Благословенный. Книга 4

Глава 12

Я действительно выбрал время и переговорил с Александром Васильевичем о перспективах противостояния с Китаем. Наведя справки, я выяснил, что Нерчинский договор был подписан под «дулом пистолета» — крупная маньчжурская армия постоянно угрожала нашим немногочисленным войскам, а иезуиты, через которых велись переговоры, постоянно искажали смысл слов наших послов при переводе. В общем, договор был так себе. Не пора ли подредактировать восточную границу?

Александр Васильевич на сей счёт был вполне оптимистичен.

— Александр Павлович, дорогой мой, я походом до Китая нисколько не затрудняюсь. Дело это не только сбыточное, но и весьма не затруднительно в исполнении. Конечно, существенным препятствием тут является степь, имеющая, как говорят, до восьмисот верст ширины; но она вся заселена кочующими монголами, не слишком преданными китайско-маньчжурскому племени, везде там имеются речки и рощи, то есть повсюду найдётся и топливо, и вода. Для продовольствия десятки степных кораблей, верблюдов, могут заменить тысячи подъемных лошадей; а их целые сотни можно разом купить на границе. Главное же, что пред тридцатью тысячами русского войска не устоит и полмиллиона китайцев. Но не слишком ли у нас и без того много владений?

— Александр Васильевич, да кто же говорит о завоевании Китая и присоединении его к России? Но когда судьба или, лучше сказать, само провидение нас с завязанными глазами подвело почти к каменной стене, как не внять его гласу? Как не стать на Амуре и, вооружив берега его твердынями, как не предписывать законов гордому Китаю, дабы для подданных извлечь из того неисчислимые выгоды? Не стоит ли нам взять его под свою опеку и не защитить от вторжений других европейских народов? Как в устье Амура, где так много удобных пристаней, не сделать нового порта и не заменить им несчастные Охотскую и Авачинскую гавани? Это во сто раз было бы полезнее, чем все наши американские владения, Курильские и Алеутские острова. Наконец, зачем оставлять в запустении великое, плодородное пространство земли и не открыть его на севере Сибири прозябающим там племенам? Рассказывают, что в Иркутске, Нерчинске и за Байкалом нету жителя, который бы не говорил о Даурии, как о потерянном рае; эти бедные люди не могут понять, чем прогневали они так государя императора, что он им не хочет отпереть его.

Суворов выслушал меня с нескрываемым удовольствием.

— Вот тут вы, Александр Павлович, беспременно правы. У нас Европа поглощает все внимание правительства, и ему мало времени думать об азиатских выгодах, а они весьма существенны. Так что же, Александр Павлович, поручите мне отвоевать Амурские земли?

— Пока нет.

— Опять пошлёте Бонапарта? А меня, старого вашего слугу, куда же? Я ведь эти все канцелярские дела уже видеть не могу!

— Есть одно дело, весьма важное. И ехать так далеко не надо!

Несколько месяцев я вёл переговоры с Тадеушем Костюшко. Бедняга до сих пор находился в заключении в Мраморном дворце. Мы несколько раз уже встречались с ним, беседуя о будущем Польши и его личных перспективах. Надо сказать, что выглядел он теперь много лучше, чем когда я в первый раз его увидел, и одновременно к нему возвратился его чисто польский апломб.

— Итак, господин Костюшко, — приветствовал я его в очередную нашу встречу, — у вас было время рассмотреть мои аргументы и сделать какие-то выводы. Что вы ответите мне?

— Прежде всего, Ваше Величество, позвольте узнать, почему меня тут содержат?

— Вы военнопленный преступник, возглавивший заговор против моей армии. Ваши соучастники — варшавские заговорщики — подло убили несколько сотен моих офицеров и солдат, воспользовавшись временем, когда из-за участия в религиозной церемонии они были без оружия. А потом вы были достаточно глупы, чтобы позволить себя разбить. Поэтому вы здесь!

— Неужели в вашей стране сражаться за Родину ныне почитают за преступление?

— Конечно, если эта Родина — не Россия!

— Ну тогда вам осталось лишь наложить на меня кандалы в шестнадцать фунтов весом и отравить в Сибирь!

