Боярышня Воеводина

Глава 23

У Михаила не было сил даже усмехнуться в ответ на восклицание кузнеца. За то время, пока расковывали и лечили Орлика, он промерз так, что зуб на зуб не попадал. Чувствовал себя ледяной глыбой. И больше всего мечтал даже не увидеть Анну, а согреться и снять, наконец сжимающие ноги сапоги, которые не снимал уже пять дней, боясь, что после ночи распухшие ноги просто в них не всунет! Наконец, тронулись. До усадьбы доехали быстро. Раскованный Орлик ожил и радостно семенил вслед за ведущим его Николаем. Бес, тяжело вздыхая, ступал медленно, видимо, мечтая о теплом стойле и отдыхе не меньше своего всадника. Но в усадьбе возникли трудности. Холоп, отворивший окошко в воротах наотрез отказался их впускать — хозяева не принимают, у них траур, только что умерла мать молодой боярыни и дочь старой, в доме готовят поминки, на которые приглашены только самые близкие друзья. Так что приезжайте дней через десять, а если у вас срочные вести — ждите хозяек, а там уже они решат, пускать вас, или нет.

Десятники дружно посмотрели на совсем сникшего Михаила.

— Поморозим княжича, — сказал Николай.

— Эй, малой, погоди, — спросил Денис у уже пытающегося закрыть окно холопа, — есть здесь какой-нибудь трактир, где мы подождать в тепле смогли бы!

— Всяким бродягам место дают в странноприимном доме, в монастыре, что справа от крепости. Туда езжайте.

Дружинники начали разворачивать коней, как сзади раздался зычный женский голос:

— Что тут происходит, кто такие?

Дружинники обернулись. Сзади них стояла здоровенная, краснощекая девица в богатой шубе, голова покрыта узорчатой шалью. Холоп торопливо распахнул калитку в воротах и заискивающе, быстро объяснил:

— Вот, Агафья Акимовна, пришлые люди, боярынь спрашивают, я им объяснил, что не до гостей нам, а они все не уходят!

Бывшая Гашка, а ныне ключница и доверенное лицо боярыни Аглаи, Агафья Акимовна, пристально оглядела дружинников. Видно, что издалека, долгий, трудный путь проехали. Кони отощавшие, усталые, сами пооборвавшиеся. Вон, сзади совсем оборванец сидит. Вроде знакомый. Она присмотрелась и ахнула:

— Княжич Михаил! Господи, откуда и в таком виде!

— Агафья Акимовна — обратился к ней сурового вида старый воин — мы издалека, с Дону, вот, княжича сопровождаем, выезжали из лета, приехали в зиму. Померзли. Хотели в Тихвине одеждой теплой разжиться, да весь город разорен и ограблен. А у княжича с собой только летняя одежда была. Нам бы погреться, да коней в стойла поставить. Утомились лошадки, да сменному княжьему коню кузнец в Тихвине копыто повредил, ему покой нужен.

— Эй, раскрывай ворота, это гости долгожданные, помоги коней расседлать, да позови других, пусть баню топят, согреть воинов надо.

— А как же поминки?

— Поминки поминками, а радость радостью. Заезжайте, гости дорогие, проходите в терем, грейтесь. Сейчас баньку истопим!

Въехали во двор. Денис помог Михаилу спешиться, тихо спросил:

— Сам-то дойдешь?

— Дойду, только поможешь сапоги снять, да выброси их сразу. Пять дней не снимал, сопрело все! Позорище!

Прошли в просторные, теплые сени. Михаила усадили около печки, сняли страшный опашень, отдали холопу, что бы выбросил. Сапоги стянули с трудом. Догадливая Гашка принесла ушат с горячей водой, добавила порошок горчицы, Миша аж застонал от удовольствия, когда ступни опустились в горячую воду.

Холоп Пашка, которому отдали опашень и сапоги княжеские с носками, фыркнул, но не выбросил, а отнес на задворки и выложил на мороз. Носки, конечно прорваны до дыр, а сапоги, хоть и летние, но дорогие, не кожаные, сафьяновые, да золотыми узорами изукрашены. Действительно, такие только князю, или боярину носить. Ну а он не гордый, проветрит, почистит, ему конечно, малы будут, ножка у знатного гостя много меньше его крестьянской лапы, так он сеструхе их отдаст. Заневестилась уже, вот и покрасуется на гулянках. Ни у кого таких не будет!

Михаил отогрелся, Гашка принесла ему башмаки домашние, с чистыми носками, помогла одеть.

— Сейчас что-то из одежды покойного боярина Никодима подберу, что бы после бани одеть.

Миша хотел возразить, но Гашка коротко сказала:

— Не бойся, княжич, боярин Никодим не таким богатырем, как Юрий Антонович был. Его вещи тебе только чуть велики будут, да и то, потому что исхудал. Денег что-ли не было на дорогу? Ни за что не поверю!

