Бросок костей

ГЛАВА 11 ОБИТАТЕЛИ ТЕНЕЙ

Полный тревоги, Шакуни стоял у двери в покои царицы. Он ненавидел встречи со своей сестрой, хотя она заменила ему мать и безумно любила с младенческого возраста. В его памяти отчетливо сохранилось путешествие из суровой горной страны Гандхары в пыльные душные равнины Хастинапура. Большую часть пути он провел, лежа поперек седла, Великого регента страны Куру. Бхишма пытался развлекать его, рассказывая разные истории о вспыльчивых аскетах и о чудесных небесных существах. Шакуни благодарил регента улыбками и смехом. Даже в пять лет обман, скрытый под любезной улыбкой, был естественен для него.

Бхишма же был без ума от мальчика и даже начал раскаиваться в разгроме Гандхары. Суровый патриарх привязался к Шакуни, покоренный его изысканными манерами и ловкостью. Регент сам занялся обучением царевича Гандхары и нашел в нем прилежного и подающего надежды ученика. Шакуни быстро завоевал симпатии у всех во дворце, ко всем влез в доверие. Лишь сестра оставалась не подвластной его чарам. И хотя Гандхари носила повязку на глазах из сочувствия к незрячему мужу, брата своего она видела насквозь. Лента темного шелка не скрывала от нее душу Шакуни.

Дверь приоткрылась, оттуда показался слуга, поклонился и сообщил Шакуни, что тот может войти. Войдя в комнату, он чуть было не задохнулся от аромата сандала. Богатое убранство покоев почему-то вызвало все самые неприятные воспоминания детства. Шакуни прочистил горло перед тем, как возвестить о своем прибытии, в сотый или тысячный раз поражаясь тому, что сестра выбрала добровольную слепоту. Злость, упрямство или любовь двигали ей? Могущественный человек принудил ее, несчастную царевну, выйти замуж.

«О, Бхишма! Придет день, и месть моя свершится!» — подумал Шакуни.

Мысленно он перенесся на запад, где нескончаемые равнины все-таки упирались в высокие горы.

«Там лежит моя земля», — мечтательно размышлял Шакуни, произнося эти слова про себя, как молчаливую молитву.

— Присядь, Шакуни.

Шакуни опустился в кресло, не зная, с каких слов начать. Подивившись властности в голосе сестры, он вздохнул. Гандхари можно назвать самой могущественной женщиной во всей Бхарате, реальной силой, стоящей за спиной слепого правителя. С ее решениями даже Великий регент предпочитал не спорить. Пожалуй, сестра была единственным человеком в царстве, кому всесильный Бхишма позволят вступать с собою в спор. Спокойная и самоуверенная. Ее единственная слабость — старший сын, Суйодхана. Ни для кого не было секретом, что Гандхари вела борьбу со своей невесткой Кунти, мечтавшей сделать своего первенца Юдхиштхиру наследником престола.

— Не будем тянуть и сразу поговорим о деле, брат, — заявила Гандхари.

От такого начала Шакуни занервничал. Обращение «брат» всегда сулило неприятности.

— Держись подальше от моих сыновей, Шакуни! — сестра повернулась лицом к брату.

Шакуни встал и подошел к окну. Ему было неуютно сидеть и смотреть на завязанные глаза сестры. В ладони он перебирал игровые кости, с которыми никогда не расставался. Гандхари, услышав знакомый звук трущихся друг об друга костей, вздрогнула.

— Я просто хочу быть для них хорошим дядей, сестра, — возразил Шакуни, глядя в окно на запад.

Заходящее солнце окрасило небо в невообразимые цвета.

«Как приятно и прохладно сейчас в Гандхаре!» — с тоской подумал царевич Шакуни.

Ему хотелось поскорее завершить встречу с сестрой и, пока не поздно, вознести свои ежедневные молитвы.

— Почему бы тебе не вернуться в Гандхару наместником? Великий регент не раз предлагал тебе это. Твоя власть будет мало чем отличаться от царской! Не понимаю, почему ты все еще здесь?

