Бог Ярости

Глава 10

Брэндон

Я всегда гордился тем, что все держу под контролем.

Все шло по плану, расписанию и конечной цели. Спонтанность и я перестали нравиться друг другу много лет назад, и я так и не смог восстановить эти отношения.

И смирился с этим.

Меня все устраивает.

Потеря контроля однажды запустила мою жизнь в петлю хаоса и гребаных разрушений, а я не могу творить хаос.

Хаос — источник всего зла.

Хаос подтолкнул бы меня к краю, по которому я шел столько, сколько себя помню.

И все же прямо сейчас я слышу хруст трещин в своей стене. Пусть и небольших, но их оглушительный звук отдается в моей затуманенной голове, и я с полным недоумением наблюдаю, как вокруг меня рушится контроль, который я выстраивал годами.

Рушится, разлетается на осколки, оставляя в наружных стенах моего тщательно выстроенного самосохранения дыру в форме Николая.

Я в ловушке, в плену. Я не чувствую ни капли своей самостоятельности или логических мыслей, которые обычно ношу как значок.

Но есть кое-что еще, что я чувствую.

Или кое-кто.

Его сильная хватка на моей челюсти удерживает меня на месте, когда он касается моих губ своими, жесткими и неумолимыми.

Требовательными.

Он прикусывает мою нижнюю губу, оттягивает кожу до боли в нервных окончаниях, и мое сердце колотится, толкаясь и ударяясь о грудную клетку.

Должно быть, я сильно измотан, потому что, когда он проводит языком по моим губам, я не пытаюсь сопротивляться или закрывать рот.

Пугающая мысль заключается в том, что я хочу открыть его.

Моя кровь бурлит от желания, а неорганизованные мысли настраиваются на одну лишь возможность этого.

Чувство, которого я никогда в своей жизни не испытывал.

Как только я нерешительно раздвигаю губы, Николай становится диким. Его язык кружит вокруг моего, сражаясь, погружаясь и лишая меня последних остатков контроля.

В воздухе раздается стон, и я с ужасом осознаю, что он мой.

Его пальцы впиваются в мою челюсть, и он рычит мне в рот, заставляя меня дрожать.

У него вкус беззаконного насилия и запретного искушения.

Вкус как у моего проклятия, сделанного на заказ.

Мои пальцы скользят вверх, и я клянусь, что хочу оттолкнуть его. Поставить его на место. Крикнуть: «Как ты смеешь прикасаться ко мне?».

Но моя рука обхватывает его затылок, и я погружаюсь с головой в опасный хаос, совершенно не понимая, что ждет меня на дне.

Мой язык обвивается вокруг его языка, и я сражаюсь с ним за контроль. За здравомыслие, которого он лишает меня один слой за другим.

Его рука опускается с шеи и скользит к боку, ощупывая и исследуя мою грудь и спину, и я не могу сдержать шипения, которое вырывается, когда он прикусывает мой язык.

Как будто меня целует дикарь — злобный варвар, чья единственная цель — вытащить из меня все самое худшее.

Мои глаза распахиваются, и тут я понимаю, что они были закрыты с тех пор, как его губы прикоснулись к моим.

Я моргаю, глядя на его закрытые глаза, и чувствую, как внизу живота разрастается яма.

Блять.

Трахните меня.

Я не настолько трезв, чтобы сопротивляться, и, черт возьми, не думаю, что пьян только от алкоголя. Мои ноздри раздуваются, и я делаю резкий вдох, наполняя легкие его мятным ароматом. Он смешивается со вкусом алкоголя, сигарет и чего-то еще, принадлежащего только ему.

Мужественный и странный…

Мне хочется думать, что это ужасно странно, но я далек от того, чтобы испытывать отвращение. Если уж на то пошло, я никогда не чувствовал себя в такой ловушке наслаждения, как сейчас.

Он вынимает язык из моего рта и прикусывает уголок губы, а затем шепчет горячим, рычащим голосом:

— Кто лучше целуется, малыш? Клара или я?

