоняли мы их из-под мостов!

— Я умею метать копье, — сказал Ланс.

Старик зыркнул на него из-под кустистых бровей:

— Нда? А что ты еще умеешь?

— Лук, — сказал Ланс. — Нож. Копье. Острога. Праща.

С каждым новым словом седые брови задирались все выше и выше.

— Ха! — старик стукнул тростью по полу. — Праща! Пелли, ты это слышал? Как тебя зовут, сынок?

— Ланс, — сказал Ланс. — Ланселот Озерный.

— Можешь называть меня «тетя Хелен», миленький, — проворковала старушка. — А это, — она бросила взгляд поверх круглых стекол, — будет «дядя Бен».

Дядя-бен неразборчиво фыркнул.

— Бен, вы же хотели что-то обсудить с Пелли? — живо отозвалась Тетя-хелен. — Вот и обсудите! — она поправила обеими руками оправу. — Выпей пока чаю, миленький. — Она поднялась, опираясь на подлокотник, огромные многорядные бусы застучали друг о друга, старушка качнулась в сторону под их тяжестью. Дядя-бен подхватил ее под локоть, рыцарь Пеллинор — под другой, и они скрылись в коридоре.

Ланс стал рассматривать обстановку. Четыре больших окна. Стены, покрытые узором в цветочек. Причудливая мебель. Огромный портрет молодого человека на фоне флага с головой дракона. Угол рамы был перевязан черной лентой. На стене напротив висела карта, Ланс не удержался и подошел ближе, всматриваясь в незнакомые названия. Камелот, Камилард, Ллогрия, Дифед…

— Пелли говорит, ты недавно в Камелоте.

Ланс обернулся и опять увидел кудрявую старушку.

— Да, — сказал он.

— Я сама из Бенвика, — сказала она. — А ты откуда?

— На карте нет, — ответил Ланс.

— Совсем издалека, значит. — Она села на диван и показала на место рядом с собой. Ланс сел.

Тетя-хелен принялась разливать чай. Перстни громко стучали о фарфор.

— Старина Пелли — мы давние друзья — просил нас за тобой приглядеть первое время. Камелот по первости кружит голову. Как-никак, столица! Одни автомоторы чего стоят… Бен, когда привез меня сюда, боялся отпускать меня одну, — доверительно сообщила она Лансу. — Давненько это было, правда… Лошадей на улицах было куда больше! Словом, оставайся. У нас есть свободная комната наверху. Я так давно не слышала шагов над головой!

Ланс посмотрел на нее. На портрет за ее спиной. Опять на нее.

Тетя-хелен расправила тщедушные плечи и гордо улыбнулась:

— Это мой Парси. Красавец, правда?

Ланс посмотрел на строгую и нарядную одежду, на золотые украшения на плечах, на странный головной убор, который юноша держал на сгибе локтя. На флаг с головой дракона за его спиной.

— Он служит Королю? — спросил Ланс.

Тетя-хелен сделала глоток из чашечки:

— Утеру Пендрагону, да. То есть, раньше служил, а теперь… — она пожала плечами. — Один Единый знает. Блейз передавал мне весточки, да когда это было! — Она махнула рукой. — Вечно с вами, молодежью, так. Все бы куда-нибудь залезть, а о родителях и не вспомнят! — Она отхлебнула чаю. — А, с другой стороны, и правильно. Что я, старая, в его делах сейчас пойму? Встретимся — как-нибудь наверстаем.

Короля этой страны звали Артур Пендрагон, и он был молод. Слишком молод для того, чтобы его отец умер своей смертью.

— Он погиб вместе с королем? — спросил Ланс.

Тетя-хелен с нежностью улыбнулась:

— Он был королевским адъютантом. И разбился вместе с Утером и Игрейной. Хочешь кекса, миленький?

Лансу вдруг стало спокойно. В Городе Солнца имена погибших героев вырезали на стенах вокруг храма. Это было правильно. Лучшие отдают свои жизни и на их место приходят те, кто остался. Чтобы тоже попытаться стать лучшими. Таков порядок вещей.

— Да, — сказал он. — Спасибо.

Здесь тоже было принято жить по одному. Ланс по-прежнему не понимал, как можно выбрать такое по доброй воле. Но в распахнутое окно можно было слышать уличный шум — гудки машин, крики разносчиков, шаги, голоса. Это убеждало его в существовании других людей. Это успокаивало.

Только раз он проснулся от шума грозы. Из окна тянуло сыростью, он встал, чтобы закрыть ставни, и застыл. На мокром подоконнике сидела фея и глядела на него, склонив голову набок.

Ланс поклонился — неглубоко и коротко. Она не приняла его служения. Но она отправила его в Камелот. Он был благодарен.

— Как ты, Ланс? — спросила она.

— Хорошо, — сказал Ланс.

Она покачала босой стопой:

— Лучше, чем на озере?

— Лучше.

Ланс думал, что она обидится. Но фея засмеялась:

— Вот и прекрасно.

Она прикусила губу, кивнула сама себе и сделала жест рукой:

— Подойди.