Шакуни долго не отвечал. Вдруг он развернулся и с силой метнул кости на ближайший стол. На обеих костях выпали шестерки. Дюжина! Идеальный бросок! Шакуни самодовольно хмыкнул. В игре он был непревзойденным мастером.

— Выбрось ты свои кости, умоляю тебя! Я чувствую, они принесут погибель! — вскричала Гандхари.

— Выбросить? Ты, наверное, забыла, какие это необычные кости? Они сделаны из бедренной кости нашего убитого отца! К счастью у нас принято хоронить умерших, а сжигать их подобно дровам, как принято в этой дикой, но столь полюбившейся тебе стране! В этих костях пребывает душа нашего отца! Они подчиняются моим желаниям. Смотри! Я говорю «четыре» — и выпадают четверки. Я говорю «восемь» — и готово! А ты хочешь заставить меня их выкинуть. Ты чем-то напугана? Ты все позабыла? А я прекрасно помню, как ты шептала мне, тогда еще юнцу, что желаешь видеть эту проклятую страну разрушенной за то, что она сделала с нашей любимой Гандхарой!

— Но, Шакуни, ведь это было так давно! Да, я тогда очень злилась на весь Хастинапур, но я была так молода! Теперь это моя страна, моя земля и мой народ. Мой муж правит царством, скоро на трон взойдет Суйодхана, мой сын. Пожалуйста, вернись в Гандхару и правь нашей родной землей. И не вреди моим сыновьям!

— Вредить? Как я могу вредить своим племянникам? Ты же знаешь, что Кунти спит и видит, как бы ей посадить Юдхиштхиру на трон! Какая судьба ждет твоих сыновей в таком случае? Какая судьба ждет тебя саму и твоего слепого мужа?

— Ха, Кунти! Что это несчастная вдова может мне сделать? Всем известно — сыновья ее не от Панду! У них нет никаких прав на престол. Панду был бессилен, и Кунти нарожала детей невесть от кого. Кто же допустит незаконнорожденного царевича провозгласить царем страны Куру? Не пытайся играть со мной, брат. Твои грязные уловки не действуют на меня.

Шакуни взял кости со стола и нежно сжал их в ладони.

— Как ты невинна, сестра. Отчего это Кунти так приблизила к себе брахманов, почему осыпает милостями храмовых служителей? Да еще постоянно водит их к Бхишме и к Видуре с различными просьбами и жалобами. Она ведет опасную игру. Та даже опомниться не успеешь, как она поставит тебе подножку! Это Кунти добилась того, что вместо Крипы наставником назначили твердолобого Дрону. Видела, как новый гуру вьется вокруг Пандавов? Разве тебе не понятно, это рука Парашурамы дергает за ниточки и контролирует события? Что делает при дворе Дхаумья? А почему Пандавы близки с этим хитрым ядавом Кришной? Ты слишком наивная, сестра моя!

Гандхари не перебивала брата. На ее губах играла легкая улыбка. Когда Шакуни закончил, царица медленно приблизилась к нему и сказала:

— Взгляни на меня.

Шакуни неохотно повернулся к ней лицом. Он отвел взгляд от ее повязки и посмотрел вниз.

— Я сама справлюсь с царицей Кунти, не усугубляй ситуацию. Тебе никак не обойтись без своих бесконечных интриг и заговоров? Мой сын будет править страной по праву рождения. Его восшествие на престол не должно быть запятнано домыслами и слухами. Держи свои планы, происки и эти проклятые кости подальше от моих сыновей! Прошлое меня больше не волнует. Я больше беспокоюсь о своих детях и о своем супруге. Эта страна приняла меня как свою собственную дочь. Возвращайся немедленно в Гандхару. Я ясно выразила тебе свое желание, брат? Или мне надо повторить?

Не ответив ничего сестре, Шакуни снова повернулся к окну и посмотрел на заходящее солнце. Гандхари повысила голос:

— Я могу быть уверенной, что ты немедленно уедешь в Гандхару?

