Битва деревьев

[2х01] люди и клятвы

— Сэр Мерлин?

— Просто Мерлин, — не отрывая глаз от карты, сказал Мирддин.

— Сэр Мерлин, — настойчиво повторил Ларсон. — Вам посылка.

— Пусть заносят, — сказал Мирддин.

Ларсон благосклонно кивнул Мирддину снизу вверх (как это у него получалось — загадка) и распахнул двери. Внутрь потянулась процессия — курьеры принялись заносить коробки. На коробках значилось «Камелот», «Ллогрия», «Дифед» и «Камилард». Последние двое, как муравьи гусеницу, внесли гигантский рулон и заозирались в поисках места, куда его прислонить.

Мирддин махнул рукой:

— Положите так.

Он предпочитал карты больших масштабов, но свободные стены уже закончились. Мирддин не мог не радоваться, что этап глиняных табличек человечество уже оставило глубоко позади.

— Что-нибудь еще, сэр? — с нажимом произнес Ларсон.

Мирддин хотел ответить, но тут зазвенел комм, замаскированный под «капитанские» часы с тремя циферблатами. Мирддин нажал кнопку — появилась карта дворца и отмеченная зеленым точка — Артур. Мирддин выглянул в окно — точно, в ворота въезжал черный «Астон Мартин».

— Нет, спасибо, Ларсон, — торопливо ответил он и поспешил вниз.

Комм пискнул еще раз и показал красную точку.

Мирддин беззвучно выругался и ускорил шаг.

Он пробежал два поворота, съехал вниз по перилам, извинился перед напуганной горничной, выбежал во двор и затормозил практически одновременно с машиной.

Дверца распахнулась, и он оказался нос к носу с Артуром.

— А, Мерлин! Привет! Ты чего как черт из табакерки? — Артур блеснул зубами и тут же посерьезнел. — Что-то стряслось?

Комм еще раз тренькнул. Мирддин постарался сместиться так, чтобы заслонить Артуру обзор большей части двора.

— Я закончил сбор данных по разрывам за последние сто лет — несчастные случаи с предполагаемым вмешательством мистического фактора. На этом основании можно сделать прогноз с точностью до семидесяти двух процентов, что…

Взгляд у Артура расфокусировался:

— А… да… конечно, обязательно, давай как-нибудь потом…

— Когда «потом»? — раздраженно спросил Мирддин.

Артур, не отвечая, расплылся в широкой улыбке и молча отодвинул Мирддина в сторону. Мирддин оглянулся и обнаружил спешащую через двор Джиневру, всю в белом.

Мирддин прислонился к проему арки и обреченно прикрыл глаза.

С идеей поговорить с Артуром по делу можно было распрощаться. Они с Джиневрой уже танцевали танго, шаркая ногами по мраморной плитке и хихикая.

Мирддин ничего не имел против Джиневры как таковой, но его изначальный план был ориентирован на Артура-который-эффективно-принимает-решения, а не Артура-полностью-потерявшего-голову.

Люди с энтузиазмом переводили потенциальную энергию в кинетическую. Солнце било из-под облаков, подсвечивая алым драконью голову на флаге. Мирддин заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок и прищурился.

А зачем, собственно, мне тут торчать, подумал он. Королевский архив у меня уже плюс-минус оцифрован, так что можно заканчивать в нем рыться. Статистику по пропавшим без вести, белым местам на картах и необъясненным феноменам я и дома обработаю, и на нормальной мощности. И можно будет сравнить с данными Круга.

И озеро. И Нимуэ.

Померкшие было перспективы моментально заиграли новыми красками.

Надо будет только оставить Артуру координаты для связи. Блейз всегда сможет передать на Авалон весточку, если что. Вернуться месяцев через… несколько.

— Та-тада тадада — тааа дааа! — не очень мелодично, но очень громко пропел Артур, технично загибая Джиневру чуть не до земли.

Лет через несколько, поправился Мирддин. Должно же его попустить когда-нибудь?

Главное, конечно, не забыть время отслеживать, а то придется в итоге иметь дело с артуровыми внуками… Гипотетические внуки, чтоб им всем в перспективе жить долго и счастливо, Мирддина совершенно не устраивали. Ему нужен был Артур с его Экскалибуром, и, что еще важнее — с его умением судить о людских делах.

Своим суждениям в этой области Мирддин не очень доверял.

Были прецеденты.

