Бог Ярости

Глава 27

Брэндон

— Это даже не имеет смысла.

Я киваю, хотя не имею ни малейшего понятия, о чем говорят Сесили и Глин. Я согласился встретиться с ними за послеобеденным чаем по привычке и почти сразу же пожалел об этом решении.

У меня в голове полный бардак, и я едва справляюсь. Я не могу найти в себе силы, чтобы надеть привычный образ, не говоря уже о том, чтобы как следует подделать свою улыбку.

— Ты так не думаешь, Брэн?

Я поднимаю голову от чашки с чаем и смотрю на Сеси.

— Хм?

— О том, что Ава замышляет что-то недоброе. В последнее время она создает все больше проблем и постоянно ходит на все эти драки.

— Ты же знаешь, какая она, — говорю я, проводя пальцем по ободку своей чашки. — Просто дай ей свободу, и она придет в себя.

Кроме того, судя по тому, что я наблюдал на днях, когда она «притворилась», что пришла ко мне, я прекрасно понимаю, что происходит между ней и моим неуправляемым старшим кузеном. На самом деле сейчас все, кроме нее, знают, в чем дело. Ее неспособность подчиниться реальности или хотя бы признать ее, возможно, и есть причина того, что она выходит из-под контроля. Я пытался дать ей совет, но она слишком вспыльчива, чтобы слушать, и предпочитает участвовать в заговорах Лэна, направленных против Илая.

Цель моего брата — подзадорить Илая и повеселиться, но она сама роет себе могилу. Намеренно или нет, я не знаю.

— Я все же волнуюсь, — хмуро говорит Сесили.

— Я тоже, — Глин набивает рот макарунами, и у меня в груди все скручивается в узел.

Я не могу не вспомнить монстра-сладкоежку, который всегда ворует их из любой коробки с пирожными, которые я приношу.

Правда, в последнее время он к ним не притрагивался.

У меня болит сердце, и я прочищаю горло, но это не помогает облегчить комок, застрявший в нем.

Прошла неделя с того дня, когда у меня случился срыв и я чуть не развалился на куски. Но я цел, потому что Николай держал меня.

И очень долго.

Пока мои колени не онемели, и я не стал вялым. Пока порез не перестал гореть, чесаться и сводить меня с ума.

Потом он заставил меня опереться на него и вынес из ванны, потому что я не мог стоять на ногах. Я был жалким месивом, тенью человека, и это именно то, что я, черт возьми, боялся, что он увидит.

Я ожидал отвращения или, что еще хуже, жалости, но на его лице их не было.

Он выглядел предельно сосредоточенным, когда вытирал меня насухо, помогал одеться, а потом позволил мне уснуть, пока я сжимал его в объятиях.

Мысль о том, что он может уйти, вызвала такую глубокую панику, что у меня началась гипервентиляция¹⁶. Думаю, я причинял ему боль тем, как сильно прижимался к нему, но он, похоже, не возражал. Он лишь крепче прижал меня к себе и целовал мои веки, нос, щеки, макушку — все, до чего мог дотянуться.

Тогда я наконец уснул.

На следующий день он оставил меня в покое, хотя я мог сказать, что у него было много вопросов.

Но потом я узнал, что он игнорировал меня, потому что следующей ночью дрался с моим братом.

Я просил его не делать этого. Даже умолял, но он все равно пошел на это.

Есть кое-что, чего Николай не знает, и что я держу в секрете — помимо моего поганого состояния. Его сестра Мия состоит в некоторых отношениях с моим братом.

Когда я узнал об этом, то попытался ее отговорить, но она оказалась такой же твердолобой, как и ее брат, и не стала слушать. К тому же Лэн ведет себя с ней нехарактерно навязчиво, чего он никогда не делал со своими предыдущими завоеваниями.

Поэтому я утаил это от Николая, потому что могу сказать, что он сильно зол на Лэна — и вполне заслуженно.

Но даже без этой информации он все равно продолжил бой.

Мне пришлось стоять и смотреть, как Николай и Лэн вцепились друг другу в глотки и чуть не забили друг друга до смерти.

Сказать, что я был в ярости после этого, — не сказать ничего. И не только потому, что Николай продолжал драться, несмотря на то что я умолял его не делать этого, но и из-за Лэна.

Он что-то подозревает и после боя был просто убийственным. Он не переставал спрашивать:

— Какого хрена Николай так на тебя смотрел?