— Я поговорю об этом с Бхишмой, затем дам тебе знать.

Гандхари вздохнула.

— Бхишма…, я даже знаю, что он скажет. Он любит тебя и в заблуждении своем переживает, что причинил тебе в детстве боль. Конечно, он предложит тебе оставаться в Хастинапуре сколько угодно.

— В таком случае, сестра, у меня не будет выбора. Желание самого Великого регента это знаешь ли…, - с кривой улыбочкой Шакуни направился к двери.

— Предупреждаю тебя, Шакуни! Держись подальше от моих детей или ты поплатишься за свои козни! — крикнула Гандхари стоящему на пороге брату.

«Я поплачусь? Вся Бхарата умоется слезами от моей мести за Гандхару!» — выходя из покоев сестры, подумал Шакуни.

В коридоре он чуть не столкнулся с Первым советником.

— Дожили! Шудра спокойно может войти в комнаты царицы! Что происходит с этой страной? — усмехнулся Шакуни.

Видура не удостоил его ответом, лишь пристально посмотрел на царевича из Гандхары. Шакуни пришлось отвести взгляд и пойти своей дорогой. Первый советник некоторое время смотрел вслед брату царицы, затем испытав непонятное беспокойство, решительно пошел за ним. Коридоры освещались чадящими факелами, все пространство было словно в тумане. Видура следил, как идущий быстрым шагом Шакуни то исчезал во тьме, то появился в кругах света. Мягкие кожаные туфли царевича не издавали ни звука. Советник проклял свои сандалии на деревянной подошве, издававшие ужасный грохот при каждом шаге. Пришлось ему наклониться и снять неудобную обувь и поспешить вдогонку за царевичем босиком.

Шакуни остановился у двери, ведущей в комнаты Суйодханы, тихонько постучал и, не дожидаясь разрешения, вошел внутрь. Видура прильнул ухом к двери, надеясь услышать, что там происходит. Он молился, чтобы ни слуга, ни стражник не проходили в этот момент по коридору. Разумеется, Первого советника Хастинапура никто бы не спросил, отчего он подслушивает под дверью. Но какие бы ходили по дворцовым сплетникам слухи! Мол, чего еще можно ожидать от этого шудры!

При виде вошедшего в комнату дяди Суйодхана поднялся. Сидевшие на кровати Сушасана и Сушала, также почтительно встали. Шакуни потрепал Сушалу за румяную щеку, заметив, что она становится красавицей, как и ее мать. Юная девушка покраснела и бросилась бежать прочь из комнаты. Выскочив за дверь, она с удивлением увидела Видуру, но ничего не сказав, ушла к себе. Видура от души проклял свою удачливость.

— Х-м-м, я чувствую в этой комнате печаль и уныние, — тихо сказал Шакуни, садясь в мягкое кресло возле кровати.

— Мы больше не может терпеть Бхиму! Когда-нибудь я убью его! — выпалил Суйодхана.

— Что опять у вас стряслось? У толстяка острый язык, крепкая голова и сильные руки — весьма опасное сочетание, — весело произнес Шакуни.

— Сегодня гуру Дрона снова оскорбил Суйодхану, назвав его идиотом. Мы уже ненавидим его занятия. Язык учитель использует только лишь когда надо похвалить Арджуну и Бхиму за доблесть, Юдхиштхиру — за мудрость, Накулу и Сахадеву — за прилежание. Все остальные у него — идиоты. Мы сыты этим издевательством по горло! — пожаловался дяде Сушасана.

— Неужели только из-за того, что наставник обозвал вас идиотами, вы надулись, как обиженные девушки? — засмеялся Шакуни, уверенный, что такими словами разожжет гнев в Суйодхане.

— Дорогой дядя, вокруг нас и так достаточно людей, обзывающих нас и смеющихся над нашим незрячим родителем. Будь так добр, не присоединяйся к ним!

— Теперь я уверен, что Бхима снова тебя поколотил, — Шакуни еще раз провернул кинжал в ране племянника.