— Заткнись… — я не понимаю, почему мой голос звучит так сдавленно и хрипло.

Это чертовски неправильно.

— Как-нибудь переживу, — его напряженные глаза встречаются с моими, когда он проводит языком по моей нижней губе, а затем жестоко облизывает ее. — Ты не выглядел таким уж возбужденным и взволнованным, когда целовал ее. Больше было похоже на обязанность.

Я издаю гортанный звук, а он сосет, а потом снова прикусывает мою нижнюю губу, грубо царапая кожу между зубами, прежде чем отпустить ее.

— Тебе понравилось, малыш? — он говорит так близко к моему рту, что целует меня с каждым словом.

— Не называй меня так, — выдыхаю я, перетасовывая и перебирая беспорядок в своей голове, но все равно, черт возьми, не могу ухватиться за ниточки своего здравомыслия.

— Не называть тебя как? Малыш?

— Николай!

— Твою мать. Мне нравится, как ты выкрикиваешь мое имя, малыш.

— Не надо.

— Почему? Задевает за живое? — он двигает бедрами и прижимается своим пахом к моему, а мои широко раскрытые глаза встречаются с его похотливым взглядом. — Поправка, это определенно задело не просто за живое, потому что ты чертовски твердый. На этот раз точно из-за меня.

— Перестань… — слово прозвучало хрипло, почти неслышно, и я не уверен, что Николай услышал его вообще.

Какая-то часть меня благодарна за то, что он пропустил его мимо ушей, потому что он вклинивается своими коленями между моими и скользит длиной своей выпуклой эрекции по моему члену.

По позвоночнику пробегает восхитительная дрожь, и я издаю долгий выдох.

— М-м-м. Ты стал таким твердым от одного только поцелуя, — он проводит языком по моему рту снова и снова, словно пытаясь что-то стереть. — Твой член, должно быть, огромный. Я чувствую его через твои штаны, он весь напряжен и просит внимания.

Он еще немного трется об меня, пока я не чувствую, что сейчас лопну, голова и тело совершенно не в ладу друг с другом.

Я крепче сжимаю его затылок и дергаю за волосы, мой голос хриплый.

— Не… останавливайся…

— Это «не останавливайся» или «нет, остановись»? — он наращивает темп, насухо трахая мой член своим, пока моя болезненная эрекция не упирается в брюки.

Должно быть, я издаю какой-то звук, потому что Николай хихикает мне в губы.

— Я буду считать, что это первое. М-м-м… Ты ощущаешься очень хорошо, малыш. Так чертовски идеально.

Его слова плывут в дымке удовольствия, окутывающей мою голову, и пронзают меня до мозга костей.

— Ты чувствуешь, как я тверд из-за тебя? — поцелуй. — Как я жаден, когда дело касается тебя? — поцелуй. — Я поглощу тебя целиком, мой прекрасный цветок лотоса, — поцелуй. — Заставлю тебя забыть обо всех, кто был до меня, а именно о гребаной Кларе.

Его рука опускается с моей спины, скользит по прессу, животу и к поясу брюк. Я опускаю руку, которая была зажата между нашими грудями, и шлепаю по его руке, а затем яростно качаю головой.

Молча.

Мои глаза умоляюще смотрят в его остекленевшие зрачки. Впервые кто-то смотрит на меня так. Как будто одержим идеей обо мне.

И это чертовски пугает.

— Не заставляй меня делать это, — шепчу я, когда он не делает ни единого движения, чтобы убрать руку.

— Слишком поздно.

— Я… пьян, — моя грудь вздымается и опускается так сильно, что задевает его при каждом движении, при каждом вздохе, и я опьянен, совершенно не в своем уме.

— Тогда вини в этом меня, малыш, — он отталкивает мою руку, и на этот раз я позволяю ей упасть на бок и больше не пытаюсь остановить его, пока он расстегивает мой ремень и тянет вниз молнию.

