Бог Ярости - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Рина Кент (Глава 20) #24

Глава 20

Николай

— Давайте начнем гребаную войну!

Так я кричал сегодня утром, на что все закатили глаза, как будто я был неразумен, хотя на самом деле войну надо было начинать еще две недели назад, после того как эти долбаные Змеи решили, что напасть на наш дом — хорошая идея.

Но я спокоен. Я могу смириться с этим.

Врешь, гребаный лжец.

Если не считать небольшого поджога и сбрасывания одной из их машин с обрыва, я мало что сделал. Ну и ладно. Джер дал мне несколько целей для устранения, и я хожу в бойцовский клуб так часто, будто от этого зависит моя жизнь.

Но ничего из этого не достаточно для военной машины, зарождающейся внутри меня.

Возможно, это связано и с другими специфическими обстоятельствами, которые я, похоже, ни хрена не могу понять.

Вместо того чтобы дать нам то, что нам всем нужно, — войну, — Джер велел мне успокоиться, а Килл сказал, что будет лучше, если он возьмет меня на прогулку, на что я ответил, что я не его гребаная собака.

И все же мы идем по мощеным улочкам острова, по старому городу, привлекая к себе больше внимания, чем нужно. Или, скорее, я, хотя и надел рубашку, черт возьми.

— Тебе нужно перестать пялиться на всех, кто на тебя смотрит, — говорит Килл со своим обычным спокойствием, выглядя при этом показательным джентльменом, которым он определенно не является.

— Может, им нужно перестать пялиться на меня? — я злюсь на женщину, которая продолжает идти и оглядываться.

Она забегает в один из магазинов, как будто ее задница горит.

— Боже, Нико. Ты пугаешь местных.

— Это глупо. Пойдем в бойцовский клуб, где я смогу избить тебя нахрен.

— Пас. Я встречаюсь с моей Глин и не могу страдать от синяка под глазом.

Я смотрю на него с насмешливым недоверием.

— Ты хочешь сказать, что твоя девушка важнее меня? Твоего кузена, с которым ты вырос?

— Что это за вопрос? Конечно, важнее.

— Килл, ты, мать твою…

— О, умоляю. Хватит драматизировать. У тебя тоже есть кое-кто, кто важнее нас.

Я делаю паузу и прищуриваюсь.

— О чем ты, блять, говоришь?

— О твоих неудачных попытках сбегать по ночам и на рассвете. Не хочешь поделиться, куда ты ходишь?

— Отвали.

— О? Не знал, что ты умеешь быть таким скрытным, дорогой кузен. Боже, Боже. Я официально заинтригован.

— Не интригуй себя.

— Это не то слово. Хм. Это не могут быть твои приятели по сексу, поскольку ты не стеснялся демонстрировать их и беспокоить нас своими чрезмерными порнопоказами и экстравагантными оргиями. Тот факт, что от них и след простыл, а ты велел охранникам вышвыривать их, когда бы они ни появлялись в особняке, означает только одно.

— Что именно?

— У тебя действительно импотенция.

— Только не заставляй меня прилюдно тебя бить, а то я точно это сделаю.

— Здесь куча ханжей, Нико. Ты окажешься в тюрьме.

— Мне, блять, все равно.

— Если это не импотенция, то единственный другой вариант… ты встречаешься с кем-то.

Гребаному Киллиану и его психопату должно быть запрещено находиться рядом со мной. Я и так борюсь и едва сдерживаюсь, чтобы не кричать каждую ночь «Я иду трахать свой цветок лотоса» и каждый день «Я собираюсь поцеловать свой цветок лотоса этим добрым утром».

Абсолютное кощунство, что от меня ждут каких-то секретов. Я мускулистый парень, который предпочитает говорить кулаками. Все остальное может пойти на хуй.

Я не люблю сложностей. Я не делаю сложных вещей.

Любой, кто доверит мне свои секреты, — дурак. Брэн — гребаный дурак. Но он верит в мое благоразумие, поэтому я не могу просто афишировать все эти неортодоксальные отношения.

Хотя он бы сошел с ума, если бы я назвал это отношениями.

