Целевая орбита

«ЭКСПРЕСС-3А»

Обидно, что в октябре 1999 года не запустили КА «Экспресс-1А». На это рассчитывали правительственные органы: для перевыборов в Думу нужна была связь. Подкачали ракетчики.

Расстались с Николаем Ивановичем Зеленщиковым. Он пошел в самолет, а мне, как обычно, пришлось ехать сразу на заседание государственной комиссии. Жара еще не пропитала одежду, хотя и обжигающе действовала на высунутую из машины руку.

Ведущий конструктор Владимир Афанасьевич Попов отдал тезисы доклада на госкомиссии. Ничего особенного с блоком при подготовке не было. Замечаний практически никаких. Написал «практически», но так не бывает. Замечания, конечно, были. Не помню ни одного блока, чтобы при испытаниях на полигоне не было замечаний. Только одни — серьезные, как, скажем, при подготовке блока для пуска коммерческого аппарата Индонезии «Гаруда». Тогда после заправки горючим начал пропускать предохранительный клапан. Пришлось менять блок. Но чаще сталкиваешься с мелкими неполадками, в основном, связанными с наземным испытательным оборудованием. Оно ведь не менялось более тридцати лет.

Но в этот раз ни блок, да и «наземка» не вызвали нареканий. Вернее, было одно, связанное с наземным кабелем, но его быстро устранили.

Старт КА «Экспресс-3А» — второго связного спутника — намечен с новой установки 39. Стартовая позиция относительно недавно прошла реконструкцию.

Едешь туда, а мысли так и бегают в голове: «Может быть, этот старт внесет свои коррективы в полет». Понимаешь, что нет никакой связи. Но все равно мысли из головы не выходят.

Никогда ни один ракетчик не избавится от тревожных мыслей перед пуском. Сомнения, сомнения, сомнения. И чем больше знаешь ракету, тем больше сомнений. И хотя, мысленно перебрав все элементы этого человеческого творения и их испытания, не находишь изъянов, все равно мысли шальные не оставляют.

Едем. Что-то говорит мой заместитель по испытаниям, но это об обшей атмосфере на Байконуре, на нашей родной площадке 2. Не слушаю. Настраиваюсь на госкомиссию.

С калейдоскопической быстротой в памяти проносятся предыдущие пуски, схваченные замечания и, особенно, эти аварии. И пусть не по твоей «кафедре» были серьезные вопросы, но как члена госкомиссии они не могут не волновать, ведь все мы находимся в одной лодке, и неудача может потопить сразу всех. Лучше лишний раз проверить или хотя бы задать вопрос выступающему. Не грех лишний раз заставить каждого задуматься.

Когда-то при пуске КА «Азиасат» навалились на наше предприятие: и то не так, и это… Мы все выслушали, понимая, что второе включение не произошло по нашей вине. В печати широко освещали эту аварию. Даже фотографию виновника — двигателя разгонного блока ДМ — опубликовали. Все обработали, на все вопросы дали ответы, перетряхнули технологию. Мы были открыты для критики и принимали ее как должное. Чем больше зададут вопросов, тем надежнее закроется эта «дыра».

У наших коллег из Центра им. М. В. Хруничева подход был другой. Полагаясь на серийность своего изделия, все неудачи старались списывать на Его Величество Случай. Да и странная позиция конструкторов, которые как бы отошли в сторону от своего детища, считая, что они все сделали, была нам непонятна.

Заменили прибор, поставили новый и «поехали». Даже не дождавшись анализа дефекта. А потом и совсем забыли. Как так можно?! Наверное, школа другая.

Мысли лезут и лезут. Вот и КП, проверка документов. Смотришь на солдатиков, и жалко их становится. Самый молодой спрашивает пропуск и тягает заградительную цепь, а на стульчике рядом сидит старослужащий, лениво наблюдая за происходящим. В самом КП — в виде снятого с автомобиля кунга — видно лицо заспавшегося офицера.

