Боярышня Воеводина

Глава 11

Отец привел младшего сына в деревянный терем, специально выстроенный для управителя устюженских промыслов, когда он приезжал в Шелохачь отправлять партию железа в Тихвин, Ладогу, или Новгород, куда заказано. Так что принадлежал терем князю.

Мишу недаром тревожили нехорошие предчувствия. Хотя, лучше пусть отец прибьет, чем поволокут в разбойный приказ, на дыбу, с подозрением, что специально Михаила в Тихвин направил, что бы погубить. Да, лучше отец! Поэтому он, не пытаясь оправдаться и что-то объяснить, покорно спустился вслед за отцом в подпол. Уже по этому, стало ясно, что пощады не будет. Князь Муромский сыновей держал железным кулаком, и не раз охаживал за проступки и батогом и плеткой даже старшего, Даниила, невзирая н то, что ему уже четвертый десяток пошел! Но свои разборки на люди не выставлял, от челяди скрывал, хотя холопы и так догадывались, почему после разговора с отцом то один, то другой княжич вдруг переставали ездить на охоту, а то и вовсе ели у себя в комнатах. Но князя не осуждали. Времена такие были, что основным средством воспитания молодежи считались розги, а то и плетка. «Розгу жалеть — ребенка сгубить» — такова была основная педагогическая доктрина. А у счастливого отца, Муромского, восемь сыновей. Почти дружина у дворянина средней руки! Таких в узде держать надо, что бы не разбаловались! И сыновья отеческому внушению не сопротивлялись. Самой страшной угрозой было позвать холопов для помощи в наказании. Нет, уж лучше наказание принять, чем честь княжескую уронить! Что бы потом челядь шепталась, как они барчука держали, помогая старому князю. Нет, лучше самому покорно батюшкино наказание принять, перед ним зад оголить не зазорно!

Вот Миша, не пытаясь возражать, спустился в подвал, по приказу отца разделся до исподнего, молча ожидая, чем батюшка вразумлять начнет. Ожидал самого плохого. Раз не приказал зад обнажить, и лечь не уложенные горкой мешки с сеном, значит пощады не будет! И впрямь, отец взял в руки даже не плеть, батог, длинную, гибкую палку, приказал встать к стене с силой огрел отпрыска по плечам.

Миша знал, что просить пощады бесполезно, пока отец всю порцию не отмерит, не остановится, но тут не выдержал — вскрикнул. Испугался не боли, испугался за недавнюю, с трудом залеченную, рану.

— Батюшка! — свой голос показался ему жалким и трусливым, — только не по левому плечу! Бейте по заду, по ляжкам, но не по плечу! Рана откроется!

Но произошло чудо — отец послушал и следующий пяток ударов пришелся именно по тем местам, по которым просил.

— Хватит, повернись! — приказал отец — тебе завтра в седло садиться, а то бы ты у меня неделю не встал, и плеткой бы еще добавил за твои выходки! Такое дело испортил, олух. Что за рана, показывай!

Миша, стараясь не морщиться от боли, стянул исподнюю рубаху, с левого плеча.

— Вот, батюшка, болт шведский. Вырезать пришлось, что бы за наконечник вытащить. И потом, ведунья седмицу заживать не давала, заразы внутри боялась. Я уж и не знал, когда заживлять разрешит.

— Да, крепко тебе досталось. Покрепче любой порки будет! Михаил правду говорил, что ты его с раной из лесу вытянул?

