Бог Ярости

Глава 14

Брэндон

Туман удовольствия клубится у меня в голове, голодный и опасный, когда желтые пятна застилают зрение.

Николай стягивает боксеры и отбрасывает их в сторону, пока на нем не остается только цепочка с кулоном в виде пули.

Я пытаюсь отвести взгляд, но с ужасающей ясностью понимаю, что игнорировать мужчину передо мной практически невозможно.

Всю прошлую неделю мне приходилось останавливать себя, чтобы не изучать его экстравагантные татуировки, потому что это означало бы, что я пялюсь.

А я не мог быть пойман за этим занятием.

Однако сейчас мне, похоже, все равно. Может быть, потому что я только что позволил ему сделать мне лучший минет в моей жизни.

А я даже не люблю минет.

Я могу отрицать это сколько угодно, но правда в том, что Николай Соколов… симпатичный.

Извините. Чертовски сексуальный — вот то выражение, которое я искал.

Он весь в мускулах, пропорционально расположенных на его высоком и широком теле. Его татуировки представляют собой смесь художественных кровоточащих роз, черепов и замысловатых узоров. Моя любимая — татуировка в виде змеи, обвивающей череп, которая покрывает его плечо и бицепс.

Мой взгляд падает на утонченную татуировку в виде знака бесконечности, который вьется вдоль его бедра. Это тоже одна из любимых.

Я пытаюсь рассмотреть остальные его татуировки, но это невозможно, когда его член стоит от сильной эрекции, почти касаясь пресса.

Я часто видел своих товарищей по команде обнаженными, но никогда не чувствовал себя так напряженно рядом с ними. Да и вообще с кем бы то ни было.

И опять же, Николай далеко не среднестатистический. Все его присутствие без труда внушает страх, но я и близко не напуган.

Все гораздо, гораздо хуже.

Я сгораю от желания прикоснуться к этим мышцам.

Ноздри раздуваются при мысли о том, что на нем останется мой запах. Не чей-то другой.

А мой.

Он голый, но это я — единственный, кого раздевает его пристальный взгляд, которым он скользит по моим расстегнутым брюкам и обмякшему члену, подрагивающему под его вниманием.

Он высовывает язык и проводит им по нижней губе, мой взгляд устремляется туда, и меня снова охватывает воспоминание о моем члене в его рту.

Я не могу не воспроизвести в памяти то, как он прикасался ко мне, но больше то, как он смотрел на меня. То, как он опустился передо мной на колени и обращался грубо, но в то же время чувственно.

Это была самая сильная разрядка в моей жизни. С ней может соперничать только тот случай в переулке.

Предполагается, что секс должен быть бессмысленным, в лучшем случае мягким, а в худшем — мучительным. Но с Николаем это, несомненно, самый интенсивный, умопомрачительный опыт. С Николаем мое освобождение выходит за пределы физического и распространяется на неизвестную, пугающую вселенную.

И меня охватывает инстинкт выживания — убежать.

Открыть дверь и броситься в ночь, а затем сделать то, что у меня получается лучше всего.

Притворяться. Избегать. Отрицать.

Однако мои ноги остаются на месте, и я снова смотрю в его глаза. Но поскольку я настолько не контролирую себя, мое внимание падает на его губы, покрытые синяками, и я дрожу, вспоминая, как он целовал меня.

И как я целовал его.

Как поглощал его, словно пытаясь соединить свою душу с его или что-то столь же нелепое.

— Я знаю, что выгляжу сексуально, но ты должен перестать смотреть издалека и тащить свою сексуальную задницу сюда, малыш, — он садится на край кровати и ухмыляется в своей немного злой манере. — Разденься для меня. Дай мне на тебя взглянуть.

Мои пальцы сами собой обхватывают край воротника футболки, и я стягиваю ее через голову, а затем бросаю на стул. За ней следуют ботинки и брюки, а затем я спускаю трусы до пола.