Это случайный роман.

В лучшем случае сделка, в худшем — сексуальный контракт.

Иногда это похоже на отношения. Особенно после пожара. Он стал приходить в пентхаус чаще, чем обычно, а когда не может, присылает мне сообщения типа:

Брэн: Моя кузина и братья тащат меня на вечеринку. Если я уйду, это будет подозрительно. Мне очень жаль. Увидимся завтра утром?

Брэн: Девочки пригласили меня к себе домой, и на этот раз я не могу придумать отговорку. Глин спрашивает, все ли со мной в порядке, потому что она все больше беспокоится, а я не хочу взваливать на нее это бремя. Мне очень жаль. Мы сможем увидеться утром?

Да, в первый раз, когда он не пришел в пентхаус, я проигнорировал его следующим утром, но не мог продолжать это делать, когда он извинялся и практически умолял меня встретиться с ним для наших пробежек.

Он такой чертовски очаровательный. Хотя я не стал бы говорить ему об этом вслух, иначе это его напугало бы. Он начинает нервничать, когда я обращаюсь с ним нежно вне секса.

Как будто его пугает перспектива того, что мы станем ближе, или что-то в этом роде. И при этом именно он ходит за продуктами и готовит для меня.

Я не помню, как называются все эти причудливые блюда, и уверен, что ем их не так, как надо, учитывая, как он качает головой в знак неодобрения, но вкус у них потрясающий. В этом и заключается весь смысл еды, если хотите знать мое мнение.

Каждый вечер он остается все дольше, как будто ему все труднее уходить. Он придумывает отговорки про уборку и готовку или про то, что хочет досмотреть тайну убийства, но я знаю, что это потому, что он любит меня и хочет быть со мной еще больше.

Ладно, не совсем любит. Но я ему очень нравлюсь.

Я ловлю его на том, что он улыбается моим выходкам, и теперь он делает это чаще. Улыбается, я имею в виду.

Он также больше терпит мой флирт и своевременно отвечает на мои сообщения. Мне кажется, теперь ему даже нравятся грязные переписки. Он также стал фанатом фотографий моего члена, хотя часто просит меня прекратить их отправлять.

Иногда я вижу, что он смотрит на меня с таким загадочным выражением лица, когда я смотрю его скучные фильмы.

В других случаях он смотрит на меня так, будто я инопланетянин, что обычно является сигналом к тому, что он собирается уйти. Иной раз он запирается в ванной более чем на полчаса и выходит оттуда в смятении, его истинное выражение лица скрыто за тревожным контролем, которым он так хорошо владеет.

Не помогает и то, что всякий раз, когда я спрашиваю его, все ли в порядке, он лжет сквозь зубы с фальшивой улыбкой и произносит слово, которое я ненавижу больше всего на свете. В порядке.

Он не в порядке, но я не знаю, как заставить его говорить. Если, конечно, я должен это делать, когда у нас нет отношений.

Брэн — крепость. Сколько бы я ни стучал по поверхности, она никогда не трескается. Он всегда, без сомнения, ускользает за стальные стены и закрывается от меня.

Похлопывание по плечу возвращает меня в настоящее, и я вижу, что на меня смотрит мой кузен.

— Ты думаешь о них? О мужчине? О женщине? О них обоих?

— Отвали, Килл.

— Честно говоря, я не могу представить тебя в отношениях.

— Почему, блять, нет? — огрызаюсь я.

Он делает паузу, приподнимая бровь.

— Ты слишком непостоянен. Кроме того, ты сказал, что тебе не нужен партнер. Никогда. Поскольку ты свободная душа и не хочешь быть привязанным к кому-то.

Верно. Я так и сказал.

Блять. Я совсем забыл, что не так и давно думал именно так. Что такого в Брэне, что заставляет меня хотеть привязать его к себе?

Это завоевание, верно?

Просто потому, что у меня есть его тело, но нет души, и я на грани, потому что мне нужно все.

Как только он отдаст это, я выброшу его.

Верно?