Люди, наконец, наплясались и, запыхавшись, приземлились на широкие ступени дворцовой лестницы. Мирддин мимоходом оценил композицию — светлая рубашка Артура, светлое платье Джиневры, белый мрамор колонн, классический портик, четкие черные тени, протянувшиеся наискось и сливающиеся в одну, двухголовую и двурукую. Это было красиво. Мирддин любил графику.

Он шагнул вперед.

— Ваше Величество. Ваше Высочество.

— Каждый раз, когда он чем-нибудь недоволен, он начинает мне выкать, — сообщил Артур Джиневре. — Мерлин, ты дождешься. Я тебе присвою какой-нибудь титул, и обяжу всех по нему к тебе обращаться.

— Великий визирь? — предложила Джиневра.

— Великий визирь, — согласился Артур. — А также Адепт Всея Белыя, Черныя и Пупырчатыя Магии. Повелитель зануд, Властелин архивных выписок. И вот тогда, сэр колдун, — мечтательно протянул он, — ты все поймешь. Но будет уже поздно!

Мирддин представил себе эту картину и содрогнулся.

— Хорошо, — он поднял руки. — Извини. — Он присел на ступеньку рядом.

Джиневра опасливо блеснула глазами и покрепче прижалась к Артуру. В свое время Мирддин несколько смазал отмечание королевской помолвки и, кажется, Джиневра этого не забыла.

— Так вот, — сказал Мирддин вслух. — Кстати о выписках… — начал он.

Артур закатил глаза:

— Мерлин, давай потом как-нибудь, а?

— … мне надо как следует проанализировать данные, и, думаю, лучше всего это будет сделать на Авалоне. Так что я уезжаю, а, когда ты освободишься, свяжешься со мной через Блейза, и обсудим, как лучше действовать дальше.

Повисла пауза. Мирддин подождал ответа, не дождался и поднялся на ноги:

— Значит, договорились.

Артур торопливо поднялся следом.

— Погоди-погоди… А что, на свадьбе ты не будешь? А я тебя хотел свидетелем позвать…

— Зачем? — удивился Мирддин.

Артур потер шею.

— Ну… обычай такой.

— В церкви? Думаю, не стоит, — сказал Мирддин.

Как работает человеческая система Предстояния, Мирддин так и не разобрался, и ему точно не хотелось кого-нибудь случайно оскорбить своим присутствием. Некоторые священники на дану как-то остро реагировали.

— А, — протянул Артур. — Ты же это… ясно. Ну, удачи тогда.

Они обменялись рукопожатием.

Мирддин ухмыльнулся, козырнул и откланялся.

Насвистывая, он почти дошел до своего флигеля, как сзади послышался топоток.

— Сэр Мерлин! Сэр Мерлин!

Мирддин обернулся и увидел девушку, светловолосую, запыхавшуюся и взъерошенную, как воробей.

— Просто Мерлин, — сказал Мирддин.

— Просто Мерлин, — истово кивнула девушка. Элейна, вспомнил он. Секретарь королевы. — Госпожа просила передать.

Она протянула ему записку — это был торопливо вырванный из блокнота листок, на котором размашистым косым почерком значилось: «15—00, у меня в кабинете, важно! Дж». Хвост у заглавной буквы закручивался в затейливый вензель, слово «важно» было подчеркнуто два раза. Мирддин поднял бровь.

— Хорошо, — сказал он. — Передай, что я буду.

Элейна просияла, сделала реверанс и помчалась в обратном направлении.

Мирддин хмыкнул, невольно проникаясь к ней сочувствием. Кажется, он был не единственный, кто из-за Джиневры бегал по коридорам, как укушенный.

Кабинет Джиневры располагался в башенке, был круглый и представлял собой что-то среднее между гостиной и будуаром. Все было белое и золотое. По всем горизонтальным поверхностям были тщательно раскиданы изящные и нефункциональные предметы. Корешки книг на полках совпадали с цветом штор. Создавалось впечатление, что кто-то пытался создать непринужденную обстановку, но перестарался.

Посреди комнаты, ровно в точке золотого сечения, находилась Джиневра. Надо было отдать ей должное, она очень точно располагала себя в пространстве.

Перед Джиневрой на пюпитре возвышалась книга, открытая на красочной миниатюре.

Мирддин узнал «Трактат о холмах сокрытых, или Нравы и обычаи детей дану, тако же волшебным народом именуемых» — авторство святого Руэлла, иллюминация аббатства Келлс.

Рядом по столу был рассыпан ворох свежесрезанной зелени — Джиневра пыталась восстановить букет по рисунку и была полностью поглощена этим занятием. Мирддин откашлялся.

