Глава 16

Михаил Илларионович всегда считал себя человеком ловким и небрезгливым. К таким мыслям подвигли его многочисленные случаи из собственной жизни. Скажем, когда-то, чтобы получить должность директора Сухопутного военного корпуса, он каждое утро являлся к фавориту Зубову и приносил с собою кофейник, чтобы угостить того «настоящим турецким кофе». Искомую должность он тогда получил… Но человек, с которым ему предстояло увидеться в Париже, по части изворотливости и забвении норм морали далеко оставил его позади. Сухопарый, высокий, сильно хромающий господин с лицом, обезображенным оспой, уже успел прогреметь в Европе; и даже император Александр, тоже очень непростой человек, инструктируя Михаила Илларионовича перед поездкой, отмечал особо: «С Талейраном будьте предельно осторожны. Это изумительно хитрый субъект! Посвяти себя он наукам или искусству, его гений сиял бы нам во всем величии, затмив Рафаэля и Леонардо да Винчи; но он предпочел политику, и отдаётся ей с жаром неофита, продавшего душу дьяволу».

Да, жизненный путь этого господина уже тогда впечатлял! Будучи епископом римско-католической церкви, избранным в Генеральные Штаты, он сошёлся там с либералом Мирабо, и, быстро уловив, куда дует ветер, сразу же разработал законопроект о лишении церкви её имущества!Лишение собственности, чему римско-католическая церковь успешно противилась века, Талейран скромно назвал «реформированием церкви». После горячих дебатов Национальное собрание приняло программу национализации церковного имущества в редакции Талейрана, поручив ему контролировать процесс национализации. Именно тогда Талейран приобрёл свой первый большой капитал — полмиллиона ливров. Блестящий приз за предательство! А вишенкой на торте стала принятая с подачи Талейрана резолюция, согласно которой католичество не являлось больше государственной религией.

Революционная волна нарастала, и Талейран решил оседлать её. Религия быстро теряла свои позиции, и амбициозный молодой месье решил оставить пост епископа: Более достойным занятием ему показалась Внешняя политика. Именно на здесь происходит самые важные, скрытые от посторонних глаз события, способные наполнить карман приобщившегося тайн золотыми дукатами, ливрами, фунтами и талерами, только не ленись собирать! И летом 1791 года Талейран приобрел первый опыт в большой политике: за посредничество в переговорах между Испанией и Францией Талейран от благодарного испанского правительства получил сто тысяч американских долларов. пришедшихся очень кстати. В конце того же года он участвовал, хоть и на вторых ролях, в переговорах между Россией и Турцией. Тут Талейран решил, что нашел свое место: он хочет стать дипломатом, да не просто дипломатом, а министром внешних сношений! И вот, с начала 1792 года он налаживает контакты, ищет влиятельные знакомства в министерстве иностранных дел, дружит с послами. Талейран охотно и много играл в карты, проигрывая кому надо. Светские разговоры в салонах, мужские беседы за картами, встречи в клубах в конце концов дали результат — ему начали давать дипломатические поручения.

Три месяца находился Талейран в Лондоне и добился там определенных успехов; английское правительство подписало пакт о нейтралитете. Тем временем случилось несчастье: король бежал в Вену, а депутаты Конвента, устроившие обыск в Тюильри, обнаружили там письма Талейрана, предлагавшего королю свои услуги. Объявленный вне закона, Шарль остался в Англии. Предательство номер два!

В Англии Шарль-Морис оказался не у дел. Эмигранты-монархисты его сторонились, считая «революционером». В конце концов ему пришлось уехать в Америку, где он и пережил самые страшные годы якобинской диктатуры. Успешно занимаясь земельными спекуляциями в штатах Коннектикут и Делавэр, Талейрану же было отчаялся вернуться во Францию, как вдруг термидорианский переворот вновь переменил все фигуры на доске; и 30-го сентября 1796 года Талейран вновь оказалсяв Париже.

