Бросок костей

ГЛАВА 9 ЗВЕРЬ

Лес не спеша просыпался под щебет птиц. Джара не хотел покидать свое мягкое травяное ложе. Ему так уютно лежалось в тени дерева, наблюдая за клочками тумана, медленно поднимавшимися от земли. Потоки солнечного света пробивались через густой полог леса. На далеких от земли ветвях запрыгали обезьяны, без видимой причины издавая пронзительные крики. Краем глаза Джара заметил Экалавью, проснувшегося и возившегося с луком. Любопытство оказалось сильнее лени. Джара подбежал к Экалавье и схватил стрелу из его колчана.

— Не трогай, болван! — не поднимая головы, рявкнул на него Экалавья.

Нишадец полировал свой лук, и тот уже сверкал в лучах солнца.

— Эй! Ты серьезно решил стать лучником? — спросил Джара, но не получил ответ.

Он потрогал пальцем острие стрелы и подумал:

«Если Экалавья научится хорошо стрелять, у нас будет много еды!»

— Ой! Ай! — завопил от боли Джара.

Камень, брошенный Экалавьей, рассадил ему колено.

— Я же сказал — не трогай! — твердым голосом сказал хныкающему мальчишке Экалавья.

Это не было привычным для Джары подтруниванием. Буквально за ночь Экалавья приобрел невероятную важность и властность. Джара наблюдал как нишадец натягивает тетиву, проверяет ее, дважды натянут и отпустив. Затем он степенно взял стрелу, внимательно осмотрел ее, закрыл один глаз, и, посмотрев в ее наконечник, убедился, что древко достаточно прямое. Только после всех таких церемоний, Экалавья натянул лук и прицелился в большой круг, нацарапанный на коре очень толстого ствола дерева. Джара затаил дыхание и ждал, казалось, целую вечность, прежде чем Экалавья выпустил стрелу. В воздухе раздался свист. Джара посмотрел на огромную смоковницу. Стрелы в стволе не было.

Экалавья не только не попал в круг, но и промахнулся мимо большого дерева! Джара расхохотался, кувыркнулся на траве, увернулся от пинка нишадца и продолжил смеяться. Мальчик понял, он больше не боится Экалавьи, у того больше нет власти над ним. Старший товарищ оказался обычным, ничем не выдающимся подростком.

Джара вприпрыжку помчался искать стрелу. Она лежала шагах в десяти от дерева с мишенью. Джара радостно завопил. Стрела даже не воткнулась в землю. Если бы не наконечник, ее трудно было бы заметить среди других сухих палок и веток, устилавших землю между деревьями.

Зная, что Экалавья сейчас сильно разозлен, Джара не прекратил веселиться. Увернувшись от сильных рук нишадца, мальчишка ринулся в сторону и тут же взобрался на баньяновое дерево. Он уселся на высоко расположенной ветке и, болтая ногами в воздухе, дразнил Экалавью, ничем в этот момент, не отличаясь от вездесущих обезьян. Разозленный нишадец даже пустил вверх несколько стрел. Они, правда, не достигли нужной высоты, но зато еще сильнее развеселили Джару, принявшегося в ответ бросаться ветками в своего мучителя. Некоторые сучья нашли свои цель и привели Экалавью в бешенство. Джара взобрался на поистине головокружительную высоту, он был способен, в крайнем случае, перепрыгнуть на соседнее дерево. Он был уверен, что Экалавья не последует за ним.

Убедившись в бесполезности погони Экалавья махнул рукой и пошел в сторону Хастинапура. Джара немедленно спустился с дерева и последовал за нишадцем.

Прошла треть прахары и они вышли к поляне, где наставник Дрона обучал царевичей. Экалавья укрылся за густым кустарником и стал наблюдать. Проклятье вырвалось из его уст, когда он увидел сидящего в тех же кустах Джару. Негодный мальчишка помахал ему рукой и высунул язык. Джара был только рад возвращению в то место, где вчера им досталась добыча в виде попугая. Вдруг бородатый человек прикажет сегодня одному из своих благородных учеников подстрелить оленя! У мальчика заурчало в животе, это же, почитай неделю, можно не беспокоиться о еде.

