Целевая орбита

АВАРИЯ

Опять Байконур. Очередной запуск космического аппарата. Кто так планирует, не знаю. Только в этот раз предстоит за две недели запустить три аппарата. Один — как государственный заказ, другой — коммерческий и третий — по программе Министерства обороны.

В конце июня на Байконуре стоит жара. Температура за 40 °C. Выходишь из самолета и попадаешь в финскую баню. Это в тени сорок, а на солнце — все шестьдесят, а то и выше.

Как всегда, у трапа сдал командировочные документы, получил пропуск, прошел таможню (это никак в голове не укладывается) и вышел на площадь ожидания. Здороваюсь с нашим первым вице-президентом Н.И. Зеленщиковым. Обмениваемся информацией.

— Я лечу в Москву на несколько дней. Нужно подготовиться. Двадцать шестого июня — совет главных конструкторов по служебному модулю. Вопросов много. А потом — сразу назад. Ждем твоей работы.

— Да, понимаю, какая это ответственность по запуску «СМ». Ведь, если что случись… Не хочется и думать.

Строительство новой международной станции началось в 1998 г. запуском ФГБ (функциональный грузовой блок), затем американцы запустили свой модуль, слетали к нему на «Шаттле». Но без служебного модуля станция не могла существовать. Не раз переносились сроки запуска нашего модуля, порой просто не успевали, но основная задержка была связана с ракетой «Протон». Сначала в июне 1999 г. ракета упала с разгонным блоком «Бриз-М», а затем 27 октября того же года — уже с нашим блоком ДМ.

Работали комиссии. Первая выдала свои рекомендации, но их оказалось мало. Вторая рекомендовала более кардинальные мероприятия.

Поскольку причины аварии были однозначно установлены (виноват был двигатель второй ступени), все мероприятия были направлены на повышение работоспособности турбонасосного агрегата (ТНА).

После июня не успевали внести в конструкцию ТНА основные изменения. Посчитали, что авария случайна. Но в ракетной технике случайностей не бывает, и если не обратишь внимание на мелкие отклонения от нормы, то жди серьезной беды. Так и с «Протоном». Многие полагали, что есть большая статистика и что первая авария — это непредвиденная случайная технологическая погрешность или попадание посторонних частиц в двигатель. Нужно только хорошенько почистить баки, и все будет в порядке. Что и сделали на готовых (изготовленных) ракетах. Прошли два удачных пуска, и вот — пуск нового космического аппарата «Экспресс-1А», намеченный на 27 октября.

Государственная комиссия заслушала все доклады о готовности. Казалось, ничто не предвещало неприятностей. Прошла заправка ракеты и моего разгонного блока. Наступила технологическая пауза. Обстановка спокойная, деловая. В комнате госкомиссии сфотографировались на память с министром связи России — ведь после долгого перерыва выполнялся заказ Минсвязи. Предыдущие космические аппараты связи запускались еще при Советском Союзе. Отсюда такой интерес к этому запуску.

Как-то так повелось, что примерно за час до старта я уезжал на наблюдательный пункт. Традиция.

Я участвовал во многих запусках. Все шло гладко. А както раз остался в бункере. И тогда все произошло: при пуске «Марса-96» случилась авария. Головной блок не был выведен на отлетную траекторию к Марсу. С тех пор я старался не оставаться в бункере. Суеверие.

Прибыл на НП. Народу собралось много. Каждый пуск неповторим и красив по-своему. Один раз увидишь и опять хочется лицезреть. И каждый раз переживаешь заново. Напряжение просто захватывает. Ведь все уже сделано, ничем не поможешь своему детищу. А в детище сотни тысяч элементов должны сработать как им положено: четко и вовремя. И мысли бегут по ракете, по системам, агрегатам, узлам, элементам: как они, все ли сделано, все ли отработано, все ли испытано, и так несколько раз. И хотя понимаешь: все, что можно, все, что знали, внедрили, отработали, сомнения в надежности гложут тебя изнутри. А вдруг? Гонишь эти мысли, а они лезут и лезут.

Интересное это место — наблюдательный пункт. Здесь собираются представители всех организаций, администрация, наши казахстанские коллеги, руководство Российского космического агентства, командование космодрома. Как на хорошем приеме. Все общаются друг с другом. За какие-то тридцать минут можно решить вопросы, которые тянутся месяцами. А здесь: все в кружок — и договорились.