В результате бега и тренировок у меня неплохое тело, но я не стараюсь выставлять его напоказ. Определенно не до такой степени, как эксгибиционизм, который так любит Лэн.

На самом деле я предпочитаю всегда быть одетым. Но сейчас я испытываю чувство триумфа, когда Николай изучает каждый сантиметр моей кожи, его жадные глаза осматривают меня с ног до головы, как будто он никогда раньше не видел обнаженного мужчину.

— Ты чертовски красив, — изумляется он и протягивает руку в мою сторону.

Я подхожу к нему, но не беру ее. Это как-то странно. Все это странно. Начиная с момента, когда я понял, что испытываю чувства к нему, а не к Кларе, и заканчивая тем, как я кончил ему в горло.

И все же по какой-то причине я не хочу это заканчивать.

Не сейчас.

Я продержусь еще какое-то время.

Он сказал, что потом я смогу свалить все на него. Так что здесь нет моей вины.

Это сон, и я буду наслаждаться им, пока меня не заставят проснуться.

Я скрещиваю руки.

— Я не девушка. Не называй меня красивым.

— Мужчины могут быть красивыми. Например, как я, — он подмигивает и хватает меня за запястье, заставляя разомкнуть руки.

— Твое высокомерие не знает границ.

— Тебе нравится мое высокомерие.

— Продолжай мечтать.

— Тебе нравится, как я смотрю на тебя, — продолжает он, прикусывая уголок губы и скользя по мне голодным взглядом. — Тебе нравится, как я прикасаюсь к тебе, — он проводит пальцем по моему соску, вызывая дрожь. — Тебе определенно нравится играть в недотрогу.

Я отдергиваю руку.

— Николай!

— Называй меня Нико, как раньше.

— Я ничего подобного не делал.

— Ты точно сделал это, когда кончал мне в горло. Ты сказал «Нико» таким сексуальным, нуждающимся голосом.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Он сужает глаза, но прежде, чем я успеваю возмутиться, он берет меня за запястье.

— Давай. Мне нужны твои губы вокруг моего члена.

Я бросаю быстрый взгляд на его член, такой твердый, что по бокам вздуваются фиолетовые вены, а на кончике блестит прозрачная жидкость.

— Что… — я прочищаю горло. — Что я должен сделать?

— То, что я сделал с тобой.

— Я не встану на колени.

— Я просто прекрасно встал перед тобой на колени.

Я потираю рукой затылок и вздыхаю.

— Не знаю, как это делать, понимаешь? Я никогда…

— Не отсасывал другому парню?

Я медленно киваю. Мысль о том, что я могу выставить себя дураком, вызывает у меня более сильную тошноту, чем тот факт, что я действительно хочу это сделать.

Какая-то часть меня бурлит от возможности доставить ему такое же сильное удовольствие, какое он доставил мне.

Глаза Николая темнеют, голубые зрачки кажутся безумными, даже собственническими, когда он рывком тянет меня вперед, и я падаю на него сверху, прижимаясь грудью к его груди.

Его сердце бьется в такт с моим, и я шиплю, когда мой член задевает его бедро.

Боже мой. Я только что кончил, так какого черта я снова возбуждаюсь?

Такого никогда не происходит после разрядки. Никогда.

Его грубые пальцы поглаживают мою челюсть, и я в ужасе понимаю, как меня пробирает дрожь от этого. А может, это из-за его затуманенного взгляда.

— Просто делай то, что по твоему мнению понравилось бы тебе.

Вот в чем, блять, проблема. Мне это не нравилось.

Ну, до сих пор.

— Если не получится, просто делай то же само, что и я, — он подмигивает. — А теперь встань на колени.

Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, Николай ложится на спину и направляет меня так, что я переворачиваюсь на четвереньки и оказываюсь на нем. Его твердый член в пределах досягаемости, а мой — рядом с его лицом.

Я еще никогда не был в такой откровенной позе. «69» определенно не та позиция, в которой я чувствую себя комфортно, поэтому я всегда старался ее избегать. Мне нравится контролировать каждый сексуальный акт, даже если во время него мне скучно до безумия.

