Бог Ярости

Глава 9

Николай

Это определенно не то, чем кажется.

Я не болтался по окрестностям паба, не курил и не размышлял о том, как бы подраться и надрать задницу каким-нибудь ублюдкам.

Ладно, именно это я и делал.

Но следующая часть определенно не такая, какой кажется.

Я избил этих парней не потому, что какой-то ублюдок случайно схватил Брэндона за рубашку или попытался ударить его.

Или сделать ему больно.

Прямо у меня на глазах.

Да, я заехал кулаком по лицу Брэндона, когда видел его в последний раз, но только я имею на это право.

В общем, эта кучка придурков стала жертвой моего плохого настроения, потому что случайно оказалась рядом.

Не потому, что я преследовал Брэндона как жуткий сталкер или что-то еще столь же глупое.

Ладно, может, и преследовал, но всего два квартала. Может, три.

Ладно. Пять.

Но это все неважно.

Важно то, что я могу украсить свою руку их жалкой кровью. Ублюдок, схвативший Брэндона за рубашку, сейчас разбрызгивает кровь по земле, находясь в полубессознательном состоянии, а я усмиряю его друзей.

Один из них убежал, но что ж, зато двумя другими у меня руки заняты. Я бью и пинаю их, наслаждаясь звуком трескающихся под моими пальцами костей.

Нет ничего более приятного, чем власть над какими-то ублюдками, оказавшимися не в том месте и не в то время.

Красная дымка застилает мне зрение, пока я продолжаю, продолжаю и продолжаю мучить их, пока они не осознают, что я действительно могу их убить — с огромной вероятностью, — тогда они хватают друг друга и убегают с места преступления.

Они хромают, кряхтят и ругаются по пути, наверное, только в больницу. Возможно, в полицию, но сейчас мне на это наплевать.

На самом деле, возможно, мне не стоило их отпускать и вместо этого познакомить их со своим создателем.

Красное все еще застилает мне зрение, когда я замечаю, что вокруг собрались зрители с выпученными глазами, и некоторые из них, вероятно, снимали все это, учитывая телефоны.

Я бросаю на них свой фирменный «свалили» взгляд, и они медленно расходятся, опускают головы и продолжают свой разврат.

Теперь мне нечем отвлечься от истинной причины этой чертовой уловки. Я бы соврал, если бы сказал, что раньше не провоцировал насилие без причины, но в этот раз это точно не было случайностью.

Все из-за того засранца, за которым я следил периферийным зрением, даже когда мои пальцы были в крови.

Обычно я ничего не вижу сквозь приятный красный цвет. Но в этот раз я был больше сосредоточен на Брэндоне и на том, потеряет ли он сознание или сбежит.

Он не сделал ни того, ни другого.

Все это время он стоял на месте, его глаза были широко раскрыты, зрачки расширены, а губы раздвинуты.

Его взгляд встретился с моим и остался на месте, не пытаясь избегать моего, как он обычно делает.

Должно быть, он чертовски пьян, потому что смотрит на меня с открытым ртом, без своего напускного презрения.

К черту этого парня, серьезно.

Мне надоели его идеально отглаженные брюки, заправленные рубашки и кожаные туфли. Мне надоело то, что он вроде бы все контролирует, но иногда выглядит безнадежно потерянным.

Как сейчас.

Его безупречный образ золотого мальчика трещит по швам — полностью из-за алкоголя, который он пил все время, пока я был там, — и розовый румянец покрывает его щеки.

Несколько прядей выбились из его уложенной прически, придавая ему суровый вид. Непокорный. Можно с уверенностью сказать, что он не попал под жесткие чары своего стального контроля.

По крайней мере, временно.

На мгновение.

Еще несколько недель назад я был бы на седьмом небе от счастья, но сейчас мне нужно сохранять дистанцию, прежде чем я в коне концов ударю его.

Он и так изрядно потрепал мне нервы, делая все не так в пабе. Начиная с того, как он притворился, что я невидимка, и заканчивая тем, что сказал, что был влюблен, и отрицал то, что мы вообще что-то делали.

Каждую. Блять. Вещь.

А теперь мне нужно уйти, чтобы не придушить его к чертовой матери.