Этот раз не исключение.

В небольшом павильоне установили специальный монитор, где впервые вывели телеметрические параметры ракеты в полете прямо на НП. Хотят опробовать. На экране будет отражаться траектория выведения. Посмотрел демонстрацию.

Не по душе как-то стало. Не любим мы эти новшества. Как будто они могут повлиять на исход…

Вот уже прошло 8 часов после заседания заправочной госкомиссии. Усталость уже позади, напряжение пуска само снимает ее.

Томительны минуты ожидания, особенно последние перед стартом. Замирает НП. Разноязычный гул утихает. Диктор по репродуктору объявляет оставшиеся до старта минуты.

— Волнуетесь? — я подошел к Генеральному директору Центра им. М. В. Хруничева Анатолию Ивановичу Киселеву.

— Есть маленько, — ответил он спокойно, но по лицу видно, что он сильно преуменьшает. — Я думаю, что больше не повторится. — Это он имел в виду аварию в июне. — Баки мы осмотрели, очистили. Да я никогда и не верил, что в баках может быть грязь. Технология такова, что это исключено. Но мы выполнили все рекомендации комиссии. Будем надеяться, что не повторится.

Судя по этому разговору, его спокойствие было показным.

Одна минута до старта. Тишина такая, что можно услышать шевеление своих волос на голове от легкого дуновения степного ветерка.

Старт!

19 часов 15 минут московского времени 27 октября 1999 года.

Огромные клубы отработанного газа от мощных ракетных двигателей взмывают по бокам ракеты, а она сама нехотя покидает пусковой стол, как бы зависает над ним, а затем начинает стремительно набирать высоту. Огненный хвост еще упирается в землю, но только сейчас слышен резкий хлопок — это до наблюдательного пункта добрался мощный рев ракетных двигателей. С подъемом он ослабевает, а ракета начинает ложиться на курс, и вот в темном небе возникает огромная звезда, которая начинает постепенно меркнуть.

— Двигатели первой ступени вышли на режим, — репортаж идет своим ходом. Все зачарованно смотрят на удаляющуюся звездочку.

— Тангаж, рысканье в норме.

— Есть запуск двигателей второй ступени.

— Есть отделение первой ступени.

И еще через минуту:

— Есть сброс головного обтекателя.

— Двигатель второй ступени вышел на режим.

Сейчас будет неприятный момент, ведь в июне именно в это время случилась неприятность. Смотрю на А.И. Киселева. Он весь в напряжении.

И вдруг как гром с ясного неба:

— На ракете нештатная ситуация.

Репортаж прекращается.

Еще минуту стоит тишина. Еще никто не верит в случившееся. Это очень похоже на то, как узнаешь о гибели близкого человека: он только что был рядом с тобой, и вдруг его нет. Так и здесь.

— Ну что за непруха, — только и выговорил Анатолий Иванович, — что делать?

— Нужно ехать в бункер, и чем быстрее, тем лучше. Там члены госкомиссии.

— Поехали.

В комнате тесно. Все рвутся к телефонам, быстрее доложить своим руководителям в Москве. Несколько растерян председатель госкомиссии В. И. Козлов, даже не столько растерян, сколько удручен случившимся.

Спокойным и деловым выглядит командир космодрома генерал-лейтенант Л. Т. Баранов. Он четко предлагает план действий.

— Нужно официально уведомить казахстанскую сторону о случившемся. Мы уже дали шифровку по своей линии. — Это пока мы с А.И. Киселевым возвращались с НП. — По российской линии вам, Виктор Иванович, необходимо сообщить, ведь вы — председатель комиссии.

— Хорошо, это мы сделаем. Но, наверное, нужно сообщить не только в Российское космическое агентство?

— В первую очередь, в Министерство иностранных дел.

— Это уж сообщат из Москвы. Кстати, кто-нибудь знает, куда мы упали?

— Я поставил такую задачу перед полигонным баллистическим центром. И уже дал заказ на самолет. Нужно же лететь на место. Вылет в шесть тридцать утра. Мне удалось связаться с моим коллегой — генералом из Минобороны в Алматы. Он уже в курсе. Все разрешения на полет даны.