— Да, батюшка, он сначала меня на коне вывез, когда я силу в бою не рассчитал, выложился с чародейством. Силы неравны были, решил, если погибать, так как можно больше врагов с собой забрать, ударил всей силой со всей дури, и сознания лишился. Михаил меня подобрал, на коня взвалил, и повез, как можно дальше от побоища. Испугался, что кровь волков приманит. Потом пришел я в себя, а уже темнеет. Стали ночлег обустраивать, коня расседлали, что бы хоть отдохнул, привязали. А тот волчьего воя испугался и сбежал. Утром карту вспомнил, впереди деревня была, к ней пошли пешком, похолодало, метель началась. Тут Миша и упади. Лежит, бредит, не поднять. Думал все, пропали. Ветер воет, снег летит, пурга. Сел в снег, что делать, не знаю, а тут ветер запах дыма принес. Значит, жилье близко! Я свою шубу снял, Мишу перекатил на нее, и за полы по снегу потащил. Рана открылась, кровь течет, а у меня одна мысль, дотащить бы. Дотащил. Не до деревни, до охотничьей избушки. И упал. Сил нет, до двери не дойти, не постучать. Кричать начал. Наконец, открыли. Внутрь втащили. Там две женщины только были. Бабушка и внучка. Боялись. У них вотчину шведы разорили, вот они в охотничьей избушке от врагов прятались. Третью, холопку, в деревню услали, за новостями. На наше счастье бабушка ведуньей потомственной оказалась. Мишу подлечила, меня вот. Потом думать стали, как нас обратно скрытно отправить. Отправили.

— А что с Михаилом случилось, почему заболел? Ранили, что ли?

— Рана у него пустяковая, царапина. Просто он, когда коня со мной тащил, шапку потерял, разгорячился, нагреб снега, да и в рот. Вот у него горловая болезнь и приключилась. Вылечили.

— Ладно, одевайся, баня натоплена, пропарься, потом разговор серьезный будет. Боярин Федор, наш союзник придет, тогда все тебе и объясним, вместе.

Миша понял, что легко отделался, поспешил в баню. Попросил только вещи, с собой взятые с ладьи перенести. Отец-то вещи привез, но за такое короткое время они ему маловаты стали. Напарился, вымылся, оделся в чистое, вышел в трапезную. Там уже ужин готов. И гость его дожидается.

Федор Шереметьев, один из ярых сторонников избрания Михаила, и старый друг его отца. Они соседями по вотчинам были. Федор, хоть и младше, но все равно, сдружились.

Поели, старшие меду выпили, Миша взвару. Чародеи пить крепкое боялись, что бы дару не вредить. Холопы быстро со стола все убрали, карты принесли. Князь верного человека, своего служку, молочного брата, у двери поставил, что бы не подслушал кто разговоры секретные.

— Пожалел, вижу ты своего младшего, Константин. Вон, сидит, не елозит. Я бы больше поддал, да завтра ему верхом уезжать надо. Зол я на него. И что теперь делать, неведомо. Зря мы решили его в темную использовать. Знал бы все, так может, удержал бы Михаила от дурных решений. А так сам ему путь подсказал! Подсказал же?

— Подсказал. Миша такой, что взял в голову, то и исполнит. Это только кажется, что он послушный мамин сын, на самом деле у него один пример — отец. Нет, мать он любит, особенно после долгой разлуки, но только как мать. Она ему в делах не советчик. Он отца ждет! А я надеялся, что по дороге его напугают, устанет, вот и решит повернуть обратно, но не вышло. Зря надеялся.

Старшие переглянулись.

— Слушай, Миша, ты еще молод, многого не знаешь. До сих пор в Москве единства нет по поводу избрания Михаила. Разные партии имеются. Кто за Мишу, кто за Владислава польского, кто за шведа, кто за сына самозванца второго от полячки Мнишек, кто сам за себя, но таких немного. Мы с твоим отцом сторону Романовых держим. И, честно, не за Мишу. Слаб он еще, что бы страну в железные руки взять. Венчание ему, конечно, сил придаст, мало кто возражать решится. Но вокруг него много народа виться будет, надеясь свой кусок урвать. Вот мы тебя к нему приставили, что бы ты место около него занял, и волю его родителя из плена, по тайным каналам до него доводил. И почти получилось. Ты прочно место лучшего друга около него занял. Оставалось всего ничего, венчания на царство дождаться, тебе объяснить твою роль, и стал бы Филарет через тебя править. Что теперь делать, не знаем.

— Так я же все равно другом Михаила остаюсь! Что изменилось?

— Зашевелились родственники Марфы, семейство многочисленное, до власти охочее. В особенности племянники, Салтыковы. Небось сам сталкивался. — Миша кивнул.