Теперь, однако, я не чувствую дискомфорта. Это скорее… опасение, смешанное с приливом незнакомого возбуждения.

Прежде чем я успеваю подумать о том, что это значит, Николай приподнимает бедра.

— Обхвати мой член губами, малыш.

Его приказ приводит меня в странное бешенство, и я обхватываю его член у основания и несколько раз глажу, как он делал это со мной. Не могу удержаться, чтобы не погладить головку и один из пирсингов, чтобы проверить, насколько она чувствительна.

Капля спермы попадает на мой большой палец, и Николай вознаграждает меня хрипом. Так я делаю еще несколько раз, одновременно поглаживая его, пока его бедра не приподнимаются с кровати, а восхитительные звуки удовольствия не заполняют мои уши.

Я замечаю и обращаю внимание на каждую внезапную остановку в его дыхании, каждое движение бедер и даже на мурашки, которые появляются на них.

Так я узнаю, что ему нравится, и продолжаю делать это еще грубее.

— Ты убиваешь меня, — его похотливый голос проникает в меня, как афродизиак.

Я улыбаюсь, мне нравится идея убить его.

Мысль о том, что такой пугающий мужчина, как он, так увлечен мной, необычайно возбуждает.

После еще нескольких движений, я беру его в рот и стону вместе с ним. Не хотел, но ничего не могу с собой поделать, когда его кожа взрывается на моих вкусовых рецепторах.

Может быть, это потому, что я хотел сделать это дольше, чем готов признать. А может, потому что его вкус, а главное, ощущения в моем рту чертовски фантастичны.

— Вот так, малыш. Сделай мой член небрежным и мокрым, — урчит он снизу, его пальцы скользят вверх и вниз по моим яйцам, дразнят, сжимают. — Ослабь челюсти. Позволь мне трахнуть тебя в горло.

Меня пробирает дрожь, и я делаю то, что он говорит, превращаясь в неузнаваемое существо, пока облизываю его член. Сперма стекает мне на язык, и я сглатываю, сжимая проколотую коронку в задней части горла и удерживая ее там.

Николай хрипит, дергается и толкается.

— В твоем рту так чертовски приятно. Господи. Посмотри на себя, малыш. У тебя даже нет рвотного рефлекса.

Его бедра приподнимаются, и я вижу, что он сдерживается, пытаясь не причинить мне боль или что-то в этом роде. Поэтому я начинаю двигаться сильнее, дроча его член у основания и проверяя то, что он только что сказал. Я мотаю головой вверх-вниз, вбирая как можно больше его в заднюю часть горла с каждым движением.

— М-м-м. Блять. Твой рот создан для того, чтобы сосать мой член. У тебя так хорошо получается.

Я рычу, прижимаясь к его коже, и он еще больше утолщается от этой вибрации. По какой-то причине похвала меня возбуждает. Он ломает, разбивает мою основу на гребаные кусочки, и я испытываю непреодолимую зависимость.

Непреодолимую, блять, зависимость.

Я сосу его член, как будто это спорт, вбирая все глубже и глубже, а затем расслабляю челюсти и позволяю ему использовать мой язык для трения. Вначале это происходит неаккуратно, моя слюна стекает по его длине и капает на яйца, но потом я специально смешиваю ее с его спермой, облизывая и дразня пирсинг с таким энтузиазмом, будто я рожден для того, чтобы сосать член.

Не просто член. Его член.

Я тону в его похотливых стонах. Мои яйца напрягаются, а член утолщается, когда его рык прорывается сквозь меня, превращая в гребаное животное.

До моих ушей доносится звук открывающегося ящика, но я не обращаю на него внимания, так как понимаю, что делаю. Я сжимаю основание его члена, вытаскиваю его изо рта, затем провожу языком по головке, зубами нащупывая пирсинг.