Осмотревшись в Париже, возобновив знакомства с теми, кто остался жив после ужасов якобинства, Талейран начал действовать. В это время серьезно заболел и уехал лечиться в Голландию министр иностранных дел Шарль Делакруа. Это был тот шанс, который ни в коем случае нельзя было упускать. Действуя через мадам де Сталь, не жалея денег, он начал добиваться поста министра, хотя бы на время болезни Делакруа. Все эти интриги и салонные усилия мадам де Сталь закончились тем, что всесильный на тот момент Баррас согласился встретиться с Талейраном по поводу его назначения на министерский пост.

Беседа с глазу на глаз завершилась полным удовлетворением сторон. Директора очень заинтересовал свежий взгляд кандидата на внешнюю политику как на источник дохода. Очарование было взаимным: выйдя от Барраса и сев в карету, Шарль всю обратную дорогу восклицал, в забытье следуя своей мысли: «Огромное состояние! Огромное состояние!».

И 18 июня 1797 года Талейран был назначен министром иностранных дел Франции. Всего через две недели новоиспечённый министр прочитал в Национальном институте доклад о возможности и необходимости завоевания английских колоний в Индии. Первый этап предприятия — захват Египта. Через двадцать дней этот доклад, оформленный в аналитическую записку с конкретными выкладками, цифрами и планом, министр положил на стол заседаний Директории.

Вскоре этот план начал претворяться в жизнь. Несколько месяцев назад, ранней весной, семидесятитысячная Итальянская армия под командованием Моро, пройдя лигурийским побережьем, вступила в Италию. Официальной целью похода было свержение неаполитанской династии, принявшей английский субсидии и занявшей крайне недружественную республике позицию. Никто в Европе не сомневался что в реальности директория решила полностью подмять под себя Италию, создав на Апеннинском полуострове марионеточные республики по образцу того, что уже сделано ими в Голландии; но лишь немногие догадывались, что завоевания Италии должно было стать прелюдией вторжения в Египет…

И вот эта сторона деятельности Французской республики крайне интересовала императора Александра. Поэтому Михаил Илларионович, находясь в Париже проездом в Мадрид, остановился на несколько дней, дабы провести встречи и переговоры с крупнейшими политиками Франции.

— Месье министр, — начал Кутузов, доброжелательно улыбаясь французскому министру, — победоносные армии Республики сокрушили на континенте всех своих врагов. Теперь Европа полна слухов и домыслов о том, куда ваши войска направят теперь свои удары. Называют самые разнообразные страны и даже континенты… император Александр полагает, что дружественное взаимное расположение наших держав позволяет ему рассчитывать на вашу откровенность. Вы действительно собираетесь атаковать Египет?

Талейран тоже самым любезнейшим образом улыбнулся.

— Непременно! Египет — это наш путь в Индию! Мы уже заключили союзнический договор с Типу-султаном, и теперь готовим переброску способных изгнать британскую ост-индскую компанию с полуострова Индостан.

— Но ведь это повлечёт для вас войну с Турцией, вашим старым союзником. Кроме того, для вас это будет уже вторая заморская экспедиция. Благоразумно ли так распылять свои силы?

— Мы не ожидаем конфликта с Портой. Египет давно уже сам по себе. Да и вся Оттоманская империя теперь составляет конгломерат независимых пашалыков.

— И вас не страшат отдаленность предстоящего театра боевых действий, господство Англии на морях?

— Индия вполне доступна по суше! Взяв Египет в качестве операционной базы, мы сможем пройти через Переднюю Азию до самого Ганга.

«Через горы и пустыни? Несколько тысяч вёрст? Сомневаюсь» — подумал Михаил Илларионович, продолжая всё также любезно улыбаться.

— Ну что же, — наконец, ответил он, — император Александр никогда не выражал намерений закрепиться на Индостане. — Возможно, нам стоило бы заранее разделить границы сфер влияния в Азии, дабы между нашими великими державами не возникало никаких недопониманий, способных привести к трагическим последствиям! Мы предлагаем вам заранее распределить, в каких странах преобладание получает Франция, где- Россия, и не забыть про дургие державы, которые, конечно же. тоже заходят получить свою долю. Наши требования умеренны, и, если вы их примете, мы могли бы оказать вам содействие настолько, насколько это позволяет статус дружественного нейтралитета. Например, мы могли бы организовать снабжение вашей армии при переходе через Персию.