Мои внутренности трещат и рушатся, и я не узнаю свои похотливые мысли. Я не узнаю эту версию себя.

Потому что я слежу за его движениями, предвкушение вьется во мне, как змея, когда он обхватывает татуированной рукой мой твердый как камень член. Я не останавливаю его, когда он проводит большим пальцем сбоку. Не останавливаю его, когда он делает уверенный, восхитительный толчок.

Я просто смотрю.

В полном, абсолютном восхищении.

Он вытаскивает мой болезненно твердый член, и я шиплю от ощущения его грубой руки на чувствительной коже.

— Блять. У тебя действительно огромный член, и он плачет по мне. М-м-м… Необрезанный. Чертовски идеально, — он одаривает меня очаровательной ухмылкой, поглаживая от основания до крайней плоти и надавливая большим пальцем на головку.

Мне кажется, что сейчас я разыграю грандиозную шутку и кончу прямо здесь и сейчас, утопая в его взгляде и волосах, обрамляющих его точеное лицо.

Неужели это должно быть так чертовски приятно?

— Привет, член-натурал Брэндона. По-моему, ты очень похож на гея, — он снова гладит меня, на этот раз более жестко, вызывая дрожь.

Где-то в глубине души я понимаю, что должен остановить его. Мне нужно остановить его.

Но я не хочу.

У меня нет никакого желания.

Ни одна из моих телесных функций не согласна с логической частью моего мозга. Не тогда, когда он дрочит мне с таким уровнем контроля, что я задыхаюсь.

В ушах звенит, перед глазами все расплывается, но он остается в центре фокуса, его жесткие удары приковывают меня к моменту.

К нему.

По позвоночнику пробегают мурашки, и вся моя кровь приливает к тому месту, где он прикасается ко мне.

— Вытащи мой член, — приказывает он низким, рычащим голосом.

Мои тяжелые веки приподнимаются на долю секунды, и я ошеломленно смотрю на него.

Что он только что сказал?

— Сейчас, — говорит он, на этот раз более твердо, и я не знаю, что на меня нашло.

Есть что-то в том, как он приказывает мне, что приводит меня в необъяснимое бешенство.

Я хватаюсь за его джинсы, пальцы неуверенно и совершенно неловко расстегивают пуговицу, а затем скользят по молнии вниз, к его огромной эрекции.

Время от времени мне приходится останавливаться и подавлять стон, когда он ускоряет движения, контролируя их.

Моя рука двигается менее уверенно, когда я тянусь к его трусам-боксеркам, а потом замираю, не понимая, что происходит.

Что, черт возьми, мне теперь делать? Я не хочу оказаться в неловкой ситуации.

— Обхвати мой член рукой и вытащи его, малыш, — его голос глубокий, но властный, и я делаю именно это.

Это первый раз, когда я прикасаюсь к чужому члену, и, черт возьми, это чертовски приятно.

Как только я достаю его, то не могу удержаться от того, чтобы не поглазеть на то, какой он толстый и длинный. У меня отнюдь не маленький, но у Николая немного больше и слегка изогнут. Из головки торчат четыре пирсинга, поблескивая под тусклым уличным светом.

— У тебя такие мягкие руки, — он покусывает мою губу, челюсть и адамово яблоко.

Из меня вырывается стон, и он усмехается, облизывая раненную кожу, а затем шепчет:

— Сожми меня, малыш.

Я делаю это осторожно, не желая причинить ему боль. Хотя, не похоже, что у него такие же проблемы с моим членом, поскольку он дрочит мне так, будто у него со мной проблемы.

Не то чтобы я жаловался. Никто никогда не прикасался ко мне так грубо. Так… восхитительно.

— Ты не сделаешь мне больно, цветок лотоса. Сожми сильнее, — он проводит языком по моей челюсти. — М-м-м. Позволь мне убрать с тебя кровь.