Суйодхана стиснул зубы, но все-таки не сдержался и с размаху ударил рукой по вазе с цветами. По мраморному полу разлетелись разноцветные осколки. Выходка царевича вызвала у Шакуни громкий смех.

— Что, помимо тумаков, он назвал тебя сынком слепца? И издавался над беспомощностью моей сестры и зятя?

Суйодхана промолчал, за старшего брата ответил Сушасана:

— Бхима с братьями делают это постоянно. И гуру Дрона с ними заодно. Всякий раз, стоит нам только забыть строчку из Вед или допустить ошибку, наставник тут же просит своих ненаглядных Пандавов продемонстрировать их глубочайшие познания. После чего учитель во всеуслышание заявляет: «А чего можно ожидать от детей слепого?» Учитель также любит повторять, что единственная надежда на спасение нашей страны — Юдхиштхира на троне Хастинапура.

— Говорил вам кто-нибудь, мои любимые племянники, что Пандавы не могут называться вашими двоюродными братьями?

Суйодхана с расширенными от удивления глазами уставился на дядю:

— Что ты хочешь сказать? Они нам не братья?

Заинтригованный Сушасана подошел поближе, не желая пропустить ни слова.

— Они — незаконные дети Панду! — разразился смехом Шакуни. — Ублюдки! Не смотрите на меня с такими глупыми лицами. Все знают, что ваш дядя Панду был неспособен… э-э-э… по части женщин…. Он позволил жене встречаться с любовниками ради потомства. Помните Мадри, вторую супругу Панду? Ту, что совершила сати в его погребальном костре? Панду и ее заставил зачать детей от другого мужчины, это, как вы поняли, Накула с Сахадевой. Юдхиштхира — сын какого-то брахмана, Арджуна родился от мелкого царька из рода Индры, Бхима так вообще зачат от неизвестного лесного жителя. Теперь понимаете? Ваши кузены — ублюдки!

Шакуни прервался посмотреть, какое впечатление произвели на племянников его откровения. Не удивительно, выглядели они потрясенными, но на лице Сушасаны уже медленно расцветала улыбка. Суйодхана качал головой, словно отказывался принять услышанное.

— Но и это не самое худшее, дорогой Суйодхана. Ходят упорные слухи, что у твоей тети Кунти в юности были любовные отношения с царевичем из рода Сурьяванши, и у нее родился сын. Во избежание позора, ребенка она бросила сразу после родов. Говорят даже, что она убила младенца. Правда, есть такие, кто уверен, что ребенок растет где-то у приемных родителей. На самом деле, я тоже ищу мальчишку, он должен быть старше вас всего на пару лет. Если, конечно, выжил.

— Дядя! Кажется, Суйодхана не слышит тебя! — завопил от радости Сушасана, тряся брата за плечи. — Брат! Братец! Ты, что оглох? Или не понимаешь, что это значит? Юдхиштхира не сможет претендовать на престол Хастинапура! Он не царевич, а всего лишь незаконнорожденный ребенок. Сын, родившийся от внебрачной связи!

Шакуни смеялся, хлопая себя по ногам. Суйодхана молча взирал на обоих.

Видура, стоящий за дверью, в отчаянии покачал головой. Слухи о Кунти не миновали его ушей, но он никогда не осуждал людей с точки зрения своей морали. Нравственность он считал сугубо личным делом, и чем там занимались Панду с супругой, для него значения не имело. Новостью для Первого советника было желание Юдхиштхиры претендовать на престол Хастинапура. Панду был младше Дхритараштры. Суйодхана же старший сын старшего из братьев. Никто не сомневался, что он примет бразды правления от отца. Как гром среди ясного неба поразили Видуру слова Шакуни о том, что из-за сомнительного рождения Юдхиштхира не сможет стать царем. Почему он раньше не заметил этой дворцовой интриги? Как будто без нее у него мало забот и проблем.