— Значит, знаешь. Им твое влияние на Михаила, как кость в горле. Вот, воспользовались вашей авантюрой и копают под тебя. Дескать ты специально Михаила подбил с намеченного пути свернуть. Шведам сдал. Салтыковы, братья уже договорились до того, что тебя надо в разбойный приказ взять, допросить. Что бы сообщников выдал. Ясно?

Михаил побледнел. Сбывались его худшие опасения. Одна надежда, на друга Мишу. Может вспомнит его уроки, не подпишет приказ.

— Понял? Михаил тебе сейчас не заступник. Пока на царство не венчан, нет у него силы, да и после надежды мало. Марфа племянников слушает, надеется, что власти жаждая защитят ее Мишеньку. Жаль, вряд ли кого еще так близко к Михаилу подвести удастся, но тебя нам спрятать нужно. Ты со своими языками нам еще ой как нужен будешь. Переговоры мирные должны начаться и со шведами, и с ляхами. А тут ты, языки знаешь, если что промеж собой говорить станут, какую подлость задумывать, ты тут и поймешь. Так что поедешь вот, смотри карту.

Южнее Москвы у нас еще больше порядка нет, чем на севере. Атаман Иван Заруцкий отказался признавать Михаила. Он любовник полячки Мнишек, и, по слухам, именно он отец ее ребенка, Ивана Воренка, якобы сына Лжедмитрия второго. Сейчас он разоряет городки засечной гряды, стоит лагерем около острога Епифань, куда переместился от Михайлова. Против него войско уже выслали, во главе с воеводой князем Одоевским. Он этого Ивашку теснит, многие городки от него уже отвалились, Михаилу присягают. Теперь ты. Видишь, вот здесь, к югу от Епифани Лебедянское Городище. Город древний, укрепленный, в свое время его Сигизмунд польский жаловал русским боярам из числа его сторонников. Но в этом году мы этих бояр лишили всего имущества и сослали. Дали городищу имя Лебедянь и в казну забрали. Так вот, там царский воевода нужен. И чародей тоже.

У них чародей старенький, то ли болеет, то ли дурит, не хочет царю служить, ляхов ждет. Поедешь воеводою и чародеем сразу. Поедешь верхами, дороги просохли, в Калязине переправишься через Волгу, и в объезд Москвы поедешь через Троице-Сергиеву обитель. Там с матерью встретишься. Это самый благоприятный отрезок пути. Отдохнешь, в Москву не суйся, от обители поедешь до Павловского посада, и через Коломну на Каширу. Там по Муравскому шляху до Ефремова, а там уже до Лебедяни два перегона. Восточнее лучше не соваться. Там шлях проходит через Михайлов. Заруцкий оттуда ушел, но воевод своих оставил. Твоя задача — укрепить город, и, в случае попытки Заруцкого прорваться на юг, в дикое поле, в низовья Дона, заступить ему дорогу, что бы свернул на восток. Тамошние казаки уже присягают Михаилу, его не поддержат, а, скорее всего, выдадут нам вместе со скверной женкой Маринкой и ее вы***ком, прости, иначе не выразиться. Тогда мы хоть этот узел разрубим! Он может пойти по Дону, так что твоя задача крепко запереть реку и отстоять Лебедянь. Понял задачу? Времени на дорогу у тебя три недели. Потом земля просохнет, трава появится, и Заруцкий двинет свои отряды. Нам повезло, что весна поздняя, даже на юге! К зиме здесь все успокоится, мы тебя сменим. Начнешь нам в замирении помогать.

С тобой поедут три человека. Николая Остроженского ты знаешь, он с вами к Тихвину прорывался. Ранен, выжил. Он тревогу и поднял. Вояка опытный, поможет оборону наладить. Да двух молодых бойцов возьмешь. Одного сродственника моего, приблудного племянника. Брат заделал, а жениться не успел. Перед смертью просил не бросать байстрюка. Я его вырастил, так что он мне предан. Второй вообще найденыш. По запасной лошади возьмете, да по вьючной каждый. К Михаилу сейчас не ходи, не светись. Я его сам к тебе после молебна подведу, переговорите. И сразу в путь!