Он прикусывает это место, как будто хочет разорвать кожу, а затем сосет до тех пор, пока у меня не кружится голова.

Мою кожу покалывает, когда он отстраняется, чтобы оставить между нами пространство.

Николай отпускает мой член, и прежде, чем я успеваю подумать об этом, прижимает свою руку к моей, раскрывает ее и трется своим членом о мой, а затем кладет наши соединенные руки поверх и сжимает. У меня большие ладони, но они кажутся крошечными, когда обхватывают наши члены.

— Давай я покажу тебе, как правильно вытаскивать душу мужчины из члена. Расслабь руку.

Я так и делаю, мои глаза завороженно следят за его движениями, когда он берет мою ладонь и использует ее, чтобы погладить оба наших члена. Грубо. Резко.

Вид его руки с чернилами на моей превращает похоть в опасную потребность.

Удовольствие сгущается в моем члене, но оно перерастает в лавину, когда Николай прижимается всей своей длиной к моей руке.

Нашим рукам.

Он вращает бедрами и подается вперед, вонзаясь в мой пах своей проколотой головкой. Раз, два.

На третий я тоже начинаю двигаться, подстраиваясь под его ритм и дрочу ему так же сильно, как он направляет мою руку, отказываясь только получать. Отказываясь быть запертым в роли, которая возмущает меня до глубины души.

Под нашими пальцами скользит влага, и я не уверен, его это сперма или моя. Очевидно, мне все равно, потому что я двигаюсь быстрее и сильнее. Выхожу из-под контроля, в котором я так хорош.

— Твоя рука так хорошо дрочит мне, малыш, — Николай стонет, прикусив уголок губ между зубами, и я не могу не смотреть на его лицо. На выражение «трахни меня». На ямочку на его щеке, когда он издает эти чертовы эротические звуки, которые разрушают что-то внутри меня.

Как дикарь может быть таким… привлекательным?

Это все алкоголь. Пожалуйста, скажите, что это только потому, что я напился.

— Тебе приятно, когда я прикасаюсь к тебе? — он сжимает мою руку вокруг всей длины. — Это опьяняет? Освобождает?

Все, что я могу, — это смотреть на него. В трансе. Шоке. Как будто моя душа покинула пределы моего физического тела.

— Тебе не нужно отвечать. Твой член говорит за тебя чертовски хорошо. Ты течешь для меня… блять… — дышит он. — Кончи для меня, малыш. Покажи мне, как сильно ты меня хочешь.

О, блять.

Нет, нет, нет.

— Нет… Пошел ты⁶… — я не могу больше держаться за свою ложь. Даже в моих собственных ушах она звучит жалобно.

— Поправка. Это я тебя трахаю.

Мои яйца наполняются до краев, и я не успеваю ничего сказать, как моя сперма разбрызгивается по футболке Николая и стекает даже по его шее и челюсти.

Лихорадочное ощущение распространяется по всему телу, когда я наблюдаю, как он высовывает язык и слизывает каждую каплю спермы с губ и подбородка.

А для того, что он делает дальше, нет никакого объяснения. Он использует мою руку, надавливая на мой медленно кончающий член, быстрее, сильнее, пока меня не пробирает дрожь.

Пока я не забываю свое чертово имя.

— Ух… бля… я кончаю… — его мышцы напрягаются, когда он делает еще несколько грубых толчков, а затем я чувствую влагу на своем паху и по всей руке.

— Прекрасный принц весь в моей сперме. Вкуснятина. Я могу и привыкнуть к этому виду, — он размазывает сперму по обоим нашим телам, затем протягивает руку, блестящую от свидетельств нашего разврата, и смазывает ею мои губы.

Голова идет кругом, и я чувствую, как горят мои уши.

Нет, нет…

Мои губы раздвигаются, и он просовывает средний и безымянный пальцы внутрь, до самого горла, заставляя меня попробовать его на вкус.

Нет, не только его. Нас.

Боже правый. Это так пошло.