— Ага, — Джиневра вынула из зубов лилию, воткнула ее в середину букета и попыталась загнуть лепесток под нужным углом. — Ну как? — спросила она.

— На тринадцать градусов выше, — сказал Мирддин.

— Сойдет, — Джиневра переставила вазу в сторону, решительным жестом смахнула оставшиеся цветы на пол, сгребла книжку с пюпитра и протянула ее вперед двумя руками, как щит. Блеснули металлические застежки.

— Вот здесь, — сказала Джиневра, — сказано, что корчей от святой воды и ожогов от серебра у дану не бывает. Это так?

Мирддин моргнул. Постановка вопроса озадачивала.

— Так, — сказал он. — А что?

— Артур предположил, что у тебя на входе в собор случится отек Квинке или что похуже. Он прав?

Мирддин по-прежнему не понимал, что происходит.

— Нет, разумеется.

— Тогда почему ты не хочешь быть на свадьбе?

— А зачем мне на ней быть?

Джиневра с грохотом сгрузила фолиант на стол и прикрыла ладонями лицо. Вдохнула, выдохнула, села на софу и решительно ткнула в сторону соседнего кресла.

— Сядь, пожалуйста.

Мирддин повел бровью, но сел.

Джиневра набрала в грудь воздуха.

— Мерлин. Ты в курсе, что королевская свадьба — это большое, значимое событие?

— Плюс-минус, — ответил он. — Пеллинор ввел меня в курс дела. Если честно, монархическая система правления кажется мне изрядно неэффективной. Судя по человеческой истории, корреляция между происхождением и наличием организаторских способностей не превышает статистической погрешности. Если хочешь знать, я бы рекомендовал сменить форму правления.

Джиневра фыркнула и торжествующе наставила на него палец:

— Вот! Мерлин, только ты такое можешь выдать. И тут мы переходим к тому, ради чего разговор, — она посерьезнела. — Вокруг Артура очень мало тех, кому глубоко наплевать на его титул. Тех, кому важен не король Артур, а человек Артур.

— А ты? — внезапно для себя спросил Мирддин.

— Я? — Взгляд у Джиневры затуманился. Она расплылась в улыбке, слегка зарделась, потом нахмурилась, тяжело вздохнула и потянулась за сигаретой. Сделала затяжку, выдохнула дым в потолок и опять заулыбалась.

Мирддин наблюдал за всеми этими метаморфозами, терпеливо ожидая, когда Джиневра вспомнит про собеседника.

— Артур — король, это его сущность, — наконец, сказала Джиневра, наблюдая, как дым уплывает вверх, завиваясь кольцами. — Если бы он не был королем, он был бы другим человеком, а я люблю его таким, какой он есть. — Она перевела глаза на Мирддина. — Но речь сейчас не обо мне. Артуру нужен друг. И хотя временами мне очень, очень хочется запустить в тебя чем-нибудь тяжелым, любой другой на этом месте будет еще хуже. Так что я очень тебя прошу, — с нажимом произнесла она, — потратить немного своего драгоценного времени и снизойти до королевской свадьбы. Тебе это ничего не будет стоить, а Артуру это важно.

В подобные детали Пеллинор Мирддина не вводил.

— Я не знал, — сказал Мирддин.

Джиневра затушила окурок в пепельнице.

— Чего не знал? Что в свидетели обычно зовут лучшего друга?

Что Артур вообще считает его другом, для начала.

— На Авалоне нет такого обычая как брак, — вслух сказал Мирддин. — Что от меня требуется?

— Стоишь рядом с женихом и наблюдаешь за происходящим. Молча, — быстро ответила Джиневра. — Свидетельствуешь, в общем.

По скорости ответа Мирддин догадался, что обычный список обязанностей гораздо шире.

— А можно более подробно?

— Вот сценарий, — Джиневра с готовностью протянула ему папку толщиной в добрых два пальца.

Мирддин наугад заглянул внутрь. «11:00 — 11:16 — посадка в карету Ее Высочества. 11:17 — выезд кареты Ее Высочества. 11:34 — прибытие кареты Ее Высочества. 11:34 — 11:50 — выход из кареты Ее Высочества…»

Все-таки была в Джиневре какая-то самоотверженность. Мирддин подавил в себе желание выразить ей соболезнования и принялся листать дальше.

— Погоди, — вдруг сказал он. — Я правильно понимаю, что это ритуал, в котором вы обмениваетесь клятвами?

— Да, а что?

Мирддин подавил вздох.