Вот почему я держался в стороне. Вот почему я удалялся из любой ситуации, в которой он находился, или из любой среды, где он мог бы быть.

Я вижу его и загораюсь.

Чем сильнее я старался держаться подальше, тем сильнее становилась моя одержимость им.

Я просто не могу ничего с этим поделать.

Когда я прохожу мимо него, то останавливаюсь, провожу двумя пальцами под его челюстью и неуловимо приподнимаю ее, заставляя его рот наконец-то закрыться.

— Может, хватит пялиться, а то я подумаю, что ты в меня влюбился или еще что-нибудь столь же безумное.

Я жду, что он оттолкнет меня, но алкоголь, должно быть, отупляет его мозг, потому что он просто смотрит. Не моргая. Его адамово яблоко подпрыгивает вверх-вниз при глотании, а дыхание только что участилось?

Мне требуется немало сил, чтобы отдернуть пальцы, и тут я замечаю, что оставил пятнышки крови возле его челюсти. Мне приходится подавить стон при виде этого зрелища, поэтому я маскирую его ухмылкой.

— Упс, заляпал кровью твое блестящее личико. Виноват.

Я даже не пытаюсь извиниться, отводя от него взгляд и продолжая свой путь. Мне нужно уничтожить еще несколько вещей. Есть идея заставить Джереми дать мне задание, где я смогу помучить несколько человек и вселить страх перед дьяволом в их души…

Что-то тянет меня за футболку, и я хмурюсь. Если один из этих жалких ублюдков вернулся за добавкой…

Мои мысли обрываются, когда я вижу два длинных пальца, вцепившихся в ткань так крепко, что она растягивается под давлением.

Я смотрю на Брэндона, и то, как он смотрит на меня, делает со мной то дерьмо, которое я определенно не одобряю. Он похож на побитого щенка, что совсем не похоже на его обычный образ снисходительного засранца.

— Спасибо, — шепчет он мягко, почти воздушно.

К черту этого мудака и его глубокий голос.

Я должен убираться отсюда.

Нет. Не должен. Сейчас это чертовски необходимо, иначе я действительно могу наделать дерьма, о котором потом буду жалеть.

И Джера здесь нет, чтобы контролировать меня.

— Я сделал это не ради тебя. Мне просто хотелось кого-то ударить, а он случайно оказался рядом, — я снова начинаю идти, но он сильнее натягивает мою футболку. — Что на этот раз? — огрызаюсь я.

Ему нужно убрать от меня руку, потому что она наталкивает меня на дерьмовые мысли.

И ни одну из них он не одобрит.

Брэндон сглатывает, и мой взгляд устремляется прямо на его адамово яблоко. Он делает это снова, словно давая мне шоу, которое я хотел, а затем прочищает горло.

— Ты… ты получил сообщения, которые я тебе отправил?

— Да, и что?

— Почему ты не ответил?

— А с чего бы? Я должен был радоваться и устраивать вечеринку, потому что всемогущий Брэндон Кинг наконец-то признал мое существование, решил, что я больше не отвратителен, и написал мне? Смирись со своим бесполезным гребаным «я».

Его челюсть сжимается, и он отпускает меня.

— Не будь мудаком. Я извинился за то, что мне кажется недоразумением. Я… не считаю, что ты отвратителен из-за своей сексуальной ориентации. Я бы никогда так не подумал.

— Спасибо ни за что, — на этот раз я чертовски хочу уйти.

Потому что в отличие от ублюдка Брэндона, который может врать сквозь зубы во время бесполезной игры и держать себя в руках, у меня нет никакого хладнокровия.

И мне нужно уйти, пока я не сделал что-то, о чем буду жалеть утром. Я даже не жалел о том, что сделал до злополучной встречи с этим чертовым обаяшкой.

Брэндон встает передо мной, или, скорее, покачивается, поскольку он пьян как матрос. Но в его словах есть лишь едва заметная невнятица, как будто он может сохранять контроль несмотря на то, что накачан спиртным.

— Какого хрена ты теперь хочешь? — усмехаюсь я. — Ты сегодня нехарактерно навязчив.

— Я хочу тебя кое о чем спросить.

— С чего бы мне отвечать? Мы ведь не друзья, цветок… — обрываю я себя, прежде чем назвать его так.