Тогда почему ты не борешься?

Должно быть, я пытаюсь издать еще один звук в попытке заговорить, потому что Николай качает головой, глаза все еще пылают интенсивностью и необузданной похотью.

— Заткнись, мать твою. Не пытайся испортить все своим поганым ртом. Позволь мне занять его для тебя, — он просовывает пальцы глубже. — Подавись моими пальцами. Я хочу, чтобы ты проглотил каждую каплю спермы в своем горле.

А потом он трет пальцами мой язык, и небрежный звук слюны эхом отдается в воздухе вокруг нас.

Он делает это до тех пор, пока я не начинаю облизывать его.

Пока я не уговорю себя поверить в то, что это сон.

Это был не сон.

Сколько бы я ни пытался убедить себя, что мне все привиделось и что я не мог сделать это на людях — там, где меня мог кто-то увидеть. Правда в том, что мне не снились сны.

Даже немного. Даже близко.

Я мечусь по спальне и ванной, терзаемый головной болью и мыслями, настолько хаотичными, что они усиливают мигрень.

Мои вдохи и выдохи быстрые, прерывистые и полностью отталкивающие от реальности, в которой я проснулся сегодня утром.

В пять утра, как по будильнику.

Только ничего не имеет смысла.

Я перестаю расхаживать и смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, и чем дольше я смотрю на это гребаное лицо, тем сильнее сжимаю волосы. Слабоумный, чертов придурок, который не может держать себя в руках только потому, что немного выпил.

Черные чернила покрывают мои черты, делая их безликими. То, что смотрит на меня в ответ, неузнаваемо.

Монстр.

Сердце колотится, и я бросаюсь к зеркалу, а затем бью по нему кулаком. Поверхность трескается, но не разлетается на осколки, и мне приходится смотреть на шесть искаженных версий своего лица.

— Пошли вы, — шепчу я им всем, пока кровь капает с моих костяшек, пальцев, а затем забрызгивает белую раковину красным.

Мне хочется снова ударить по зеркалу — на этот раз стереть себя полностью, но я не делаю этого, потому что это также нарушает мой гребаный контроль.

Тиканье проникает в мой мозг, пока не становится единственным, что я могу слышать.

Тик.

Ты бесполезен.

Тик.

Ты — ничто.

Тик.

Слабый.

Слабый.

Слабый.

Я бью окровавленным кулаком по голове, пока мне не начинает казаться, что я упаду в обморок.

Черные чернила стекают с зеркала и заглатывают мои ноги, колени и бедра. Я хватаю кусок зеркала и нажимаю на него.

Кровь вытекает из моих пальцев, и вместе с ней чернила сочатся из моей вены и рассеиваются вокруг меня.

Я опускаю стакан в раковину и резко выдыхаю. По белому фарфору расходятся красные полосы, а за ними быстрой чередой следуют капли крови. Я позволяю своей жизненной сущности вытечь из меня, глядя на свое отражение — волосы приклеились к вискам, глаза остекленели. Мертв.

Конец. Я спокоен.

Я снова контролирую себя.

Но я не могу смотреть на себя слишком долго. Иначе все это вернется.

Мой взгляд падает на кровь, вытекающую из порезов на пальцах, пропитывающую ладонь, тыльную сторону руки и образующую небольшую лужу в раковине.

Все кончено.

Осталось только сделать вид, что прошлой ночи не было.

Я мастер притворяться. Делал это всю свою жизнь и всегда добивался успеха.

Этот случай ничем не отличается.

Мои движения механические, когда я мою руку, прикусив губу от боли. Темные, запретные образы проникают в мой мозг. Зубы, вгрызающиеся в мою распухшую губу, рассасывающие синяки, пожирающие…

Стоп.

Рука дрожит, когда я закрываю кран и перевязываю порезы.

Я уже собираюсь шагнуть в спальню, когда ловлю отражение своего искаженного образа и успеваю отвести взгляд, прежде чем лицо снова станет черным.