— Мммм… блять, малыш… блять… — он издает густой, похотливый звук и вливает в меня еще больше своей спермы.

Я чувствую, как он приближается, как его член становится огромным в моих руках, и, несмотря на то что у меня болит челюсть, я снова вбираю его в себя.

Этому не будет конца, пока он не сломается так же сильно, как сломал меня. Я доставлю ему такое же сильное удовольствие, какое он доставил мне…

Холодный, скользкий палец прочерчивает дорожку по моим яйцам, а затем оттягивает в сторону полушарие моей задницы, обводя ободок ануса.

Я вздрагиваю, это движение застает меня врасплох, и я не знаю, что делать. В моей голове плавает столько всепоглощающей похоти от сосания его члена, что я даже не осознаю, что он делает.

Николай крутит бедрами и проникает в мое горло. В моей задней дырочке образуется давление, когда он еще раз обводит ее по границе, а затем вводит палец внутрь.

— Ш-ш-ш. Ты такой молодец, малыш. Твоя попка так хорошо принимает мой палец, — он вводит свой член мне в рот, проникая в меня сзади.

От этого вторжения я закрываю глаза, колени дрожат, и какая-то часть меня требует, чтобы я боролся.

Любым образом.

При любой возможности.

Мне нужно…

Он медленно вводит палец, проникая в меня так глубоко, что я не могу думать.

— Мммф… Блять… — бормочу я, обхватывая его член, слюна и сперма капают на его яйца.

Еще один смазанный палец присоединяется к первому, и от чувства полноты у меня мутится в голове. Все, что я могу сделать, — это оставаться неподвижным, рот открыт, задница поднята вверх, пока он входит в меня.

Боль постепенно исчезает, сменяясь острым чувством… удовольствия?

О, черт.

— Вот так, малыш, — он вводит и выводит свой член из моего рта, ударяя пирсингом по задней стенке моего горла. — Трахни свою задницу моими пальцами.

Я с ужасом понимаю, что раскачиваюсь вперед-назад, губы раздвинуты, чтобы он мог трахать меня своим членом, а я помогаю ему входить и выходить из моей задницы.

Гребаный блять.

Он вытаскивает чужую версию меня, когтями разрывая все меры предосторожности, которые у меня были.

Он приближается, и я теряю контроль.

Прикасается ко мне, и я спотыкаюсь, качусь, падаю, падаю, падаю…

Пальцы Николая царапают что-то внутри меня, и я почти теряю равновесие.

— Вот оно, — похоть в его голосе распирает меня, подталкивая к краю. — Блять… Я сейчас кончу…

Он прижимает пальцы к этому тайному местечку один раз.

Два раза…

На третий меня охватывает жар, и все звуки, которые я хочу произнести, заглушаются спермой, заливающей мне весь рот, губы и лицо.

Но не это заставляет меня кричать. Это мой собственный член, выплескивающий сперму на грудь, лицо и руки Николая.

Она продолжается и продолжается, разбрызгиваясь повсюду и украшая простыни.

Пожалуйста, не говорите мне, что я просто кончил без всякой стимуляции моего члена.

Я отстраняюсь от Николая, и он вынимает пальцы из моей задницы. Моя дырочка сжимается вокруг них, словно желая удержать их там. Что за…

— М-м-м… — Николай проводит другой рукой по сперме на своей груди, размазывая ее по татуировкам, а затем подносит пальцы ко рту. — На этот раз ты определенно устроил беспорядок. Блядски горячо.

Я пытаюсь вырваться, но в итоге спотыкаюсь о его конечности и падаю рядом с ним на кровать.

Николай, похоже, не чувствует моей тревоги, потому что перекатывается, переворачивается и нависает надо мной. Его величественное тело, хотя и огромное, не кажется угрожающим. Кончик кулона скользит по моему горлу, словно лаская. Распущенные волосы обрамляют его лицо, и мне приходится удерживать себя, чтобы не прикоснуться к ним.