Почему-то эта картина осталась в моей памяти. Машины командиров на посту замечают заранее, и те, не останавливаясь, проскакивают мимо.

Поворот направо. И вот дальние монстры стартовых сооружений надвигаются на тебя. Дорога спускается вниз, мимо обворованных сооружений. Еще поворот направо — и остановка. Перед тобой — пусковой бункер.

Заходим. В отличие от военных представительств здесь нет контролеров. Этот бункер перешел на гражданское обеспечение. Теперь его хозяин — РКА, которое передало его конструкторскому бюро общего машиностроения. Теперь здесь обитают гражданские. Отмечаешь чистоту, окрашенные в светлые тона стены, хорошее освещение, а комната госкомиссии — вообще после евроремонта. Хороший буфет, да и ассортимент в нем приличный. Наши ребята довольны. Можно не брать с собой бутерброды и термосы. Находиться в бункере придется чуть более восьми часов.

Члены госкомиссии уже в сборе. Это: Генеральный конструктор из НПО ПМ А. Г. Козлов, представители РКА, вернее, Федерального космического Центра на Байконуре, заместитель генерального конструктора КБ ОМ Е.И. Соколов, командир космодрома Л. Т. Баранов, руководители наших смежных предприятий. Председатель госкомиссии — В. И. Козлов.

— Привет возмутителю спокойствия, — здоровается Виктор Иванович. — Как долетели?

— Нормально.

— Опять будешь задавать вопросы?

— Буду. После госкомиссии выводы так и не сделали. Загордились удачным пуском.

— Да нет. Сделали кое-что.

Л.Т. Баранов, наблюдавший эту сцену, понимающе улыбается, как бы поддерживая мое отношение к испытателям «Протона».

Почему-то у каждого возникает вопрос: «Когда прилетел?» Хотя на девяносто процентов знали, что сегодня.

Самолеты стали летать редко. Наших, от РКК «Энергия», плановых вообще не стало. Под каждую экспедицию нужно заказывать. Другое дело было, когда работали по проекту «Энергия — Буран». Тогда в день было по два — три рейса. Порой даже в воскресенье.

— Как у вас? — спрашиваю Альберта Гавриловича. — Есть заказы?

— Да так… Прошлая неудача здорово нас подкосила. Будем надеяться на лучшее.

— А почему бы нам не объединиться? Ведь мы из одной команды вышли. У вас опыт. У нас сейчас разработано много новых технологий. Наш «Ямал», по оценке западных специалистов, не уступает по своим качествам спутникам фирмы «Хьюз» или «Лорал». Вот потеряли второй аппарат. Думаю, что не хватило опыта, что-то не учли.

— Нюансов много, это верно. Да и я не против объединения. Только захочет ли ваш Генеральный? Он не очень лестно высказался в наш адрес.

— На западе фирмы объединяются, чтобы выжить, а мы что?

— Это верно.

— Я поговорю с Генеральным или для начала с Легостаевым. Это теперь по его кафедре.

— А что, «Газком» больше не руководит вами?

— Вроде все кончилось. «Газком» остался только заказчиком, а разработка — за Корпорацией.

— Это правильно.

— Ну что, пошли? — Это уже другой Козлов звал всех на заседание комиссии.

Все поднялись. Небольшой зал заседаний, отделанный современными панелями, был уже полон. Прошли к столу президиума.

Открывая заседание, Виктор Иванович обратил внимание на важность этого пуска. Это было обычное наставление председателя. Как будто бывают запуски космических аппаратов не важные. Одни — коммерческие, о важности которых можно и не говорить: все понимают, что недосчитаются огромных денег. Другие пуски — по госзаказу. Их значимость тем более понятна. Это или нужды Министерства обороны, или связные, или навигационные, которые обновляют космическую группировку. Любой отказ свидетельствует о невыполнении государственного поручения. А это чревато.

— Мы с вами должники. Я понимаю, что авария — не по вине сидящих в зале. Прошу только всех быть внимательными и выполнять свои обязанности, как положено. Приступим.