— И что? — Килл толкает меня плечом. — Кто изменил твой драгоценный свод антимоногамных правил? Можешь сказать мне. Должно быть, тебя убивает, что ты держишь все в себе.

— Ты действительно хочешь знать?

Он кивает.

Я маню его одним пальцем.

— Подойди. Это секрет.

Он подходит ближе, и я отвешиваю ему подзатыльник.

— Занимайся своим гребаным делом и не суй свой нос, куда не просят.

Мой кузен массирует пострадавшее место.

— Ты еще пожалеешь об этом.

— Прими это как расплату за все те разы, когда ты обливал меня дерьмом, — я разражаюсь злобным смехом и продолжаю идти по улице.

Килл хватает меня за руку и толкает в противоположном направлении.

— Давай сначала выпьем кофе.

— И круассаны, — я поглаживаю свой живот. — Думаешь, у них есть макаруны?

— Не думаю, — он смотрит на меня. — С каких это пор ты любишь макаруны?

— Всегда любил.

— Нет, не любил. Твоя тяга к сладкому обычно заканчивается пончиками.

Я хмыкаю, но ничего не говорю. Возможно, я начал баловать себя ими с тех пор, как Брэн однажды купил несколько штук. Я съел всю коробку за одну ночь, и у меня случилась сахарная кома.

С тех пор он прячет их от меня и оставляет только две штуки, как скупой засранец.

— Килл!

Лицо моего ворчливого кузена расплывается в редкой искренней улыбке при звуке голоса его девушки.

Она машет нам рукой, приглашая за свой столик… Боже, боже.

Мои губы кривятся в автоматической ухмылке, когда мои глаза встречаются с этими потрясающими голубыми. На долю секунды он становится похож на оленя, попавшего в свет фар, и его пальцы разжимаются, обхватывая чашку.

Это немного похоже на его выражение лица прошлой ночью, когда я прижал его к стене, как только он вышел из лифта, и трахал его там до тех пор, пока он не смог стоять.

Остынь, Коля. Господи, чувак. Мы же на людях.

Понимает ли он эту логику? Нет, потому что он дергается у меня в штанах в чистейшей манере мудака.

Я знаю, что у Брэна аллергия на то, что его называют красивым, но он такой. А еще он слишком элегантный и ухоженный. Воротник его рубашки идеально выглажен, манжеты симметрично подвернуты, а каждая прядь волос лежит на нужном месте.

Он всегда одет изысканно согласно моде и обладает безмолвной харизмой. Он может быть снизу и наслаждаться этим, но вне спальни он — помешанный на контроле. И вспыльчивый до безумия. Уверен, никто не обращает внимания на его шикарные манеры и не догадывается, что он любит грубость.

Пока Глин и Киллиан заняты пожиранием друг у друга, я пододвигаю стул и сажусь рядом с ним. Я намеренно расставляю ноги так широко, что мои бедра касаются его брюк.

Он продолжает наблюдать за мной, словно за чудом света, его губы слегка приоткрыты.

Потребность впиться в них гудит во мне, но я заставляю себя сдержаться и шепчу:

— У тебя слюнки текут. Неужели я настолько сексуальный?

Он сглатывает и быстро отводит взгляд, предпочитая сосредоточиться на нелепом ППЧ¹² напротив нас.

Типичный Брэн. Честно говоря, я не знаю, почему продолжаю надеяться, что однажды он сделает эпический каминг-аут¹³ и поцелует меня на глазах у всего мира, как он любит делать наедине.

Это просто невозможно.

Подозреваю, что он предпочел бы продолжать это годами, вместо того чтобы наконец быть честным с самим собой. Не то чтобы меня это волновало. Как только закончу колледж, я вернусь к своей жизни в Нью-Йорке, а он снова станет чопорным лондонским мальчиком.

— Какое совпадение, — говорит Глин, когда наконец отрывается от Килла.

Он постукивает ее по носу.

— Ты действительно думаешь, что это совпадение? Похоже, мне еще многому нужно тебя научить, малышка.

Килл. Ты чертов гений.

Значит, он знал, что она была в этой кофейне с Брэном все это время, поэтому и настоял на том, чтобы мы выпили кофе здесь.