Хотя он не уточнил, как именно, я увидел обвиняющий взгляд в его глазах и услышал это в его тоне.

Сказать ему о чем-либо — значит, ждать катастрофы, поэтому я просто отмахнулся, и пока что это работает.

В тот вечер я, естественно, не мог пойти в пентхаус, потому что Лэн следил за мной как долбаный ястреб. Я был уверен, что если бы ушел, он бы последовал за мной. В этом не было никаких сомнений.

Поэтому я написал Николаю.

Брэндон: Зачем ты подрался с Лэндоном? Теперь он не перестает приставать ко мне и спрашивать, почему ты все время на меня смотришь.

Николай: И это будет конец света — сказать ему правду?

Брэндон: Если я это сделаю, он убьет тебя.

Николай: Нет, если я убью его первым.

Брэндон: Он мой брат-близнец, Николай. Ты не можешь просто говорить о его убийстве и ожидать, что я не буду против.

Николай: А если он попытается убить меня, то ничего страшного?

Брэндон: Нет, конечно, нет. Я бы предпочел, чтобы вы держались подальше друг от друга.

Николай: Это ты так хочешь сказать, что никогда не расскажешь ему о нас?

Брэндон: Это будет рецептом для катастрофы. Он не самый большой твой поклонник.

Николай: Чувства взаимны. Я ненавижу этого ублюдка.

Брэндон: Разве ты не можешь просто игнорировать его? Я уверен, что он тоже будет тебя игнорировать.

Брэндон: Пока вся эта история с Мией, надеюсь, не уляжется.

Николай: Позволь спросить. Ты когда-нибудь планируешь рассказать ему о нас?

Брэндон: Не думаю, что сейчас это хорошая идея.

Николай: Сколько мне еще ждать? Месяц? Год? Десятилетие? Как долго я должен скрывать наши с тобой отношения?

Брэндон: Мне жаль.

Николай: Пошел ты и твой гребаный брат вместе с тобой.

Это было последнее сообщение, которое он мне прислал. Шесть дней назад.

Целых шесть дней.

Я ждал его в пентхаусе, но он так и не появился.

Я писал ему несколько раз, но он ни разу не ответил.

Каждый вечер я надеюсь, что он вернется домой. Каждый вечер я сижу на диване напротив лифта, пока не засну. Иногда я провожу целые ночи в навязчивых мыслях, и мне приходится физически удерживать себя от того, чтобы не довести до крови свое чертово запястье.

Тот факт, что он бросил меня после того, как я открылся ему, пусть даже частично, не дает мне покоя. Николай всегда разговаривал со мной. Это первый раз, когда он не является открытой книгой, и это меня бесит.

Я же не могу приехать к нему в колледж или домой. Хотя Мия пригласила меня сегодня на свой день рождения, так что это мой единственный шанс увидеть его.

— Брэн! — Глин машет рукой перед моим лицом, и я моргаю. — Куда ты пошел?

— Никуда. Я просто немного устал.

— Я понимаю, — она вздыхает. — Лэн в последнее время следит за тобой, не так ли?

— Да.

— Это, должно быть, так раздражает. Какой у него теперь план?

— Не знаю, — ложь, но это не имеет значения сейчас, когда Николая больше нет в поле зрения.

Что, если он действительно покончил со мной на этот раз? Что, если он окончательно сдался, увидев эту уродливую сторону меня?

От этой мысли к горлу подкатывает тошнота, и мне кажется, что меня сейчас вырвет.

— Бедный Брэн просто существует, но психи не оставляют его в покое, — Сесили похлопывает меня по руке, возвращая от края.

— Психи? — я хмурюсь. — Ты имеешь в виду Илая? На самом деле он меня не беспокоит. Если честно он вполне сносный, когда находится рядом со мной.

— Не Илай. Николай.

Сердце колотится о грудную клетку, и мне приходится напоминать себе, что нужно дышать.

Господи. Каким же отчаянным я должен быть, чтобы так взволноваться при одном только упоминании его имени?

— Николай? — спрашиваю я с той же беззаботностью, которую так хорошо имитирую.

— Да, он спрашивал меня о тебе на днях, когда Джереми привел меня в особняк Язычников. Он называет тебя цветком лотоса, — Сесили вздрагивает. — У меня мурашки по коже от того, что он так тобой интересуется.