— Не всегда за деньги что-то купить можно, — вздохнул Михаил, — и деньги есть, да только товаров нет. И не рассчитывал я на севере осенью оказаться. Мне другая дорога предназначена была, много дальше. Да сменщик подвел, приехал сорок дней позже. Сейчас я бы уже на корабле плыл, а за Аннушкой бы мой брат старший поехал, с женой. Ждали только, когда заварушка в Тихвине закончится. Ехали мы по самым бедным местам. По две-три чешуи за горшок постной каши платили. Бедно народ живет, очень бедно. Агафья, у меня в тюке есть сменное. И исподнее, и рубашка, еще Аней вышитая. Берег, не надевал. Прикажи достать, а уж сверху можно что-то и боярина, теплое.

Прибежал давешний холоп, сообщил, что баня готова. Пошли всей дружиной. Прогрелись, напарились. Агафья, то есть Гашка, умница, всем дружинникам смену подобрала, а грязное велела в бане оставить, девки потом вымоют. Вышли, всех парней повели на кухню, обедать, а Михаила и десятников Агафья повела в трапезную, где поминки справляли.

Аглая вернулась с похорон замерзшая, злая и голодная. Анна шла рядом, всхлипывая. За хозяйками тянулись гости. Именитые купцы, ладожский воевода, боярин из рода Головиных, с сыном и помощником. Все с женами и дочерями. Поминки, женщинам можно. Аглая сразу заметила непорядок. По двору бегали слуги, кто-то тащил на конюшню копёнку сена, Дымилась трубы у стоящей на задворках бани. Подозвала подошедшую Гашку.

— Что случилось? Кто к нам пожаловал?

— Пожаловали, гости. Издалека, с Дону, отказать не могла, уж извини, боярыня.

— С Дону? — оживилась Анна — ничего не привезли?

— Замерзшие все, не спрашивала, сразу в баню наладила, греться. Они же с юга ехали, в легком, думали в Тихвине одеждой разжиться, да просчитались. Разорен Тихвин. А сегодня еще и мороз, и снег раньше, чем ждали, выпал. Если не хотите, я их приглашать не буду, отдельно накормлю. После, как гости разойдутся, переговорите.

— Зачем же людей обижать, как напарятся, приглашай, да только много их, все за столом не поместятся!

— Так, боярыня, я воинов отдельно накормлю, а старших в трапезную приглашу. Их всего трое.

— Умница, хорошо придумала. — И тихо, на ухо — Не томи, кто приехал? Сам, или просто весть привезли?

— Сам, боярыня, сам. Только замерзший, из тепла выезжали, домой не стал заезжать, прямо поскакал, надеялся по теплу успеть. Так что торопить не надо, пусть отогреется, как бы не захворал!

Аглая с трудом скрывала радость. Не подвел княжич, не забыл, как смог, так примчался. Скрывая неуместную улыбку, прошла к гостям. Оглядела стол. Все, как полагается. Кутья, взвар, меда хмельные, блины поминальные, с заедками. Выпили за помин души рабы божьей Анастасии. Воевода встал, речь сказал.

— Трудные времена на Русской земле. Всем нам надо крепко за руки взяться, забыть старые обиды и постоять за нашу землю. Защитить от ворогов. Вот и боярыня Анастасия не убоялась, пошла на войну с мужем, многим воинам жизнь спасла, Да сама не убереглась. Ты, Аглая, не сомневайся, мы вас с Анной в обиду не дадим. Даже, если родня набежит на наследство, прогоним. Вы нам как родные.

И со значением посмотрел на сынка своего, коего пристроил рядом с Анной. Девка видная, богатая, вдруг срастется. И, кажется, не зря. Вон, раскраснелась вся, похоже горит от нетерпения. Надо отвлечь от парочки, а то Аглая увидит и ушлет внучку! Он уже давно к боярыне подкатывал, да та все отговаривалась, что у Николеньки дар слишком слаб для Аннушки. Ну и что? Дар-то имеется. Может и свечу зажечь, и в печи дрова поджечь. Не всем же шарами огненными кидаться. Такие чародеи редки, на вес золота, и вряд ли про боярскую дочь Анну когда-нибудь узнают!

Он подтолкнул жену, она все поняла и обратилась к мужу:

— Скажи, батюшка, не получал ли ты весточек их Москвы, как дела на Руси? Не стоит ли нам ждать очередного набега? Говорят, что бы принятие венца Михаилом сорвать, на Москву безбожный Ивашко Заруцкий двинулся! Он руку скверной полячки Марины держит, хочет провозгласить ее, неизвестно от кого прижитого сына, царем!

Бабы заохали. Воевода смутился. Старая новость! Ну да ладно, можно и о Заруцком поговорить.