Приятно знать, что у меня есть успешный кузен-сталкер. Кто-то может сказать, что это семейное, поскольку я почти уверен, что на днях поймал Гарета, преследующего Мерседес, и он использовал для этого одну из машин телохранителей.

Но что не очень приятно, так это то, что он также говорит «малыш». Не мог выбрать другое прозвище?

Я украдкой бросаю взгляд на Брэна, а он занят тем, что смотрит на свой кофе, словно в поисках ответа на вопросы гребаной вселенной. Черный, без сахара, как его душа.

Он переплетает пальцы, позволяя им лечь на колени, и я кладу руку на свое бедро, рядом с его, и придвигаюсь ближе, кайфуя от исходящего от него тепла.

Трахните меня. Он опьяняет.

Я просто не могу существовать рядом с ним и не позволять себе прикасаться к нему.

Это пытка.

— Как дела, Нико? — спрашивает меня Глин с легкой ухмылкой.

Иногда ее трудно воспринимать как сестру Брэна. Хотя они и выглядят как брат и сестра, она более беззаботна, чем он когда-либо будет. Она ведет себя спонтанно, в то время как он просчитывает каждый свой шаг. Каждое слово. Каждое действие. Как психопат.

За исключением тех случаев, когда мое тело разговаривает с его, конечно же. Вот тогда-то я и получаю нераскрытую версию своего цветка лотоса.

— Николай, — говорит Киллиан. — Его зовут Николай.

— Но мне нравится Нико, — говорю я с улыбкой.

Надо отдать Брэну должное, он делает вид, будто я ни сказал ни слова, продолжая потягивать свой кофе. Однако я вижу, как подергивается его рука на бедре.

— Правда? — говорит Глин. — Гораздо проще называть его Нико, а не Николаем. Не ревнуй, Килл.

— Да, не ревнуй, кузен. Мы с Глин друзья, верно?

— Ага, — она ухмыляется, и я подмигиваю ей.

Клянусь, я краем глаза замечаю, как Брэн пристально смотрит на меня, но когда я смотрю на него в ответ, он возвращает свой взгляд к кофе.

— Осторожно, Нико, — угрожает Килл с притворным спокойствием. — Ты сам роешь себе могилу.

— Позвольте мне поискать в каком месте, мне не плевать на это, — я делаю вид, что проверяю карманы, а потом достаю два средних пальца. — О, вот, держи.

Глин разражается хохотом, Киллиана это ничуть не веселит, а Брэн все еще зависает в своем телефоне.

Господи. Его умственная игра по игнорированию очень сильна.

— Так чем вы здесь занимались до того, как мы вас прервали? — спрашиваю я Глин.

— Ничем особенным. Мы с Брэном любим поболтать.

— Вы, должно быть, близки, — говорю я и чувствую, как Брэн напрягается рядом со мной.

— Да, — говорит она с восторгом. — Мы команда против Лэна.

— Мы не против Лэна, — он впервые заговорил, голос спокойный и ясный, как неподвижная гора. — Он наш брат.

— Да, но он не ведет себя как брат.

— Сейчас не время и не место для этого разговора, — говорит он в упор, и хотя голос его звучит спокойно, в нем чувствуется твердость.

Услышав, как он говорит таким тоном, я понял, что его добрый образ — это всего лишь образ. Он на самом деле немного контролирует себя. Ладно, много. Невротично.

Он делает вид, что его все устраивает, но в глубине души он пытается манипулировать ситуацией, чтобы она сложилась именно так, как он хочет. Он придирчив, замкнут и дотошен. А еще трудный и ворчливый. Тихие — самые чертовски опасные.

— Как скажешь, — Глин надулась. — Ты все равно всегда пытаешься найти ему оправдание.

— Он мой брат-близнец.

— Да, хорошо, — она закатывает глаза и агрессивно прихлебывает из своей чашки, пока Килл гладит ее по плечу.

Я вижу возможность и, черт возьми, пользуюсь ею. Поскольку голубки увлечены друг другом, я кладу свою руку поверх руки Брэна, и он замирает, его рука слегка подрагивает под моей.