Ланс сделал шаг. Фея протянула ему кольцо — тонкий серебряный обод.

— Если тебе понадобится помощь от меня — брось его в текущую воду. Я услышу. — Она склонила голову к плечу. — Прости, если мы смогли помочь тебе меньше, чем хотели, Ланс.

Ланс помолчал.

— Ты дала мне имя, — наконец, сказал он. — Спасибо.

— Удачи тебе, — сказала она, выпрямляясь в окне, как в раме.

Сверкнула молния — и фея исчезла.

Ланс закрыл окно, открыл ящик стола и сунул подарок на самое дно.

Он знал, что никогда им не воспользуется.

Они шли по улице. Трость Дяди-бена стучала по плотно пригнанным камням мостовой. Прохожие с ним здоровались.

Они свернули к узорной металлической решетке, прошли сквозь ворота и оказались среди деревьев. Листья на них были желтые и лежали на земле грудами.

Дядя-бен подошел к скамейке, сел, вытянув вперед ногу, и приставил рядом трость. Потом полез в карман, вынул блестящий металлический кругляшок и подал Лансу:

— Купи-ка мне газету, сынок.

Ланс поглядел на кругляш. Он был светлый и очень ровный. На нем был отчеканен профиль. Ланс узнал Короля.

Он перевел взгляд на Дядю-бена, чтобы переспросить, что нужно сделать, и увидел у него странное выражение на лице.

— Тебя что, правда феи подбросили?

Ланс вспомнил Фею Озера — белое лицо, по которому ничего невозможно прочитать, тонкий голос, светлый и холодный, как лезвие: «Ты можешь совершить великие дела. Я знаю короля людей. Ты можешь стать лучшим из его воинов».

— Фея, — сказал Ланс. — Одна.

Колдуна он убил. И это было все хорошее, что можно было вспомнить о времени на озере.

— Эк тебя угораздило… Садись, — Дядя-бен похлопал ладонью рядом с собой.

Ланс сел. Дядя-бен помахал в воздухе тростью и зычно гаркнул:

— Эй! «Герольд», давай сюда!

С другой стороны аллеи подбежал мальчишка в великоватой одежде. Дядя-бен сунул ему кругляш и получил взамен стопку тонких, вложенных друг в друга листов. На первом большими красивыми буквами значилось «Утренний герольд» и «Королева посещает госпиталь Сент-Клэр». Ниже был нечеткий черно-белый рисунок, но Ланс на миг задохнулся — Королева стояла на балконе, маша рукой, и ветер развивал светлые пряди из-под широкополой шляпы. Лансу показалось, что он слышит смех и чувствует запах, нежный и сладкий, которому нет названия.

Дядя-бен свернул газету и сунул ее в карман пиджака. Ланс очнулся.

— Итак, что ты хочешь делать, дальше? — спросил Дядя-бен.

— Я хочу служить Королеве, — сказал Ланс.

Из-под седых усов скобкой раздалось совиное уханье — Дядя-бен смеялся.

— Кто бы не хотел! Куда бы тебя пристроить… надо подумать…

Дядя-бен взял трость, сложил ладони на набалдашник и упер в них подбородок.

Ветер гнал по аллее желтые и красные листья. Шелестели деревья, высаженные рядами. Над деревьями кружила гигантская птица с четырьмя крыльями. Ланс вгляделся и увидел внутри нее человека в шлеме.

— Что это? — спросил Ланс.

Дядя-бен очнулся от размышлений и поднял глаза вверх.

— Королевская почта.

Красная птица с кругами на крыльях сделала петлю в небе. За спиной человека в ней вился белый шарф — как флаг на копье.

Ланс представил, как летит на птице, а внизу на балконе стоит Королева и машет ему рукой.

— Ишь, пижонит… — одобрил Дядя-бен. — Нравится?

— Да, — сказал Ланс.

— А правда, иди-ка ты, сынок, в авиаторы, — сказал Дядя-бен. — Здоровьем тебя бог не обидел. Читать-писать мы тебя поднатаскаем, там много не надо.

— Я умею, — сказал Ланс.

Дядя-бен опять заухал:

— Тем более.

Побежали дни. Ланс вложил себя в местные обычаи, как вкладывают нож в ножны. Он учился правильно приветствовать, прощаться, благодарить; носить местную одежду; есть ножом и вилкой; делать покупки; писать чернилами, считать в их странной системе мер; ориентироваться на улицах, уворачиваться от автомобилей; запоминать названия городов и имена королей. Военное дело его поразило. Солнцеликий был прав, скрывая Город от окружающего мира — чего стоили бы пращи против пороха!

Каким большим и пестрым был этот мир. Каким быстрым. Но это был мир людей. Значит, в нем можно было жить.

Он поливал Тете-хелен цветы и читал Дяде-бену вслух «Дневники» Марка Аврелия.

Воздух стремительно становился холоднее и холоднее.

Однажды небо начало осыпаться.

Тетя-хелен сказала, что это снег. Снег ему не понравился.

Когда снег сошел, Ланс завербовался в Воздушную Кавалерию.