Конечно, этот ублюдок заметил мою оговорку несмотря на то, что был пьян, потому что его губы подергиваются.

Иисус, блять, Христос.

Я знаю, что должен злиться — во всяком случае, поддерживать этот образ, — но невозможно сдерживать гнев, который я оставил тлеть глубоко внутри, когда он улыбается.

Он действительно улыбается, не притворяясь, его губы изгибаются, а глаза смягчаются. Он выглядит счастливым, хотя я мог бы поклясться, что этому засранцу неведомо это чувство.

Это из-за алкоголя, не так ли?

Кроме того, какого хрена у меня болит в груди?

Может, мне стоит провериться, потому что это дерьмо серьезно беспокоит.

Его улыбка исчезает так же быстро, как и появилась, и мне хочется засунуть руку ему в горло и вытащить ее оттуда. А потом сделать фотографию и сохранить ее навсегда.

— Ты собираешься что-то сказать или так и будешь стоять и пялиться на меня, как гад? — спрашиваю я, используя слова, которые он часто бросал в мою сторону.

Он поджимает губы. Не очень-то приятно, да, урод?

— Просто скажи мне… у тебя что-то было с Анникой?

— Что за черт? Она как ребенок для меня, — я сужаю глаза. — Почему ты спрашиваешь? Тебе лучше не впутывать ее в свои дурацкие игры, или я лично помогу Джереми уничтожить тебя.

Моя кровь бурлит при одной только мысли об этом. Я еще даже не забыл о Кларе, а теперь он хочет Аннику.

Нет, черт возьми, нет.

Да пошло оно.

Я задушу его на хрен.

— Нет, нет, — торопливо говорит он. — Она слишком молода, а я не… я не люблю тех, кто едва достиг совершеннолетия.

Его глаза ярко блестят, и я подхожу ближе, пытаясь понять его.

— Ты ведь знаешь, что мне скоро исполнится двадцать?

Еще одна его улыбка едва проглядывает, и я ловлю себя на том, что задерживаю дыхание, чтобы запомнить этот образ, но он подавляет ее типичным притворством мудака.

— Ты все еще намного моложе меня.

— Намного? Всего три года.

— С половиной.

— С половиной. Господи. Мы все еще в одном поколении, черт возьми. Тебе нужно немного остыть, чувак.

Он хмурится, его губы выдвигаются вперед — чертовски восхитительно.

— Я тебе не чувак.

— Иииии ворчливый Брэндон Кинг делает потрясающее камбэк! — я качаю головой. — Ты просто никогда не разочаровываешь, да?

— Ну, может, тебе стоит перестать давать мне все эти прозвища.

— Какое из них твое любимое? — я подхожу ближе и вдыхаю виски из его рта. Но алкоголь — не единственное, что я чувствую. Меня душит мускус, исходящий от его раскрасневшейся светлой кожи, и нотки клевера и цитрусовых в его чертовых волосах. Черт, его волосы так хорошо пахнут.

Точно ли это не я пьян?

Видимо, мне плевать на свою решимость, потому что я шепчу:

— Ты предпочитаешь цветок лотоса? Чувака? О, или прекрасный принц?

— Ни один из вариантов, — медленно говорит он, его глаза светятся и прикрыты веками, когда он смотрит на меня.

— О, точно, — я стою с ним лицом к лицу и касаюсь губами раковины его уха. — Тебе нравится, когда тебя называют малышом.

Он дрожит рядом со мной. Чертовски дрожит. А может, это из-за алкоголя, и он просто покачивается, но мне все равно. Я предпочитаю верить, что это потому, что я дестабилизировал его.

Я предпочитаю думать, что у него нет иммунитета к моему присутствию, и я проникаю под его кожу так же глубоко, как он проникает под мою.

Лучше бы так и было, иначе, клянусь, я лично отрублю Колю за бесчеловечное воздержание, которое он навязывал мне целый чертов месяц.

Я напрягаю мышцы груди в ожидании удара или толчка, который, как я знаю, не за горами, и жду.

Потом жду еще.

Но ничего не происходит.

Я делаю шаг назад и вижу, что Брэндон дергает себя за волосы на затылке. В остальном он абсолютно неподвижен. Как робот. Глаза уставились на его ноги.

Не моргает.

