Благословенный. Книга 4

Глава 17

— Тысяча чертей, как же я ненавижу писать отчёты!

Адмирал Эльфинстон, год тому назад ставший виконтом Кейт, с тоскою окинул взглядом девственно-чистый лист бумаги. Несмотря на недавнюю победу, командующий Вест-Индской эскадрой пребывал в угнетённом состоянии духа. Страшная жара Мексиканского залива и боль старых ран сочеталась со страданиями от прошлогодней контузии, полученной при взрыве испанского брандера в порту Гибралтара, да ещё какой-то кишечной заразы, невесть откуда оказавшейся на борту «Ройял Соверен». Сам Кейт грешил на последнюю высадку на побережье, хотя матросская молва упорно приписывала это отравлению воды тайными ирландскими инсургентами. Конечно же, это был вздор — неужели ирландцы захотели бы сами страдать от собственных действий, — но после того, как уже добрых полсотни разных кораблей при таинственных обстоятельствах сгорели на якорных стоянках и рейдах, шпиономания в английском флоте достигла пика.

— Сэр Томас, возможно, вы сочтёте за труд потрудиться за меня пером? Мои глаза давно уже не позволяют разглядеть ничего ближе чем на расстоянии вытянутой руки, а писать с лорнетом — такая незадача…

— Охотно помогу вам, сэр! — охотно откликнулся бригадный генерал Гренвилл, командовавший на эскадре Кейта десантными силами и морской пехотой.

— Прекрасно! Итак…

Адмирал, взяв со стола матросскую оловянную кружку, отпил из неё несколько глотков адского зелья из лаймового сока, рома и коры хинного дерева, прописанного ему судовым врачом; затем, поморщившись, продолжал:

'Сэру Ричарду Хау, Первому морскому лорду. Адмирал Кейт, командующий эскадрой Вест-Индии, рейд Веракрус.

'Достопочтенный сэр!

Имею честь сообщить, что, согласно ваших распоряжений, вверенная мне эскадра в течение трёх месяцев курсировала в районе Азорских островов, ожидая прибытия так называемого «Серебряного флота» из мексиканского Веракрус. Согласно сообщений наших агентов в Кадисе и при дворе короля Карла, испанцы твёрдо надеялись на прибытие мексиканского серебра, которое позволило бы им продолжить войну против нашей Англии, включая и осаду Гибралтара. За время означенного крейсирования мы сумели перехватить тридцать четыре испанских и французских судна, с водоизмещением общим счётом двадцать две тысячи триста тонн. Однако ожидаемый нами конвой всё не прибывал. Допрос пленных с испанских кораблей, плывших из Новой Испании и перехваченных фрегатами эскадры, показал, что на рейде Веракрус находится несколько крупных испанских кораблей, могущих являть собой означенный «Серебряный флот»; но признаков скорого выхода в море они не подавали. Между тем, запасы в эскадре были уже близки к исчерпанию, чему немало способствовало наличие на борту двух полков королевской пехоты…'

Лорд Кейт прервался, вновь отхлёбывая своё горькое лекарство. Сэр Томас Грэнвилл воспользовался этой паузой, чтобы сменить перо.

— Как думаете, Том, стоит ли писать о том инциденте с тем датским конвоем? — спросил меж тем адмирал.

Томас задумчиво почесал кончик своего длинного носа. Во время крейсирования у Азор с кораблей эскадры адмирала Кейта на горизонте заметили корабль с характерной формы парусным вооружением, заставлявшим подозревать в нём голландского контрабандиста. Два фрегата начали преследование; когда они достаточно приблизились к клиперу, выяснилось, что это целый конвой, и идёт он под датским флагом. Конвой охранял датский линейный корабль и два фрегата. На сигнал остановиться датчане не отреагировали.

Не имея возможности противостоять столь сильному охранению, фрегаты запросили помощь линейного флота.

— Голландцы, датчане… да всё едино! Надо перехватить и досмотреть их! — решил адмирал Кейт и дал приказ атаковать нейтралов.

После короткого боя датский боевой корабль спустил флаг. Большая часть конвоя — шесть барков и шхун — была перехвачена; но два клипера русской постройки в сопровождении фрегата ушли, пользуясь слабым попутным ветром, при котором достоинства этого типа кораблей проявлялись особенно ярко. Фрегаты Его величества пытались перехватить их, но с датчан ответили ракетным обстрелом, отчего на фрегате «Филопомен» вспыхнули паруса и такелаж.