Повестка пришла очень быстро. Дядя-бен и Тетя-хелен провожали его на станции («Только обещай писать, миленький!»). Он обернулся, садясь в поезд, и первый раз мимоходом подумал, что, возможно, в их отношении к нему было что-то еще, кроме подчинения порядку вещей и следования королевским приказам. Ему стало неуютно, будто он остался без одежды на ветру.

Но поезд тронулся, и Ланс постарался выкинуть это из головы.

Закончился один этап; начался следующий. Это было закономерно.

На станции Ланса и горстку таких, как он, встретил сержант в синей форме.

Ланс отдал ему честь.

Сержант ответил небрежным жестом.

— Вы, ребята, тут постойте, а я в лавчонку забегу.

Ланс ожидал не такого. Но по другой стороне улицы прошел офицер, чеканя шаг и высекая тростью искры из мостовой — и Ланс подумал, что, может, все не так плохо.

Провожатый вернулся, закуривая на ходу, и повел их за собой. Они прошли за высокие ворота, мимо часового в синем.

Ланс вдохнул и выдохнул. Привычный мир опять остался позади и опять вокруг обступил новый.

Но в этот раз окружающим происходящее тоже было внове. Шансы были равны.

Форма делала их всех одинаковыми, стерев всякие признаки прошлого. Это было хорошо.

Их предупредили, что первые месяца два аэропланов они не увидят. Ланс был к этому готов. Он с легкостью погрузился в ритм учебы, муштры, выполняемых заданий; получаемых и отдаваемых приказов, четкого распорядка. Все это было знакомо. Большую часть жизни он провел именно так. Ограда сборного пункта, отделившая его от внешнего мира, выступала, скорее, защитой. Он ничего не ждал, ни о чем не тосковал. Впереди была цель. Ланс сделал все, что можно, для ее достижения; теперь можно было позволить потоку нести себя.

Днем было не сложно.

Сложно было ночью.

Он этого не предвидел.

Все засыпали. Казарма наполнялась уютными звуками — спящие ворочались на жестких матрасах, бормотали во сне — кто-то звал девушку, кто-то вздыхал и жаловался. Звуки сливались в невнятный шум, Ланс закрывал глаза и уплывал в сон — будто ему опять десять, будто он опять засыпает в общинной спальне, в Городе Солнца, на краю света, далеко, далеко, далеко отсюда.

Ему снилось, что он выходит из спальни, помеченной буковой «омега» над входом, идет по ярко освещенным улицам, мимо расписанных стен, с которых на него смотрят львы и охотники, он идет вдоль стены, лица охотников бесстрастны, львы падают и корчатся под их стрелами. Он подходит к центру, туда, где со львом борется Солнцеликий — великий, мудрый, справедливый, вечный; со всех сторон начинает звучать музыка, древние, размеренные слова гимна:

Славься, славься, Солнцеликий!

Славься, славься, Милосердный!

Ланс открывает рот, чтобы присоединиться, но слова застревают, получается только хриплое «брлюм! брлюм! брлюм!»; хор давится и обрывается; по лику Справедливого ползет трещина, стена рушится, в проеме стоит колдун и хохочет: «Говорите правду! Правду говорить легко и приятно!»

Ланс поворачивается и бежит к храму, слыша, как рушатся, рушатся, рушатся стены за его спиной.

Храма нет, от него остались только руины, и посередине стоит трон, а на троне сидит Солнцеликий. Ланс падает перед ним на колени, Солнцеликий протягивает руку и сжимает ее на лансовом горле.

Ланс проснулся.

Тощая подушка поглотила крик. Это тоже было из детства, привычка, пережившая все — не показывай слабости, никогда, никому, ни за что. Это недостойно сынов Солнца. Праведный сын Солнца живет в идеальном мире, в идеальном городе, надежно огражденном семью стенами. Праведный сын Солнца не может быть несчастлив.

У наволочки был мерзкий вкус мокрого хлопка. По подушке расплывалось мокрое пятно. Ланс отбросил ее с отвращением, сел и начал дышать — тихо, ровно, старательно, как можно глубже. Это должно было помочь. Всегда помогало.

Сквозь ряды окон казарму заполняла луна. Свет стоял между рядами кроватей, как вода. Заскрипела кровать — кто-то заворочался во сне, хлопая ртом, как рыба.

Ланс оделся и вышел.

Снаружи было легче. От холодного воздуха прошел озноб — Ланс понял, что рубашка, в которой он спал, промокла от пота.

Ланс ссутулился, сунул руки в карманы и медленно побрел вдоль здания. Казарма кончилась; он свернул еще раз, обошел прачечную и сам не заметил, как оказался у ворот.

— Что, зубы болят? — спросил часовой.

— Нет, — сказал Ланс.

— Брюхо подвело, — сделал вывод часовой. — Точно, четверг же! А расчет по пятницам. Вечно продуешься — и сиди, зубы на полку. — Он полез в карман, выудил оттуда монетку, сунул ее Лансу и подтолкнул его к выходу, — Давай-давай, на перекрестке кафешка есть, сгоняй перекусить чего-нибудь. Мне тут до четырех торчать, не боись, без проблем обратно попадешь, — он заговорщицки подмигнул.