Стоп…

Пожалуйста, не говорите мне, что это то, о чем я думаю.

Я подхожу ближе, откидываю голову назад, и, конечно же, вижу темно-фиолетовый засос возле челюсти и еще один у адамова яблока.

Этот гребаный…

Я испускаю долгий вздох и выхожу из ванной, дергая себя за волосы и едва не опрокидывая все на своем пути.

Мои движения становятся бешеными, когда я надеваю шорты и футболку. Мое тело умоляет меня переждать этот день и дать себе время оправиться от похмелья, но если я сделаю это, то просто погружусь в раздумья.

А я не могу думать.

Не после утреннего кровавого парада.

Я спешу обратно в ванную и наклеиваю два пластыря на засосы. Если кто-нибудь спросит, я скажу, что порезался во время бритья.

Отрицать.

Забыть.

Притворяться.

Моя святая мантра сработает и на этот раз. Она всегда срабатывает.

Я выхожу из комнаты, борясь с головной болью и туманом, плывущим в голове. Мне просто нужно пробежаться, и все вернется на круги своя.

И все же, спускаясь по лестнице особняка, который я делю с братом, кузенами и другом Реми, я вспоминаю, что чувствовал, когда поднимался по этой лестнице вчера вечером.

Или сегодня рано утром.

Черт, прошло всего пару часов с тех пор, как Николай высадил меня возле дома. На своем мотоцикле.

Хотел бы я не помнить многого после колоссальной неосмотрительности с моей стороны, но помню. Болезненно.

Он снял свою рубашку, которую, я уверен, он не хотел надевать с самого начала, и использовал ее, чтобы привести нас в порядок, прежде чем потащить меня к месту, где он припарковал свой мотоцикл.

Я на мотоцикле? Не в этой жизни.

Но эта логика, видимо, не распространяется на разбитую версию меня, потому что я точно ехал на этом мотоцикле, и мне пришлось остановить себя, чтобы не вцепиться в его плечи.

Николай ухмылялся как идиот, когда я спрыгнул с него на нетвердых ногах и, покачиваясь, направился к особняку, бормоча слова благодарности, которые он вряд ли услышал.

Зато я точно услышал его «Сладких снов, цветок лотоса».

Сладких. Как же, черт возьми.

Я поглаживаю волосы на затылке, выходя через ворота. Я не разогрелся как следует, но меня это не волнует. Мне просто нужно, чтобы эта энергия ушла.

Немедленно.

Я бегу по заученной дорожке, наслаждаясь хрустом гравия под ногами и музыкой, звучащей в ушах. Мои легкие расширяются с каждым вдохом, втягивая чистый воздух.

Это моя среда.

Я в порядке.

В полном порядке.

Я контролирую себя.

Передо мной проносится крупная фигура, я пытаюсь остановиться, но уже слишком поздно, и я неловко врезаюсь в него.

Моя грудь принимает удар, AirPods выпадают из ушей, а мой нос наполняется очень знакомым запахом мяты, клевера и адского проклятия.

Сильные руки обхватывают меня за талию, и я чувствую, как его грудь прижимается к моей, когда он усмехается.

— И тебе доброе утро, цветок лотоса. Не думал, что ты так сильно по мне соскучился за столь короткое время.

— Я… не соскучился, — я отстраняюсь от него.

— Эй, это же ты меня только что обнимал.

— Я упал.

— Без разницы, — он ухмыляется так же, как и вчера, когда смотрел, как я поджимаю хвост и иду к себе домой.

В трансе.

Потерянно.

Но сегодня я другой.

Я скрещиваю руки и смотрю на него.

— Что ты здесь делаешь?

— А на что это похоже? — он показывает на свое обычное полуобнаженное состояние — черные шорты и кроссовки Nike. — Я буду твоим приятелем по бегу.

— Я не хочу.

— Может, ты и не хочешь, но он тебе нужен… — он осекается и берет мою забинтованную руку в свои обе, перекидывая ее то влево, то вправо. — Что случилось?