На захваченных датских кораблях нашли цемент и ртуть — этот груз считался военной контрабандой и был конфискован. Капитан военного корабля «Инфондстреттен» категорически возражал, указывая, что ртуть никоим образом неприменима в сражениях, и потому не может считаться военной контрабандой, но его протесты оставили без внимания. Всё это дело дурно пахло — датчане за такое самоуправство вполне могли объявить войну, а ускользнувшие клиперы, походя чуть не спалившие дотла один из кораблей Ройял Нэви, делали эту историю изрядно унизительной. Но у Кейта был приказ —

— Полагаю, сэр, что от Первого лорда не стоит скрывать никаких подробностей нашей экспедиции! — чопорно ответил генерал, очиняя перо.

— Ну что же, продолжим. Пишите, Томас: «В ожидании испанского флота, моя эскадра успешно пресекла попытки контрабандного провоза ртути под нейтральным флагом. Имея полное представление о важности перехвата Серебряного флота, седьмого августа я провёл военный совет, пригласив всех кэптенов эскадры. Все мы пришли к согласованному выводу, что испанцы, несомненно, каким-то образом узнали о нашей миссии и ожидают теперь, когда наша эскадра, истратив все запасы, покинет океан, дабы без помех проследовать в Кадис. Оказавшись в столь отчаянном положении, капитаны эскадры, проявив истинно британскую несокрушимость духа, почти единодушно проголосовали пойти на Веракрус и взять его штурмом вместе с прячущимися там кораблями…».

— Очень удачный оборот, сэр! — слегка улыбнувшись заметил генерал. тайный смысл последней фразы не ускользнул от него: похвали в своих подчинённых, лорд Кейт тем самым косвенно выделил и себя, командующего этими храбрецами.

— Спасибо Томас! Итак: '… взяв курс на Мексиканский залив, через 16 дней мы были в Порт-Нассау на Багамских островах, где пополнили припасы, и ещё через 8 дней оказались у побережья Мексики.

Здесь я прежде всего предпринял меры, чтобы выяснить расстановку сил и положение испанского флота. Рекогносцировка показала, что корабли Серебряного флота действительно стояли на рейде Веракрус. Как Вам должно быть прекрасно известно, сэр, город этот обладает сильнейшими укреплениями; особым препятствием для атаки служит находящийся на острове напротив самого Веракрус форт Сан-Хуан Д’Улуга, а также Красный Форт в самом городе.

На повторном военном совете мнения наших офицеров о путях овладения городом разделились. Часть капитанов предлагала ограничиться дальней блокадой порта, указывая, что тем самым мы исключаем отбытие конвоя в Испанию, а значит, задача наша может считаться выполненной. Другие полагали уместным предпринять бомбардировку порта, рассчитываю потопить испанский флот до того как пушки береговых батарей нанесут нашим кораблям неприемлемый ущерб.

Наилучшее предложение высказал сэр Томас Гренвилл. Лично обследовав побережье, он обнаружил удобный для высадки песчаный пляж в трёх милях от города. Мы решили менять следующий план действий: силы эскадры должны были предпринять атаку стоявших на рейде кораблей противника, время как Силы вторжения предпримут шлюпочный десант на побережье и атакуют город с суши.

В назначенный день 14 сентября руководимая мной эскадра двумя колоннами вошла в пролив между городом Веракрус и рифом Де Ла-Галлега, начав обстрел испанских укреплений. Согласно плану боя, сначала мы должны были подавить батареи форта Сан-Хосе, затем атаковать корабли на рейде и форт Сантьяго, где обычно испанцами хранились серебряные слитки, собранные для переправки в Кадис. мирный мне экипажи действовали с отменной неустрашимостью: подойдя к рифу так близко, как это позволяли показания лота, они открыли ураганный огонь из всех орудий, включая карронады и фальконеты, в течение шестичасового боя принудив пушки Форта к молчанию. К величайшему сожалению всего флота, линейные корабли Его Величества Дефенс и Аррогант, а также шлюп Эхо, погибли в результате обстрела с береговых укреплений…'

Генерал сделал движение головой, как будто у него затекла шея.

— Что такое, Томас? Вы устали?

— Да, немного. Признаться, работа пером непривычна для меня!

— Ну что же, давайте прервёмся!

— Сэр, — осторожно произнёс генерал, разминая кисть — не стоит ли упомянуть что указанные корабли сели на рифы возле форта, и, оставленные экипажами, ночью сожжены испанцами?