Подчиниться было проще, чем сказать правду. Ланс сжал монетку в кулаке.

— Спасибо, — сказал он.

Ланс шел по темной улице. Дорога была пуста. Сверху висела луна, круглая и равнодушная, как прожектор. Он вдруг подумал, что может не возвращаться. Просто идти, идти, идти, пока ночь не кончится. Найти какой-нибудь лес. Охотиться он умеет, этим можно прожить. Может, тогда кошмаров больше не будет.

У перекрестка возникло обещанное кафе.

Он толкнул дверь и вошел. По углам клубился сумрак. У дальней стены кто-то играл в бильярд — стучали шары. В воздухе над сукном стояли конусы света. Игроки наклонялись, тусклые лампы выхватывали бледные лица и блестящие пуговицы.

Ланс сел за стол. Он давно не сидел за столом один.

По стенам были развешаны картинки в рамках. Ланс поднял глаза и увидел Короля. Король был в парадном мундире и смотрел вдаль. Ланс вспомнил, как видел его в обычной одежде, совсем рядом. Короля ни с кем нельзя перепутать, как бы они ни был одет.

«Рыцарь — это не должность. Рыцарь — это суть», — сказал Король. — «Какова твоя суть — покажет время».

Что ж, оно показало.

Девушка в белом переднике подошла к портрету, вынула из-за рамки увядший цветок и вставила новый. Замерла и улыбнулась, водя привядшей розой по щеке. Потом встряхнулась, сунула ее в карман передника и, пританцовывая, направилась на другой конец комнаты. Ланс механически последовал за ней взглядом — и вздрогнул, будто ему плеснули в лицо кипятком.

Со стены смотрела Королева.

Девушка поменяла еще одну розу, попыталась принять царственную позу, наморщила нос и показала портрету язык. Королева не обращала на нее внимания. Она смотрела на Ланса.

Трус, говорили ее глаза. Трус.

Ступай, куда хочешь. Трусы мне не нужны.

— Все любят королеву,

Ланс не сразу понял, что девушка в переднике стоит рядом и обращается к нему. Он с усилием перевел на нее взгляд.

— Да, — сказал Ланс.

— Что вам?

Ланс протянул ей монетку, данную часовым.

Девушка наморщила лоб, подсчитывая.

— Хватит на пюре и сосиску. И еще на кружку чего-нибудь, — она улыбнулась.

Ланс кивнул.

Девушка поправила белую наколку на голове:

— Чаю или кофе? Нужно выбрать.

Выбрать, выбрать, выбрать. Все требовали от него выбора. Чего ты хочешь, Ланс? Жить или умереть, уйти или вернуться, чаю или кофе?

От этих вопросов накатывала усталость — будто он вращает гигантский ворот, на который нужно наваливаться всем телом. Но со стены смотрела Королева. Ланс сделал усилие. Ворот заскрипел.

— Чаю, — ответил он.

Она все еще держала увядшую розу в руке.

— Подарите мне цветок, — сказал Ланс.

Девушка наклонилась вперед, опираясь на край стола:

— Этот? У меня есть лучше!

— Другого не надо, — сказал Ланс. — Спасибо.

Он съел еду и выпил чай, не чувствуя вкуса. Расплатился и пошел обратно в казарму. Королева смотрела ему вслед, и только поэтому он не сутулился на холодном воздухе.

Роза лежала в нагрудном кармане. Он боялся ее помять.

Он спрятал розу под обложку «Илиады», подаренной Тетей-хелен. Когда кошмары повторялись, он садился и смотрел на него. Если бы все шло так, как должно было идти, он бы не встретил Королеву. Значит, оно того стоило.

Он ложился и повторял: «Стоило, стоило, стоило», пока слова не сливались в одно, теряя смысл, и дремота не смыкалась над ним, как темный пруд.

Потом кончились два месяца на сборном пункте, их посадили на «Мотыльки», и Ланс забыл обо всем.

Он даже не представлял, что такое возможно.

В «Мотыльке» можно было кувыркаться по всему небу. Можно было скользить вниз головой, повиснув на стропах, мотор, конечно, глох, но тут же заводился заново, стоило перевернуться обратно. Можно было войти в вертикальный штопор и сотни метров камнем падать вниз, а потом толкнуть дроссель вперед — и ты делаешь два поворота через крыло и опять летишь параллельно земле. «Золото, а не птички! — говаривал инструктор. — Как вы о землю ни колотитесь, оболтусы — еще ни одно крыло не отвалилось!»

Ланс научился надвигать очки, чтоб не слепнуть от слез, и заматывать лицо шарфом, чтоб не задыхаться от встречного ветра. Он научился делать мертвую петлю и летать вниз головой. Он научился выходить из штопора. Он научился делать вынужденную посадку с отказавшим двигателем. Он научился скользить на крыло и садиться при любом встречном ветре. Он научился прокладывать курс в тумане. Он подолгу кружил над полями едва ли в шестидесяти футах над землей, разглядывая пятнистых коров и гнедых, лоснящихся лошадей. Однажды он получил выговор за то, что сбился с курса, засмотревшись на стадо оленей.