— Хорошая идея. Вы действительно этого хотите? Можно устроить; только вряд ли вы поможете Родине из Нерченских рудников! Я же полагаю, мы ещё можем договориться к общему удовлетворению…

— И что Ваше Величество имеет в виду?

— Восстановление польской государственности. Исконно польские земли возвратятся в Польшу.

— А Кресы Всходни?

— Нет. Это не Польша.

— Но это и не Россия?

— Даже если так, это неважно. Россия — империя. Польша — нет. У вас был шанс стать ею, но вы его упустили. Теперь вы можете рассчитывать восстановить страну, как национальное государство… и не более того.

— Поляки никогда не согласятся ни на что иное, кроме как граница 72 года!

— Чепуха. Зачем это полякам? Их нет ни в Подолии, ни на Волыни, ни под минском, ни в Вильно!

— Вы говорите странные вещи. У меня у самого поместье под Брестом!

— Ну, во-первых, вы не поляк, а белорус. Во-вторых, помещики (а все поляки в этих краях — это помещики), лишь капля в море русских людей, которых они веками безжалостно угнетали. А в-третьих — эти самые Кресы абсолютному большинству поляков ничего не дают, не нужны и даже опасны. Земли, которые вы оккупировали, приносили пользу лишь магнатам — тем самым, которые и погубили Польшу!

— То есть вы предлагаете воссоздать Речь Посполиту из тех кусков, которые отошли к Австрии и Пруссии. Но это невозможно: это будет слишком маленькое и слабое государство!

— Не совсем так. Скромные размеры вы сможете компенсировать добротной организацией государства, внутренним единством и союзом с сильной державой. Франция наверняка будет вам другом; а если вы не будете делать глупостей, то и Россия тоже. А вот насчёт пруссаков могу вас заверить определённо: это ваш смертельный враг. Именно они мечтали о разделе вашей страны ещё со времён Войны за австрийское наследство. Вот, почитайте — я протянул Тадеушу пачку пожелтевших от времени писем — это корреспонденция императрицы Екатерины с Фридрихом Великим, где он всячески уговаривает еёна раздел вашей страны. Как прочитаете, дам вам переписку с его преемником, Фридрихом-Вильгельмом, касательно второго и третьего разделов. Увлекательнейшее чтиво — многое расскажет вам о том, как делается нынче большая политика.

Костюшко неуверенно взял рыхлую стопку писем, задумчиво переложил их на секретер.

— Давайте представим себе такую картину: где-то в глубинах России собираются и готовятся к бою польские легионы. В нужное время, в благоприятной политической ситуации, они вводятся в дело против Пруссии…

— А как же австрийская часть?

— А это очень интересный вопрос, пан Тадеуш. Конечно, если воевать против Пруссии, то Австрию надобно иметь союзником или хотя бы нейтральным государством. Вообще, венский двор готов на многое, лишь бы ослабить пруссаков, но свои польские провинции император Франц за одно лишь исполнение этого желания не отдаст. И если вы не желаете воевать на два фронта — а дело это, сами понимаете, безнадёжное — то надобно будет предложить ему достойную компенсацию!

— И где же?

— Тут может быть масса вариантов. Скажем, венский двор давно уже ищет себе Баварию. Возможно, он её всё-таки добьётся, когда помирится с Директорией. Другие южногерманские княжества тоже могут представлять для них интерес и предмет для негоциации. Есть Саксония и Силезия — за эти земли Берлин и Вена спорят уже добрых сто лет. Ну и, наконец, у австрийцев есть известные интересы относительно итальянских королевств и княжеств…

— Силезия почитается нами как польская территория — категорически заявил Тадеуш. — Добрых сто лет курфюрсты Силезии были нашими королями.

— На самом деле это ничего не значит. Ведя революционную войну, не стоит апеллировать к замшелым феодальным понятиям. Но так или иначе, главное — это сила штыков. Когда ваши войска оккупируют Силезию, там будет произведён плебисцит. Если население признает себя поляками и выскажется за присоединение к Польше — так тому и быть, и никакие феодальные права не будут играть ни малейшей роли.

— А что же с восточной нашей границей?

— То же самое: всё решит плебисцит. Это будет справедливо.

Костюшко задумчиво провёл руками по волосам.