— Ты ведь собираешься меня поцеловать, правда? — спрашиваю я, моя защита на исходе.

Он ухмыляется, глаза блестят озорством.

— Ты знаешь, что собираюсь.

— А если я попрошу тебя не делать этого?

— Мы оба знаем, что твой рот — гребаный лжец, если только я не пожираю его, — он высовывает язык и слизывает свою сперму с моей челюсти и губ, а затем возвращает ее в мой приоткрытый рот, кормит меня своей спермой, заставляя снова почувствовать его вкус и проглотить все до последней капли.

Когда он целует меня, мне кажется, что я теряю часть себя, которую уже никогда не смогу восстановить. И все же я не могу не зарываться пальцами в его волосы, не стонать ему в рот, не скользить языком по его языку, не сосать, не кусать и не забываться.

На одно мгновение я теряюсь и позволяю себе погрузиться в сон.

Он отрывает свой рот от моего, и мне приходится физически удерживать себя от того, чтобы не погнаться за его языком и не прижать его к своему.

Николай в последний раз оттягивает мою нижнюю губу, прежде чем отпустить ее и оттолкнуться, чтобы встать, а его палец дразнит мой сосок по пути.

— Я сейчас вернусь, малыш. Не двигайся.

Я поворачиваю голову в сторону, наблюдая за тем, как напрягаются его чернильные мышцы спины, как путаются его волосы от того, как сильно я дергал и сжимал в кулаке их чернильные пряди.

Где-то в центре груди у меня болит.

Почему, черт возьми, он так красив и почему меня… так тянет к нему?

Разве я не должен быть сломлен?

Несколько секунд я смотрю на белый потолок, но затем, когда дымка удовольствия исчезает, я моргаю, прогоняя смятение, и трезвею.

Ноги еле держат меня, когда я встаю и хватаю одежду, а затем, неловко надевая ее, бегу к лифту.

Внутри я замираю, указательный палец нависает над желтой кнопкой первого этажа, а затем я делаю то, что делал всю свою жизнь.

Убегаю. Отрицаю. Притворяюсь.

Тошнота подкатывает к горлу, когда я нажимаю на кнопку.

Дверь закрывается, мои пальцы находят волосы на затылке, и я оттягиваю их, но никакая боль не заглушает чувство потери, ползущее по моим конечностям.

Прошлой ночью я не смог уснуть.

Впервые за восемь долбаных лет я не сомкнул глаз.

Ни одного.

Я ворочался и ворочался, принял три холодных душа, выпил больше травяного чая, чем в викторианской Англии, и отправился в свою студию, но ничто не помогло мне уснуть.

Я даже воткнул в руку свой швейцарский армейский нож, но острие нанесло лишь небольшой порез, а вытекшая кровь не смогла прогнать чернила, которые поглотили меня до пояса, убив всякое удовольствие, которое я испытывал предыдущей ночью.

С чего ты взял, что можешь наслаждаться чем-либо, когда ты чертовски ущербный?

Несмотря на эти мысли и черное лицо в зеркале. Несмотря на кровь, которая хлынула из меня, и красные мазки на холсте, я не могу побороть в себе надежду или кипящее ожидание, которое охватывает меня, когда я выхожу из особняка и делаю свою ежедневную фотографию.

Я не собирался брать наушники, так как Николай всегда снимает их, иногда не очень аккуратно, но если я не надену их, он подумает, что это из-за него.

А разве это не так?

Я игнорирую голос в голове, ставя музыку на паузу, сердце бьется все быстрее, чем дальше я удаляюсь от особняка.

Впервые я радуюсь чему-то и желаю этого всеми фибрами своего существа. Настолько, что это начинает меня пугать.

Впервые я задумался о том, чтобы терпеть боль, лишь бы сначала получить удовольствие.

По крайней мере, на какое-то время.

Мои ноги останавливаются, когда передо мной возникает крупная фигура, и я замираю, пока он вынимает оба AirPods из моих ушей.