Раны покалывают, становясь все горячее с каждой секундой его прикосновений, и я отдергиваю руку с большей силой, чем следовало.

— Не твое дело.

Он прищуривается.

— С возвращением, засранец Брэндон. Не могу сказать, что я скучал по твоему ворчливому присутствию.

— Просто уходи, — я оглядываюсь по сторонам в поисках проклятых AirPods. — Разве ты не был в полном порядке, игнорируя мое присутствие в течение нескольких недель?

— Это было до того, как я познакомился с твоим прекрасным, огромным членом.

Я замираю и медленно направляю свои расширенные глаза в его сторону. Он просто стоит, смотрит на меня и ухмыляется, как чертов идиот.

— Почему ты выглядишь таким испуганным? — он делает шаг ко мне, его размер метафорически увеличивается. — Только не говори мне, что ты все забыл?

— Да. Я был в стельку пьян и не помню ничего из того, что произошло.

Он протягивает руку в мою сторону, и я отшатываюсь назад, чтобы увеличить расстояние между нами. Если он снова дотронется до меня, это разрушит мой недавно обретенный контроль.

Я все еще не оправился от того, как он обнял меня только что.

Как чьи-то прикосновения могут ощущаться так чертовски приятно? Это ненормально.

— Понятно, — говорит он без особых эмоций. — Так вот почему ты закрыл сувениры, которые я подарил тебе прошлой ночью? — я бросаюсь вперед и обхватываю пальцами его шею.

— Да что, блять, с тобой такое? Зачем ты оставил засосы на видном месте?

— В следующий раз оставлю их в более неприметном месте. М-м-м… Похоже, ты, как и я, тоже любишь удушья. Мне нравится, когда ты теряешь контроль, малыш.

Я отпускаю его толчком, ругаясь себе под нос. Я потерял стальной контроль над своими действиями и эмоциями.

Опять.

Этого не должно было случиться. Не после того, как я выплеснул всю накопивщуюся энергию в раковину этим утром.

Не так скоро.

Не так быстро.

Что, черт возьми, мне делать, если даже эти радикальные меры не сработают? Как я смогу избавиться от постоянного чувства непреодолимой тошноты?

— Не называй меня так, — огрызаюсь я, а затем прикусываю губу с такой силой, что удивляюсь, как из нее не вытекает кровь.

— Мы уже говорили об этом, — он делает шаг в мое пространство, ослепляя меня своим широким, мускулистым телосложением и темными чернилами, которые рябят при каждом его движении. — Я справляюсь с «малышом» куда лучше, чем Клара. На самом деле, думаю, можно сказать, что я делаю много вещей лучше, чем она, включая, но не исключая, то, что заставляю тебя кончать. Кстати говоря, когда ты собираешься порвать с ней? — я позволил своим губам изогнуться в фальшивой улыбке.

— Клара — моя девушка, и я не намерен с ней расставаться.

— Похоже, ты не считал ее своей девушкой, когда проникал языком в мое горло или когда кончал на мой член, малыш.

Мне хочется заехать ему кулаком по лицу, чтобы он замолчал, но я уже достаточно потерял контроль над собой за один день, поэтому медленно вдыхаю и выдыхаю. Какого черта я должен был упасть перед этим… этим… гребаным дикарем?

Я бросаю на него снисходительный взгляд.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

В одно мгновение он стоит на месте, а в следующее — его пальцы впиваются мне в горло, обездвиживая, и он рычит мне в кожу:

— Не шути со мной, Брэндон. Мы с тобой оба знаем, что прошлой ночью ты развалился на части в моих объятиях.

— Ничего не было прошлой ночью, — говорю я непринужденно, не сводя глаз с его маниакальных, и почти верю своим словам.

Почти.

— Разберись с этой сучкой, — угрожает он горячим, разъяренным голосом. — Или я сделаю это за тебя.