Начальник Центра доложил о подготовке ракеты в монтажном корпусе, перечислил замечания и меры по их устранению. Вслед за ним доложил о готовности стартового комплекса Е. И. Соколов — заместитель генерального конструктора из КБ общего машиностроения.

Затем последовали доклады о готовности космического аппарата и разгонного блока. О последнем сообщил наш заместитель техрука В. И. Лазуткин.

Жду доклада Сафонова о ракете.

И вроде бы он сказал все, как обычно, но, похоже, его что-то тревожило.

— А где заключение на ракету? — это опередил меня председатель комиссии.

Молчание.

— А что, его нет? Как так можно проводить комиссию?

Наступила тишина.

— У нас пока нет заключения. Оно только оформляется.

Я не выдерживаю:

— Как же мы проводим комиссию? Мы же должны дать разрешение на вывоз ракеты на старт.

Председатель комиссии растерялся. Он знал, что у секретаря отсутствует заключение Центра им. М. В. Хруничева. Наверное, надеялся, что к моменту проведения комиссии оно появится. В. И. Козлов встал.

— У меня есть предложение. Давайте послушаем остальные службы. Может, еще будут вопросы. Нет возражений у членов комиссии?

Возражений не было.

Дальше процесс пошел по накатанной дорожке. Измерительный комплекс, связь, метеорологическая обстановка.

Когда выступают метеорологи, в зале стоит тишина, все внимательно слушают. Откуда такой интерес к погоде? Может, оттого, что эта служба дает информацию о будущем. Ведь интерес к погоде и в Москве, и в других городах не меньше. Были случаи, когда из-за нее откладывались пуски. На земле все хорошо: температура градусов двадцать и ветерок небольшой. А пуск отложили. Дело в том, что хотя на поверхности условия и в норме, а на высоте могут быть ветра, превышающие допустимые для ракеты. Поэтому и запускают метеорологические зонды, причем последний — за несколько часов до пуска. Если скорость ветра превышает норму, а значит, нагрузка на ракету станет недопустимой, и она попросту сломается. Поэтому дается запрет на пуск. Помню ситуацию, когда погоды пришлось ждать три дня. Американцы к этому параметру тоже относятся с особой осторожностью. Мы часто по радио слышим, как они из-за неблагоприятных погодных условий откладывают свои запуски.

А дать запрет бывает довольно сложно. Перед запуском раскручивается огромная «машина». За запуском следят во всех уголках России, не говоря о том, что на Байконуре в боевой готовности находятся более двух тысяч человек. Поэтому интерес к погоде и докладу метеоролога особый. В тот раз все было в норме.

Все подготовлено: полетное задание сформулировано, боевой расчет управления, отделы НИР (научно-исследовательские работы), службы вооружения космодрома к работе готовы. Поля падения отделяющихся ступеней и головного блока определены, местное население оповещено, с администрацией районов, областей вопросы отрегулированы, от них получено «добро» на запуск, казахстанская сторона оповещена о предстоящем запуске.

«Байконурэнерго» гарантирует бесперебойную подачу электроэнергии, с водоснабжением тоже нет проблем. Федеральный космический Центр к работе готов, и вот последний доклад командира космодрома.

— Космодром к работе готов, — коротко подводит итог Л. Т. Баранов.

— Как скоро появится заключение о ракете? — это председатель обращается к Сафонову.

— Оно сейчас согласовывается. К утру, думаю, будет.

— Тогда поступим так. Госкомиссию переносим на шесть утра на завтра. Проведем ее в МИКе. Я позвоню Анатолию Ивановичу, чтобы он проконтролировал, и заодно проинформирую его об отсутствии представителя заказчика. Это непорядок. Все свободны. До завтра.

Утро. Пять часов местного времени. Машина уже подъехала. Сегодня на полчаса раньше обычного. Едем. В машине В. Н. Панарин, Г. М. Кадакина, С. Н. Захаров.