— Точно! — Глин щелкнула пальцами. — Всякий раз, когда я навещаю Килла, Николай расспрашивает о моих братьях, и я думала, что это из-за того, как сильно он ненавидит Лэна, но, похоже, его больше интересует любая информация о Брэне. Всегда ли он любил искусство? Когда он написал свою первую картину? Чем он любит заниматься в свободное время? Какой его любимый цвет? Фильм? Родитель? Боже. Это похоже на полицейский допрос.

— Что делает его жутким, так это то, насколько он напряжен и настойчив. Джереми сказал, что он такой, и если я не чувствую себя комфортно, то не должна ему отвечать, но все же. Как ты думаешь, зачем он так делает?

— Если бы я не знала его, то подумала бы, что он влюблен в тебя, Брэн, — Глин хихикает и толкает меня плечом.

Мое тело напрягается, и я тянусь рукой к затылку, дергая за волосы, пока боль не вспыхивает не только в коже головы, но и глубоко в моей душе.

— Брэн? — Сесили внимательно наблюдает за мной. — Ты в порядке?

— Не совсем, — бормочу я, борясь с желанием задохнуться под тяжестью собственного признания.

Я не в порядке.

А разве я когда-нибудь был? Я не помню, когда в последний раз был в порядке.

Нет, помню. Это было, когда Николай обнял меня, чтобы я уснул. В ту ночь я был в порядке.

К черту. Я все равно разваливаюсь на части. С тем же успехом можно сделать это эффектно.

Я опустил руку на бок и повернулся лицом к сестре.

— Ты права. Он влюблен в меня. Или был влюблен.

Ее глаза увеличиваются вдвое.

— Откуда ты знаешь? Он тебе сказал?

— Можно и так сказать. Вообще-то, я встречаюсь с ним уже некоторое время.

Я жалею о своем решении просто выложить все, когда Сесили проливает чай, а Глин смотрит на меня так, будто я инопланетянин.

А ведь эти двое наименее драматичные и самые понимающие люди в компании.

Черт возьми.

Я крепче сжимаю чашку с чаем.

— Вы что-нибудь скажите или просто продолжите пялиться? Не то чтобы это вызывало дискомфорт или что-то в этом роде.

— Прости… — Сесили вытирает салфеткой пятна чая на столе. — Я просто хочу убедиться, что правильно тебя поняла. Ты только что сказал, что уже давно встречаешься с Николаем? Так же, как с Кларой?

— Не сравнивай его с Кларой. Она мне безразлична, — я теряю себя из-за него.

— О боже, — выдыхает Глин и прикрывает рот рукой, но это не помогает скрыть ее улыбку. — В тот день в кофейне, когда Килл сказал, что у Николая особые отношения с кем-то, это, случайно, был не ты?

— Да.

— Ты что, прямо сейчас признаешься нам в своей ориентации? И что мне делать? Могу я тебя обнять?

— Лучше не стоит, — говорю я, чувствуя себя немного легче от того, что она улыбается. Это ведь хорошо, правда?

Сесили берет мою руку в свою.

— Я так рада за тебя, Брэн. Я чувствую себя гордой мамой, когда вижу, что ты нашел кого-то, кто тебе нравится.

— Да! Я ненавидела эту стерву Клару, — соглашается Глин. — Она была такой оппортунисткой. Знаешь, я не хотела тебе говорить, но в ту ночь, когда у нас была вечеринка в особняке Элиты, я видела, как она пыталась поцеловать Лэна и терлась об него. Он выгнал ее и попросил меня не говорить тебе, потому что это только ранит твои чувства. Я так ее презираю, что даже не могу подобрать слов.

Лэн никогда не упоминал об этом. Но, впрочем, он никогда ничего мне не рассказывает.

А что ты ему рассказываешь? Ты давно перестал поддерживать с ним связь.

— Вы… — я внимательно наблюдаю за ними. — Вам не кажется странным, что мне нравится парень после того, как я все это время встречался только с девушками?

— А при чем тут пол? — Сесили гладит меня по руке. — Я просто рада, что ты счастлив.

— Я тоже, — Глин переплетает свою руку с моей и опускает голову мне на плечо. — Кто бы тебе ни нравился, это не изменит тебя. Ты всегда будешь самым крутым старшим братом на свете.

— Лучшим другом в мире живых, — Сесили отодвигает свой стул и берет меня за другую руку.