— Нужно ехать на «десятку». — Байконур — бывший Ленинск. — Необходимо точно знать место падения, — в разговор вмешался начальник Федерального космического центра Е. Кушнир.

Смотрю на А. И. Киселева. Авария настолько потрясла его, что он тихо сидел на диванчике и в разговоры не вмешивался.

— Поехали в штаб. Здесь сидеть бесполезно. — А. Н. Кузнецов как бы подвел итог разговору. — Оттуда и шифровки давать проще.

Разбрелись по машинам. Степь, еще не остывшая от дневного солнца, отдавала свое тепло. Безветрие. В это время года погода просто баловала людей. Ведь летом стоит жара, зимой — лютые морозы с ветром, а в октябре — тепло и тихо, просто комфортные условия.

Сели в машину вместе с Александром Кузнецовым.

— Этот пуск был наш, — он имел в виду, что запуском космического аппарата руководило РКА. — Наверное, мне придется быть председателем комиссии.

— А почему не Козлов?

— Отказали средства выведения, а это — по нашей кафедре.

И ко мне:

— Как ты думаешь, с чего начинать? Твое мнение?

— Понимаешь, мы второй раз наступили на одни и те же грабли. А это в нашей технике недопустимо. Во-первых, комиссия Никитина так и не установила истинную причину первой аварии, хотя методически работа была проделана грамотно. Поторопились. Многие уповали на случайность. А случайностей не бывает. Пример нынешняя авария. Опять на тех же секундах работы двигателя второй ступени. Значит, нужно копать глубже. А во-вторых, нужно опять создавать рабочие группы по направлениям, таким как: двигательная, технологическая, телеметрическая, по подготовке PH на техническом и стартовом комплексах, по анализу найденной материальной части, по системе управления и, конечно, обобщенная группа. Задачи тоже нужно ставить конкретные.

Неожиданно наша «Волга» остановилась. Спустило колесо. Водитель начал его менять.

— Нужно было мне на своей машине ехать.

— Не переживай. Сейчас двадцать-тридцать минут уже ничего не решают.

Мимо нас проскакивали машины с членами госкомиссии. Они притормаживали, видя нашу беспомощную машину, но по нашим знакам — помощь не нужна, проезжайте — снова набирали ход и укатывали в сторону штаба.

Водитель Виктор, на вид не атлетического сложения, очень расторопно справился с проколом, и мы снова в пути.

— Нужно наверстать время, — только и попросил его. Но наша «Волга», как бы чувствуя свою вину, бежала по разбитому асфальту быстрее обычного.

В штабе уже кипела работа. Кто-то звонил по мобильному в Москву, кто-то страстно обсуждал, что делать дальше. Генеральный директор А. Киселев опять тихо сидел в сторонке, уйдя в себя. Ситуация не прибавляла ему ни настроения, ни здоровья. Можно только представить себе, что творилось у него в голове. Ведь вторая авария ставила под сомнение запуск служебного модуля к международной станции. А это уже государственные обязательства.

Опять поразился спокойствию и деловитости командира космодрома. Казалось, что это для него обычная ситуация, которая бывает у него каждый день, и он четко знает, что делать. Команды Леонида Тимофеевича были короткие, четкие и понятные. Уже раскручена летная служба, договорились о встрече в Караганде. Баллистик с точностью до нескольких километров доложил о районе падения ракеты.

— Повезло нам хоть в этом, — только и сказал командир, — район малонаселен, хорошо, что не упали на населенный пункт.

Смотрю на военных и спокойнее становится. Их четкая работа внушает доверие. Вновь образованные структуры от РКА на космодроме выглядят в этой ситуации пока беспомощно.

— Кто летит? — опять командир проявил инициативу.

— От нас — Додин и Недайвода, — вымолвил А. И. Киселев.

— Я сам полечу, — это уже А. Н. Кузнецов предложил себя. — От военных я сам полечу, и еще… — он немного задумался, — определимся. Вылет в шесть тридцать, то есть через полтора часа. Прошу учесть, что нужно взять с собой деньги, желательно валюту.

— Так где же ее взять ночью? — сразу несколько голосов.