— Но вы же воюете с шахиншахом? — будто невзначай спросил французский министр.

— Ваша информация устарела, месье! Наши войска взяли Тегеран, и теперь приближаются к Ширазу. У персов теперь новый шах; вся страна их отныне может почитаться полностью нам послушной.

— Прекрасно, прекрасно, — небрежно ответил Талейран. — Ну что же, если говорить об интересах Франции, то наши пожелания естественны и понятны. Мы получаем преобладание в Египте и используем его как залог, чтобы обеспечить нам благожелательное поведение Порты. Разумеется, завоевав Индостан, мы не пожелаем с ним расстаться!

Кутузов охотно согласился:

— Мы полностью предоставляем Индостан в ваше безраздельное владычество. Наша же сфера интересов много скромнее — Персия, район Персидского залива, среднеазиатские ханства, Великий Туран, полуостров Малакка, северная часть острова Калимантан.

— А что же Япония, Корея, Формоза? Что вы думаете насчёт Китая?

— По мнению императора Александра, Китай определённо слишком большой кусок чтобы доставаться кому-то одному. Полагаю что к богатствам этой страны должен быть обеспечен равный доступ всех заинтересованных сторон. У нас есть пожелания насчёт некоторых северных территорий Китая, но в остальном император придерживается идеи «открытых дверей».

Что вы понимаете под этим термином? — быстро спросил Талейран, приподнимая бровь.

— В Китае всем державам следует сотрудничать, чтобы совместно добиваться общих интересов.

— Ну что же… это приемлемо. Так мы можем рассчитывать на ваше доброжелательное отношение к нашему Египетскому предприятию?

— Целиком и полностью! — заверил его Кутузов.

— Прекрасно. Я доложу о ваших предложениях и пожеланиях директорам. Однако, насколько я осведомлен об их позиции, Директория надеется на более тесное сотрудничество наших стран! — многозначительно произнес Шарль-Морис.

— В этом походе, увы, мы не можем составить с вами союза.

— Понимаю. Вы желаете сохранять добрые отношения со всеми акторами европейской политики, и при этом получать выгоды ото всех.

Аудиенция закончилась. У Кутузова от разговора осталось двойственное впечатление. Вроде бы, все предложения императора нашли понимание министра Талейрана; но насколько оно основательно? То, что французский министр чего-то недоговаривает, было ожидаемо — на дипломатическом поприще прямые пути никогда не ведут к цели. Но этот бывший аббат — это нечто особенное, он за ложью скрывает не правду, а другую ложь. Прислушиваясь к своей интуиции, Михаил Илларионович не без удивления отметил, что она молчит — настолько непонятым оставался министр Талейран, его логика, мотивы, его истинное лицо. И лишь в одном у Кутузова сложилось чёткое убеждение: за всё время разговора его визави не произнес ни слова правды…

Впрочем, уже когда он покинул Париж и находился на пути в Мадрид, в Монтобане его настигла новость, что французская армия действительно начала вторжение в Италию.

Дорогой Кутузов составил для императора Александра подробный отчёт о своём визите в Париж, сопроводив его письмом:

Государь император Александр Павлович, вице-канцлер Александр Андреевич!

Во исполнение указаний Ваших, проезжая в Мадрид через Париж, встречался я с важнейшими персонами Французской Директории, о чем и даю теперь отчёт. Надобно признать, что страна сия, как оказалась девяти лет тому в безначалии, також в нём преблагополучно по сей день и пребывает.