— Спасибо, — мой голос срывается, и я прочищаю горло. — Мне повезло, что вы обе есть у меня.

Сесили улыбается мне.

— Итак, как давно вы с Николаем вместе?

— Да! — Глин кладет подбородок мне на плечо. — Нам нужны подробности.

— Пару месяцев.

— Вау. Вы, ребята, действительно держали это в тайне, — Сесили покачала головой. — Я ничего и не подозревала.

— Я держал все в тайне. Это я не хотел признаваться перед всеми вслух.

На самом деле проблема не в моей ориентации. Дело во всем остальном, в чем мне приходится признаваться, когда я признаю ее.

Причина, по которой я не хотел верить в то, что я такой ненормальный.

— Тебе нужно было время. В этом есть смысл, — говорит Глин. — Ты всегда был с девушками, поэтому я никогда не подозревала, что ты би.

— Я не думаю, что я би. Я просто гей, — слова вылетают у меня изо рта легче, чем я думал. — И асексуал. Или был им. Думаю, правильный термин — демисексуал. Я могу испытывать сексуальное желание только к тому, кто мне нравится.

— Я как бы подозревала, что речь идет об асексуальности, — Сесили улыбается. — Тебя никогда никто не привлекал, какими бы сексуальными они ни были. Ты смотрел на животных с большей нежностью, чем на своих подруг.

— Животные — не золотоискательницы, — Глин ударила кулаком по воздуху. — Я хочу избить этих сучек за то, что они использовали тебя.

Они не использовали меня. Я использовал их. Но это не тот разговор, который я хочу сейчас начинать.

— Не могу дождаться реакции мамы и папы, когда они узнают, — Глин усмехается, а затем делает паузу. — То есть, если ты захочешь им рассказать?

— Обязательно.

— Они будут в полном дерьме.

— В хорошем или плохом смысле?

— Брэн, ты можешь быть буквально инопланетянином, и они будут тебя любить. Ты их любимчик.

— Нет, не любимчик.

— Любимчик. Мама тебя боготворит, а папа так тебя любит, что всегда говорит: «Брэн сделал то, Брэн сделал это», — она делает паузу. — Не уверена, что ему понравится Николай. Он очень опасен.

Я поморщился.

— Не помогает и то, что он кузен Килла.

— Килл может быть цивилизованным. А Николай… ну, нет?

— Почему именно Николай? — спрашивает Сесили. — Сколько бы я ни думала об этом, вы, ребята, совершенно разные по характеру. Там, где он хаотичен, ты организован до мелочей. Он сумасшедший, а ты методичный. Вы полные противоположности.

— Может, поэтому все и получилось. Кроме того, он не оставил мне выбора. Он вторгся в мою жизнь и не сдавался, сколько бы я его ни отталкивал… ну, то есть до этого момента.

— Что случилось? — Глин отстранилась, нахмурившись. — Пожалуйста, скажи мне, что это не из-за Лэна.

— Они подрались той ночью, верно? — Сесили поморщилась. — Джереми сказал, что Николай был сам не свой в последнюю неделю.

— Дело не в Лэне, а во мне. Ему не понравилась моя нерешительность.

— Но для тебя все это в новинку, Брэн. Не стоит торопиться, — Глин поглаживает меня по плечу.

— Нет, если это означает, что я могу его потерять. Мне кажется, я причиняю ему боль, когда так поступаю, потому что он считает, что я стыжусь его.

— Оу.

— Нет, — быстро говорю я. — Просто… я не могу не думать обо всех остальных факторах, а именно о Лэне.

— Серьезно, тебе нужно забыть о своей зацикленности на реакции Лэна на все, что ты делаешь. Я люблю тебя, Брэн, правда люблю, но ты даешь ему так много свободы действий, что он творит всякое дерьмо, — Глин вздыхает. — Ему все равно.

Она ошибается. Или, может быть, я придерживаюсь еще одного мифа, который никогда не был правдой.

Но если серьезно, что это значит, если я больше беспокоюсь о реакции Лэна, чем о реакции моих чертовых родителей?

Не то чтобы я не беспокоился о маме и папе — меня тошнит от одной мысли об этом разговоре, но Лэн…

Я чувствую, как у меня сводит живот, когда представляю, какое надменное и разочарованное выражение он часто придает моему искусству.

Он всегда был идеален, и его неодобрение вызывает у меня гребаные кошмары.