Удивительное утро на Байконуре. Воздух прозрачный, чистый. Его вкус ощущаешь полной грудью. Степь начинает просыпаться. Такое впечатление, что каждая веточка редкого кустика и травинка, как живое существо, стряхнули с себя ночную дрему и радуются лучам восходящего солнца. А солнце багряным полукругом появилось над горизонтом и еще не разогрелось само, но уже посылает свои лучи оживающей природе. Вот оно полностью вышло и, освободившись от оков земли, стало раскаляться. Этот момент так хочется запечатлеть на фотопленке. И часто это удавалось. Человек становится так, чтобы солнце оказалось как бы в ладонях. Потрясающие снимки. Такой момент длится всего несколько минут, и тут не зевай.

Подъехали. Что-то тревожно на душе. Работает годами сложившаяся система качества и надежности, но почему в Центре им. М. В. Хруничева все не так?

Небольшая комнатка напротив входа в зал монтажного корпуса. Комиссия в сборе.

— Можно начинать, — В. И. Козлов открывает заседание. — Да, собственно, у нас один вопрос: есть заключение о ракете или нет?

— Заключение пришло, Сафонов показывает факсы, всю ночь в Москве работали.

— Можно было сделать это и раньше, — делает замечание А. Г. Козлов. Это ему, техническому руководителю, принимать решение. На него, последнего, смотрят члены госкомиссии. Момент напряженный. Ракета на транспортере-установщике, мотовоз пыхтит у ворот, все уже расставлены по местам. Что он скажет?

Видно, информация у Козлова появилась раньше.

— Ну что, тогда в путь? — заключил Альберт Гаврилович.

— Все согласны? — это председатель обращается к остальным членам госкомиссии.

— Возражений нет, но все-таки нужно сделать замечание Центру Хруничева. Мало нам двух неприятностей. При таком подходе можно схлопотать еще.

— Это верно, — соглашается В. И. Козлов. — Я уже позвонил Коптеву и Киселеву. Думаю, выводы будут. Ну что? Пошли в зал?

Командир боевого расчета получил разрешение на вывоз.

Мотовоз традиционно трогает состав в шесть часов тридцать минут. Гудок, и эшелон медленно отправляется в путь. Выходим из машины и встречаем ракету у ворот. Пожарная машина тоже начинает двигаться, сопровождая ракету к месту старта. Вспышки фотоаппаратов, телесъемка. Такого раньше не было.

Раньше все было страшно засекречено. Наши западные конкуренты уже давно провели детальные съемки из космоса. Они знают даже номера автомобилей на Байконуре, не говоря про ракеты: ведь такую махину скрыть практически невозможно. Но наши органы пытались это сделать. Они определяли «окна» вывоза, запрещая его в другое время. Объявлялась операция «Скорпион». На это время космодром замирал.

Теперь другая эпоха. По Байконуру свободно передвигаются иностранцы, и хотя их сопровождают «особисты», информация у них более чем достаточная. Им разрешается фотографировать ракету на вывозе, чего нельзя делать нашим специалистам. Тут же подходит офицер по безопасности и спрашивает разрешение. Если его нет, то тут же следует запрет. А где получают разрешение? Как выясняется, только в Москве. Так что нашим испытателям приходится фотографироваться у ракеты из-под полы. А этого так хочется — показать себя на фоне ракеты родным и близким. Показать, что ты тоже причастен к столь величественному делу. Раньше родственники только догадывались, что их отец, брат работает на космос, а тут вам, пожалуйста, документ — не сомневайтесь, так оно и есть. Мой труд в этом удивительном творении человечества тоже присутствует.

Вот уже появилась в проеме головная часть ракеты. К ней подведен огромный мягкий трубопровод, через который под головной обтекатель подается воздух определенной температуры. Ведь под головным обтекателем находится тот самый космический аппарат, которому придется работать на орбите Земли годами, посылая людям свои сигналы связи, навигации, телевидения, радио.