Директория пребывает в эмпиреях и ничего не хочет не видеть, не слышать. Директоры только читают газеты, злятся и обсуждают газетные статьи. Каждый день в одиннадцать начинается заседание, продолжающиеся до 6 часов вечера. Министры приходят в назначенное для них время и всегда принимаются по одному, несмотря на то, что должны быть приняты вместе. С каждым из них директоры говорят о газетах, жалобах и обвинениях против частных лиц. Директорам едва хватает времени между этими обсуждениями заслушать отчет министра и его предложения о своей работе. После заседания начинался ужин. За столом всегда собирается очень много людей. Пир продолжается до глубокой ночи, причем обсуждение дел там строжайше запрещено. С утра директора снова читают газеты, чтобы во время своих прескучных заседаний им было о чем друг с другом поговорить.

Совет Пятисот, почитаемый здесь как главное кормило власти, озабочен более всего тем, чтобы пресса получила такую же свободу, какой она обладала ранее. Также Совет тщится получить отчёт Директории о её работе. Не днях он принял резолюцию, обязывающую Директорию в декадный срок подготовить и предоставить законодательному собранию план оздоровления финансов и пресечению монархических мятежей, подобных случившемуся 18-го фрюктидора. Однако же, в назначенный день никто из правительства к ним не явился. Весь Совет Пятисот в целом и каждый депутат в отдельности почувствовали себя оскорбленными и униженными. Исполнительная власть, законом подчинённая законодательной, на деле просто игнорирует её. Наутро зал Совета неистовствовал: разгоряченные показным небрежением депутаты Совета Пятисот единогласно постановили не покидать зал заседаний до тех пор, пока правительство не предоставит отчет. Когда-то именно так во Франции началась революция! Совет Старейшин всецело поддержал Совет Пятисот, приняв такую же резолюцию; тут все и увидели, что согласия в государстве нет. То Директория арестовывает депутатов, отбирая у них мандаты, а теперь Совет объявил незаконным избрание одного из директоров, Трельяра. Совет Старейшин утвердил решение совета 500* и директор Трельяр был вынужден оставить свой пост. Привыкшие к частым изменениям власти, парижане сим совершенно не обеспокоились. Зато страшный шум поднялся, как только 28-го июня парламент принял постановление: для поправления крайне расстроенных финансов сделать заем из имущих классов в размере 100 миллионов франков. Мера сия не получалась ранее даже у якобинцев; и сейчас закон о займе был яростно атакован со всех сторон, однако же 6-го августа был окончательно принят. По этому закону каждый, кто платит основной налог больше чем 300 франков в год, должен дополнительно платить столько же в казну в виде займа. С ростом выплат основного налога величина займа пропорционально повышалась.

Второй, вызвавший всеобщее возмущение закон, был так называемый «закон заложников». По нему каждый, кто показал приверженность к монархии или принял участие в непризнанных государством религиозных службах, должен быть арестован. Закон позволял арестовать не только родственников эмигрантов, но и всех персон, подозрительных власти. Кроме того, граждане департамента, в котором убили чиновника или солдата, должны выплатить 6000 франков в казну, 5000 франков вдове погибшего и по 3000 на каждого ребенка. Закон о заложниках создавал весомые предпосылки для новой волны левого террора, создавал его юридическую базу.

В области внешней полагаю, что Директория готовит вторжение в Италию, дабы занять Рим и Неаполитанское королевство. Возможно, при этом будут затронуты и венецианские владения. Это приведёт, вероятно, к уничтожению многих итальянских княжеств, и может привести к вмешательству Австрии. От Италии, вероятно, французы совершат экспедицию в Египет, пользуясь затруднениями английского флота, понесшего большие потери и сильно теперь занятого блокадой атлантического побережья Франции и Ирландии. Таковы, по крайней мере, их намерения; а уж как они будут исполнены, зависит всецело от благосклонности Клото и Атропос**.

Проведя переговоры с министром Талейраном, я теперь, согласно полученных инструкций, отправляюсь в Испанию, наблюдать за ходом сделки между нашими державами касательно мексиканского серебра и Калифорнии.

Засим, примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении.

Париж, 20 мая 1798 года.