Он такой чертовски теплый, что я не могу не провести пальцами по его руке, впиваясь подушечками в его бедро.

Брэн не шевелится, и вот в чем дело: он не пытается меня оттолкнуть. Поэтому я иду дальше, поглаживая его кожу большим пальцем, стараясь не возбудиться от одного лишь краденого публичного прикосновения.

Мне очень нравится, что его рука большая, но все еще немного меньше моей. Идеальный размер. Он идеален во всех физических аспектах. Любой, кто говорит обратное, просто слепой идиот.

Глин смотрит вверх, а Брэн неуловимо вырывает свою руку и отпихивает мою, затем хватает свой телефон, возводя вокруг себя стену.

Не так быстро.

Я достаю свой телефон и пишу ему сообщение.

Николай: Ты не обращаешь на меня внимания, малыш. Я ревную тебя к Киллу и Глин.

Он сразу же читает сообщение, и я вижу, как он смотрит на свой телефон, словно это мое лицо.

Брэн: Уходи.

Николай: О, но я не хочу.

Брэн: Не будь ребенком, Николай.

Николай: Я думал, ты ребенок, малыш.

Он прикрывает рот ладонью, но уже слишком поздно — я вижу, что он улыбается. Мне требуется все, чтобы не наклониться и не насладиться этой улыбкой, не потянуть зубами его губы, как он любит.

Николай: Ты так вкусно пахнешь, что мне хочется тебя облизать.

Брэн: Николай!

Николай: Ты выглядишь так сексуально, что я хочу тебя съесть. Мне не терпится трахать тебя до тех пор, пока ты не превратишься в абсолютную кашу, малыш.

Брэн: Заткнись.

Николай: Мне нравится, что на людях ты чопорный и правильный, а наедине превращаешься в грязного бога секса. Сейчас ты такой тихий, но становишься громким, когда твоя попка заглатывает мой член. М-м-м… Я напрягаюсь при мысли о твоем лице, когда ты подавишься моим членом.

Брэн: ОСТАНОВИСЬ.

Николай: О, и последнее. Я забыл отправить ее сегодня.

Я посылаю ему фотографию члена, которую сделал сегодня утром.

Брэн ерзает на своем месте и тут же выходит из чата. Я подавляю улыбку, продолжая смотреть на свой экран.

— Это Саймон?

Слова Килла прерывают мои попытки отправить еще одну фотографию ради обыкновенного издевательства над Брэном.

Я перевожу взгляд с телефона на кузена и хмурюсь.

— Саймон?

— Это с ним у тебя эксклюзивные отношения? — спрашивает Килл.

Брэн делает паузу, поднося чашку с кофе к губам, и медленно опускает ее.

— Ты встречаешься с кем-то? — спрашивает Глин с явным весельем.

— Да, но он не сказал мне, с кем, — Килл делает паузу. — Я перебирал твоих приятелей, и Саймон — единственный, кто достаточно навязчив, чтобы хотеть этого.

— Кто такой Саймон? — спрашивает Глин.

Я бросаю взгляд на Брэна, и его губы складываются в линию. Он точно знает, кто такой Саймон, хотя прошло уже несколько недель. В конце концов, он согласился на эксклюзивные отношения из-за своей ревности.

— Он тот, кто ходит и говорит как дива и называет Николая папочкой, — отвечает ей Киллиан.

— А, Симон, — Глин улыбается. — Он попросил меня называть его Симоном.

— Скорее, симпом¹⁴, — Килл кривит губы. — Он такой противный. Пожалуйста, скажи мне, что он не тот, с кем ты встречаешься.

— Может, и он, — говорю я, нажимая «Отправить» на второй фотографии.

На этот раз это фото во весь рост, где я сжимаю в кулак свой член и прикусываю нижнюю губу.

Затем, чтобы подразнить его, я печатаю:

Николай: При мысли о твоей заднице я возбуждаюсь, малыш.

Брэн внезапно встает, сжимая в руке телефон, но его голос звучит спокойно, когда он говорит:

— Я отлучусь в уборную.