Николай без футболки, что не является чем-то новым. А вот что ново, так это дикий взгляд его глаз. Его тон, однако, звучит саркастически.

— Доброго дня тебе, цветок лотоса. У тебя есть что мне сказать?

Я сглатываю ужас, который собирается у меня в горле, и говорю спокойным голосом.

— Нет. С какой стати?

Он делает шаг вперед, а я отступаю на шаг назад. Если я не позволю ему приблизиться, все будет хорошо.

Все становится только хуже, когда он прикасается ко мне.

Николай останавливается и хватается за цепочку, дергая пулю, пока я не убеждаюсь, что он ее порвет.

— Я же ясно сказал тебе не двигаться прошлой ночью, так почему ты убежал и игнорировал мои сообщения?

Он писал? Я поставил телефон в режиме «Не беспокоить» с тех пор, как вернулся домой, и достал его только сейчас, чтобы сделать фотографию. Но прежде, чем я успеваю предложить неубедительное оправдание, Николай проводит пальцами по своим распущенным волосам.

— Твоя игра в эмоциональные качели была очаровательна в первые несколько раз, но тебе нужно прекращать. Не заставляй меня делать это за тебя. Мы оба знаем, что мои методы не пересекаются с твоими хорошими манерами.

Я глубоко вдыхаю.

— Убирайся из моей жизни, Николай.

— Ответ — нет.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

— Все равно нет.

— У тебя нет гордости?

— Что это за хрень? Это съедобно?

Я издаю возмущенный звук.

— Я не знаю, какого черта ты на мне помешался, но я говорю тебе, что это невозможно. Я не гей.

Он разражается хохотом, звук царапает по краям моего рассудка, и я хочу протянуть руку, чтобы остановить его, но не могу пошевелиться.

Заткнись.

Заткнись, мать твою…

— Не гей? — усмехается он. — Малыш, ты кончил три раза на мою руку, рот и гребаные пальцы. Ты захлебнулся моим членом и кончил из-за простой стимуляции простаты. Если это не гейство, то я не знаю, что это.

— Хватит болтать, — прохрипел я, пытаясь побороть стук в голове.

Мне нужно уйти, пока он не увидел во мне уродливое чудовище, которым я на самом деле являюсь.

— Что за… — он хватает меня за руку, и на долю секунды мне кажется, что мир снова накренился на своей оси.

Я вдыхаю его мятный аромат и сплевываю отвратительную тошноту, пока мой желудок не успокаивается.

Николай осматривает повязку на моем предплечье.

— Что случилось с твоей рукой?

— Просто царапина, — я пытаюсь одернуть руку, но он крепко сжимает мое запястье. За часы, которые я никогда не снимаю.

Он сужает глаза.

— Почему ты так часто получаешь травмы? На днях было предплечье, а теперь плечо. Ты не кажешься мне неуклюжим.

Я смотрю на его волосы, развевающиеся на ветру, и мне не нравится, что единственное желание, которое я испытываю, — это прикоснуться, провести по ним пальцами.

Но я не могу.

Желание обладать им — это мучительная борьба. Хотеть его пробивает брешь в самом мозгу моего существования и заставляет меня сомневаться во всем.

Я не могу позволить себе сомневаться во всем.

Мне нужна система и распорядок, а ему там просто не место.

Он — ошибка в матрице.

Сюжетная дыра в истории.

— Зачем я тебе, Николай? — спрашиваю я, вместо того чтобы ответить на его вопрос. — Мы совсем не похожи — я слишком правильный, чтобы тебе нравиться. А ты слишком жесток, чтобы нравится мне. Так почему же ты так одержим мной?

— А мне нужна причина?

— Конечно, нужна.

— Вот тут ты ошибаешься. Мне не нужна причина, чтобы хотеть тебя, цветок лотоса. Я просто хочу. И если ты приостановишь бесполезные мысли, забивающие твою голову, то признаешь, что и ты просто хочешь меня. Все просто. И это нормально.

— Ты даже не знаешь меня.