— Заруцкого больше боятся нечего. Разбили его на голову. Князь Одоевский разбил. Вначале под Тулой, потом под Даньковым, тот на юг податься хотел, по Дону. Да на пути его крепость Лебедянь встала. Так вот, с четырьмя кулевринами, да с шестью пищалями от многотысячного войска отбились, народу положили тьму, а воевода в ней, даром, что молод, сильным чародеем оказался, и обоих магов, что с Маринкой плыли, изничтожил. И все их ладьи потопил. Ушел Ивашко на Волгу, в Астрахань, там его уже ловят, так что для Москвы он уже не опасен. А остатки войска его под Воронежем князь Одоевский разбил. Вот, я всегда говорил, что нельзя мальчишек у материнской юбки долго держать. А ты отпрыска нашего никак воевать, славу добывать не отпустишь!

— Что ты несешь, старый! Молод Николенька еще, и двадцати лет ему еще нет.

— Воеводе в Лебедяне тоже двадцать еще не исполнилось, А Александр Ярославич Невский имя свое за битву со шведом в неполные 20 лет получил!

— Ну и что, это давно было, а сейчас мы родовитые, это дворянам служилым надо удаль демонстрировать, что бы имениями государь наградил, а нашему роду и так положено бок о бок с боярами в думе сидеть!

— Зря оправдываешься, Евдокия. Воеводой в Лебедяни как раз был княжий сын, кстати, Рюрикович. — Досадливо прекратил неуместный спор с женой воевода.

В это время вошла Агафья, и доложила:

— Наши гости издалека, с Дона, дозвольте, боярыня проводить к столу!

Гости оживились. Анна вздрогнула и уставилась на открывающуюся дверь. А через несколько минут, пренебрегая всеми приличиями, уже висела на шее у вошедшего первым молодого человека.

— Миша, Мишенька мой, живой! — причитала она.

Женщины за столом поджимали губы, видя такое бесстыдство. Сынок воеводы сидел раскрыв рот.

— Чему удивляетесь? — грозно спросила Аглая, — жена мужа с войны дождалась. Вы своих разве не так встречаете? Прошу любить и жаловать, княжич Михаил Муромский, младший сын князя. Аннушка моя с ним еще в апреле обвенчана. Да молодому мужу сразу пришлось на войну уехать. Она его, как верная жена ждала. Дождалась вот.

Бабы сразу в несколько голосов загомонили, поздравлять Анну стали. Воеводин сын сидел насупившись. Пашка у двери рот раззявил. Что же это, он мужа боярышни, тьфу, уже княжны, Анны пускать не хотел! Слава Богу, Агафья вмешалась, узнала, конфуза избежали! Гостей усадили за стол, угощать стали. Михаил сочувствие хозяйкам высказал, и, даже бокал меда выпил, вопреки своему обычаю. Аглая настояла, для здоровья. Воевода приосанился, важность напустил, спросил:

— На Дону воевали, княжич, вместе с князем Одоевским?

— Да, на Дону. Против Заруцкого.

— И в какой роли?

— Воеводой в крепости был. Надо было там порядок навести, а потом заступить путь войску вора Ивашки, не пропустить в низовья Дона.

— А почему в крепости порядка не было?

— Все просто, раньше ей владел боярин Ромодановский, он из рук католика Сигизмунда Польского на город грамоту получил. Боярина сослали, а воевода старый остался. Он попа латинского пригрел, ксендза, и часть гарнизона в латинскую веру обратил. Батюшку, что воспротивился непотребству, в подвал бросил, и часть тех, кто против выступал. Хотел сдать крепость без боя Ивашке и Маринке безбожным. Да только Господь знамение явил, воззвал батюшка Серафим к нему, и поразила предателя молния с пустого неба. Тут все отступники обратно в православие вернулись, и вместе с городом Михаилу присягнули. А потом воевали честно, и Лебедянь врагу не отдали.

— Княжич, а вы Маринку видели? Правда, что она так хороша собою, что ни один мужик перед ней не устоит? — Спросил кто-то из женщин.

— Маринку видал. Даже говорил с ней, сдаться предлагал. Баба, как баба, не особенно красивая. А чары для нее наводили двое чародеев, магов по-ихнему. Вот с ними повозиться пришлось. Одного в Дону утопил, второго просто, из фузеи застрелил.

— Так вы чародей?

— Да.

— И все их ладьи пожгли?

— Нет, ладьи я не жег, силы не тратил. Ладьи пушками потопили.

— А как же, говорили, что они все вдруг встали, и дальше плыть не могли, а еще, что вы пушки зачаровали, так, что они сразу по 10–20 человек сражали насмерть!

Михаил рассмеялся. До чего народ додуматься может. Скоро он по воздуху у них летать начнет! Надо разочаровать, сказки развеять. Может тогда поесть, наконец, удасться!