Я подавляю улыбку, наблюдая за тем, как точки появляются и исчезают.

— Перестань улыбаться как подонок, — говорит Килл. — Это отвратительно.

— Не завидуй моей сексуальной улыбке, наследник Сатаны, — я убираю телефон в карман. — Хочу что-нибудь сладкое. Сейчас вернусь.

Я направляюсь к кассе, делая вид, что рассматриваю сладости на витрине. Ни итальянского фисташкового круассана, ни пахлавы, ни макарун. Неинтересно.

Мельком увидев, как Килл и Глин пожирают друг друга, я проскальзываю в уборную. Брэн стоит перед раковиной, его лицо перекошено, а пальцы в смертельной хватке сжимают телефон.

Я проскальзываю за ним и шепчу ему на ухо:

— Осторожно, если ты продолжишь смотреть на нее так агрессивно, она может и треснуть.

Он вздрагивает и поворачивается так быстро, что чуть не падает. Я обхватываю его за талию.

— Полегче, малыш.

Его дикие глаза, в которых плещутся волны паники, осматривают окружающее пространство.

— Что ты делаешь, Николай?

— Я подумал, что тебе не помешает помощь, — я скольжу ладонью к его эрекции и сжимаю ее в кулак. — М-м-м. Ты возбудился, глядя на мою обнаженку, малыш?

— Николай… — он борется за контроль, его голос охрип. — Мы в общественном месте… Прекрати…

— Но возможность быть пойманным возбуждает тебя, — я наклоняюсь и провожу языком по раковине его уха. — Или это из-за меня?

— Тебе нужно перебороть свое… — его слова заканчиваются стоном, когда я прикусываю мочку его уха, затем челюсть и нижнюю губу.

— Ты что-то говорил?

— Перестань…

— Что ты сказал? — я глажу его эрекцию, делая ее твердой как камень. — Твой член так чертовски тверд для меня.

— Бл… Блять…

— М-м-м. Люблю, когда ты ругаешься, малыш.

— Николай…

Что бы он ни хотел сказать, его прерывает звук шагов, доносящийся снаружи.

Брэн замирает, похоть сменяется чувством паники, настолько сильным, что это приводит меня в недоумение. Даже его эрекция начинает ослабевать.

Почему, черт возьми, он ведет себя так, будто настанет конец света, если кто-то застанет его целующимся со мной?

Я хватаю его за запястье и тащу к последней кабинке, затем запихиваю внутрь, захлопываю дверь и прижимаю его спиной к стене.

Снаружи до нас доносятся несколько мужских голосов, обсуждающих премьер-лигу и все такое.

— Уходи, — шепчет Брэн.

— Закрой свой гребаный рот.

— Нико, — я прижимаюсь губами к его губам, и он стонет мне в рот, звук слабый, но его достаточно, чтобы возбудить меня.

Поцелуй жесткий и быстрый, призванный заставить его замолчать. Я не хочу сейчас слышать его отвратительные слова.

— Мне нужно, чтобы ты вел себя очень тихо, малыш, — я расстегиваю молнию на его брюках и достаю его твердый член. — Похоже, тебе это очень нравится, не так ли?

— Николай, не надо… пожалуйста… — он судорожно трясет головой, но я глажу его от основания до кончика, наслаждаясь тем, как он становится чертовски твердым. И просто потому, что не могу удержаться, я надавливаю на крайнюю плоть и дразню дырочку.

— М-м-м. Ты течешь для меня. Как мило.

— Пошел ты…

— Обожаю, когда ты говоришь грязно, — я опускаюсь на колени с некоторым трудом. Мы крупные парни, особенно я, а это место маленькое.

Приняв удобное положение, я вбираю его в рот.

Брэн рычит, и я прижимаю руку к его губам.

— Ш-ш-ш, — шепчу я, обхватывая его член. — Мне нравится, когда ты громкий, но здесь не место для твоих сексуальных рыков. Помолчи, пока я буду давиться твоим членом, малыш.