Видура, оказывается, совсем не обращал внимания на приближенных к царице Кунти брахманов и знатных придворных, да на того же Дрону. На всех, кто выказывал желание увидеть на троне Хастинапура Юдхиштхиру. Теперь для него вся мозаика сложилась. Разговоры и шептания, слова кое-кого из знати, обращенные в шутливую форму, тщательно продуманная вежливость, проявляемая Юдхиштхирой ко всем брахманам, и многое другое, чему советник ранее не придавал значения. Некто умный и могущественный умело передвигал фигуры на игровой доске. Парашурама? Погруженный в свои думы Видура поздно увидел приближающегося Ашваттхаму, явно идущего в покои царевича. Советник отступил в тень, надеясь, что сын Дроны его не заметил.

Друзья встретили молодого брахмана криками радости и удивления. Один лишь Шакуни нахмурился, увидев сына гуру. Он не рассчитывал на его визит и сейчас бормотал себе под нос проклятия. Времени у него было мало. Выбора вообще не было, поэтому Шакуни, поглядывая на Ашваттхаму, продолжил:

— В следующий раз, Суйодхана, когда Бхима назовет тебя сыном слепца, ты знаешь, какой дать ему ответ!

Суйодхана по-прежнему молчал. Сушасана с широкой улыбкой сказал:

— Дядя, мой брат опасается нечеловеческой силы Бхимы. Он всегда побеждает нас в схватках и причиняет боль.

Глаза Суйодханы вспыхнули от гнева. Шакуни улыбался. Ашваттхама оставался бесстрастным, лишь пристально смотрел на царевича Гандхары.

— Да, сын мой, я знаю, что ты не достаточно силен для схватки с Бхимой. Но есть ведь и другие способы избавиться от него, — Шакуни понизил голос до шепота. — Я же рассказывал тебе несколько лет назад, как Гандхара избавилась от своих врагов. Когда твой противник силен, надо побеждать его не руками, а умом!

Суйодхана с изумлением глядел на дядю.

Услышав эти слова, поняв, что Шакуни плетет заговор, Видура поддался искушению ворваться в покои и разогнать эту компанию. Но ему необходимо было узнать, как отнесется Суйодхана к замыслам своего дяди.

Суйодхана в это время мерил шагами свою комнату, опустив голову и крепко сжав кулаки.

Наконец царевич поднял голову и посмотрел в глаза своему другу. Ашваттхама незаметно для остальных покачал головой. Суйодхана кивнул ему в ответ.

— Дядя Шакуни, я не могу согласиться с тобой. Я — воин, я — кшатрий! Может быть, я не столь искусен во владении оружием, но это только моя вина. Я приложу все силы, и научусь достойно держать меч и лук. Да, неприязнь учителя усложнит мою задачу. Да, я теряю уверенность в себе при виде Бхимы. Мне ненавистно то, как Пандавы относятся ко мне с братьями, или к любому другому, кто слабее их. При всем при этом, я не могу прибегнуть ни к одному бесчестному средсву победить их! Когда-нибудь, пролив реки пота, пройдя все тяготы, я стану лучшим воином, чем Бхима! А до тех пор, при помощи милости Господа Шивы, я вытерплю все издевательства Пандавов и оскорбления наставника. Я уверен, что это Господь вдохновляет меня посредством мучителей на подвиги! Поэтому, пожалуйста, дядя, не предлагай мне отравить Бхиму или еще что-то в этом роде. Каким бы злым и испорченный он ни был, я не поступлю с ним так!

Видура с облегчением выдохнул. Он услышал, что Шакуни вступил в спор с Суйодханой и решил вмешаться. Он вошел в комнату и встал в дверях, сложив руки на груди. Суйодхана и его брат искренне удивились, увидев появившегося на пороге Первого советника. Шакуни и сын Дроны, если и были поражены, то лучше скрывали свои чувства. Ашваттхама приветствовал Видуру поклоном со сложенными у груди ладонями. Шакуни же только слегка улыбнулся. Видура кивнул в знак приветствия и подошел к наследнику престола:

— Могу ли я узнать, по какому поводу вы все здесь собрались?

За царевича Куру неожиданно ответил Шакуни:

— Мы бы обязательно позвали тебя, если бы хотели видеть здесь кого-нибудь из шудр!