Не двигается.

Ладно, я поведал немало дерьма, но этот пустой взгляд в его глазах чертовски настораживает.

Что я блять сделал не так на этот раз…?

Брэн вертит головой и отходит, покачиваясь на ногах, и я не уверен, потому ли это, что он пьян или из-за чего-то еще. Его рука опускается, когда он сглатывает.

— Я… лучше пойду.

— Конечно, прекрасный принц. Возвращайся к своему любимому хобби — убегай. Если будешь делать это достаточно быстро, то сможешь достичь своего второго любимого хобби — отрицания — в рекордно короткие сроки.

Его глаза смотрят на мои.

— Серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема?

— В чем твоя проблема? — я снова вторгаюсь в его пространство, моя грудь прижимается к его, и мы оба одновременно вдыхаем. — Какого хрена ты ведешь себя так, будто то, что я называю тебя малышом, — это конец света?

— Потому что ты не должен так говорить, — шепчет он, медленно моргая, но не перестает водить глазами по моему лицу.

— Тебе нужно перестать так на меня смотреть, если не хочешь, чтобы я тебя сожрал на хрен.

Он качает головой, но, что удивительно, из его антагонистического рта не вылетает ни слова.

Но в этом и проблема.

Брэндон не отводит взгляд, а продолжает смотреть, прикрыв глаза и слегка раздвинув губы.

К черту этого мудака. Он самый раздражающий человек, которого я когда-либо знал, но он все еще единственный, кто разжигает огонь в глубине моего живота, пламя настолько дикое, что распространяется на мою грудь и оживляет мой член.

Я так напряжен, что в этот момент мне чертовски больно, и я должен что-то сделать.

Я вернулся к той безнадежной стадии желания попробовать.

Погладить.

Лизнуть.

Все, что угодно.

Я возьму все, что он мне даст. Пусть даже маленькое, но я, черт возьми, проглочу все и сохраню в том уголке внутри меня, который тревожно наполнен им.

Моя рука вцепляется в его рубашку, и я рычу, прижимая его к своей груди.

Я чувствую, как громко бьется его сердце, как расширяются его глаза, в глубине которых, как лесной пожар, сверкает паника, похожая на мою.

Но есть и кое-что еще, гораздо более сильное.

Теперь, когда его контроль над собой ослаб, я чувствую лавину импульсивности, рвущуюся на поверхность.

И я просто обязан воспользоваться этим. Поймать его в ловушку. Не оставить ему ни единого гребаного выхода.

Хотя бы раз.

— Н-не надо, — заикается он, положив обе руки мне на грудь и осматривая окружающее пространство, где полно пьяных людей, прежде чем снова сфокусироваться на мне, в его глазах мерцают мириады смятения. — Пожалуйста.

— Слишком поздно, малыш.

Ухватив за рубашку, я затаскиваю его в узкий переулок и прижимаю к мрачной кирпичной стене.

Он издает самый восхитительный изумленный звук, который я когда-либо слышал, и мне конец.

Конец.

Я прыгну с обрыва, покачусь и сломаю пару костей, но мне будет абсолютно наплевать, потому что внизу меня будет ждать мой приз.

Он.

Моя рука скользит к его горлу и обхватывает точеную челюсть, пальцы впиваются в гладкую кожу. Глаза Брэндона расширяются до темного, гипнотизирующего синего цвета, и он награждает меня еще одним звуком, низким и чертовски нуждающимся.

Я прижимаюсь губами к его губам, поглощая этот звук и заглатывая его глубоко внутри себя.

Блять.

Трахните меня.

Гребаный ублюдок всех гребаных ублюдков.

Он на вкус как сладкая капитуляция, весь измотанный и готовый.

Не могу поверить, что не сделал этого раньше. Кажется, я нашел свой новый любимый наркотик в виде его губ. Я втягиваю в рот нижнюю, прикусывая ее, чтобы он почувствовал боль так же глубоко, как и я.

Брэн прижимается ко мне, его пальцы впиваются в мою футболку, и я не уверен, притягивает ли он меня ближе или отталкивает.

Мне плевать.

Сегодня я заберу то, что должен был украсть в ту ночь, когда встретил его на посвящении.

Нравится это его заблуждающемуся мозгу или нет.