Когда он получил «крылышки» и принес присягу, Дядя-бен подарил ему мотоцикл.

«Зачем?» — спросил Ланс.

«Чтобы у тебя было что-то свое», — ответил Дядя-бен. — «Знаю я эти казармы! Попробуй, сынок. Тебе понравится».

Он оказался прав.

Мотоцикл и дорога — это было самое лучшее, что есть на свете. После самолетов и Королевы.

Одноцилиндровый мотор в пятьдесят две лошадиные силы. Когда он заводился, казармы вздрагивали от рева. Летчики провожали его уважительным взглядом — тут все разбирались в двигателях, и механики тянули с завистью: «Вот же шумный, паршивец!»

Ланс назвал его «Боанергес» — «Дитя грома».

Этим вечером, как всегда, он проехал мимо часового, стрельнув глушителем, и вырвался на простор. Мошки бились в лицо, за мотоциклом вился дым. В ушах свистел ветер, медный от вечернего солнца.

Ланс сделал большую петлю и направился к ближайшей деревне, формальному поводу для его поездки.

На землю легла тень. Ланс вскинул голову.

За двести ярдов в небе маячил «брист» — истребитель «Бристоль», летящий в ту же сторону. Ланс снизил скорость до девяноста и махнул «бристу» рукой.

Пассажир «бриста», в шлеме и очках, высунулся из кабины, постучал летчика по плечу и показал вниз.

Сыграем?

Сыграем!

Ланс сбросил еще десять; потом приподнялся, поддал газу и прогрохотал мимо истребителя.

Наверняка думают, что это он случайно.

«Брист» маячил среди деревьев и телеграфных столбов. Боа шел в восьмидесяти ярдах впереди. Ланс опустил левую руку и дал пару порций масла. Он опережал, стойко опережал, на пять миль в час точно.

Впереди показалась деревня; Ланс затормозил у первого дома и отдал «бристу» римский салют — получи!

«Брист» поравнялся с Боанергесом и сделал круг почета.

Пассажир «бриста» с усмешкой отсалютовал двумя пальцами. Истребитель заложил вираж и ушел вверх.

Мясник, наблюдавший за гонками с крыльца, одобрительно крякнул:

— Эк ты его! Что, ветчина и яйца, как всегда?

— Да, — сказал Ланс.

В казарме клубился табачный дым. Играл граммофон. Дребезжала губная гармоника — Дасти, задрав ноги на спинку кровати, пытался подыгрывать.

— Фальшивишь, — сказал Ланс, входя.

— Лихач! — обрадовался Дасти. — Что так долго? Опять все кусты собрал?

— Мы уж думали, ты там шею где-нибудь свернул, — добавил Падди.

— Нет, — сказал Ланс, сгружая на тумбочку сумку с едой.

Огонь в печке уже как раз прогорел. Все собрались вокруг. Таг принес сковородку и принялся командовать.

Можно было есть в столовой. Но так получалось вкуснее.

— А из столицы какой-то хмырь прилетел, — сказал Падди, собирая коркой жир со сковородки. — На «бристе». Королевский советник, говорят. Видок — вот-вот вынет кол из задницы и начнет им дубасить всех подряд.

— Старика не подубасишь, — сказал Таг.

— А, — сказал Ланс. — Значит, это его я обогнал.

— «Брист»?

— Да.

— На Боанергосе?

— Да.

Таг заржал и одобрительно хлопнул его по спине.

Ланс отхлебнул чаю, раскусил кусок сахара и посмотрел на слом. Слом искрился, как алмаз на руке Королевы.

На следующий день Старик объявил, что они переводятся из резервного состава в боевой и до Самайна должны освоить воздушный бой.

— Дело! — обрадовался Дасти. — Сколько можно сидеть в носу ковырять!

Их пересадили на «соколы». У «соколов» на крыльях были установлены пулеметы. Они начали тренироваться, стреляя в воздухе по парусиновому мешку, укрепленному на хвосте другого самолета. Механики ругались и едва успевали ставить на крылья брезентовые заплатки.

База наполнилась слухами.

Говорили про серебряные пули, про листья рябины, про клевер на удачу, сушеные кроличьи лапки, «материны слезы». Ланс отмалчивался. У него была засохшая роза и портрет Королевы, вырезанный из газеты. Ему было достаточно.

Старик, обнаруживший в ангаре намалеванные кем-то руны, устроил перед строем разнос.

Боеприпасы пришли самые обычные, зато с клеймом «благословлено епископом Кентерберийским» на ящиках.

— Серебришко-то зажилили! — заключил Падди.

— Да наплевать, — сказал Дасти. — Нам и свинчатки хватит, — и сунул пятак под пятку. На всякий случай.

Маленький деревянный штаб ютился на краю поля.

Дюжина летчиков маялась на ящиках снаружи, хмуро поглядывая на небо. Дасти мусолил в пальцах незажженную сигарету.

— Скорей бы уже, — сказал он.