Почти полдня Экалавья провел в наблюдении за уроками Дроны, после чего понял, он делал все неправильно. Его стойка, захват тетивы, даже наклон головы во время прицеливания отличались от того, что показывал гуру. Наставник явно выделял из всех царевичей красивого юношу, попавшего накануне птице в глаз. Он действительно обладал поразительной ловкостью и мастерством стрельбы из лука.

«Я буду лучше его!» — поклялся себе Экалавья.

Его подмывало желание выйти из кустов, подойти к гуру и спросить того, не согласится ли он взять нишадца в ученики. Чем грозит ему такая попытка? Ходили слухи, что брахман Крипа занялся обучением мальчика-суты. Само собой, сута занимает куда большее положение, чем лесной скиталец, но попробовать то можно!

«Как я поступлю, если гуру оскорбит меня?»

Сомнения терзали юного нишадца. Его пугал отказ, но честолюбивые помыслы, обжигавшие душу, были слишком сильны, чтобы отказаться от них. Ближе к вечеру он решился рискнуть.

Вечернее солнце готовилось спрятаться за далекой горной цепью, когда Экалавья появился на поляне. Царевичи сидели в несколько рядов. Дрона читал молитву. Ученики без особой охоты повторяли за ним. Экалавья чувствовал, как с каждым следующим шагом тает его первоначальная уверенность. Повернуть бы назад и спрятаться в кустах! Но поздно. А тут еще сзади послышались шаги — это проклятый мальчишка спешил за ним!

Дрона то ли услышал, то ли почувствовал приближение незваных гостей и был весьма удивлен, увидел пару неприкасаемых. Бормотанье учеников прекратилось, все они уставились в безмолвии на нишадца и его спутника. Стоящий со сложенными на груди руками наставник напоминал каменное изваяние, двигались только его глаза, измеряя расстояние, на котором ему не грозило осквернение от этих нечистых дикарей.

Дрожь пробила Экалавью. Ему пришло в голову, что стоит почтительно коснуться стоп учителя, как это делает по нескольку раз на дню царевичи. Нишадец осторожно шагнул вперед.

— Остановись!

Крик Дроны заставил Экалавью застыть на месте.

«Зачем я всё это затеял?» — не покидал его вопрос.

— Что тебе здесь надо?

Дар речи покинул нишадца вместе со смелостью.

— О свами…, гуру…, я хотел бы…. Я хочу стать твоим учеником! — кое-как совладал с собой Экалавья.

— Я раньше где-то видел тебя. Погоди! Ты же тот самый нишадец, укравший манго в день моего прибытия в эту исполненную беззакония страну! — воскликнул гуру.

«Я не должен находиться здесь. Надо бежать!».

Здесь не самое лучшее место для таких отверженных, как он.

Под взглядом наставника царских отпрысков Экалавья стал меньше ростом. Обернувшись к Суйодхане, Дрона произнес полным яда голосом:

— Любуйся! Такое стало возможно только благодаря твоему отцу! С его позволения подобные черви вдруг поднимают голову с земли и осмеливаются напрашиваться в ученики к брахманам! Это царство обречено. Я уверен, все кончится катастрофой! Но великий регент глух к моим словам. Он ставит на пост Первого советника шудру, дает вольности людям, не заслуживающим этого. Отвратительно! Сначала Первый советник приводит ко мне мальчишку-суту и просит принять его в ученики, теперь является какой-то пария и выражает желание стать лучиком! Это Кали-юга стучится в наши дома! Если все так плохо уже сегодня, то, что произойдет, когда ты, царевич, взойдешь на престол? Хотя вряд ли это случится.

Глаза Суйодханы вспыхнули от гнева, но прежде, чем он успел что-нибудь ответить, гуру повернулся обратно к стоящему с поникшей головой нишадцу.

Ехидную усмешку Джары Экалавья чувствовал спиной. Он также увидел, с каким интересом Суйодхана разглядывает этого маленького паршивца. Дрона тоже обратил внимание на жалкую фигуру Джары. Язвы на ступнях, спутанные грязные волосы, тонкие руки и ноги, выпирающий живот и сыпь по всему телу вызвали неописуемое отвращение у требовательного наставника. Экалавью даже передернуло, когда он увидел лицо гуру.