— Полагаю, что нет, — сухо ответил адмирал Кейт. — Корабли потеряны; таково положение дел! Не стоит загружать Первого морского Лорда совершенно лишними подробностями. Итак, продолжим?

— Во время перестрелки генерал Гренвилл высадил севернее Веракрус 5000 солдат из 95, 98, 84 и 78-го полков, а также 18 полевых орудий. Подступив к стенам города, он организовал две осадные батареи, куда силами флота было доставлено 14 морских орудий. 18 сентября мы провели совместную бомбардировку Веракруса. Армейским батареям удалось нанести городу некоторый урон, но они не повредили существенно городские стены. За это время удалось сбить мексиканский флаг и дважды заставить замолчать тяжёлую батарею, известную как «Красный форт». Морская батарея прекратила огонь, когда полностью израсходовала боеприпасы, после чего команды вернулись на корабли.

На следующий день, пополнив припасы, мы возобновили бомбардировку. По моему приказу эскадра вошла на рейд и начала обстреливать форт Сантьяго, принудив его к молчанию. К вечеру испанцы выкинули белый флаг, сдав город на почётных условиях.

Незамедлительно после капитуляции офицеры флота осмотрели испанские корабли и пакгаузы в порту Веракрус. На кораблях удалось обнаружить большие грузы ртути, кошенили, шёлка, фарфора и дерева ценных пород. Однако, вопреки всем ожиданиям, ни золота, ни серебра среди их грузов не оказалось.

Я предпринял чрезвычайные меры к поиску пропавших ценностей, однако, ни в порту, ни в самом Веракрус найти серебро не удалось. Испанский суперинтендант Хосе-Эмилио Бустаманте и его чиновники утверждали, что серебро на сумму более восемнадцати миллионов песет действительно находилось в Веракрус, но за два месяца до этого поступил указ вице-короля Новой Испании перевести ценности вглубь страны. Дальнейшая судьба серебра осталась скрыта от нас завесой тайны.

Впрочем, захваченное в Веракрус имущество на сумму более двух миллионов песет послужит вашему превосходительству достаточным утешением…'

Сэр Томас с каменным лицом дописывал реляцию. Разумеется, никто не будет сообщать лордам что, узнав об отсутствии серебра на испанских кораблях, сэр Кейт приказал взять в заложники 130 самых знатных граждан Веракруса, включая двух священников, и приказал расстреливать каждый час по пять человек, пока ему не выдадут местонахождение сокровищ испанского казначейства. Это было прямое нарушение условий капитуляции, в которой испанцам обещали сохранение жизни военным и неприкосновенность для жителей города, однако адмирал счёл, что игра стоит свеч. Правда не добившись таким образом ничего, кроме клятвенных заверений, что серебро отправлено вглубь страны, оставшихся в живых пленников лорд Кейт приказал отпустить; но 45 расстрелянных идальго это уже не вернёт…

Закончив диктовать текст реляции, лорд Кейт приказал отправить его в Англию с быстроходным бригом и вышел на залитую солнечным светом палубу. Среди лазури Мексиканского залива перед ним лежал Веракрус, над которым поднимались клубы дыма и пыли: солдаты Гренвилла заканчивали подрывать береговые батареи. Лорд Кет любовался городом, стараясь не замечать обнажившиеся в отлив обгорелые остовы погибших при бомбардировке английских кораблей.

— И где же всё-таки этот чёртов конвой? — задумчиво пробормотал он себе под нос, закуривая трубку. Это то, что больше всего интересовало в данный момент и его, и почти всех офицеров и матросов, так долго вожделевших призовых денег за испанское серебро.

Разумеется, он не мог знать, что серебро из Веракрус в это время спокойно грузится в Акапулько на русские клиперы, прибывшие туда из Калифорнии. Не мог он предполагать и того, что мексиканские ценности никто не собирается везти в Европу: Россия уже расплатилась с Испанией собственным серебром, полученным от изъятия серебряной монеты. А вот куда повезут этот груз русские быстроходные парусники — про это знали лишь три человека на Земле…

Интерлюдия.

Северо-Восточный Китай, город Бэйпин.

Бэйпин в августе — не самое комфортное место на земле. Гигантский город в это время накрывает удушливая жара, но патер Габриэль Грубер за долгое путешествие с двукратным пересечением экватора и долгим ожиданием попутного парусника в Порт-Александрийск уже почти привык к ней. Много хуже этой духоты был густой слой мельчайшей серой пыли, покрывавшей тут решительно всё: её постоянно приносят сухие ветра из Монголии и пустыни Гоби. По покрытым щебёнкой улицам постоянно бегали бритоголовые китайские дети с кувшинами, поливавшие дороги, чтобы хоть на время прибить эту пыль. Воздух от этого становился чище, но притом наполнялся миазмами; дети заливали кувшины протухшей водой из канализационных каналов.