Он откидывает голову к стене, глаза закатываются, когда я вбираю его в горло, потом вынимаю и снова заглатываю. Я дразню кончик, несколько раз проводя по нему языком.

— Мммффф… — он стонет в мою ладонь, зарываясь руками в волосы, прижимая к своему паху.

Я сосу его в исступлении, желая, чтобы он кончил. Давлюсь его членом и сжимаю яйца, пока он не упирается в стену, а его сперма не вытекает на мой язык.

Иисус, блять, Христос.

На него приятно смотреть, когда он гонится за своим удовольствием. Покрасневшая кожа, закрытые глаза и требовательные пальцы.

Он одержим моими волосами, и, как и каждый раз, он сдергивает резинку, чтобы погрузить свои пальцы, перебирая мои волосы, затем поглаживая их, затем снова перебирая.

Я чувствую, как напрягаются его мышцы, когда он все интенсивнее кончает в мое горло. Его зубы впиваются в мои пальцы, когда его сперма взрывается у меня во рту.

Он кончает долго, а я продолжаю высасывать его досуха, пока не проглочу все до последней капли.

Он прижимается к стене, вцепившись пальцами в мои волосы. Когда я кончаю, я вытаскиваю его и облизываю губы, пока он смотрит на меня дикими глазами.

— Прекрати так на меня смотреть, или я тебя трахну, малыш.

Встав, я убираю руку с его рта, на котором теперь красным полумесяцем выделяется след от его зубов.

— Что, черт возьми, ты думаешь…

Мои губы прижимаются к его губам.

— Если только это не благодарность, я не хочу ничего слышать.

Он смотрит на меня минуту.

— Ты можешь перестать целовать меня?

Я облизываю его нижнюю губу.

— Нет.

Он зажмуривается, борясь с краснотой, ползущей по коже.

Как только он возвращается в свою скучную стихию, он смотрит на меня.

— Как Киллиан узнал о наших отношениях?

— Ему просто нравится играть в детектива, — я облизываю его горло. — Не волнуйся, он не знает, что это ты.

Руки Брэна ложатся мне на грудь, и он пытается оттолкнуть меня, но наклоняет голову в сторону, давая мне доступ к точке пульса.

— Почему он думает, что это Саймон?

— Ты его слышал. Саймон — единственный подходящий кандидат на эту роль.

— Почему? Потому что он называет тебя папочкой?

Я хихикаю, прижимаясь к его шее, стараясь не шуметь, хотя снаружи не слышно никаких голосов.

— Ревнуешь, малыш?

Он сжимает в кулак мои волосы и притягивает к себе.

— Не шути со мной, Николай.

— Не шути со мной, — я обхватываю пальцами его горло и сжимаю. — Ты не имеешь права вести себя как обиженка, когда именно ты против публичных отношений. Если тебе так не нравится, что люди думают, будто я с Саймоном, то это твоя вина.

В его глазах мелькает боль, и мне хочется дать себе пинка под зад, когда он отпускает мои волосы.

— Малыш…

— Нет, ты прав. Это я хотел, чтобы все было так, и мне придется разбираться с последствиями.

— Но почему все должно быть именно так? Мы можем…

— Нет! — прервал он меня так резко, что я даже отступил назад.

— Ты даже не слышал, что я хотел сказать.

— Ответ — нет, Николай, — говорит он с нотками паники, и мне хочется залезть к нему внутрь и вытащить оттуда демона, который заставляет его так себя чувствовать, а потом избить его до смерти.

Что, черт возьми, с ним случилось? Почему он иногда впадает в такой режим, словно за ним гонится монстр?

— Просто брось это, ладно? — он тяжело дышит. — Уходи первым.

— Эй… что случилось?

— Ничего. Я в порядке.

— Ты не выглядишь в порядке.

— Почему тебя это волнует? — огрызается он. — Почему тебя это должно волновать? Просто оставь меня в покое.

— Ты знаешь, что отталкиваешь меня слишком сильно, и в какой-то момент я могу просто бросить тебя на произвол судьбы, Брэндон.