— Как этот грязный ракшас посмел явиться сюда и осквернить место, где воспеваются священные гимны?

Поначалу Экалавья принял слова Дроны на свой счет, но быстро сообразил, что гнев гуру вызван видом стоящего позади и глупо улыбающегося Джары.

«О Шива! Зачем этот урод пошел за мной и все испортил? Не вылезь он из кустов, может быть, гуру не так сильно рассердился!»

Джара пытался стоять спокойно, но на него вдруг напал нестерпимый зуд. Пренебрегая присутствием благочестивого брахмана и благородных царевичей, он принялся чесаться, оставляя по всему телу следы своих ногтей. В это же время он смотрел на всех с заискивающей улыбкой.

— Прочь отсюда! — в гневе закричал Дрона.

Царевичам показался забавным похожий на обезьяну лесной дикарь. Суйодхана, Сушасана и Ашваттхама рассмеялись. Бхима последовал было примеру своих кузенов Кауравов, но встретил осуждающий взгляд своего старшего брата и притих. Он придал лицу серьезное выражение, такое же, как у братьев, и старался выглядеть возмущенным из-за недопустимого поведения двух неприкасаемых.

— Замолчите все! — рявкнул раздраженный Дрона на Кауравов.

Когда веселье в рядах царевичей поутихло, наставник вернулся к прогневавшим его неприкасаемым. Выражение лица наставника не понравилось Джаре и он стал пятиться назад. Дрона приблизился к Экалавье на несколько шагов.

— Послушай меня, мальчик, — голос наставника неожиданно утратил режущую остроту.

Удивленный Экалавья поднял голову. Возможно, Господь Шива внял молитвам и готов осыпать его милостями. Осторожный Джара же отступил еще подальше.

— Я не могу стать твоим учителем. Меня пригласили в эту страну обучать царевичей. Брать нишадцев в ученики мне не позволено. Возвращайся в лес, живи со своим племенем, соблюдай дхарму. Я не могу тебе ничем помочь.

Сердце Экалавьи тоскливо сжалось, глаза неподвижно уставились в землю у ног.

— Но я хочу дать тебе хороший совет, — продолжил говорить Дрона.

Советы вещь недорогая, все любят их давать другим, но, тем не менее, Экалавья поднял голову и посмотрел на гуру. Учитель, в свою очередь, пристально глядел на пятившегося Джару.

— Кто это мальчик с такими злыми глазами?

Бросив полный ненависти и презрения взгляд на Джару, Экалавья ответил:

— Сирота, никто не знает какого он рода. Прибился к нашей семье и живет нахлебником.

— Хм, я так и думал. Он слишком смуглый для нишадцев. Говоришь, происхождение его неизвестно?

Разговор поворачивал в неожиданное русло. Экалавья никогда не задумывался, каково происхождение Джары, принадлежит ли он какой-нибудь варне или нет.

— Да, неизвестно, — пробормотал он в ответ.

— Так кто ты такой?

Вопрос учителя был обращен уже к самому Джаре. Но тот мог лишь часто моргать, пребывая в недоумении. Он не знал своего происхождения, и никто ему не говорил об этом.

— Вот что, мальчик, — Дрона вновь обратился к нишадцу. — Остерегайся этого сироту с сомнительным происхождением. Он несет в себе зло и неудачу для тебя. Избавься от него. Твое происхождение, пусть низкое, но известно. У тебя есть дхарма! У него же ничего нет. Никакие ценности не управляют его жизнью, он способен опуститься до чего угодно. Такие люди ничем не лучше животных. Взгляни, какое злобное лицо у него. Пока этот дикарь рядом с тобой, ты не преуспеешь. А теперь ступай в лес и живи там должным образом. Будь хорошим нишадцев и не исключено, что следующее твое рождение будет более чистым и высоким. Так, жизнь за жизнью, следуя дхарме, когда-нибудь ты станешь брахманом. Эту же жизнь боги определили тебе прожить нишадцем. Прими эту судьбу. Не разрушай свою дхарму общением с такими, как этот дикарь. Ступай! — сказав эти слова, Дрона резко повернулся спиной к Экалавье и направился во дворец.