Габриэль Грубер ехал на аудиенцию китайского мандарина Ли Хун-Джана. Тяжёлая суконная сутана сменилась лёгким и светлым хлопчатобумажным одеянием, голова украшалась специальной широкополой двухслойной шляпой, прекрасно защищающей от солнца.

Отец Габриэль аккуратно промокнул лицо белейшим платком и вновь спрятал его в рукав. Патер уже встречался с местными иезуитами и получил их поддержку, однако, китайские чиновники всегда отличались исключительно тяжелым характером и заносчивостью, граничащей с безрассудством.

Думая о поведении китайцев, патер лишь удивлённо пожал плечами. Поразительно, насколько могут быть близоруки даже облечённые огромной властью лица. Китайцы, кажется, упорно решили отгородиться от всего мира Великой стеной, и делали всё возможное чтобы затруднить доступ в Китай каких-либо товаров. При этом они всех вокруг без колебаний записывают в варваров и собственных данников, обдавая всех иноземцев ледяным презрением. Удивительно, как правители столь могущественной державы могут быть столь слепы!

Мысли патера вдруг прервал фра Джакомо, местный иезуит, сопровождавший его на этой аудиенции.

— Отец Габриэль, мы прибыли!

Патер вышел из паланкина, внимательно оглядывая резиденцию мандарина, возвышавшуюся за невысокой, толстой стеной с тремя воротными арками.

Нельзя было не удивляться законопослушности и дисциплинированности жителей этой страны! Каждый жил в отведённом ему квартале, все носили предписанную правилами одежду, ели установленную пищу и жили в строго регламентированных домах. Здание, перед которым остановился паланкин патера, был ярким тому примером.

Резиденция достопочтенного Ли Хун-Джана была устроена по всем правилам геомантии «фен-шуй» и узаконениям, установленным для жилища чиновника высшего ранга. Как предписано для таких домов, конек крыши его был позолочен; все колонны, поддерживающие сводчатую крышу, покрашены в черный цвет; крышу, как предписано, украшают фарфоровые изображения драконов, дельфинов и ци-линей*. Перед резиденцией находились большие ворота со сводчатой крышей, состоящие из трех арок. На поверхности каждой двери, снабжённой медными дверными кольцами, были вбиты семь рядов больших гвоздей с большими шляпками. Никакого практического смысла в этих гвоздях не было, также, как и в устройстве трёх ворот вместо одних: делалось это для большей внушительности и благопристойности. И всё это — принадлежности дома вельможи высшего ранга. У чиновников рангом ниже конёк крыши, скажем, покрашен уже красной краской, а не золотой, а кольца на воротах — не медные, а оловянные. И так тут- во всём!

— Прошу вас, патер, проходите! — предложил фра Джакомо, указывая рукой на среднюю арку, уже гостеприимно открывавшуюся перед посетителями. Гости вошли внутрь и, пройдя небольшой внутренний дворик, оказались в прихожей, потолки которой были сплошь разрисованы драконами, фениксами и ци-линями*.

Какое-то время им пришлось ждать; но, наконец, двери приёмной растворились, вошёл китаец в синей чиновничьей блузе, на которой был вышит знак «Жёлтой птицы», означавшей, что это — всего лишь кандидат на чиновничью должность, не достигший даже низшего ранга, и произнёс что-то по китайски.

— Достопочтенный Ли Хун-Джан готов принять вас! — перевёл фра Джакомо.

Патер вошёл в просторную приёмную комнату мандарина. Тут же с другой стороны открылась такая же дверь, и достопочтенный Ли вступил на её порог.

Это оказался невысокий, сухонький старичок с постно-благопристойным выражением лица, украшенного жиденькой седой бородкой. Его традиционная чиновничья блуза из прекрасного шёлка глубокого синего цвета, была украшена золотым шитьём: на груди был изображён аист, стоящий на скале в бурном океане и глядящий на солнце. Птица горделиво распустила крылья в знак своего торжества над природной стихией. На верхушке маленькой круглой шапочки достопочтенного Джана, составлявшей часть обычного наряда китайского бюрократа, был прикреплён рубиновый шарик — знак принадлежности к высшему кругу управленческой элиты Поднебесной империи.