— Клятва — любая клятва — это очень опасная вещь. Любая клятва искушает судьбу. Опрометчивая клятва, — он поискал аналогию, — это как радиация. Как яд. Она убивает своего носителя, и это так не только для дану. На нас это просто сказывается сразу же. Я, — он поморщился, — я видел, как это бывает. И очень не хотел бы видеть подобное еще раз. Ты… точно уверена в том, в чем хочешь клясться? Особенно именем Единого?

Джиневра промурлыкала:

— Аб-со-лют-но.

— Тогда зачем тебе клясться вообще?

Джиневра зажмурилась.

— Мерлин. Если ты сейчас же не закроешь дверь с той стороны — я надену эту вазу тебе на голову. Клянусь.

Мирддин коротко поклонился и вышел.

Окно флигеля выходило на крохотный дворик с колодцем. Когда-то здесь пробурили артезианскую скважину — очень важную вещь на случай осады. Потом времена стали более мирными, колодец превратили в мраморную чашу, широкую и низкую — но шахта по-прежнему уходила достаточно глубоко. Когда стало ясно, что в Камелоте придется проводить много времени, Мирддин договорился, что будет останавливаться здесь — чтобы Нимуэ могла приходить и уходить, как ей угодно.

Первое защитное кольцо вокруг он накладывал сам и обновлял регулярно. Технически, оно не делало фонтан невидимым — солнечный свет вполне проходил границу — просто никому не приходило в голову смотреть в его сторону, а любой случайно посмотревший тут же забывал о его существовании. Второй слой защиты накладывала сама Нимуэ — и он полностью закрывал территорию от людских эмоций. Стоило подойти ближе, и это сказывалось — будто пробирался против течения и вышел на берег. Исчезало сопротивление среды, вечный белый шум людских страстей на краю сознания.

Мирддин положил ладонь на поверхность воды и позвал. Вода под ладонью дрогнула, зов ушел в глубину. Мирддин положил на мрамор папку, взятую у Джиневры, набрал на комме программу и пристроил прибор сверху, а сам лег на широкий бортик и стал смотреть в небо. В небе кружили ласточки, периодически влетая под стрехи башни, и реяли флаги — государственный камелотовский и личный артуровский, отмечающий присутствие короля в резиденции.

Мирддин задремал и проснулся оттого, что на веки легла тень. Он открыл глаза и увидел ладонь — прозрачную, сквозь которую просвечивало солнце. Он поморгал, чтобы ее щекотнуть. Ладонь отдернулась.

Мирддин повернул голову и увидел Нимуэ. Из воды выступило лицо, будто выточенное из хрусталя, ключицы и тонкие руки, прозрачные, как стеклянные, сквозь которые виднелся потемневший от времени мрамор и ходящие в глубине колодца смутные тени. Дану склонила голову к плечу:

— По делу или так?

Мирддин ощутил острое желание сказать «так». Рвануть прямо сейчас на Авалон, и гори оно все синим пламенем.

Если бы время в Срединных землях не значило настолько много…

— По делу, — сказал он, садясь. — Выбирайся.

Нимуэ легко скользнула вперед и вверх, отливаясь в человеческую форму. Вот вскинулась волна — и вот она уже сидит на бортике, подвернув под себя колено, только подол платья мокнет в чаше и сливается с рябью. Ему никогда не удавалось заметить, как стекло превращается в шелк и кожу — если смотреть человеческими глазами, не успеваешь уследить. Если смотреть глазами ветра — не понимаешь таких деталей.

— Так что у тебя? — спросила дану.

— У людей есть ритуал, когда они обмениваются клятвами. Они зовут меня свидетельствовать их.

Нимуэ нахмурилась:

— Насколько это опасно?

Мирддин прикусил губу.

— Артур и Джиневра не считают это опасным. Им кажется, что это такой праздник.

Дану повела бровью.

— Текст клятвы у тебя есть?

Мирддин пошарил по земле и протянул ей комм:

— Формулировка стандартная.

Дану оперлась спиной о его плечо и принялась читать определения. Мирддин тихонько дунул — от прикосновения воздуха затрепетала паутинно-тонкая прядь на затылке. Нимуэ, не оборачиваясь, пробежала рукой по волосам. Белые пальцы прошли сквозь темные пряди, как гребень, на секунду замерли над вторым позвонком и скользнули вниз.

Мирддин сделал усилие и попытался сконцентрироваться на сценарии. Получалось как-то не очень.

Пахло колодезной водой и нагретым камнем. Тень от шпиля сдвинулась на десять градусов. Шелковый подол стек вниз и разлился лужей по мраморной плитке. Толстый сизый голубь, курлыча, попытался напиться. Дану, не глядя, сделала резкий жест, прогоняя птицу, и подняла глаза от текста.