Царевичи поднялись и пошли вслед за наставником.

Солнце не было видно из-за гор. Сумерки окутали своей мягкой мантией весь мир. Заканчивался очередной день. Экалавья чувствовал на себе взгляд угостившего его манго царевича, но не хотел встречаться с ним глазами. Мир рушился вокруг него.

Суйодхана смотрел издалека на нишадца и шептал своему другу:

— Да, твой отец поступил с ним, мягко говоря, подло.

Ашваттхама закусил губу, когда лучший друг указал ему на очевидное.

— Я не могу тебе, Суйодхана, объяснить поведение отца. Дома он строг, но я всегда чувствую его любовь. К матери он также относится с нежностью и любовью. Ему известно, что она отдает часть денег, полученных за наставничество, своему брату Крипе. Тот часть денег проигрывает в кости, часть дает Чарваке, который, в свою очередь, помогает бедным в трущобах Хастинапура. Бывает, отец сильно бьет меня, но всякий раз, думая, что я уже сплю, он подходит и нежно целует. Да, он трудный для понимания человек. Отец оставил дом, в котором вырос, покинул всю родню, для того, чтобы найти для нас лучшую жизнь. Его гуру Парашурама предупреждал, общение с кшатриями не принесет ему ничего хорошего, а обучая царевичей Куру воинской науке, он предает всех своих предков-брахманов. Отец разрывается между своими убеждениями и своей врожденной добротой. Я надеюсь, придет время, и все хорошее, что в нем есть, возьмет верх над воззрениями, вложенными в него Бхаргавой Парашурамой.

Сушасана прислушивался к разговору своего брата с сыном гуру. Он с явной издевкой рассмеялся:

— Все твои доводы, брахманский сынок, не изменят нашего отношения к наставнику. Он совершенно спятил от своих изуверских идей! Все, чего он добивается — благосклонность Арджуны! А вся его привязанность к тебе — напускная! Я иной раз не понимаю, кого он считает своим сыном — тебя или этого проклятого Пандава. Врожденная доброта, ну ты и сказал!

— Если ты не закроешь свой уродливый рот, я выбью твои грязные зубы! — Ашваттхама попытался ударить Сушасану по лицу.

Не вмешайся Суйодхана, ему бы это удалось.

— Иди домой! — прокричал издалека сыну Дрона.

Трое подростков неохотно побрели к дворцу. Ашваттхама по пути твердо решил, что дома поговорит с отцом об его отношении к нишадцу, даже рискуя понести суровое наказание.

Над Хастинапуром раскинулось усыпанное звездами ночное небо. Как его отражение на земле царский дворец светился золотым сиянием множества огней. Пронзительный крик птиц доносился из чащи леса. Когда последние ученики скрылись из вида, Экалавья позволил себе пошевелиться. Сердце его переполняли гнев и ненависть. Во всем виноват этот негодник Джара! Грязная вонючая крыса, предвестник несчастий!

«Гуру прав. Я потерял родителей, когда впервые увидел этого злобного дикаря. Когда он привязался к нам, умер мой дядя, оставив тетю с шестью голодными ртами на произвол судьбы. Из-за него наставник отказал мне! Стоит только посмотреть на его вечно грязное лицо, на немытое тело и покрытые болячками ноги, как станет понятно — это существо приносит одни лишь несчастья!»

К своему несчастью, Джара именно сейчас решил посмеяться над неудачами Экалавьи. Разбитые мечты нишадца заставили его взвыть от смеха громче, чем стая обезьян.

— Ха-ха-ха! Ой, я не могу! Я же говорил тебе! Так тебе и надо! Ты надеялся, твоя уродливая рожа разжалобит учителя? Он даже того мальчика из сут не взял, а его ведь привел очень важный господин. Ха-ха-ха! Смех один!

Когда первый камень ударил ему в нос, Джара закричал скорее от удивления, страх пришел позже. Камни летели один за другим, многие находили свою цель. Зажав разбитый в кровь нос, Джара побежал. Экалавья ринулся за ним и в два прыжка настиг перепуганного грязного дикаря. Нишадец бил и пинал Джару, выплескивая весь свой накопившийся гнев, все свое разочарование, всю свою боль от несбывшихся мечтаний. Он остановился только тогда, когда его собственные конечности нестерпимо заболели. Оставив избитого, истекающего кровью мальчишку умирать, подобно бездомному псу, Экалавья скрылся в темноте джунглей.