— Я имею в виду, не будь адвокатом дьявола, — Сесили гримасничает. — Но ничего хорошего не случится, если Лэн узнает о Николае. Это будет похоже на то, как если бы он снова узнал о Киллиане и Глин.

— Я так и сказал, — я потер лицо. — Николай, кажется, не согласен. Я действительно не хочу, чтобы они снова дрались.

— Ты прав… — плечи Глин опускаются. — Это будет некрасиво.

— Ах вы, сучки! — раздается громкий голос, и мы все застонали, когда Реми скользнул к нашему столу, увлекая за собой Аву. — Не могу поверить, что вы пьете послеобеденный чай без моей светлости. Если бы я не увидел историю Глин, я бы ни о чем не догадался. И к тому же еще обнаруживаю, что эта дама затаилась в доме, как воровка. Вы, сучки, меня доконаете, серьезно.

— Я не воровка, я просто искала Брэна, — Ава целует меня в щеку. — Привет, Брэн.

— Привет.

Ава садится рядом с Сесилией и обнимает ее.

— Скучала по тебе, подружка.

Сесили поглаживает ее по руке.

— Все в порядке?

— Да, — она чмокает ее в щеку.

Реми придвигает стул и занимает место между мной и Сесилией, и они начинают спорить, кто сядет рядом со мной.

Поскольку я самый уравновешенный из всей компании, они всегда хотят моего присутствия. Я часто получаю сообщения по типу: «Без тебя скучно, Брэн».

Несмотря на то, что я не клоун, как Реми, и не гиперактивный, как Ава, я занимаю особое место в компании.

Почему мне казалось, что меня будут осуждать мои самые близкие друзья? Мой близкий круг поддержки?

Нет, я боялся не их. Дело во мне. Всегда, черт возьми, во мне.

Я сам себе злейший враг.

— Так о чем вы говорили до эффектного прибытия моей светлости? — Реми крадет макарун Глин и чай Сесили.

— Ни о чем, — Сесили подмигивает мне.

Я качаю головой и делаю глубокий вдох.

— Реми, Ава. Я хочу вам кое-что сказать.

Хотя ко мне присоединились Сесили и Глин, мои движения в лучшем случае скованные, когда мы входим в особняк Язычников.

Моя сестра и моя подруга бывали здесь бесчисленное количество раз, учитывая их парней, но со мной дело обстоит иначе.

Я остаюсь в своей стихии, пока мы пробираемся мимо посетителей вечеринки. На этом дне рождения Язычники постарались на славу. Бесчисленные лампы освещают потолок, отбрасывая фиолетовые и синие блики на людей, прыгающих под модную музыку.

Повсюду разбросан алкоголь, и мне бы очень хотелось напиться, но это просто трусость, поэтому я останавливаю себя, чтобы не выпить.

Я мельком вижу Майю, которая в гламурном белом платье танцует с группой людей в причудливых нарядах. Но не вижу Мии.

Несколько недель назад Мия познакомила меня с Майей, и она милая, но я предпочитаю компанию ее сестры. Мы с ней — интроверты и ладим друг с другом, не разговаривая слишком много.

Глин ведет нас на второй этаж, и мы продолжаем проталкиваться вперед.

У меня щемит в груди, когда я мельком вижу Мию, одетую в черную версию платья Майи и танцующую между Киллианом и Николаем. Хотя кажется, что они пинают и бьют друг друга.

Мне очень не нравится, когда Киллиан бьет его. Я знаю, что это их динамика, и они были такими всю свою жизнь, но он должен прекратить накладывать свои гребаные руки на него, или я их сломаю.

Боже правый.

Откуда взялась эта жестокая мысль?

— Привет, — Джереми плавно, если можно так выразиться, скользит к нам и целует Сесили чуть дольше, чем мне комфортно за этим наблюдать.

— Привет, — вздыхает она, когда он обхватывает ее за спину.

Мой взгляд сам собой возвращается к Николаю. Он выглядит чертовски хорошо в черной футболке и джинсах. Несколько непокорных прядей выбились из хвоста и падают ему на лоб. Его мускулы пульсируют при каждом движении, а переплетающиеся татуировки, идущие по бицепсам и рукам, мгновенно выделяют его из толпы.

Я всегда считал его красивым. Нет, не только красивым. Он категорически сексуальный. Просто мне потребовалось время, чтобы понять, что меня безнадежно привлекает в нем все. Тот факт, что я не могу прикоснуться к нему уже несколько дней подряд, не дает мне покоя.