— Не знаю, только в прошлый раз нам деньжата сильно помогли.

— Да мы помним, как Недайвода купил дом и подарил его казашке.

— Не только я, но и Юрий Николаевич Коптев внес свою долю, — поясняет Анатолий Недайвода.

— У казахов целый скандал разразился после этого, — смеялся Л. Т. Баранов. — Они пришли к этой хозяйке и говорят: «Почему ты одна получила деньги, ведь упавшую ступень всем селом тащили к тебе во двор. Делись».

— И чем кончилось?

— Точно не знаю, но, по-моему, она уехала из села.

Я подошел к А. И. Киселеву.

— Доложил о случившемся Юрию Павловичу. Он искренне сожалеет и просил передать, что вы можете надеяться на его поддержку.

— Спасибо, — только и услышал в ответ.

Правду говорят, что беда сплачивает. Генеральный дал команду участвовать в аварийной комиссии и помочь выяснить, почему двигатель подводит уже во второй раз.

Стали расходиться. Кто уехал занимать деньги и на аэродром, кто поехал в свои экспедиции. Оставшиеся сбросились, кто сколько мог, вернее, у кого сколько было в кармане денег для отлетающих.

Конечно, и я не был исключением.

Разъехались. По дороге на «двойку» в голове проносились мысли одна за другой. Хотелось предвидеть, что будет дальше. Картина вырисовывалась очень непростая. Коммерческие пуски приостановят. Это точно. А вслед за этим мы не досчитаемся многих денег, ведь уже изготовленные блоки будут балластом лежать на космодроме. Опять эта тошнотворная работа в комиссиях, где переплетется техника и политика: кто виноват? А как наши зарубежные заказчики — не уйдут ли они с «Протона», а значит, и с нашего блока? Мысли лезут и лезут. Поспать бы немного.

Вот и «двойка».

О второй аварии на ракете «Протон», в свое время как и о первой, было доложено правительству. Опять будет работать правительственная комиссия во главе с И. Клебановым. Но для нее требуется подготовить анализ технических вопросов. Совместным решением РКА и РВСН создается комиссия под председательством академика РАН В.Ф. Уткина — директора ЦНИИМаш. А. Н. Кузнецов возглавил одну из рабочих групп по выработке версий аварии и их анализу. Нужно посмотреть не только двигатель — может не он был первопричиной?

В.Ф. Уткин — известный ученый, создатель ряда ракет стратегического назначения, в том числе самой современной ракеты конца XX века — «Зенит». Именно эта ракета и была положена в основу проекта «Морской старт». В.Ф. Уткин не раз возглавлял аварийные комиссии и имел громадный опыт на этом поприще. Именно он возглавлял аварийную комиссию по выявлению причин неудачного полета «Марса-96».

Теперь новое поручение. Дважды падает ракета «Протон». Отказ примерно на одних и тех же секундах полета. Трудно разобраться, найти причины, но необходимо. Опять создаются рабочие группы. Опять кропотливый анализ конструкции, технологии, подготовки и т. д.

Заседания, заседания, заседания… На одно из них поднимались лифтом И.В. Бармин, В.С. Рачук, генерал-полковник В. Никитин и я.

— Неужели мы, трое докторов наук, не сможем раскусить этот орешек?

— Почему трое? Четверо, — это вмешался В. Никитин, — я тоже доктор.

К своему стыду я этого не знал.

— Тем более.

— Раскусим, обязательно раскусим, — заключил тогда В. С. Рачук. — То, что двигатель сгорел, ясно, а вот кто нам помогает, нужно найти.

— Обязаны найти, — уточнил И. В. Бармин.

Рабочие группы работали, как говорят, денно и нощно. Новой информации, по сравнению с первой аварией, было немного. Опять искали грязь в магистралях и все-таки нашли — частички песка.

На очередном заседании комиссии Владимир Федорович возмутился:

— Кто провел анализ, что за песок? Это с места падения или другой?

Молчание в зале.

— Кто от «Композита»?

Встал М. Голуб:

— Мы будем проводить.

— Почему не сделано до сих пор?

— У нас нет этого песка.

— Немедленно опечатать пакет с песком и передать. Сейчас же. У кого пакет?