— Успеешь еще, — хмыкнул Таг.

— Может, обойдется, — сказал Падди. — Дикая Охота два раза по одному пути не скачет. Может, их в этом году куда-нибудь не сюда занесет.

— Как мы вообще поймем, что это они?

Ланс вспомнил черный вихрь, проламывающий семь стен.

— Не пропустишь, — сказал он.

Тогда у него был только нож. Сейчас у него самолет. Есть разница.

Дверь штаба распахнулась. На пороге появился Старик с радиограммой в руке.

— Нечисть над Кармартеном. По коням!

Они отдали честь и кинулись к ангару.

Ангар был огромный, как храм, и такой же гулкий.

Снаружи бился ветер, громыхая железом на воротах и со свистом прорываясь в щели.

На бетонном полу вокруг дюжины «соколов» суетились механики.

Ланс подбежал к своему. Рыжеватый техник помог ему забраться внутрь и пристегнуться. Сидеть приходилось на парашюте, добавлявшем дюймов шесть роста. Лансу приходилось пригибаться, чтоб поместиться в кабину.

Техник спрыгнул с крыла и показал Лансу большой палец.

Механики распахнули ворота. Просторное помещение наполнил серый свет.

— Ну, — сказал техник. — Ни пуха!

Он с силой крутанул пропеллер.

— От винта! — крикнул Ланс.

Механик отскочил в сторону.

Навстречу побежало летное поле, покрытое сухой травой. Небо над ней было такого же цвета. Среди плотных облаков виднелось бледно-желтое пятно.

Ланс оторвался от земли и поднялся ему навстречу.

Следом взлетали остальные.

Сквозь треск помех пробился голос радиста:

— Сокол-пять! Слышите меня?

— Так точно.

— Вектор 35, 53 мили, угол восемь.

— Вас понял, — ответил Ланс. — Исполняю.

Он прибавил скорость, не переставая шарить глазами вокруг — по небу и по приборам.

Давление масла — скорость — высота — обороты — облако…

Он скользнул взглядом по солнцу и увидел темную точку.

Она приближалась.

Кожистые костлявые крылья, узкое змеиное тело, короткие лапы, болтающиеся под брюхом. Бугры, шипы, наросты, серая тусклая чешуя в желтоватых потеках.

Дракон!

Огромная оскаленная пасть оказалась совсем рядом, Ланс увидел кривые клыки, раздвоенный язык, навстречу рванулся поток пламени — Ланс рванул ручку управления на себя-влево и вдавил левой в пол педаль руля. «Сокол» метнулся в сторону, как лист на ветру.

В глазах на миг потемнело.

Когда кровь отхлынула от глаз, Ланс глянул вверх и увидел, как тварь круто разворачивается, пытаясь пристроиться к нему в хвост.

Ланс оскалился.

Кто кого?

Посмотрим.

Посмотрим!

Он развернулся еще круче. Дракон следовал за ним. Они завертелись, как боксеры на ринге.

Ланс резко убрал газ. «Сокол» встал в воздухе свечой. Дракон перевернулся через крыло, ушел в пике, закрутил петлю и опять оказался сверху и сзади. Ланс тоже кувыркнулся и ушел в сторону. Тварь крутанулась, дыхнув пламенем. Мимо!

Ланс едва касался штурвала. Он стал птицей, хищной стальной птицей, большой и сильной.

Я смогу.

Я смогу!

Они теряли высоту. Стали видны изгороди, низкие деревья и тени деревьев на траве.

Дракон дыхнул с тысячи ярдов. Перед носом машины прошел язык пламени.

Дракон шел рядом. Ланс успел разглядеть морщинистый шершавый бок и трещину в чешуе.

Он ушел в пике. В глазах опять померкло.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Зрение вернулось. Ланс завертел головой и увидел дракона на расстоянии полумили. Он летел прямо на него. Тонкая полоска, которая стремительно приближалась. Червяк с крыльями в дюйм. Полтора. Два. Шесть. Фут.

Ланс резко набрал высоту, развернулся и бросился прямо на чудовище, лоб в лоб.

Получи!

Перекрестье прицела, маленькая желтая точка на козырьке кабины, приближалась к драконьей морде, шипастому гребню над плоским удавьим рылом. Точка дергалась и плясала в разные стороны, Ланс поправлял ее, целясь всем собой — влево. Вправо. Вверх. Вправо. Вдруг она остановилась на переносице, между двумя сходящимися пластинами.

Он нажал на гашетку, медленно и плавно.

Пушки стрельнули.

Ланс вдруг прямо перед собой увидел выпученный желтый глаз и кожистые распростертые крылья.

Концы крыльев встретились, раздался треск и левое крыло «сокола» с хрустом оторвалось от корпуса.

Ланс рванул ремни, сорвал шлем, откинул колпак кабины, прыгнул вниз и дернул парашютное кольцо.

Раскрылся купол.

Наступила полная тишина.

Он висел на высоте примерно в тысячу футов. Справа, медленно, медленно, на глазах рассыпаясь пеплом, оседала к земле на распростертых крыльях драконья туша. Она истаяла, не достигнув земли — плоского поля, расчерченного изгородями.