— Но сможем ли мы победить Прусское войско? Со времён Фридриха Великого оно почитается образцовым…

— Французы успешно противостояли пруссакам; получится и у вас. Вы вполне успешно провели восстание 94-го года; сумеете и теперь застать их врасплох — значит, одержите победу. А если вас обучит и поведёт в бой генерал-фельдмаршал Суворов…

Лицо Костюшки прояснилось.

— Мне всё это надобно обдумать, однако, предложение Вашего Величества звучит многообещающе и разумно!

— Обдумайте. Но помните — возможно, благоприятного часа придётся ждать годами, и даже десятилетиями.

В конце концов, пан Костюшко согласился. В бывшие польские области полетели его эмиссары созывать войска под знамёна будущей новой Польши. Однако поначалу поляки не проявляли особого энтузиазма.

Многие, причём самые буйные, к тому времени уже уехали во Францию. Кто-то пытался устроиться в той стране, где оказался волею судеб после последнего раздела Польши. И я решил немного Тадеушу «помочь».

С начала 1798 года мы начали ревизию дворянства западных губерний. Дело в том, что польские шляхтичи, коих было неимоверное количество, в большинстве своём не имели никаких доказательств благородного происхождения. Поэтому, вежливое предложение подтвердить свой статус ввело шляхту в ступор: решительно никто не мог этого сделать!

По всем западным губерниям пронёсся натуральный вой: всех, кто не был способен письменно доказать свое дворянство, лишали и его, и поместий. Лишаясь имущества и положения в обществе, шляхтичам не оставалось ничего иного, кроме как идти на службу; и полевой лагерь Костюшко, разбитый под Уманью, принимал их в огромных количествах.

Осталось всего ничего — уговорить Суворова. Он поначалу отнесся к идее без энтузиазма.

— Александр Павлович, да нужны ли нам эти поляки? Они ведь никогда не будут нам дружественны!

Тут я мог только согласиться.

— Вы правы, фельдмаршал. Но, увы — никакая страна, находящаяся на наших западных границах, не будет нам дружественна. И Польша здесь кажется предпочтительнее какого-либо германского государства. Немцы могут быть врагами пострашнее ляхов, так что уж лучше поляки, чем пруссаки!

— Резонно, Александр Павлович, резонно. Но зачем же возрождать им государство? Ведь такой вздорный народ….

— Поляки — древняя нация, их государственность возникла примерно в одно время с нашей. Вряд ли они нам подчиняться — брожение в этих землях будет идти всегда. И я, признаться, предпочитаю лучше иметь их открытыми врагами, а не мнимыми верноподданными, старательно готовящими кинжал для нашей спины. Вы, конечно же, представляете, какой чудовищный вред может причинить один-единственный предатель, оказавшийся в неудачное время в ненужном месте… А кроме того, мне очень не нравится, что немцы на примере поляков приобретают вкус к угнетению славян. Этак они и на нас перенесут свои мечтания, — не сразу, но со временем. Так что, пусть будет Польша. И очень важно, чтобы мы сами добровольно её возродили. Нашему народу тоже следует понять пределы нашего государства и на Западе, и на Востоке. Увлекаться военным делом тоже надобно в меру, дабы не опомниться, увидя себя воюющим со всем миром!

И вскоре Суворов убыл под Умань, дрессировать возрождающуюся польскую армию. Оттуда он слал мне пессимистичные письма, жалуясь на бестолковость своих новых учеников. «Тяжело в ученье — легко в походе» — цинически отвечал ему я.

Занимался рассвет, когда скромная тёмная карета, запряжённая четвёркой прекрасных кассельских лошадей, подъехала к заставе, отделявшей герцогство Ольденбургское от княжества Эвер.

На заставе, представлявшей собой симпатичный домик из резного кирпича с установленным рядом шлагбаумом, было многолюдно: перед полосатым бревном выстроилась целая кавалькада грузовых фургонов. Занавеска кареты дрогнула, и из окошка выглянул немолодой благообразный седовласый господин с черными внимательными глазами. Несколько мгновений он с беспокойством всматривался в очередь из грузовых повозок, но затем, убедившись, что движется она очень споро, вновь закрыл занавеску, отдавшись ожиданию.