Встал кто-то из Центра им. М. В. Хруничева.

— Выйдите в первый отдел, опечатайте и передайте при мне. Как мы работаем? То есть песок, то нет. То нашли, но не отдали на анализ. Вы понимаете, что это дело государственное?! Даю день на анализ, завтра встретимся. Все свободны.

Проведенный анализ показал, что по своей структуре песок ближе к тому, который используется при гибке трубопроводов, чем к песку с места падения. Опять поручение технологической группе: выяснить, как на Воронежском механическом заводе производится очистка трубопровода после гибки.

На комиссии опять генеральный конструктор КБ ХА разработчик двигателя — заострил вопрос о совершенствовании конструкции ТНА.

— Мы уже на протяжении нескольких лет обращаемся в Центр Хруничева с просьбой поменять один из узлов ТНА, убрать застойные зоны, и никаких ответов. За счет коммерции можно построить хорошие залы для ракет, гостиницы, но не нужно забывать, на чем мы «сидим», что основа ракеты — двигатель. А на него денег не хватает.

— Но ракета не только наша. Кроме коммерции, есть и другие программы: и по линии Минобороны, и по линии РКА. Я согласен с Рачуком. Но этот вопрос Центру Хруничева решить одному сложно.

— У нас есть соображения, как повысить надежность работы ТНА, но чтобы подтвердить их испытаниями, нужны деньги.

— Да, это необходимо, и нужно найти средства. — Владимир Федорович, не сомневаясь, тут же поддержал генеральных. — Экономим копейки, а теряем миллионы. Давайте предложения, я готов подписать. Да, и буду отстаивать доработку, хотя понимаю, что это потребует, наверное, с полгода. Придется пережить.

Так комиссия и решила, что наиболее вероятной причиной было попадание частиц песка. Во избежание этого в дальнейшем было предложено поставить фильтры на входе в двигатель и конструктивно доработать ТНА.

Учитывая, что во время аварии на ракетах стояли двигатели производства 1994 г. (самый «развал» промышленности), к полету для запуска коммерческих аппаратов LMI-1 и СD-Radio допустили несколько носителей, а в полном плане мероприятий перед запуском модуля «Звезда» предусмотрели, как минимум два пробных пуска доработанных носителей: один — с разгонным блоком «Бриз-М», другой — с блоком ДМ для КА «Гейзер». В результате в последний месяц перед пуском модуля «Звезда» необходимо было провести четыре пуска «Протона». С таким объемом работы в столь короткие сроки не сталкивались даже во времена Союза. Успешный пуск «Протона» с «Бризом-М» прошел без нас, а на последние три пуска прибыла и наша бригада. Вот так и встретились мы на аэродроме с Н.И. Зеленщиковым.

Аварии PH «Протон» были опасны еще и тем, что не только осколки могли кого-либо покалечить, но и компоненты топлива (а они очень ядовиты) могли нанести непоправимый экологический вред. Правительство Казахстана и лично президент Н. Назарбаев очень этого опасались. Хотя они и отдали в аренду космодром, но не раз обращались с просьбами заменить носитель «Протон» на другой, который работал бы на экологически чистом топливе. Но на создание нового носителя у России явно не хватало средств, не хватало их даже на поддержание гордости России — орбитальной станции «Мир». Так что говорить о новом носителе не приходилось.

Зная об этих особенностях ракеты, экологи Казахстана детально анализировали почву в местах падения, но, к счастью, ничего аномального не обнаруживали (все сгорало при падении).

Тем не менее местных жителей беспокоили вредные свойства топлива. Об этом они спрашивали и у командира космодрома. Находчивости Л. Т. Баранова просто можно удивляться. При этих вопросах он просил женщин удалиться, а мужчинам объяснял, что прием топлива внутрь в малых дозах очень повышает мужскую силу. Говорил он с юмором, но неожиданно был принят всерьез, и утром у номера выстроилась целая очередь казахов, которые пожелали купить для себя этот «лечебный» несимметричный диметилгидразин (НДМГ). Пришлось сказать, что компонент секретный и его запрещено продавать. (Не будешь же объяснять, что пары этого компонента по ядовитости сильнее в пять раз, чем отравляющее вещество Первой мировой войны — иприт). Вот так-то.