— Мирддин, это шарлатанство. Единственное четкое условие — «пока смерть не разлучит нас», и это абсолютно нерабочее условие, потому что обнуляет результат всех предыдущих действий. Какой смысл в деятельности, если по итогам ты все равно оказываешься в Аннуине один?

— Люди считают, что важнее регулировать то, что происходит при жизни, — сказал Мирддин. — Социальный статус, имущественные отношения…

— В Аннуине это все не имеет значения!

— Зато в Срединных землях имеет, — терпеливо пояснил Мирддин.

— Тогда зачем они вмешивают сюда Единого? Вот уж кому все это без разницы!

Мирддин вздохнул. Он сам не слишком хорошо это понимал.

— Клятвы так не работают, — твердо сказала Нимуэ. — С помощью клятвы можно добиться только исполнения долга. А они пытаются регулировать клятвами истинные стремления. Как было в Городе Солнца с Лансом. Ты помнишь, чем это кончилось?

Мирддин дернул плечом.

— И в любом случае, — продолжила дану, — людские клятвы — это только декларация о намерениях, у них нет силы физического закона. А если ты ввяжешься их свидетельствовать, то окажешься единственным, кто будет связан.

Мирддин подтянул колено к груди и уперся в него подбородком. Вода из фонтанной чаши струилась вниз, журча и рассыпая яркие блики. От бликов оставалось пятно на радужке.

— Ну… не так уж надолго. В конце концов.

Нимуэ мгновенно выпрямилась и взяла его лицо в ладони, разворачивая к себе. Мирддин попытался успокаивающе улыбнуться.

— Ты уже, — прошептала дану.

— Я уже, — согласился Мирддин.

Он не заметил, как какой-то частью себя врос в Камелот. В Смертные земли. Но он понял, что произошло, только когда сами люди заговорили с ним об этом.

— Это было закономерно, — сказал он вслух. — В каком-то плане. Я ведь тоже из людей.

Нимуэ стремительно отпрянула, отворачиваясь — но не настолько стремительно, чтоб до него не доплеснуло чувством острой жалости. «Не привязывайся к смертным. Смертные меняются. Смертные уходят путями Единого. В любом случае ты теряешь их навсегда — и это разбивает тебе сердце».

— Ты такое слышишь постоянно? — медленно спросил он.

Нимуэ кивнула. По тонкому позвоночнику прошла дрожь — как по тростнику под ветром.

Мирддин обнял ее и развернул к себе.

— И что ты делаешь?

Дану пожала плечом.

— А что я сделаю… Единый всегда забирает все.

Он взял ее ладони в свои и развернул вверх, будто можно было прочесть решение задачи по линиям. У запястья билась синяя жилка. Мирддин прогладил ее пальцем.

— Но ведь и дает все. Разве нет?

Дану судорожно вздохнула.

— Я никогда… — начал Мирддин. Дану вскинулась, как волна, и прижала пальцы ему к губам. Замотала головой и торопливо зашептала:

— Не клянись. Не обещай. Не искушай судьбу.

«Если ты не изменишься — клятва не нужна. Если ты изменишься — клятва ничем не поможет».

Мирддин опустил веки. Это была правда. Но это было тяжело.

Совсем рядом, под щекой, под шелком, под кожей, билось сердце — быстро и сбивчиво, как птичье, исчисляя секунды. Ни одну из них невозможно было удержать.

Дану не то засмеялась, не то всхлипнула. Прохладная ладонь скользнула по его щеке и замерла.

«Все равно у нас нет никакого другого мира. Никакого другого тебя. Никакой другой меня».

Холодные губы прижались к его виску, раздался плеск воды — и она исчезла.

Артур крутился перед зеркалом.

— Ты же вроде уезжать собирался? — сказал он отражению Мирддина.

— Возникли новые данные, — сказал Мирддин, присаживаясь на край стола.

— Ааа, — буркнул Артур. Он пытался завязать галстук герцогским узлом так, чтоб он не превратился в ленту Мебиуса. Процесс выглядел мучительно.

— Слева направо сверху вниз, — не сдержался Мирддин.

— Не подсказывай! — шикнул Артур.

Кажется, королю полагался отдельный специалист, занимающийся такими вещами, но Артур пошел на принцип.

Наконец, Артуру удалось достичь поставленной цели и не задушиться.