Началась процедура представления, длительная, многоэтапная и сложная. Никто из европейцев, кроме иезуитов, не понимал, как важно это для чиновников Цин. Словосочетание «китайские церемонии» — это совсем не фигура речи! Нельзя просто встретится с мандарином, поговорить и разойтись!

Патер глубоко вздохнул, вспоминая все этапы предстоящей церемонии. Нет сомнений, что сами китайцы видят за этими бессмысленными с посторонней точки зрения движениями глубокий религиозный смысл; но для иезуита следовать внешней процедуре чужого религиозного ритуала, не отдаваясь ему душою, было естественно и даже привычно.

«Для тебя, Господи», подумал Грубер и, повернувшись на север (не к хозяину, а именно на север -таковы пожелания китайских «духов») с самым любезным видом произнёс:

— Почтительно прошу разрешения пасть на колени и удариться головой о землю!

Фра Джакомо тут же произнес эту фразу на мандаринском диалекте; китаец что-то сказал в ответ.

— Я недостоин такой чести, — перевёл фра Джакомо, и патер снова вздохнул, на этот раз — с облегчением; вместо «коутоу», когда надо три раза встать на колени и девять раз ударится лбом об пол, ему дозволяется лишь трижды поклониться, что иезуит немедленно и сделал. В ответ на это достопочтенный Ли также трижды учтиво выполнил ритуальный полупоклон и сел на стул, поставленный так, что хозяин оказался сидящим лицом к югу.

Усевшись очень покойно, Ли пригласил гостя сесть. Поклонившись в ответ на его любезность, патер присел на стул, стоящий на восточной стороне зала, но тут же встал и, отвесив глубокий поклон, произнёс:

— Прошу достопочтенного Ли Хун-Джана выслушать меня!

Китайский сановник ответил на это поклоном. И только теперь разговор начался!

— Вы желаете купить чай за серебро. В чём же сложность? Отправляйтесь в Кантон, и обратитесь к людям из уполномоченных торговых домов!

— Мы хотим купить много чая, о высочайший и мудрейший Ли! — любезнейшим образом отвечал Грубер, наизусть вызубривший церемонные обычаи придворного Китая.

— Сколько?

— Весь.

Каменное лицо китайца не выразило никаких эмоций. Некоторое время он продолжал курить, погружённый в размышления.

— Так значит, вы хотите купить весь чай, что есть в нашей империи? — наконец с деланным безразличием спросил он.

— Весь чай, разрешённый ханам иностранной торговли** к вывозу! Мы расплатимся серебром!

Тут Ли начал издавать звук, напоминающий ржание жеребца. Патер уж было решил, что аудиенция закончена, и сейчас сюда ворвутся манчжурские стражники с огромными тесаками и уволокут его в самое тёмное подземелье Китая. Но всё немедленно разъяснилось: из соседней комнаты прибежали два китайца, как и все, с длинными косами, один из которых принёс кальян, а другой — табак.

Началась церемония курения. Ли Хун-Джан сидел совершенно спокойно, только втягивая и выпуская их своего рта дым: а зажигали кальян, держали трубку, вынимали её изо рта чиновника и вставляли обратно — всё это делали окружающие китайцы в совершеннейшем, благоговейном молчании.

— Зачем же вам столько чая? — наконец спросил Ли Хун-Джан, весь окутавшись при этом клубами сизого ароматного дыма.

Это был один из тех вопросов, на которые надо ответить верно. Сказать честно: «мы хотим захватить рынок и захапать много-много денег» — было бы категорически неправильным выбором!

— Наш правитель, император страны России, испытывает столь сильное уважение к престолу Богдыхана, что решил таким образом выразить своё почтение, дабы вам не пришлось испытывать чувство неловкости, имея дело с грубыми англичанами, жадными голландцами и вероломными янки.

— Вот как? Чем же груб народ «англичане»? — через переводчика спросил его Ли. Прежде чем ответить, патер слегка поклонился.

— Они имели наглость казнить своего правителя, устроив над ним непристойный судебный процесс! Я уж не говорю о том, что у них то и дело появляется правитель-женщина. Чего можно ожидать от таких людей? — и Грубер поклонился вновь, будто заканчивая свою мысль.

Мандарин, кажется, несколько оживился.

— Очень интересно! Ну а в чём проявилась жадность «голландцев»?