— Надеюсь, въездные формальности не задержат нас сильно — сообщил он ещё двум господам, расположившимся в карете напротив него. Они были заметно моложе него, но чем-то неуловимым с ним схожи.

Вскоре действительно подошла очередь их экипажа. По примеру предыдущих экипажей, карета путешественников проехала вдоль здания заставы, и её окошко оказалось прямо напротив окна в здании пограничной стражи, где заседал таможенный чиновник в непривычном строгом костюме.

Въездные формальности оказались очень коротки. Посмотрев паспорта, задав несколько стандартных вопросов, скучающий чиновник разрешил въезд.

— Простите, господа, не укажете ли нам путь к дому девять на улице Шлоссграфт? — безукоризненно-вежливо обратился господин в карете к первому же к полицейскому.

Тот, смерив внимательным взглядом и господина, и его экипаж, объяснил.

Немного, как водится, поплутав по улицам средневекового города, еще пару раз справляясь о дороге с попадавшимися им прохожими, господа, наконец, оказались на искомой улице.

— Кажется, это здесь, Амшель! — произнёс старший путешественник и, покинув карету, уверенным движением постучал набалдашником трости в прочную дубовую дверь, помнившую, должно быть, еще Максимилиана Габсбурга.

Минута прошла в томительном ожидании.

— Может, мы опоздали? — предположил молодой человек по имени Амшель.

— Пустое! Это серьезные люди, а мы прибыли издалека для серьезного разговора! — отозвался пожилой джентльмен. — Кстати, дабы не тратить зря времени, отправляйтесь-ка пока на поиски гостиницы. Как снимите комнату, возвращайтесь сюда и ждите меня.

— Может быть, снять две комнаты? — предложил второй, совсем юный путешественник.

Седовласый господин вздохнул.

— Когда же, Натан, ты привыкнешь к мысли, что деньги не растут на деревьях?

Тем временем загремел засов, и дверь распахнулась. Гренадёрского роста лакей, открывший двери, молча принял визитную карточку пожилого господина и жестом пригласил его войти. Поднявшись за слугой на второй этаж, вскоре он оказался в строго обставленном кабинете перед весьма молодым господином, заседавшим за громадных размеров бюро.

— Герр Мейер? Очень рад! — приветливо обратился он к вошедшему.

— Взаимно! А Вы, полагаю, герр Строганофф?

После первых приветствий, дежурных вопросов о дороге и стандартных ответов юноша, широким жестом предложив посетителю кресло, перешёл к делу:

— Итак, если мне правильно доложили, вы — гоф-фактор ландграфа Гессен — Кассельского?

— Именно так, молодой господин! — с чопорным видом отвечал путешественник. — Также мой дом занимается торговлей тканями, а не так давно мы организовали распространение процентных займов…

— Торговля тканями? Интересно! — оживился молодой человек и немедленно сделал какие-то пометки в разложенных перед ним записях. — Расскажите-ка об этом подробнее!

гер Мейер на секунду смешался, раздумывая, стоит ли раскрывать перед этими гоями, да ещё и иноземцами, важные секреты своей профессии. Какие-то мгновения его интуиция искала решение: да или нет. Но вид молодого господина Строганофф, видимо, внушил ему доверие, и, отринув сомнения, Майер произнёс:

— Как вы, возможно, уже слышали, ваше сиятельство, мой покровитель, ландграф Вильгельм, 15 лет назад предоставил свою армию в распоряжение короля Георга, дабы тот мог раздавить вспыхнувший за океаном мятеж. Злосчастные обстоятельства помешали английскому королю достичь своей цели, однако, к чести английской нации, услуги армии ландграфа были оплачены своевременно и в полной сумме. Ландграф доверил мне перевод этих денег из Лондона во Франкфурт: однако я взял на себя смелость обратить внимание своего доверителя за то что простое перевозка монеты с Острова на Континент по сути своей является операцией убыточной, и к тому же довольно опасной. Между тем, если закупить на имеющиеся средства английские товары — скажем, хлопчатобумажные ткани — и затем продать их в Германии, операция не только окупит затраты на перевод денег, но и принесёт заметные барыши. Мой высокий покровитель был столь милостив что счёл возможным согласиться на эту операцию, и уверяю вас — нисколько не пожалел об этом!