— Воот! — торжествующе заявил он, одергивая воротник. — А то «камердинер, камердинер»! Им волю дай, так на помочи посадят, п-пестуны… Мерлин, так что там у тебя?

— У меня был разговор с Джиневрой. Она пообещала надеть мне вазу на голову.

Артур хохотнул:

— Она может, да. Это что ты ей такое сказал?

Мирддин хрустнул пальцами.

— То же, что я должен сказать тебе, — он обхватил колено и покачал ногой. — Бывает так, что человек создает образ себя… в своих глазах, в глазах других… и живет внутри него. Я посмотрел, клятва, которую вы собираетесь давать, дается до смерти. После смерти такой образ не сохраняется. Я… видел, как это бывает, и больше не хочу, — он подался вперед. — Если ты можешь что-нибудь сделать, чтобы так не было — сделай. Никто, ни при каких обстоятельствах, не должен оставаться Вовне один. Я не знаю, что правда между вами с Джиневрой, я не знаю, что подразумевает ваш обычай — но ты должен, я повторяю — должен! — убедиться, что иллюзий между вами нет. Что между вами честный и открытый договор. Что вы действительно имеете в виду то, в чем собираетесь клясться, потому что, если в Аннуине обнаружится, что это не так… вы окажетесь порознь. Это очень, очень жестокий опыт. Не допускай такого.

Артур сдернул с таким трудом повязанный галстук.

— Я как-то не подозревал, что ты все это так близко к сердцу принимаешь.

— Видел как-то… последствия. — Мирддин скривился. — Это как… как дыра, наполненная пеплом там, где должно быть что-то живое. Понимаешь, всякая клятва создает точку излишнего напряжения. Испытывает судьбу. Всякую клятву можно обойти. И в то же время, никакую клятву обойти нельзя, потому что расплата с каждым разом становится все больше. Это воронка. Как любая попытка ограничить свободу воли. Если ты неспособен просто снова и снова, в каждый момент времени, выбрать свое «да» и свое «нет» — в физическом ограничении все равно нет смысла. Это как, не знаю… сшивать ветхую ткань проволокой. Все равно тут же рвется в другом месте.

И все же Мирддин понимал, как может возникнуть желание поклясться. Поставить ограничение. Сохранить то, что кажется важным, от самого себя.

Артур помолчал.

— А женятся у вас как?

— На Авалоне такого обычая нет.

Артур зачем-то намотал галстук на кулак, расправил и опять намотал.

— Значит, правду говорят… извини, я не знал.

— Чего не знал? — не понял Мирддин.

— Что ты баст… сын невенчанных родителей.

Мирддин моргнул:

— Не знаю, никогда не приходило в голову спросить. А какая разница?

— Ну, у вас, может, и никакой… — проворчал Артур.

— Я знаю, что Эльфин с Керидвен друг другу Предстоящие, — задумчиво произнес Мирддин. — но это другое. Предстоящие необязательно любовники. Предстоящий — это посредник между тобой и Единым. В таком не клянутся. Ты либо видишь истину сквозь кого-то, либо нет.

— А с детьми как? — помолчав, спросил Артур.

— Что с детьми? — опять не понял Мирддин.

— Как узнают, кто чей?

— А как можно этого не знать?

Галстук к этому времени превратился уже в какую-то тряпку.

Артур вздохнул.

— Мой отец, Утер… был любовником моей матери, когда она была замужем первый раз. Так вышло, что я… Меня… зачали, когда ее первый муж был еще жив. После его смерти они поженились. Я родился, когда они были уже женаты, но по срокам вышло сомнительно. Когда я занимал трон, была большая смута по этому поводу. Много криков. Кое-кто вроде Вертигерна отделился под предлогом, что не признает над собой бастарда, — Артур потер шею. — Утер был хорошим отцом, ты не подумай. Но правды я до сих пор не знаю.

Мирддин покачал ногой.

— Можно ДНК-анализ сделать, — предложил он. Артур непонимающе нахмурился. — Тело каждого человека определяется специальным кодом, половина достается от отца и половина от матери, — пояснил он на непонимающий взгляд. Этот код в тебе везде, в самой маленькой части. Волосок, кончик ногтя… что угодно. У тебя осталось что-нибудь от Утера?

Артур лихорадочно бросился к столу и начал шарить по ящикам.

— Вот! — он выудил из какого-то тайника медальон. — Это материн.

Внутри медальона оказалась парная миниатюра — мужчина и женщина — и два локона, свернутых петлей, один русый и один совсем светлый, соломенный. Мирддин включил комм на сканирование. Артур вытащил ножик, схватил себя за чуб, откромсал клок и брякнул рядом.