— Эти люди из-за своей жажды богатства действуют, как обычные пираты. Они долго не допускали в вашу страну никаких иных кораблей, захватывая и топя всех путешественников, стремившихся отдать дань восхищения богдыханом, и расхищали направляемые ему подарки!

В глазах достопочтенного Ли вдруг заблистали крохотные озорные искорки.

— А как показал свою вероломность народ «янки»?

— Они изменили своему государю и отложились от него, разбив все посланные на них армии. А затем сразу же отказались от своих долговых обязательств, объявив дефолт.

Эта новость, очевидно, немного огорчила сановника. Восстание — это очень неприятно, особенно для общества, ставящего во главу угла послушание и благопристойность.

С минуту Ли сидел, продолжая вдыхать дым из кальяна. Затем достопочтенный Ли Хун-Джан вдруг непочтительно и странно хихикнул. Прислуживавшие ему китайцы посмотрели на своего шефа с безмерным изумлением: такое поведение на официальном приёме никак нельзя было признать обычным!

— А как же быть с товарами, уже законтрактованными английскими купцами? — улыбаясь так, что стали видны не совсем хорошо сохранившиеся зубы, спросил Ли. — Они часто дают деньги вперёд, покупая еще не выращенный чай!

— Будь это порядочные люди. я предложил вернуть им деньги — вежливо поклонившись, произнёс патер. — Но поскольку это негодяи, недостойные появляться во владениях великого богдыхана, пусть те, кто продал им несуществующий еще чай, объявят дефолт по обязательствам. В Европе всегда так делают!

— Вот отчего вас прозвали заморскими волосатыми дьяволами! — вновь захихикал мандарин. — Я понял ваше желание! Извольте теперь ждать: вам дадут ответ в ближайшее время! А теперь предлагаю вам испить чая со склонов гор Эмэйшань!

Отказываться было нельзя. И лишь по окончании долгой чайной церемонии, на протяжении которой почтенный Ли не переставал хихикать и веселиться, настало время для церемонии прощания.

Поднявшись, чтобы уйти, патер обернулся лицом на север и трижды глубоко поклонился, причем хозяин каждый раз отвечал ему полупоклоном. Затем иезуит первым вышел из зала и быстро прошёл к дверям, стараясь, вместе с тем, не показать своей спины следующему за ним мандарину. У внутренних ворот они официально попрощались трижды поклонившись друг другу, но Грубер не переступил порога, пока Ли, направившийся обратно к приемной, не обернулся. Только тогда иезуит, отвесив три прощальных поклона, вышел через средние ворота и сел в свой паланкин.

Здесь к нему вновь подошёл фра Джакомо.

— Как вы полагаете, каковы наши шансы на успех? — волнуясь, спросил патер.

— В случае общения с китайским вельможей трудно сказать что-то определённое! Надеюсь, он не сочтёт потерей лица свой смех во время переговоров…

— Возможно и такое?

— О, да. Китайцы очень щепетильны!

— Дорого стоило подкупить слуг, чтобы подменить его курительную смесь?

— Не беспокойтесь, дорогой брат! Тут можно сделать всё, что угодно за довольно-таки умеренные деньги. Я подкупил двух слуг и домоуправителя; всё обошлось в сто двадцать лянов.

— Прекрасно. Разумеется, ваши расходы будут компенсированы… — задумчиво проговорил Грубер. — Необходимо, чтобы достопочтенный Ли в полной мере оценил всю прелесть этого зелья… Этот товар может раскрыть для нас двери Китая — стоит постараться, чтобы показать его лицом!

Через несколько недель переговоров патер Грубер от имени правительства Российской империи достиг соглашения о монопольной закупке в Китае чая урожая 1799 года и о внесении аванса за урожай 1800 года. Все ранее заключённые сделки с европейскими (главным образом — английскими и шотландскими) купцами объявлялись недействительными, как противоречащие законам Поднебесной Империи, и подлежали возврату. Через два месяца русские клиперы доставили в Китай мексиканское серебро, пошедшее в уплату за чай; так называемое «серебришко», то есть платина, полученная от испанцев в виде бесплатного приложения, отправилась в дальний путь в Петербург — на неё имелись особые виды.

Патер покинул Поднебесную в начале 1800 года, согласно инструкций императора отбывая в королевство Сиам с очень сложной дипломатической миссией. А курительная смесь патера Грубера, получившая название «Средство радости и благополучия», вскоре начала распространяться среди китайской аристократии.

*- ли-цинь — китайский единорог.

** — ханы иностранной торговли — особые купцы, имеющие лицензии на торговлю с иностранцами.