Звездное небо затянули облака, и пошел дождь. Мальчик лежал, не подавая признаков жизни. Дождь стучал по земле почти всю ночь, к утру превратившись в слабую морось. Небо посерело на востоке, послышался жалкий всхлип, и Джара, олицетворение невезения, поднялся на четвереньки. В глубине леса завыл какой-то зверь, провожая не принесшую добычи ночь. Ему ответили громким лаем псы с окраин Хастинапура. Джара встал на слабые, дрожащие ноги. Ступни находились в грязной луже, в которой смешались его кровь и дождевая вода. Он оглядел свое избитое тело, и громкий крик отчаяния вырвался из его горла. Джара выл, не уступая хищным обитателям джунглей и городским собакам. В нем сейчас умирал маленький мальчик, но порождался дикий зверь. Только боль и голод, больше ничего не имело значения. Варновые запреты, священные писания, происхождение — ничто из этого не могло встать между ним и его голодом. Ни кто из всего сонма богов не встанет у него на пути к выживанию! Отныне он зверь со всеми присущими животному чувствами.

Джара бросил взгляд на джунгли. Он знал, там затаились отряды нагов, там Такшака собирает силы, готовясь испытать мощь Хастинапура. Он думал о тех людях, что были готовы умереть во имя своего дела. Потом мальчик повернулся к возвышающемуся над всем в округе столичному городу, с его величественными дворцами и мрачными трущобами, где женщины и мужчины, подобные ему, делали все что угодно, лишь бы выжить. Судьба предлагала ему выбор — славную жизнь и геройскую смерть под командованием Такшаки, или борьба за кусок хлеба в грязных переулках Хастинапура.

Первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, птицы запели на все голоса. Джара сделал свой выбор. Жалкое, но существование, а не громкая смерть. Он медленно побрел к пробуждающейся столице страны Куру.

Утром Экалавья вернулся к поляне, где вчера занимались царевичи. Его мучила вина за то, что он сделал с Джарой. Вот то место, где мальчик остался лежать, как думал нишадец, мертвым. Но тела нигде не видно. Экалавья присел на траву, размышляя, куда подевался этот полоумный. Послышались голоса — это гуру Дрона ведет учеников на поляну. Экалавья поспешил скрыться в лесу. Из своего укрытия он внимательно наблюдал за уроками наставника, думая, что это, по сути, еще один способ получить желаемые знания.

С этого все и началось. Каждый день нишадец являлся сюда и смотрел. После окончания занятий царевичи шли домой, а Экалавья повторял все, что увидел. Несколько месяцев упорной работы дало ему уверенность в том, что во многих упражнениях он сможет превзойти Арджуну. Пущенная умелыми руками стрела не интересовалась, чьи руки натягивали тетиву, царевича иди лесного изгоя. Цели поражались одна за другой. Вечерние и даже ночные занятия нишадца принесли ему существенное преимущество перед его царственным соперником. Он мог метко стрелять в полной темноте.

Экалавья стал совсем одержимым. Спал он теперь совсем немного, падая от усталости перед самым рассветом.

Дни летели в постоянных занятиях стрельбой из лука. Экалавья подсматривал и повторял, подсматривал и повторял. Первое время его посещала тоска по Джаре, или просто по общению с живой душой. Но вскоре подобные желания отступили. Прошел год и Джара ушел из его воспоминаний. Тем более что судьба готовила ему неожиданный поворот.

Не имея возможности продемонстрировать кому-либо все мастерство, обретенное простым неприкасаемым, не зная, как доказать всем, что не только знатный человек может стать великим воином, Экалавья все свободное время посвящал охоте. Все свои навыки он посвятил добыванию дичи, и его семья больше не испытывала трудностей с пропитанием.