— Я обязательно поговорю завтра об этом с господином Бхишмой. Возможно, Великий регент сумеет пролить свет на вопрос, уместно ли шудре находиться среди высокорожденных людей, замышляющих убийство, — парировал Видура, даже не взглянув на Шакуни.

Он пристально смотрел на царского сына, который, в свою очередь, уставился себе под ноги.

— Убирайся отсюда туда, где тебе самое место! Это покои старшего сына царя Хастинапура, не оскверняй их своим присутствием! — проговорил Шакуни, приближаясь к Видуре.

Шакуни бросил взгляд на обоих братьев Кауравов в поисках поддержки, но те отводили глаза в сторону. Тогда гандхарец рассмеялся:

— О, господин Первый советник! Это была шутка! Просто глупая шутка. Не относись к ней так серьезно. Прости нас. Мы ничего такого не замышляли.

Ашваттхама залился громким смехом и остановился только от пристального взора Видуры. Молча, не проронив ни слова, Шакуни покинул комнату царевича. После его ухода в помещении стояла оглушительная тишина. Никто из присутствующих не обратил внимания на то, что Шакуни, уходя, прихватил с собой платок Суйодханы. Молодой царевич любил мягкие шелка и, как всем было известно, носил красивые белые платки и накидки.

Видура почувствовал в сердце своем жалость к наследнику. Он еле сдержался, чтобы не обнять широкие плечи царевича. Насмешка Шакуни о его низком происхождении не дала прикоснуться к сыну царя. Советник также испытывал некоторое раздражение. Ведь никто из этих высокородных подростков не потрудился вступиться за него перед насмехающимся Шакуни.

— Тебе должно быть стыдно…, - начал Видура.

Ашваттхама не дал ему договорить:

— Господин, стыдиться нечего. Суйодхана ответил Шакуни честно и благородно. Он же с чистым сердцем заявил, что не опустится до подлости, несмотря на то, что Пандавы, как всем известно, постоянно причиняют беспокойство всему клану Кауравов. Если кто и должен стыдиться, так это сами братья Пандавы и их приспешники брахманы, готовые ради своих мелких выгод погубить все царство. Даже на улицах города ходят разговоры, что Пандавам не место во дворце. Они здесь такие же чужаки, как или ты. Но ты, господин, находишься на царской службе благодаря своим выдающимся способностям, я же здесь живу по милости царевича, называющего меня своим другом. Но Пандавы своим пребыванием в Хастинапуре обязаны лишь хитрости их матери Кунти и интригам верных ей брахманов.

Видура не ответил. Тишину в комнате нарушал лишь крик ночной птицы, доносившийся из-за окна. Наконец, Видура прервал неловкое молчание:

— Суйодхана, завтра я встречаюсь с Бхишмой. Я не намерен ни в чем тебе обвинять, но уверен, что совет регента нам всем не помешает. Я хотел бы завтра утром видеть вас троих в зале приемов.

Сын Дроны хотел возразить, но Суйодхана остановил его.

— Хорошо, дядя Видура, я буду там, как и эти двое. Я всегда рад выслушать господина Бхишму, — царевич поклонился Первому советнику.

В порыве нежности к царевичу Видура протянул руку и коснулся, благословляя, головы наследника. Заметив удивленный взгляд Ашваттхамы, он покраснел. Скрывая смущение, нарочито суровым голосом, Видура произнес:

— Молодые люди! Уже поздно и вам необходимо как следует выспаться. Спокойной ночи!

Видура вышел из покоев Суйодханы и долгое время стоял в коридоре. Он испытывал страх за царевича. Он боялся, что благородство, проявленное им только что, со временем может исчезнуть. На царевича будут оказывать давление сторонники противоположных взглядов, и кончиться все может большой войной. Загадочный враг, Парашурама, ведет тайную игру и усиливает свою невидимую власть во всей Бхарате.