Поэтому отношение к аппарату самое бережное. Не перегреть, не переохладить. Лучше пусть в космосе поработает подольше, чем на Земле.

Из ворот показался вагон термостатирования. Это от него идут гибкие трубопроводы к ракете.

Запускается «дизель» автономного питания вагона. Все, теперь подача воздуха началась, можно ехать дальше. Мотовоз дает прощальный гудок, и весь состав в сопровождении идущих по бокам солдат охраны набирает установленную скорость.

Заходим в комнату КБ ТХМ. Доброжелательные девчата предлагают кофе, чай. А руководитель Владимир Григорьев — даже горячительное. Но не помню случая, чтобы ктото пригубил спиртное.

У всех напряженные улыбки на лице. За столом на некоторое время наступает тишина.

— Как будто первый вывоз, — говорю я. Каждый раз, когда все оказывается позади, думаешь: «И что ты волновался?» Но снова вывоз, и начинается все сначала. Опять внутри все сжимается.

— Это верно, — подтвердил Л. Т. Баранов, — и дальше так будет. Наверное, никто не привыкнет к этому.

— Ну что, поедем на перекресток? — предлагает В. И. Козлов.

— Я — на старт. Нужно еще раз все проверить. Лучше лишний раз подстраховаться. Л. Т. Баранов пожимает руки. — До встречи.

Мы подъехали к переезду. Состав был уже на подходе. Перед переездом поперек дороги стоит автомобиль, гарантируя безопасность. Солдатик с повязкой ВАИ останавливает нас чуть раньше. Да мы и сами уже сбавили скорость.

Вышли из автомобиля. Сфотографировались на фоне эшелона. Тоже традиция — на память.

Ракетчики — народ очень суеверный. Накануне пуска все ходят озабоченные, свято соблюдая традиции. Готовы сделать все, чтобы не спугнуть удачу.

Первый стартовый день уже набрал свою силу. По «разгоннику» только подстыковка коммуникаций да прицеливание гироплатформы. У ракеты свое прицеливание, у нас — свое, независимое. Это делается для того, чтобы в случае отклонения от курса ракеты «разгонник» мог оценить степень бедствия и исправить его. Такие случаи были, и не раз. Мой разгонный блок выручал космический аппарат, выводил его в нужную точку.

К моменту подъема ракеты и установки ее на пусковой стол наша бригада уже прибыла на старт.

Ждем команды руководителя подготовки. Все операции по стыковке и прицеливанию проводят военные под контролем гражданских (так военные называют специалистов предприятий-разработчиков). Работают дружно, знают друг друга не один год. У многих складываются дружеские отношения. Выполнив операцию, вместе расписываются в бортовом журнале. Таков порядок. Он отработан годами. Вот уже более двухсот пусков. Это очень много.

Первый день прошел без замечаний, все по плану. Завтра — наш день. Работа с разгонным блоком. Формирование полетного задания и проведение режима контрольного набора стартовой готовности (режима КНСГ). От этого режима зависит последнее «добро» для блока и окончательное заключение о системе управления. Подготовка к режиму идет примерно часа два. Да и сам режим длится чуть более часа. Обычно он начинается около полудня.

Во время одного из запусков при проведении режима я находился в бункере. А все телеметрические данные передаются в вычислительный центр в городе. Были сделаны замечания. Чтобы разобраться, пришлось срочно мотать на «десятку» (никак не отвыкнем от старого названия). С тех пор при проведении режима сразу еду на измерительно-вычислительный центр (ИВЦ), где в режиме приема идет обработка информации. Сразу сравнивается контрольная сумма по полетному заданию и видны все параметры блока. Правда, есть особенность. Стоит появиться в зале обработки, жди замечаний. Так что по приезде иду сразу в кабинет заместителя руководителя ИВЦ полковника К. X. Осканяна. Суеверие.

— Здравствуйте, Вячеслав Михайлович, — приветствует он меня, — все идет по плану. Качество приема хорошее, так что будем надеяться, что все будет нормально.