Пурочана, младший советник, ответственный за чистоту городских улиц, замотал лицо шарфом. Вонь стояла невыносимая. Он покинул дворец, наполненный ароматами ладана, и погрузился в особый мир маленьких, грязных, извивающихся как пиявки, городских улочек. Все и так не великое пространство между домами было заполнено мусором, а сточные канавы забиты нечистотами. Пурочана знал, этот мир далек от того, каким его хотели видеть правители Хастинапура. Другая часть столицы, застроенная богатыми домами, золотыми храмами, лавками, торгующими шелками и самоцветами, как будто существовала на другой планете. В каждом городе Бхараты существовала такая изнанка, в которой проживала большая часть населения, полная противоположность окружающим дворцы богатым кварталам, лживым и фальшивым, как и обещания живших там правителей.

Люди, повозки, лошади, коровы, козы, прочий скот, все толкались, борясь за свободное место, за возможность пройти. Улицы жили своей жизнью, в толчее и в шуме. Здесь стоял особый ритм, особый запах. Пурочана отер пот со лба и, желая отдышаться, прислонился к обломкам колонны, разрушенной за много лет до его рождения. Между ног тут же забегали крысы, и советник в ужасе отшатнулся. Какой-то замарашка рассмеялся, залаяла бродячая собака. Пурочана пошел дальше, уворачиваясь от повозок и отталкивая покрытые язвами руки нищих. Он проклинал навязчивых торговцев, в лицо ему кричавших про свои товары и цены на них, руками и плечами расталкивал людей, пытаясь пробраться сквозь толпу. Глаза бы его не смотрели на всех на них, справляющих нужду у стены дома, на дерущихся за кусок сомнительного происхождения мяса, жаренного на старом прогорклом масле.

Не в первый раз советник ходил по этим улицам, но каждый раз они пугали его. Он не мог себя заставить остановиться и спросить у кого-нибудь дорогу. Сегодняшнее дело было довольно опасным. Куда же надо повернуть? Совершенно вылетело из памяти! Слева раздался звон храмового колокола, и донеслись звуки пения. Нет, ему точно не туда. Пурочана свернул направо и пересек рынок, плотно забитый купцами, торговцами, их слугами, носильщиками, возницами, гончарами, садовниками и многими другими. Все эти люди продавали, покупали, торговались, побеждая или проигрывая в этих ежедневных маленьких войнах.

Грязь, столпотворение, шум здесь существуют для того, был уверен Пурочана, чтобы в центре Хастинапура пролегали чистые ухоженные улицы, стояли роскошные красивые здания, утопающие в прекрасных садах.

Бывало, он попадал на собрания в знатных домах и слышал, как благородные господа осуждают городских служащих за творящийся беспорядок. Отчего бы не снести омерзительные трущобы, оскорбляющие взор? Советник часто слышал такие вопросы из уст богатых женщин, чьи шеи обвивали драгоценные ожерелья. Он часто боролся с искушением прокричать им в ответ:

— А как ты, богатая дура, проживешь без обитающих там людей? Без твоих слуг, возниц и садовников, которым ты платишь сущие гроши? Или ты поселишь их у себя во дворце? Если снести все трущобы, кто будет тебе прислуживать?

Конечно, он не произносил таких слов. Лишь сочувственно кивал в ответ. Спорить с женщинами о государственном устройстве? Правда, многие знатные мужчины были ничем не лучше своих чопорных супруг. Они рассуждали о тех или иных способах устранения всей мерзости с их земель, попутно поражаясь неспособности советников царя мыслить так же здраво, как они, выпившие по два-три кувшина вина. Горькая усмешка всегда появлялась у Пурочаны, когда ему удавалось подслушать разговоры столичной знати, недовольной и Бхишмой, и царем, и даже царицей, явившейся из чужой страны. В то же время они могли с пеной у рта спорить о величии страны и осуждать критику со стороны иноземцев. Их искренне оскорбляли замечания иностранных гостей о соседствующей с ослепительной роскошью крайней нищете, процветавшей на этой древней земле. Для богатых хастинапурцев было невдомек, отчего эти приехавшие боги знают их каких далей варвары, не удовлетворяются созерцанием прекрасных дворцов и подавляющих величием храмов. Нет, конечно, всем известно, иностранцы не знакомы с истинными ценностями, правилами и законами цивилизованных людей. Кроме того, они не следуют дхарме, оттого не чисты. Хастинапур не нуждается в их одобрении или осуждении. Тем не менее, непонимание чужаками культуры, музыки, науки и религии с ее обрядами, раздражало столичную знать. Особенно неприемлемы были разговоры о вонючих трущобах и о шудрах, там в них проживающих. Какое им до этого дело?