Михаил кивнул. На том и разошлись. Вечером к нему в спальню заглянул отец. Присел на кровать, помолчал. Вздохнул и начал:

— Ты, Миша на меня не обижайся, мозги вам, молодым, приходиться через зад вправлять. Что бы голову сохранить. Плохо пока все. Хорошо, хоть от иноземных принцев отбились. С Михаилом переговори, но куда едешь, не докладывай. Скажи, что воеводой в южный городок отправляют, чародей ты сильный и там надобен, что бы непотребную женку польскую словить, порядок навести. А куда, тебе только в Москве сообщат. Воодушеви венчаться на царство, как можно скорее. Ну и предложи вместо себя сродственника своего, брата двоюродного, сына моего меньшого брата. Мы из одного клана, так что свой человек не помешает. Сможет хоть письма от Филарета передать иногда. И осторожнее там будь. Голову свою сохрани. Мать по тебе все слезы выплакала. И еще. Матушка тебя женить надумала. Не соглашайся пока. Не до жены тебе сейчас будет. Сначла воеводство это, потом соглядатаем на переговорах. Тоже опасно, понял? Тяжело детей в бой отравлять, самому сиднем сидеть. Не хотел тебе говорить, но чувствую, надо. Якова убили. С поляками стычка вышла. Напали, несмотря на перемирие. Под саблю попал, умер быстро, но потом эти нехристи над телом поиздевались. Глаза вырезали, нос, мужское естество отсекли. Я даже гроб для матери не велел открывать. Она и так убивалась. Поэтому так за тебя испугался, что вместо отеческого приветствия палкой угостил. Так что прости старика, уцелей, пожалуйста!

У Михаила защипало в глазах. Никогда отец с ним так не был откровенен. И он решился.

— Батюшка, покаяться хочу. Ты не все мои прегрешения знаешь, но утаить не смогу. Потом наказывай, если хочешь. Женился я.

— Ты что несешь? Когда? На ком?

— Там, в деревне, где мы прятались. На внучке боярыни новгородской, Воеводиной. Анне. Она тоже ведунья сильная, только сила не пробужденная. Потому, что девицей была. А по обычаям их рода силу пробудить можно только с мужем венчанным. А Миша тяжело болел, ему помощь нужна была. У бабки ее умения, а сила слабая, передала всю дочери. Все боялась, что не успеет внучке дар передать. Мать-то ее с мужем на войну ушла, жива ли нет, неведомо. А Мишу спасать надо было. Вот, я и обвенчался с Аннушкой. Только не отпустила ее бабка со мной. Как знала, что трудности начнутся.

— Погоди, объяснись, ты что, обвенчался, что бы она Михаила спасла? Воеводины род древний, одни из древнейших, можно сказать. И богатый, так что девица тебе пара, только как же, только из желания спасти друга… И что, между вами даже симпатии нет? Она силу хотела, ты друга спасти!

— Есть, батюшка симпатия, есть. Люблю я ее. И она меня. Объяснились прежде, чем я ее руки попросил у ее бабки. Та тоже не поверила. Объяснялись-то мы на франкском. Батя, она и латынь знает, и франкский, и пишет лучше меня, и алгебру с геометрией освоила. Образованная девушка. И дар сильный. Даже ее бабка удивилась. Так что, если что со мной приключится, найдите Анюту, она скрывается в охотничьей избушке, около озера Ландского, от Тихвина недалеко. Бабушка Аглая обещала весть в деревне Рыбежка оставить, если им придется место менять. Обещай!

— Удивил. Обещаю. Ишь ты, умудрился в смутное время родовитую боярыню, а еще с даром, да грамотную сыскать! Собою-то хоть хороша? Или страшилище?

— Хороша, батюшка, вон, хоть у Миши спросите. Он тоже на нее заглядывался, испугал меня. Только он не знает о свадьбе. Проспал все, слабый был.

— Хорошо. Понял. Только матери не говори, а то надумает себе страхов. Потом, привезешь домой, представишь, как положено, тогда и познакомятся! Все, спи, завтра тебе в путь далекий отправляться надобно. Понял я все. Найдем твою жену. Вернешься зимой, поедешь и привезешь. Спи.

Успокоенный Михаил сразу заснул.