— Я знаю, что ты слишком джентльмен и любишь бегать в одно и то же время каждый день. А еще я знаю, что ты не похож на своего брата-близнеца-психопата и у тебя со всеми хорошие отношения. За исключением Клары, потому что она наконец-то исчезла из твоей жизни, но не это самое главное, — он ухмыляется. — Я также знаю, что ты любишь меня целовать.

— Не люблю.

— Хочешь докажу?

— Не надо… — я прижимаю руку к его рту, и он целует мою ладонь, затем облизывает мои пальцы, просовывая между ними свой язык.

Я отдергиваю руку.

— Какого черта ты меня облизываешь? Ты что, собака?

— Гав, — он ухмыляется, а я даже не могу собраться с мыслями, чтобы разозлиться на него.

Чертов придурок.

— Есть ли способ избавиться от тебя? — спрашиваю я, сгорбив плечи.

— Если я умру, может быть. Я буду преследовать тебя до тех пор, пока ты не присоединишься ко мне, мой прекрасный принц. Тогда мы сможем устроить праздник секса в стране призраков.

— Тебе нужна помощь.

— Тогда помоги мне, малыш.

Я издаю стон разочарования, но слышу, как трещат мои стены и открывается дверь, несмотря на мои попытки захлопнуть ее.

Все это время я отвергал саму мысль о том, что он меня привлекает. Но прошлая ночь доказала, что я ужасно ошибался.

Я мог бы обвинить алкоголь или его, но это сработало только в первый раз. Да и то с трудом.

Отталкивать его бесполезно, ведь он — чертова резинка, которая продолжает натягиваться с удвоенной силой.

Если я хочу сохранить контроль над собой, мне нужно впитать его в свою систему. Взять все в свои руки. Устать. А затем оттолкнуть его.

Конец.

Я хмыкаю, а он внимательно наблюдает за мной, словно пытаясь прочесть мои мысли.

Я не могу поверить, что делаю это.

— Если это случится, а это может быть только «если», — я встречаю его взгляд. — Никто не должен знать.

— Даже Джереми?

— Да.

— Даже твоя сестра? Она хороша общается с Киллом, и мы с ней ладим.

— Никто.

Его губы сжались в дудочку.

— Ладно.

— Мы будем встречаться только в том месте, о котором никто не знает.

— В моем пентхаусе. Я купил его недавно и до сих пор никому о нем не рассказал.

— Кроме Клары.

— Ты все еще ревнуешь к ней?

— Я не ревную.

— Как хочешь, мой цветок лотоса.

— Николай.

— Да, малыш?

— Не называй меня ни одним из этих прозвищ в присутствии других. Не веди себя на людях так, будто ты меня знаешь.

— Но почему? Я хочу с тобой общаться.

— Я не хочу. Мы не друзья, это только физическая связь.

— Это мы еще посмотрим.

— Что?

— Что? — повторяет он, делая вид, что не услышал. — Я хочу видеть тебя в течение всего дня.

— Разве у тебя нет учебы?

— Неважно.

— Твои глупые клубные замашки?

— Неважно.

— Ты забыл, что клуб моего брата враждует с твоим?

— Какое отношение ты имеешь к своему засранцу-брату?

— Он мой близнец.

— Все равно не понимаю, почему ты должен быть с ним вместе.

Я пристально смотрю на него. Николай не скрывает своего пренебрежения к Лэну, но он также не скрывает своей одержимости мной. Неужели он не видит, что мы одинаковые близнецы?

— На людях мы не знаем друг друга, Николай. Я серьезно.

— Отлично. Еще какие-нибудь диктаторские условия?

— Пока все. Я дам тебе знать, если придумаю что-нибудь еще.

— Раз уж мы покончили с этой глупостью. Настало время для моего условия, — он обхватывает пальцами мою шею. — Больше не убегай от меня. Если ты это сделаешь, я переверну весь мир, чтобы найти тебя. Теперь ты мой, малыш.