К у т у з о в

* * *

Мануэ́ль Годо́й, маркиз А́льварес де Фа́риа, герцог Альку́дия, князь де Ла-Пас, генералиссимус вооружённых сил Испании и первый министр, «испанский Потёмкин», высоко вознёсшийся через постель королевы и при этом умудрившийся сохранить расположение короля, неторопливо рассматривал лицо русского посланника. Шрамы от пуль, повреждённый, невидящий глаз, глубокие морщины на немолодом одутловатом лице, — всё говорило за то, что представший перед ним вельможа прошёл извилистый жизненный путь, успев побывать во всяческих переделках.

— Счастлив приветствовать вас в Испании, дон Кутуззо!

Михаил Илларионович отвесил самый изысканный из своих поклонов, в свою очередь буравя единственным глазом испанского любимца Фортуны. Молодой, начинающий полнеть человек, сквозь белоснежную кожу пробивается румянец; глаза ленивые и сонные, будто бы их владелец всего уже достиг в жизни и оттого ни к чему не относится серьёзно. Чем-то он неуловимо похож на последнего екатерининского фаворита Зубова —этакий маменькин сынок… Однако же, разговор с ним обещал быть жёстким. «Главное — не перегнуть» — сказал себе Кутузов — как бы этот тип не переметнулся к новым союзникам. А у императора на него планы.'

— Вы к нам проездом из Парижа, не так ли? — любезно, но равнодушно осведомился князь.

— О да, и могу сказать, деятели Директории высоко оценивают усилия Вашего сиятельства по блокаде Гибралтара.

— Всё это благодаря вашему оружию, поступившему к нам столь своевременно! — немного снисходительно ответил Годой. — Ход осады Гибралтара нас вполне устраивает. Железные плоты, поставленные вами через Мальту, показали себя неуязвимым оружием!

— Уверен, ваши моряки смогут дать им наилучшее употребление.Только не торопитесь со штурмом! Укрепления Гибралтара, насколько я о них наслышан, чрезвычайно сильны. Но сейчас у англичан возникло серьезнейшее затруднение — у них слишком много солдат. Запасы продовольствия должны истощиться в течение года, и тогда им не останется ничего, кроме как сдаться. Поверьте, вскоре они будут глодать дохлую конину!

Вдруг по лицу фаворита проскользнуло озабоченное выражение.

— Однако, дон Мигель, хочу напомнить, что война не может идти без денег. Финансовые дела нашего королевства сильно пошатнулись после начала английской блокады. Уже два года мы не можем привезти из Вест-Индии добытое там серебро! Император Александр вызвался переправить его своим флотом, но насколько мне известно, эскадра адмирала Ушакова сейчас действует у берегов Греции. Когда же они отправятся в Веракрус? Мы нуждаемся в этих средствах; наш флот стремительно теряет кредит. Вскоре мы не сможем оплачивать даже текущие военные расходы!

— Понимаю ваши затруднения, благороднейший дон, — медово улыбаясь, отвечал Михаил Илларионович. — И рад сообщить, что они кончились! Я доставил в дипломатическом багаже полтора миллиона рублей; ещё четыре миллиона поступит с Мальты, два с половиной — из княжества Эвер, а затем через Париж вам будет поступать по триста тысяч еженедельно, пока не будет поставлено в общей сложности одиннадцать миллионов рублей или их эквивалент иною монетою!

Как только речь зашла о деньгах, сонный Годой вдруг страшно оживился.

— Вот как! Это замечательно! А откуда эти деньги?

— Это серебро из России. Во исполнение соглашений, подписанных тот год при посредничестве адмирала Гравины, мы выкупаем таким образом продукцию ваших золотых приисков и серебряных рудников, хранящуюся в порту Веракрус.

Надменное лицо Годоя приняло задумчивое выражение.

— Я вижу здесь затруднение… — озабоченно протянул он. — Смею заметить, дон Мигель, что в одной только Мексике у нас скопилось более чем миллион фунтов серебряной монеты и серебра в слитках. А ещё есть и золото, и колониальные товары… Одиннадцати миллионов рублей решительно недостаточно!

Михаил Илларионович мысленно вздохнул. Начинается самый сложный этап переговоров!