Ветер швырнул Лансу в лицо хлопья пепла. Ланс поднял руку, отмахиваясь.

И все?

Это все?

Он спланировал вниз и приземлился, вспоров ботинками дерн. Парашют белым облаком опустился сверху.

Ланс выпутался из ремней и выбрался из-под груды шелка.

Он посмотрел в серое небо. В небе было пусто.

Раздался низкий утробный звук. Ланс вздрогнул, пригибаясь — и увидел корову на дальнем конце поля.

Ланс выпрямился. Невдалеке что-то дымило. Он подошел поближе и увидел обломок крыла. Сквозь пропоротую ткань торчали изломанные рейки. Ланс понял, что видит следы когтей.

Ланс откинул со лба волосы и засмеялся. Ему не показалось, не приснилось, не померещилось — он убил дракона.

— Видишь? — сказал он серому небу. — Я могу!

— Я могу! — сказал он корове с пегим боком.

— Я могу! — сказал Ланс полю.

Когда его нашел хозяин поля, Ланс сидел на пожухлой траве и смеялся.

Хозяин поля был невысокий, с круглым добродушным лицом. Его звали Блейз. Корова тоже была его. Он отвел Ланса в дом, усадил за стол и принялся угощать горячим молоком. Ланс попытался взять кружку, но не смог — рука как-то странно дрожала. Ему стало стыдно.

— Ничего-ничего, — участливо сказал Блейз. — Двумя руками. Сейчас все пройдет.

Молоко было с какими-то травами. И правда, комната зафиксировалась, руки перестали дрожать и Ланс уже спокойно наблюдал, как Блейз настраивает потертую полевую радиостанцию. Ланс прислушался к морзянке. «Блейз для Ветра. Прорыв закрыт. Сокол у меня».

— Сокол-пять, — сонным голосом сказал Ланс. — Мои позывные — «Сокол-пять».

Блейз близоруко моргнул.

— А, — кивнул он. — Ну да.

— Мне надо на базу, — сказал Ланс. Веки у него смыкались.

— Ты отдохни пока, — заботливо сказал Блейз. — А завтра тебя заберут. Или я сам тебя отвезу.

Ланс хотел было встать, но топчан был таким уютным. Только минутку, подумал он, закрывая глаза.

Он почувствовал, как кто-то стаскивает с него сапоги и накрывает одеялом, и хотел возразить, но сон придавил его мягкой лапой.

— Встал муж обиженной мадам… пам пааа-рам… Падди, ты не прав… ему дал Падди по зубам… костяшки пальцев ободрав… — Блейз мыл в тазике тарелки, оставшиеся после завтрака, и мурлыкал песенку себе под нос.

Ланс представил, каково было этому смешному человечку сидеть в своей хижине и видеть, как в небе кружит чудовище и падают горящие обломки. А ведь у него даже оружия не было.

— У вас тут каждый год такое? — спросил Ланс.

— Какое? — рассеянно спросил Блейз и почесал нос тыльной стороной ладони.

— Драконы. Дикая Охота.

— Вроде того, — Блейз начал расставлять посуду на разложенном полотенце.

— И не страшно?

— Да я как-то привык уже. — Блейз снял еще одно полотенце с плеча и сунул Лансу. — Вытри, пожалуйста, — и вышел, прижимая к животу таз с грязной водой.

Ланс вытирал последнюю кружку с щербатым краем, когда услышал отдаленный шум мотора. «Бристоль».

Он выбежал на крыльцо.

На поле заходил двухместный «брист» со столичным номером. Самолет подпрыгнул на кочке и остановился. Ланс побежал к нему. Пилот вылез из самолета, на ходу сдвигая на лоб очки. Это был Таг.

Живой, подумал Ланс. Он не удивился — Таг был хорошим пилотом, одним из лучших в группе.

Они пожали руки. Таг хлопнул его по плечу:

— Старик, ну ты даешь! Тварюку сбил! А то эта дрянь как начала огнем харкать — наши птички как заполыхают! Фррр — одни парашюты в воздухе. Дастина накрыло чем-то, он давай по своим палить. Пропеллер мне пулей пробил, зараза. У меня управление как киселем забило — на одном честном слове обратно дотянул. А ты прямо на дракона ломанулся — ну, думаю, пропал парень! А ты вон чего… живучий оказался!

— Да, — сказал Ланс.

— Падди брякнулся, ему нос подчистую снесло. Весь. А ты вообще без царапинки… — у Тага вдруг вытянулось лицо, и он отдал честь. Ланс удивленно обернулся и увидел Блейза. Блейз замахал на Тага руками:

— Вольно, вольно! Как там Мэгги?

Таг ухмыльнулся:

— Сеструха-то? Все вас вспоминает, как вы ее надоумили тогда! Младшенького вот Билли назвали.

Блейз заулыбался:

— Вильямом? Это хорошо… Привет там всем передавай.

Таг опять взял под козырек:

— Есть!