Строганов задумчиво побарабанил пальцами по столу, зачем взял перо и сделал в своих записях ещё несколько пометок.

— Значит, вы использовали деньги своего доверителя для достижения собственной выгоды…. Что же, это понятно! Однако, скажите, что бы случилось если бы ваша операция вдруг оказалась убыточной? Ведь в пути с товаром могут случиться самые разные неприятности, не так ли?

Мейер слегка пожал плечами, выражая на лице умеренное несогласие со словами своего собеседника.

— Английские хлопчатобумажные ткани продаются в Лондоне на треть дешевле, чем во Франкфурте или Кёльне, при том, что качество их совершенно несопоставимо с поделиями немецких ремесленников. Конечно, в пути возможны разные непредвиденные несчастья, вроде нападения каперов, но если переводишь груз под английским флагом, шансы для такого события крайне невелики. Ну а если всё-таки груз был бы утрачен, я ответил бы своим имуществом жизнью перед ландграфом! И, разрешите вас заверить, что мой покровитель, разумеется, был полностью осведомлён обо всех подробностях этой негоциации!

— Вы ответственный человек — это впечатляет! — заметил Строганов, бросив быстрый взгляд на своего молчаливого пожилого спутника. — А процентные займы, о которых вы говорите, это….

— Видите ли, мой дом начал заниматься этим совсем недавно — извиняющимся тоном произнес Мейер, — и не обладает ещё особым опытом в банковской сфере. Как вы, конечно, осведомлены, голландские, флорентийские и венецианские банковские дома за последнее время столкнулись с множеством трудностей, вызванных войнами на территории этих стран. Поэтому я счёл время подходящим для того чтобы предложить свои услуги для выпуска долгосрочных процентных займов. Разумеется, мы предлагаем самые наилучшие условия, и были бы счастливы служить российской Короне…

— Нет-нет, — прервал его Строганов, — речь у нас не об этом. — Император Александр принял твёрдое решение совершенно отказаться от заграничных займов, как разорительных для его страны и народа. На самом деле я хотел поговорить с вами совершенно об ином. Как вы относитесь к торговле чаем?

Вопрос оказался для Мейера совершенно неожиданным.

— Чай? Право, не знаю даже, что вам сказать… разумеется, я рассматривал этот товар в качестве предмета для негоциации, но вынужден был от него отказаться из-за чрезвычайной конкуренции со стороны голландских и английских торговцев. Для торговли чаем нужны устойчивые связи в Гуанчжоу или Шанхае, и, желательно, собственные торговые шхуны.

— Всё это имеется у нас — безапелляционно заявил ему Строганов. — Не так давно императором создана крупная торговая компания, предназначением которой является негоциация как русскими, так и колониальными товарами по всему миру. Основные пакгаузы устроены здесь, в Эвере, а также на Мальте и на острове Сингапур. Мы будем завозить товары со всего света в Европу, а у нас уже есть к этому все средства!

— Простите, но тогда зачем же вам моя скромная персона? — удивился Мейер.

— Всё просто! Нам нужны энергичные и ответственные люди, кто мог бы заняться распространение этих товаров внутри европейских стран… причём независимо от текущий политической и военной ситуации, если вы понимаете, о чём я! — отвечал Строганов, со значением глядя в лицо посетителя.

— Полагаю что да, ваше сиятельство, — кивнул герр Мейер с понимающим видом. — Дела должны идти своим чередом, независимо от бурь, бушующих там, наверху.

— Да, вы совершенно правильно поняли меня. Нам необходима сеть складских мест по всей территории Европы и связи в деловой среде, которые позволят нам быстро и безо всяких затруднений реализовывать крупные партии товара.

Разговорившись, юноша вышел из -за стола и заходил по кабинету. Герр Мейер слегка улыбнулся; горячность молодого человека понравилась ему, хотя некоторые рассуждения его казались наивны.