Его губы приоткрываются, и я думаю, что он хотя бы извинится, как он обычно это делает, но он шепчет:

— Пожалуйста, уходи.

— Да пошел ты, — бормочу я, затем распахиваю дверь и ухожу.

Я агрессивно мою руки и возвращаюсь в кофейню. Я останавливаюсь у столика, когда замечаю, что атмосфера уже не такая тошнотворно сладкая, как когда я уходил.

Причина в том, что на моем стуле сидит клон Брэна.

Я кладу руку в карман и встаю рядом с ним.

— Ты сидишь на моем месте.

Лэндон поворачивает голову в мою сторону, демонстрируя свою гнусную ухмылку. Несмотря на то, что у него есть общие черты с Брэном, Лэндон более сдержанный и гораздо более отвратительный. Если бы не одинаковые черты лица, никто бы не подумал, что они родные братья. Если Брэн за закрытыми дверями спокоен и гребаный мудак, то Лэндон ведет себя как мудак открыто. Антагонистичный и совершенно неуправляемый.

Я до сих пор не простил ему похищение Килла, даже если мой кузен позволил это сделать, чтобы сохранить отношения с Глин.

— Не вижу здесь твоего имени, здоровяк, — говорит он с той же ухмылкой, и единственная причина, по которой я не бью его по лицу, — это то, что оно зеркально отражает лицо Брэна.

Терпеть не могу этого гребаного парня.

— Лэн? — появляется Брэн, выглядя ничуть не взволнованным. Как будто он не вывел меня из себя минуту назад.

Он осторожно опускается на свое место, не сводя глаз со своего претенциозного брата.

— Что ты здесь делаешь?

— Я услышал, что вы с Глин проводите время вместе, и решил присоединиться. Не думал, что здесь будет нежелательная компания.

— Следи за своим языком, — проворчал Килл, и Глин надавила на его руку, словно не позволяя ему ударить ее брата, который определенно заслуживает того, чтобы его отправили на Луну с дыркой в чертовом лице.

— Брэн, братишка, — Лэндон обхватывает его за плечи. — Почему ты сидел рядом с Николаем? Глупость может быть заразной, знаешь ли.

Этот чертов…

Прежде чем я успеваю пнуть его, Брэн его отталкивает.

— Это грубо. Извинись, Лэн.

— Я? Извиниться? — он разражается смехом. — Отлично, Брэн. Ты невероятно забавный.

— Я извиняюсь от имени моего брата, — говорит он, едва взглянув на меня.

Господи. Он гребаный мудак, клянусь. Я бросаю на него взгляд, и он, как трус, опускает глаза, прерывая зрительный контакт.

— Что здесь происходит? — Лэн щелкает пальцами у меня перед носом. — Эй, ты. Убери глаза от моего брата, пока я тебя не вырубил.

— Лэн! — Глин кричит.

Брэн поднимает голову, и от страха, который я вижу в его взгляде, мне становится дурно.

Его так пугает мысль о том, что кто-то может узнать о нас, что кажется, будто его вот-вот стошнит.

— Я ухожу отсюда, — объявляю я и ухожу, не оглядываясь.

Да пошли они все. Начиная с Брэндона, мать его, Кинга.

Я возвращаюсь в особняк, а затем отправляюсь на своем Харлее прокатиться вдоль берега моря. Но ни воздух, ни вибрация мотоцикла не улучшают моего настроения.

Через полчаса я паркуюсь на берегу и достаю телефон.

Нахожу сообщение от проклоятия моего гребаного существования.

Брэн: Спасибо и извини.

Ублюдок.

Николай: За что?

Брэн: За то, как Лэн разговаривал с тобой. Спасибо, что ушел и не стал конфликтовать с ним.

Послушай, мне кажется, он что-то подозревает.

Николай: И что?

Брэн: Мне лучше пока держаться подальше от пентхауса.

Николай: Типичный Брэндон. Убегать при первых признаках опасности — это, похоже, твой стиль поведения.

Брэн: Ты не знаешь Лэна. Он как собака. Если он придет и будет вынюхивать, то узнает все.

Николай: И это такая трагедия?