— Прежде всего, разрешите напомнить вам условия договора, подписанного Его Императорским величеством Александром и его королевским величеством Карлом IV. Вот, я даже открою экземпляр… Итак, вознаграждение за доставку драгоценного металла в Испанию установлено в размере одной четвёртой его веса.

— Да, это так, но вы забираете половину, а не четверть!

— Позвольте напомнить вам, ваше сиятельство, что серебро с мексиканских рудников дурно очищено, и на одну четверть состоит из лигатуры. Мы же поставляем вам чистое монетное серебро высочайшей пробы! Поэтому, действительно, вес поставленного нами серебра в два раза менее того, что мы забираем сейчас в Мексике. Также хочу напомнить, что мы ещё не получили вашего серебра: можно сказать, что император Александр вас кредитует!

Несколько секунд князь де Ла-Пас задумчиво смотрел на Кутузова, будто взвешивал его доводы; затем его лицо прояснилось.

— Да, вы правы; я забыл о такой мелочи, как лигатура в нашем мексиканском серебре… Итак, негоциация нас устраивает. Как будет происходить обмен?

Михаил Илларионович мысленно выдохнул. Отлично! Впрочем, было понятно, что испанцы, вернее всего, не захотят сейчас ссориться. Ведь все боеприпасы для бомбических орудий на бронеплотах поступают к ним с Мальты…

— Сейчас ваше казначейство примет те полтора миллиона, которые я привёз с собою. Вы отдаёте распоряжение вице-королю Новой Испании передать нам в Акапулько…

— В Акапулько?

— Да, именно так. Серебро нужно нам не в Веракрус, а в Акапулько. Оно должно быть тайно переброшено туда не позднее чем через три месяца. Кроме того… ах, право, это такая мелочь, что не хочется затруднять ваше сиятельство её обсуждением…

— Со мною вы можете быть совершенно откровенны, дон Мигель! Мой дом всегда открыт для вас; поведайте о ваших нуждах — вы ни в чём не найдёте отказа! — радушно ответил князь с небрежностью человека, собравшегося тратить не свои деньги.

Михаил Илларионович сделал театральную паузу, делая вид, что преодолевает смущение.

— Насколько нам известно, в Новой Испании при добыче серебра попадается также некий сплав, называемый там «серебришко»…

— Да, такое бывает, — небрежно отвечал Годой; вновь напустив на себя сонный вид, он теперь рассматривал свои полированные ногти. — Иной раз копи выдают ложное серебро. Раньше распоряжением вице-короля его топили в море, дабы избежать пересортицы!

— Может, вы будете столь любезны, чтобы уступить его мне, скажем, по цене меди. Мы в России не столь щепетильны, как в вашей богатой стране! — сладчайше улыбаясь, произнёс Кутузов.

На лице фаворита промелькнуло презрительно-надменное выражение, как бывает у большого барина, когда его потревожили по пустякам.

— Ай, забирайте! Можете взять его всё: это совершенно бесполезный предмет! — слегка поморщившись, благосклонно-покровительственно ответил он.

— То есть мы можем даже подписать формальный договор?

— Отчего же нет? Я с удовольствием уступлю вам эту малость! Право, тут даже нечего обсуждать!

Затем состоялся обмен любезностями, прерываемый рассказами из жизни и разного рода мужскими байками. Кутузов рассказал об осаде Очакова, о штурме Измаила; о том, как Потёмкин раздавал гостям в своём очаковском лагере чашки, наполненные крупными бриллиантами, и прочее в том же роде. О делах более не произнесли ни слова.

И уже в дверях, раскланиваясь, Кутузов вдруг вспомнил, что ещё он собирался спросить у фаворита.

— Да, кстати, ваше сиятельство. Не желаете испробовать настоящий турецкий кофе?


*- по конституции III года республики совет 500 мог обсуждать вопрос, но не мог выносить окончательное решение, совет Старейшин же, наоборот, не мог обсуждать вопрос, но мог утвердить или отвергнуть решения совета 500; пройдя утверждение в совете Старейшин, решение парламента приобретало силу закона.

** — Клото и Атропос — богини судьбы (Мойры) в древнегреческой мифологии.

Загрузка...