— Вы знакомы? — спросил Ланс, залезая на пассажирское место в «бристе».

Таг покосился на него:

— Это ж Блейз! Его все знают.

Блейз тем временем зашарил по карманам, выудил какой-то сверток и крикнул снизу:

— Эй, пилот!

Таг поймал пакет, заглянул внутрь, потянул носом и расплылся в улыбке:

— Ух ты, табачок! Святой человек, — сообщил он Лансу и высунулся из кабины. — Спасибо! Винт крутанете? Только вперед не наклоняйтесь, голову снесет!

— Хорошо!

Блейз толкнул пропеллер — спокойно и уверенно, будто всегда этим занимался. Мотор завелся с первого оборота.

— От винта! — крикнул Таг.

Самолет поднялся в воздух. Ланс глянул вниз и увидел, как человечек смотрит на них, задрав голову и придерживая кепку на затылке, чтоб не упала. Он помахал ему, сам не зная, зачем.

Человечек помахал в ответ.

Они приземлились на пустом поле. Над аэродромом стояла тишина, огромная и просторная.

Странно, что их никто не встречал.

Ланс спрыгнул с крыла, стянул шлем и прищурился на белое солнце.

— Пошли доложимся, — сказал Таг.

Они зашагали к деревянному штабу. Таг толкнул дверь. Из-за двери донеслось:

— Главным оружием в борьбе с Дикой Охотой являются люди. Не самолеты, не пулеметы — люди.

Долговязый тип в гражданском говорил, отбивая ритм по столу. Он вскинул голову на входящих и встретился взглядом с Лансом.

Ланс понял, что рука его ищет ножны на поясе — и не находит.

Это был колдун.

Я же убил его.

Я убил его!

Колдун ухмыльнулся и выпрямился.

Таг отсалютовал:

— Лейтенант Редмонт, лейтенант Озерный! Прибыли по вашему распоряжению, сэр!

Ланс стоял, как парализованный.

— Вольно, — сказал колдун. Он обвел взглядом присутствующих. Ланс понял, что штаб забит до отказа — люди сидели на скамьях, толпились вдоль стен, сидели на подоконниках; офицеры, пилоты, механики, даже повар — тут были все. Все слушали колдуна как завороженные. Как в кошмаре.

— Вот что я хочу, чтобы все знали, — сказал колдун. — Каждый, вне зависимости от прошлого и происхождения, заслуживает достойного шанса. И каждый, кто достойно воспользовался этим шансом, заслуживает рыцарства. Вот человек, который вчера спас Камелот, — он показал на Ланса. — Человек, который убил дракона. Человек, который однажды решил, что хочет сражаться со злом и защищать ближних — и сделал это.

Его Величество Артур Пендрагон возложил на меня эту обязанность — и вот что я намерен ему сообщить: здесь, на этом аэродроме, я увидел настоящего рыцаря, — колдун сделал паузу. — Но не только его. Я искал тех, кто может стать щитом и мечом Камелота — и нашел их здесь. Их и тех, благодаря кому это стало возможно. Благодарю вас, джентльмены.

Каждое слово похвалы от колдуна было как пощечина.

Он не должен был тут стоять; не должен был хвалить его перед всеми; не должен, не должен, не должен.

Колдун повернулся к Лансу:

— Лейтенант, за мной.

Они зашли в каморку радиста. Хлопнула дверь.

Колдун уселся на стол, вынул из кармана яблоко и складной ножик. Вниз спиралью поползла зеленая кожура.

— О чем ты думал во время боя? — спросил колдун.

Ланс вспомнил заклятие. Тошнотворное чувство, когда слова застревают в горле, превращаясь в хрип и бульканье. Тошнотворное чувство, когда ты перед самим собой понимаешь, что хотел сказать ложь. Что все, что ты считал правдой — ложь.

Правда. Правду говорить легко и приятно.

— Что я могу убить чудовище, — Ланс боднул лбом воздух и оскалился.

Ножик щелкнул, закрываясь.

— Хорошая тактика. Плохая стратегия. Слушай меня внимательно, потому что повторять не буду, — паузы между словами колдун отбивал ножиком по столешнице. Звук гулко отдавался в комнате. — Нахальный юнец-смертник может в одиночку распереться против Дикой Охоты. Один раз. А Самайн бывает каждый год. Так что лучше бы тебе найти что-нибудь, ради чего стоит жить. Иначе много не навоюешь. И счет героически убиенных чудовищ окажется гораздо меньше, чем мог бы, — колдун ухмыльнулся.

Ланс стоял, сжимая и разжимая кулаки.

Колдун раскрыл ножик, отхватил кусок яблока и начал жевать. Кадык двигался вверх-вниз.

Если сейчас схватить…

Но король… королева… рыцарство… присяга… самолеты, драконы, Дикая Охота…

Все смешалось.

Опять проклятый колдун поставил его мир с ног на голову.

Колдун сделал небрежное движение рукой:

— Свободен, лейтенант.

Ланс повернулся на деревянных ногах и взялся за ручку двери.

— И умойся, — донеслось в спину. — Не тащить же тебя к королю таким чучелом.