Неведомая ночная птица запела совсем рядом с дворцом. Поблизости откликнулся ее приятель. Две птицы исполняли песнь страсти, но в голове у Видуры их звуки будили спящие страхи. Он буквально видел затаившееся в темноте зло, готовое броситься на него. Крик же птицы звучал как знамение. Советник вздрогнул и огляделся. Ночь стояла темная и облачная. Создававшие островки тусклого света лампады начали трещать и гаснуть. Тревога не отпускала Видуру. Беспокойство путало все мысли в его голове, он не видел вокруг себя ничего необычного и не слышал никаких подозрительных звуков.

«Может быть, я старею или, как любит говорить Бхишма, груз ответственности расшатал мне нервы», — подумал, тяжело вздыхая, Видура. — «И сегодня заботы не дают мне вернуться домой. Когда я уже смогу вдоволь побыть с семьей? Сыновья ждут меня, но моя судьба — трудиться днем и ночью и винить себя за то, что не могу провести с ними время».

Он еще раз вздохнул, отгоняя образы жены и маленьких сыновей, вставшие перед глазами. Погруженный в думы, Видура повернул налево и пошел по длинному коридору с колоннами, огибавшему дворец. Сверни он в ту ночь не налево, а направо, дальнейшая история всей Бхараты пошла бы по иному руслу.

Ашваттхама не сразу покинул друга, хотя ему было достаточно долго добираться до дома. Еще дольше задержался у брата Сушасана. Прошло немного времени после того, как он вышел и направился в свою комнату, и от широкой колоны отделилась тень. Попав в круг света, отбрасываемый мерцающим факелом, тень оказалась толстым мужчиной. Он был лыс, для такого грузного тела у него было на удивление худое лицо, испещрённое оспинам. Глаза не меняли хмурого взгляда, казалось, последние лет пятьдесят. Когда он пошел по коридору в сторону, противоположную той, что выбрал Видура, не раздалось ни звука. Мягкие кожаные туфли позволяли ему ступать бесшумно. Человек старался не попадать в свет факелов и не шуметь. Будить дремлющих стражников не входило в его планы. Он принадлежал миру теней.

В западном крыле дворца толстяк остановился возле одной небольшой комнаты. Ждать ему не пришлось. Дверь приоткрылась, и царевич Гандхары выглянул наружу. Коротко кивнув, Шакуни пригласил мужчину зайти. Комнату освещала масляная лампадка, был виден стол с разбросанными по нему письмами. Шакуни взял один из этих пальмовых листов и протянул его гостю.

— Пурочана…, - царевич говорил и так приглушенным голосом, но замолчал, увидев выражение лица толстяка.

Он моментально осознал свою ошибку. В их смертельно опасной игре, полной интриг и предательств, произносить имена запрещено.

«Проклятье! С другой стороны, Пурочана всего лишь служит мне за деньги. Хозяин я!» — подумал Шакуни, но взглянув в холодные глаза Пурочаны, вздрогнул и почувствовал озноб. — «Впредь надо быть осторожнее!»

— Тот мальчик-брахман и Сушасана засиделись допоздна у Суйодханы, — объяснил свою задержку Пурочана, принимая пальмовый лист из рук Шакуни.

Прочитав написанное на листе, вечно угрюмый Пурочана попытался изобразить на лице довольную улыбку. Послание предназначалось для Такшаки и гласило, что товар будет доставлен в ближайшее время.

— Передай ему, пусть строго следует моим указаниям, не жадничает и не выдумает всяких глупостей.

— Он не станет исполнять приказа чужестранца, — ответил Пурочана, тщательно скрывая в своем голосе неприязнь.

— Вот как? Соглашаясь брать мои деньги, он соглашается делать все, что я говорю!

— Будем надеяться на это.