Мирддин хотел было сказать, что это было необязательно, но не стал.

Комм тихонько звякнул, завершая сканирование.

Мирддин стряхнул его с запястья, вызвал визуализацию сравнения и положил на стол.

Артур лихорадочно грыз кулак.

Комм еще раз звякнул. Голограмма с итогом полностью раскрылась.

— Ну, вот видишь, — сказал Мирддин. — Ты и правда сын Утера.

Артур резко отвернулся к окну, оперся о подоконник и как-то хрипло задышал горлом.

— Хотя я не понимаю, почему это важно, — сказал Мирддин в согнутую спину. — Ты настоящий король, Артур. И не по тому, кто твои родители, а по тому, кто ты сам. И Утер тебя воспитывал как отец. Это бы не изменилось, если бы оказалось, что половина твоих генов происходит из другого источника. Биологический материал — это просто биологический материал.

Артур обернулся от окна, потер глаз тыльной стороной ладони, покрутил шеей, громко швыркнул носом и расплылся в улыбке.

— Мерлин, — сказал он. — Я тебе говорил, что ты идиот и ни черта в людях не понимаешь?

Почему-то это не прозвучало как ругательство.

Мирддин поднял бровь.

— Я над этим работаю.

Артур опять швыркнул носом и потер щеку.

— Короче, я хочу, чтобы у нас с Джин все было правильно. А не такой… бардак. Так что мы правда собираемся любить друг друга, хранить верность и жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас. А там посмотрим, — Артур ухмыльнулся.

— Из того, что я видел, — осторожно сказал Мирддин, — мне кажется, что Джиневра может быть хорошей королевой Камелоту, и ты ей действительно дорог. Это то, чему я могу свидетельствовать. Если такое свидетельство тебя устроит.

Артур соскочил с подоконника и сгреб Мирддина в охапку:

— Мерлин, чертяка! Стоило мне голову морочить!

Внутри у Мирддина что-то хрустнуло. Артур смутился, выпустил помятого советника и пояснил:

— В смысле, вполне устроит, сэр колдун. Вполне.

Кентерберийский собор высился посреди суеты, как крепость или лайнер. Каменные стены отсекали все, находящееся снаружи, создавая свое собственное пространство, под готическими сводами клубилась тишина. Это было похоже на чары, но чарами не было — просто искусством архитекторов.

Среди готических колонн расставили деревца в кадках, настелили ковры, устроили скамьи для гостей. Один только собор должен был вместить полторы тысячи гостей. Мирддин никогда даже не слышал, чтоб такое количество дану собиралось в одном месте. Ну, может, во время создания Авалона или падения Атлантиды. И то…

Похоже, людям просто очень, очень, очень нравилось наряжаться и ходить строем. И еще петь хором. И еще говорить речи.

Церемониал был установлен веками, а саму процедуру следовало отрепетировать до минуты.

— Потом мы выходим на балкон. Только на шлейф не наступи, пожалуйста, — выговаривала жениху Джиневра. — И помаду не размажь, я тебя умоляю!

— Потренироваться надо, — самым примерным голосом отвечал Артур.

Мирддин подозревал, что профессиональное выгорание его величеству не грозит именно благодаря исключительному умению совмещать полезное с приятным.

Назначенный день не отличался от остальных качественно — только количественно, будто кто-то выкрутил ручку интенсивности на максимум.

Камелот заполонили приезжие.

На площадях наперебой торговали снедью, сладостями, разноцветными колпаками в цветах королевского дома, флажками, фальшивыми коронами, картонными масками с лицами Артура и Джиневры и с круглыми дырками для глаз.

Люди, большие и маленькие, молодые и старые, толпились на улицах, свисали гроздьями с заборов, крыш и деревьев, и ждали, ждали, ждали, ждали. Жадное человеческое нетерпение сливалось в одно огромное море, идущее жаркими, тяжелыми волнами.

Артур в парадном мундире, Джиневра в белом платье с тридцатиметровым шлейфом, епископ Бедвин в парадном облачении, гости в смокингах и гостьи в немыслимых шляпах, гвардейцы, лошади, трубы, барабаны, волынки, гул толпы, шум и улюлюканье, слова, гимны, слова, гимны, слова, гимны, гимны, гимны, слова, слова, слова.

Наконец, закончилась служба, и закончился парад, и закончился тур по городу, и Артур и Джиневра торжественно поцеловались на балконе. Толпа выдохнула. Невидимая волна ударилась о каменную стену и откатилась.