Мой взгляд изучает его пристальнее, вглядываясь в четкую линию челюсти, полные губы и…

Я хмурюсь, когда ясно вижу его лицо. Его глаза темные, почти бездонные, рот выстроен в линию, и он кажется… сам не своим.

Как тогда, во время драки.

Должно быть, у него один из приступов. Хотя не уверен, что это за приступ, он упоминал, что они приходят и уходят. Я не видел его в таком состоянии с той ночи, когда он дрался. Только сейчас он кажется более замкнутым.

И я хочу… чего?

Что, черт возьми, ты можешь сделать, когда сам сломлен?

Киллиан замечает нас, или, скорее, Глин, и перестает танцевать. Мия и Николай тоже. Моя подруга улыбается мне. Николай хмурится.

Мой затылок горит, а кожа начинает казаться черной, чернильной и чужой.

Прошла неделя с тех пор, как я видел его в последний раз, и, хотя не ожидал приветственной церемонии, я также не думал, что он будет выглядеть настолько недовольным.

Глин обнимает Мию и протягивает ей пакет.

— Это небольшие подарки от нас троих. С днем рождения.

— Спасибо. Вам не обязательно было это делать, — показывает она, затем улыбается мне и набирает текст на своем телефоне, прежде чем показать его. — Я не думала, что ты придешь.

— Ты лично меня пригласила. Я бы не пропустил, — я улыбаюсь, борясь с желанием поглазеть на ее брата.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — Николай отпихивает Мию за спину и оказывается у меня перед лицом, его голос резок, лицо бесстрастное. Если бы не его знакомый запах, правда теперь смешанный с сигаретами и алкоголем, я бы подумал, что передо мной незнакомец.

Неужели так он чувствовал себя каждый раз, когда я притворялся, что не замечаю его на людях? Потому что это ничем не отличается от того, если бы у меня между ребер застрял гребаный нож.

— Еще один продуманный план твоего брата? Что на этот раз? Поджог? Нападение? Может, убийство? — от холодности его слов я теряю дар речи.

Николай никогда не говорит со мной в таком тоне. Он никогда не срывается на мне.

И тот факт, что он сделал это уже дважды, превращает возможность потерять его в ужасающую реальность.

Но знаете что? Да пошел он.

Почему, черт возьми, он злится, когда целую неделю игнорировал меня?

— Брэн — мой друг. Я пригласила его на свой день рождения, — показывает его сестра, ее движения плавные и решительные.

— Все в порядке, Мия, — говорю я ей и продолжаю смотреть на него. — Мне плевать на мнение твоего брата обо мне, но, наверное, будет лучше, если я уйду.

Она неистово трясет головой.

— Мия права, — говорит Джереми где-то позади меня. — Ты наш гость.

Киллиан сжимает плечо Николая.

— Если ты можешь принять Глин и Сесили, то должен принять и Брэна. Он не имеет ничего общего с Лэном, несмотря на жуткое физическое сходство.

— Он прав, — Глин смотрит на меня с ободряющей улыбкой. — Брэн совершенно не похож на Лэна. Честное слово.

Господи. Она говорит так, будто продает меня на какую-то должность.

Глаза Николая не отрываются от моего лица, и я не могу не смотреть в ответ. Хотя мне не очень нравится этот гнев, мне нравится, что он не может отвести от меня взгляд.

Это меньшее, что он может сделать после того, как исчез, как будто я ничтожество.

Мия прыгает перед ним и показывает:

— Пожалуйста, не разрушай мне день рождения.

Николай бросает на меня последний взгляд, после чего издает горловой звук и берет со стола свою пачку сигарет.

Я хмурюсь еще сильнее. Дела плохи, если он курит. Он сказал мне, что курит по настроению и прибегает к сигаретам только тогда, когда хаос в его голове слишком велик, чтобы его сдержать.

Мне очень нужно оказаться с ним наедине, поговорить и убедиться, что все в порядке.

И как раз в тот момент, когда я размышляю над тем, как лучше это сделать, в центр сцены, словно он здесь хозяин, вальсирует тот, кто мне нужен сейчас меньше всего.

Лэн осматривает окружение, а затем одаривает нас дьявольской ухмылкой.

— Что за напряженная атмосфера? Я думал, это день рождения. И еще, кто-то упоминал слово «разрушить»?