В своих мыслях богатые жители Хастинапура не были одиноки. Страны отличались языками и одеждами, но взгляды знати оставались неизменными, будь то в Каши, Канчипуре, Музарисе или Двараке. Чтобы не думали иностранцы, разнообразие Бхараты было чем-то кажущимся. Повсюду сохранялась устойчивая общность идей и дел.

Пурочана вслух рассмеялся.

«Мир на самом деле еще мрачнее!» — подумал советник.

Увидеть его, сродни тому, что поднять в саду камень с земли. Под ним будет кишеть своя жизнь, безразличная к тому, что ее окружает. Этот скрытый мир населен муравьями, червями и жуками, существами, в целом, безобидными, ночью выбирающимися на поиски пищи. Но иногда среди них можно обнаружить скорпиона с ядовитым жалом на конце хвоста.

Распоряжение Шакуни было предельно ясно. Пурочане необходимо встретиться с одним из этих смертельно опасных скорпионов, чье имя в свое время многих повергало в трепет. И на грязных улицах Хастинапура, и в роскошных домах столицы имя Дурджая произносили приглушенным голосом. Когда-то он слыл настоящим царем мира паразитов человечества. Жесткой рукой правил он невидимым, подземным царством нищих, воров и продажных женщин. Он сделал преступлением своим мечом, страх и страдание — щитом. Будучи крайне честолюбивым, Дурджая вскоре заметил, все его незаконные дела принесли ему не так уж и много средств и власти. Он же вожделел большего. Несколько лет назад царская гвардия Хастинапура практически полностью разрушила его преступную империю. На пике своего могущества Дурджая находился во время войны с южными землями. Но после подписания мира с Парашурамой, Бхишма обратил внимание на внутренние проблемы страны, и жизнь таких людей, как Дурджая стала невыносимо тяжкой. Регент лично принял участие в разгроме городских банд, после чего царю воров пришлось затаиться в выжидании подходящего случая.

Задача Пурочаны заключалась в том, чтобы найти скорпиона, вывести наружу и придать новую силу его яду. Вот тот самый дом? Советник медлил. Он поправил тюрбан, придал свой полной фигуре величественную осанку, потрогал кинжал, скрытый в складках одежды. Не хватало еще, если этот разбойник прикончит его! На какой-то миг Пурочану посетило видение собственного мертвого раздутого тела, колышущегося среди камышей у берега Ганги. Помотав головой, он отогнал грустные мысли. Ему надо вести себя хладнокровно. Советник постучал в ветхую дверь. Неохотно, со скрипом, дверь открылась, и на него уставились чьи-то глаза. Невыносимый смрад, раздавшийся из дома, заставил Пурочану дышать ртом.

— Меня зовут Пурочана, я царский советник, — как можно внушительнее заявил он.

Дверь захлопнулась с таким треском, что сотряслась вся хижина. Пурочана в растерянности остался стоять на улице. Он уже собирался повернуться и уйти ни с чем, как дверь снова приоткрылась и скрюченная рука протянула ему пригоршню монет. Он выиграл! Его визит вселил страх и поэтому от него попытались откупиться взяткой. Советник принял деньги с важным видом, как должное, и сказал:

— Передай Дурджае — удача вернулась в его дом. Мне надо повидаться с ним.

Дверь закрылась, но на этот раз Пурочана был уверен, скоро она откроется, чтобы впустить его. Он оказался прав.

Увидев легендарного Дурджаю воочию, советник даже разочаровался. Перед ним, вместо устрашающего головореза, находился невысокого роста мужчина с небольшими усами и прямыми волосами. Упитанный советник чуть ли не с презрением окинул взглядом жалкую обстановку дома. Всюду пыль, паутина, сломанная мебель и дырявые ковры. Затхлый запах пронизывал все внутри хижины. Пурочана улыбнулся — будет легче, чем он думал ранее.

— У меня есть предложения, перед которым ты не сможешь устоять, — напыщенно объявил он хозяину дома.