Мирддин стоял в тени, прислонившись к стене. Внизу плескалось человеческое море, жаркие, жадные волны внимания. Бесконечно длинный, заполненный церемониалом день дробился и бесконечно повторял сам себя — стоило выхватить человека из толпы, поставить его в центр фокуса — и можно было видеть, как картина распадется на фрагменты и сложатся заново, повернувшись новым ракурсом. Приобретя другой смысл.

Чувство было жуткое и эйфорическое одновременно — люди, складывающиеся в человечество. Фасеточный, зеркальный калейдоскоп, Артур и Джиневра, дробящиеся на тысячи отражений в устремленных на них глазах и складывающиеся воедино; каждый человек, ощущающий себя на миг королем или королевой; Камелот, существующий не как дома, парки, дороги, а Камелот как идея. Как концепция. Как жажда чуда, вечная, неуничтожимая.

Балконная дверь захлопнулась, приглушая уличный шум.

Артур подхватил Джиневру на руки и закружил. Тридцатиметровый шлейф, прилежно волочившийся за Джиневрой целый день, закрутился вокруг него водоворотом. Вдруг раздался треск, полетели в стороны брильянтовые пуговицы,

Артур потерял равновесие и рухнул на пол. Джиневра в ворохе шелков и кружев приземлилась сверху.

— Изверг! Мое платье!

— Не ушиблась? — испугался Артур.

Джиневра одним точным движением наклонилась, чмокнула его в щеку, выпрямилась, намотала на локоть остатки шлейфа, рванула, отбросила в сторону и вскочила на ноги. Артур поднялся следом. Джиневра повисла у него на шее.

Джиневра была очень Джиневра, Артур был очень Артур, смеющиеся, раскрасневшиеся, сейчас не больше король и королева, чем любой другой за стенами дворца на улицах. Почему-то это казалось Мирддину важным.

Человек и человек; судьба и судьба; смертные, уязвимые, нелепые; несопоставимо малые по сравнению с человечеством; и все-таки Мирддин не мог отвлечься от зрелища — как рушатся дворцы, как гибнут народы, как забываются языки; как тварный мир развеивается как фата-моргана — и все равно остается одно запаянное в вечность мгновение, когда Артур подхватывает хохочущую Джиневру на руки и шелковый шлейф трещит под его ногами.

Мирддин потер лоб, отгоняя головокружение. Такое уже бывало раньше. Ни на чем не основанная уверенность, знание, приходящее из ниоткуда.

Мирддин сделал усилие, сосредотачиваясь. Стеклянная грань лопнула, мир вернулся — теплым воздухом, запахом духов и шампанского, эхом шагов по паркету, отдаленными гудками машин. Он выпадал совсем ненадолго — секундная стрелка на настенных часах еще не успела сместиться, оркестр за окном не успел перейти к следующему такту, и кружевная фата Джиневры, взметнувшаяся от движения, не успела опасть вниз.

Это было хорошо. Мирддин знал, что соскальзывание в другие слои на людской взгляд выглядит жутковато, и не хотел портить окружающим праздник.

Мирддин дождался, когда новобрачные разомкнут объятия и отдышатся, подошел, выудил из кармана бархатный футляр и протянул Джиневре. Та раскрыла коробочку — внутри на шелковой подкладке лежал хрустальный шар размером с маленькое яблоко.

— Что это? — спросил Артур.

— Активатор, — сказал Мирддин. — Я слышал, что человеческая память стирается. Если вы коснетесь его завтра — он закрепит вашу память о последних сутках. Если вы потом коснетесь его еще раз — то сможете прожить этот день заново во всех деталях, как наяву. В любое время. Тут нет никакой особой магии, — торопливо добавил он. — Он не записывает информацию, просто дает доступ к тому, что лежит в вашей собственной памяти. Это можно совсем без чар сделать — через звук, через запах… просто немного эффективней.

— Ха! Спасибо. — Артур подбросил шар на ладони, как мяч, и повернулся к Джиневре. — Ну, значит, надо постараться, чтоб было, что вспомнить. Чего желает королева?

— Королева, — заявила Джиневра, — желает танцевать!

Артур подхватил ее на руки и понес к гостям — туда, где ожидался пир, совсем камерный и неформальный, человек на двести.

Мирддин подошел к окну, прислонился к стене, двумя пальцами отодвинул штору и глянул в щель. Внизу, переливаясь яркими красками, флагами, шарами, безумными шляпками всех цветов и размеров, лежал Камелот.

Камелот, который считал, что пребудет вечно.