— Наши планы грандиозны! — продолжал меж тем Строганов. — Мы уже теперь организуем почтовую сеть на совершенно новых принципах, открывающих услуги почты для широкого круга лиц. Нигде и никогда почтовые отправления не будут столь быстры и дёшевы, как у нас. Сейчас это происходит в России, но и Европа не останется неохваченной этой системой. Вторым этапом будет продажа товаров через каталоги по образцам. Представляете — любой европеец сможет по почте выписать решительно всё, вплоть до слона махараджи! Ну и, наконец, третье — розничная торговля. В крупнейших городах появятся огромные магазины, продающие решительно всё — от спичек — кстати, вы пользуетесь спичками? Попробуйте, очень удобно! — и до колясок и сборных домов.

— «Сборных домов»? Что это? — удивился герр Мейер.

— О, это отличная штука. Изделие такого рода позволяет возвести коттедж в течение нескольких дней. Но я сказал это для примера; основные товары будут вполне традиционны — ткани, галантерея, изделия для интерьеров…

— Я понял! — прервал объяснения Мейер. — Ваш замысел прекрасен; но всё это потребует изрядных средств, а поскольку все торговые связи в Европе уже налажены, для того чтобы привлечь к себе покупателей, вам придётся делать на свои товары изрядные скидки! Боюсь, что не смогу вам помочь в этом предприятии!

— Возможно. Но представьте себе ситуацию, при которой наша компания — кстати, она называется «Русский дом» — вдруг окажется единственным поставщиком некоторых видов товаров… например, чая.

Тут гер Мейер надолго задумался, оставив молодого человека разглагольствовать дальше. Последние слова Строганова глубоко крепка запали в его сознание.

— … а ещё есть планы на устройство телеграфа, — слова молодого человека, наконец, вывели Мейера из задумчивости — Вы ведь, конечно же, слышали про «оптический телеграф»?

— Разумеется. Во Франции он давно в ходу! — подтвердил герр Мейер.

— Конечно, эта штука крайне несовершенна. А вот если бы применить другой, электрический телеграф — вот это совсем другое дело! От не зависит ни от погоды, ни от времени суток, и способен передавать сообщения в десятки раз быстрее и в сотни раз надёжнее, чем оптический.

— Это те самые электрические новинки из Охты, про которые давно уже ходят самые невероятные слухи? — сразу заинтересовался приезжий господин.

— Из Пеллы. Русское Императорское Научно-исследовательское заведение «Пелла». Да, там делают теперь крайне занимательный штуки, и тот, кто сумеет получить патент на продажу их в европейских странах, станет неприлично, бешено богат… Там придумано уже много всего — электрическое освещение, и самые различные приспособления и механизмы!

— Это тот самый бешеный свет, что в Рождество устроили во дворце русского императора?

— Именно!

Они ещё поболтали о разных новинках науки и техники, причём герр Мейер выказал завидную осведомлённость о последних достижениях и русских ученых, и французов, творивших теперь в Петербурге. Оказалось, герр Строганофф лично знаком с многими из них! Наконец, они расстались добрыми друзьями, и герр Мейер оказался на улице, где его уже ждала карета.

— Вы сняли гостиницу? — первым делом спросил он.

— Разумеется! Пансион рядом с портом, очень приличный. — отвечал ему Амшель. — Тамошние постояльцы — в основном офицеры флота. Ну, как всё прошло?

Герр Мейер ответил не сразу, поудобнее устраиваясь в экипаже и одновременно обдумывая слова.

— Амшель, Натан, — наконец ответил он, — только что я узнал нечто, что способны перевернуть вложение дел на европейских рынках и полностью изменить нашу жизнь! Похоже на то, что русский царь решил монополизировать рынок чая.

Амшель, услышав это, негромко присвистнул; Натан недоверчиво посмотрел на отца.

— Эта акция потребует связей в самых высших сферах правительства богдыхана, и, вдобавок, немыслимых средств; не представляю, как император Александр намерен её провести. Но в случае успеха прибыли обещают быть головокружительными! Нам надо подготовиться к такой ситуации: выясните, где и у кого сейчас имеются не распроданные запасы чая; чьи корабли с грузом чая сейчас находятся в море или должны скоро выйти из портов Китая. Надо провести предварительные переговоры о покупке этих партий. Если мы сделаем это незадолго до того, как царь установит свои монопольные цены, мы сможем выиграть огромные средства. И не будь я Мейер Амшель Ротшильд, если мы на этом не разбогатеем!