Пурочана отвесил короткий поклон и исчез в привычном для него мире теней. Ему еще предстояло в столь позднее время пробраться мимо охранников у ворот. До восхода солнца Пурочана должен был успеть выбраться из города, найти в лесу Калию, передать ему послание, вернуться, умыться, привести себя в порядок и встретить следующий день младшим советником, следящим за чистотой улиц. Нагам необходимо находиться в состоянии полной готовности и ждать обещанного Шакуни «товара». Заговор готовился несколько месяцев, но с точной датой так и могли договориться. Шакуни всё выжидал благоприятного момента и минувшим днем плод созрел. Драка Суйодханы с Бхимой вышла жестокой и безобразной, Пандав, что неудивительно, без особого труда одолел наследника престола.

Проводив Пурочану, Шакуни запер дверь, подошел к шкафу и достал оттуда запечатанный кувшин с вином. Выдержанное гандхарское вино, столь ценимое здесь, на равнинах, и приберегаемое им для особого случая. Рядом с сосудом находилась небольшая деревянная шкатулка. Ее царевич спрятал в складках своих одеяний. Он выглянул в окно убедиться, что на улице все спокойно. Ничего, кроме стрекота сверчков и отдаленного воя собаки, Шакуни не услышал. Накрывшись белой шалью, похищенной у Суйодханы, брат царицы направился к северному крылу дворца, где, как известно, располагались покои Бхимы. Ему пришлось трижды постучать в дверь, прежде чем она открылась, и из-за нее сверкнули огненно-красные глаза могучего Пандава.

— Клянусь всеми демонами Нараки, я…, - Бхима прервал свою гневную речь, увидев винный кувшин, которым Шакуни тряс у него перед носом.

— Э… ну…, входи…, пожалуйста, — выдавил из себя Бхима, не отрывавший взгляда от сосуда в руке дяди.

— Нет, нет, дорогой племянник! Такое вино не следует пить в душной комнате! Им наслаждаются на свежем воздухе. Пойдем, прогуляемся, сядем на гхатах, на этих священных ступенях, и отведаем гандхарского вина, достойного самих богов.

— Гхаты? Так поздно? — Бхима глянул на окно, за которым стояла тьма.

Да, не самое лучшее время отправиться на берег реки. Все суеверия и страхи ожили в, казалось бы, неустрашимом Пандаве.

— Неужели тебя пугает темнота? — усмехнулся Шакуни, читающий мысли здоровяка как письмена на пальмовом листе.

Пристыженный Бхима начал оправдываться:

— Меня? Темнота? Я не ребенок! Пошли!

Бхима стремительно вышел из своей комнаты.

Улыбающийся Шакуни еле поспевал за ним.

На следующее утро занятия проходили своим чередом. Суйодхана не заметил Бхимы, но в последнее время его двоюродный брат часто опаздывал или вовсе пропускал уроки. Если Дрона и был недоволен нерадивостью силача-Пандава, то никак этого не показывал. Другое дело, если бы Суйодхана или его братья позволили бы себе такое поведение! Наступил вечер, но Бхима так и не явился. Пандавы начали проявлять беспокойство. Суйодхана громко рассуждал, куда мог подеваться этот кретин. Сушасана высказал предположение, что Бхима валяется где-нибудь, напившись вина или надышавшись дымом дурманящей травы. Ашваттхамана ничего не говорил по этому поводу, но выглядел крайне встревоженным. Чуть позже Суйодхана стал ловить направленные на него странные, подозревающие что-то, взгляды. Поиски пропавшего Пандава приобрели широкий масштаб, воины и городские стражники прочесывали весь город.

Ранним утром следующего дня Суйодхану поднял с постели командующий царской охраны. Он не приветствовал сына царя поклоном, и не смотрел ему в глаза.

— Царевич! Тебя обвиняют в убийстве. Я должен взять тебя под стражу и доставить в зал собрания для суда.

— Убийство? Какое убийство? — в замешательстве переспросил Суйодхана.

Царевич не стал спорить, когда увидел жёсткий взгляд стоящего в дверях Видуры.

Воины личной царской охраны провели наследника по сверкающим коридорам дворца и через благоухающие сады. Сотни глаз взирали из окон на сгорающего от стыда царевича.

«В чем же меня обвиняют?»

Скоро Суйодхане придется узнать, что его будут судить за убийство Бхимы.