Дурджая продолжал взирать на гостя с отсутствующим выражением лица. Пурачана стал нервничать. Он совершил ошибку, пристально посмотрев в эти стеклянные глаза. Ему захотелось быстрее покинуть хижину и вернуться к себе. Будь проклят этот царевич из чужой страны и все его замыслы!

— Расскажи, что у тебя за предложение, — тихим голосом произнес скорпион.

Неожиданно Пурочана понял, что совершенно забыл то, что должен сообщить.

— Э-э-э…, ты должен молиться, стоя лицом на запад. Ты и все твои сторонники…, - советник выругался про себя.

Эти слова надо было сказать в самом конце. Глаза Дурджаи удивленно округлились.

«Меня сейчас вышвырнут отсюда!»

Но Пурочане удалось совладать с волнением, он сел, скрестил ноги и положил руки на колени, чтобы они не дрожали.

«Спокойно! Ты пришел сюда не как проситель!» — твердо сказал он сам себе.

— Хочешь обрести былое могущество? Хочешь получить долю от тайной торговли оружием Гандхары с нагами? Хочешь ли ты, Дурджая, снова стать самым страшным человеком столицы? — Пурочана внимательно наблюдал за лицом хозяина дома.

Губы Дурджаи медленно расплывались в улыбке.

— Ты не пьян, случайно? Или сошел с ума? Ты следишь за мусором на улицах города. Как ты можешь делать мне такие предложения? Я передал тебе мзду. Забирай деньги и убирайся! — Дурджая резко поднялся со стула.

Пурочана встал одновременно с ним и, выждав многозначительную паузу, сказал:

— Не слишком ли спешишь, Дурджая? Ты не приходилось слышать о Шакуни?

Слова советника остановили Дурджаю.

— Ты говоришь о царевиче из Гандхары? — удивленно спросил он.

Напряжение покинуло Пурочану. Дурджая приказа подать вина и в комнату вошел мальчик с кувшином. Советник принялся посвящать старого преступника в детали плана. Оба мужчины часто прикладывались к стаканам, мальчику не раз пришлось подносить им вина и закуски.

— Где-то я его видел, — неуверенно сказал Пурочана, показывая пальцем на юного слугу.

— Я даю заработать людям, отвергнутой страной и правителями. Я исполняю мечты! — речь Дурджаи была на удивление ясной. — Вы, жестокие царские служащие, совершенно не заботитесь о таких беднягах! Правосудие мое творится мгновенно, тогда как у вас уходят годы на каждый случай! Детям из бедных семей вы отказываете в обучении, я же не даю им умереть с голоду! Сколько ко мне приходило таких, как этот Джара! Они являются из ниоткуда и надеются вернуться туда же, но уже на золоченой колеснице, в сопровождении вереницы слуг. Им хочется заставить завидовать тех, кто не набрался смелости покинуть свою глушь! Я играю мечтами этих мальчиков!

Дурджая разразился самодовольным смехом.

— А девушки? Как с ними? — спросил с плохо скрываемым интересом Пурочана.

— Ха-ха! Девушки…, с ними по-разному. Мой друг, это город мечты! Люди приезжают сюда за исполнением своей мечты. От нищеты девочки бегут сюда, в Хастинапур, город искусств, танцев и поэзии! Красивая, но несусветная чушь! Самообман. Они приходят и надеются стать нежными наложницами царевичей, полководцев или богатых купцов. Единицам, конечно, это удается. Остальные попадают в разные банды, ко мне, например. Или торгуют собой на улице сами по себе, на свой страх и риск. Постарев, они впадают в полную нищету, голодают, слабеют и умирают. Я играю мечтами и мальчиков, и девочек, Пурочана! Здесь много их всех побывало, очень много. Пока Бхишма, да этот шудра Видура, плотно не взялись за меня.

— Теперь, друг мой, все будет по-другому! — честолюбивый блеск в глазах Дурджаи порадовал советника.

— Да! Ты, по истине, принес мне удачу! Выпьем же за твое здоровье!

Дурджая окончательно опьянел и бормотал что-то невнятное. Пурочана же сидел и задумчиво наблюдал за мальчишкой, услуживавшим им.