— Сколько осталось до конца?

— Минут сорок.

— Сразу доложат?

— Естественно.

— Вы, конечно, подготовились.

— Вы нас не обижайте, — улыбается Крекор Осканян.

Смотришь на человека и чувствуешь: все, что он делает для других, доставляет ему удовольствие. Это просто располагает к нему сразу всех, кто с ним встречается впервые.

Как-то так повелось, что завершение КНСГ мы немного отмечаем, но в основном идут разговоры о технике.

Звонок:

— Прием телеметрии закончен. Теперь обработка. Это минут на двадцать.

Ожидание не было скучным. Рассказы о службе, о состоянии наземных измерительных пунктов, о компьютеризации управления.

Снова звонок, но уже военных:

— Все в порядке?

Теперь должны дать подтверждение наши специалисты. Они вели параллельный прием информации.

Звонок. Теперь уже мне. Докладывает Виталий Аравин:

— Все в порядке. Контрольные суммы сошлись. Все параметры в норме.

— Спасибо. Дайте отбой в бункер. Поблагодарите всех от меня.

К.X. Осканян тоже снял трубку и дает отбой военным. К радости операторов, повторять КНСГ не придется.

Прощаемся. На сегодня все закончено. Повезло. А бывали случаи, когда из-за плохого приема приходилось повторять работу, а это — сотни людей у пультов.

Ох уж этот заключительный проверочный режим! Всегда с тревогой ждешь его. Вспоминается один из случаев, когда замечания по поводу режима КНСГ нарушили наши планы. 5 мая 1998 г. при подготовке к запуску КА «Экостар-4» мы собирались отметить день рождения нашего коллеги В. В. Мащенко. Нам-то что! Подготовку к торжеству вел сам Валерий Васильевич. Мы еще перед отлетом из Москвы подтрунивали над его тяжелой сумкой.

День рождения совпал с днем проведения этого злосчастного режима. Начало режима, как правило, в районе обеда, идет час, да обработка результатов минут сорок, так что мы рассчитали, что за праздничный стол сядем часов в семь вечера. Расчеты расчетами, а режим режимом. Встали на прогрев. Как положено, поехали на ИВЦ, в Байконур. Заходим к нашим телеметристам. Лица озабочены. Режим пошел, а сигнал слабый. Закончился сеанс. В голову лезут разные мысли: не работает передатчик, повреждены антенны, не настроились на прием. Выезжаем на стартовую площадку. Нужно осмотреть ракету. Полтора часа дороги проходят в тревожных мыслях. Команду закончить работу не дали, все ждут результатов. Поднялись на башню и нашим взорам предстали красные частички на антеннах. «Краснота» не снята. Мы-то думали… Почему? Как это произошло, нужно разбираться.

«Краснотой» (флашками или крышками) закрывались выходные отверстия систем или агрегатов ракеты. Был целый стенд для контроля, все ли сняли? Ведь не дай Бог останется «краснота» на изделии, беда не заставит себя долго ждать. Сколько ракет улетели за бугор по этой причине. Так что история научила, как нужно обращаться с «краснотой».

А здесь забыли. И это при тройном контроле! Конечно, виновников нашли быстро. Крышки сняли, и опять повторение режима, опять все сначала, сотни людей вновь ждут результатов.

Опять помчались в ИВЦ. Хорошо то, что хорошо кончается. В этот раз прием телеметрических сигналов был четким. Анализ работы систем показал норму по всем параметрам. А мы-то в мыслях уже поменяли передатчик, повторили электроиспытания и т. д.

Приехали на родную «двойку» за полночь. День рождения прошел, но стол не заветрился, да и напитки не выдохлись. Хотя после такого КНСГ настроение было несколько подпорченным. Отметив немного, решили перенести основные торжества после пуска. Обычно на следующий день испытывают ракету. Не был исключением и этот раз.

У нас выходной. Есть только дежурные операции по продувке изоляции кислородного бака.