Цена мечты

Глава VI

Столицу лихорадило. И без того шумная, многолюдная, сегодня она превзошла самое себя — не только центральная улица, но и с пару десятков прилегающих к ней были забиты плотной и пестрой толпой, на балконах не осталось ни одного свободного места…

Да что там балконы! Немало было смельчаков из числа домашней прислуги, которые, проиграв в битве за чердачное окошко, выбирались на крыши. Законом это не поощрялось, но даже возможный нагоняй от хозяев и ощутимый удар по жалованию редко кого останавливали. Игра стоила свеч! Откуда, как не с самой крыши, до последней черточки разглядишь парящих в небе драконов — прекрасных и пугающих одновременно? Они опускались так низко, мелькали так близко, что у храбрецов захватывало дух и сердце уходило в пятки. Зато как потом сияли глаза хорошеньких горничных и судомоек, когда вчерашние герои, сидя за столами в общей кухне, расписывали свой подвиг и так и эдак, раз за разом вспоминая новые подробности! Чего стоил пронесшийся в футе от головы штурмовой дракон — ей-ей, чуть было с крыши не снес, шутка ли?.. А та пара мелких, шкура — ну чистое серебро, а зубы-то, зубы-то, что вот этот нож, боги свидетели!.. И чешуйку один прямо к ногам уронил, кто не верит, так вот же она — видали, как сияет?.. Кокетки в белых чепцах и фартуках восхищенно ахали, храбрецы купались в этом восхищении, как в меду, посрамленные соперники исходили жгучей завистью… Да, игра стоила свеч, ох, как стоила!

Простой люд, из тех, кому не посчастливилось служить в богатых домах, от вышеописанных не отставал: конечно, на крыши путь ему был заказан, но и тут, внизу, было на что посмотреть. Торжественное шествие вдоль центральной улицы никто не отменял — и мастеровые, ремесленники, конторские давили друг друга, напирали плечами, стремясь протиснуться как можно ближе к двойной цепи гвардейцев, за спинами которых один за другим величественно проплывали драконы. Рукой подать — и никакого риска! Ну, разве что ноги в толпе отдавят, так что ж? Раз-то в год можно и потерпеть…

Знать не волновалась ни о ногах, ни о драконах. Парад был для нее не целью, а средством: светские щеголихи хвалились друг перед другом нарядами один роскошней другого и зорко лорнировали конкуренток на ближайших балконах. Их юные сестры и дочери то и дело кокетливо опускали ресницы, ловя на себе взгляды франтоватых юнцов, а отцы и мужья, глядя на текущий внизу непрерывный поток глянцевых спин, вполголоса обсуждали свои дела, никак не менее важные. Удастся ли на вечернем балу во дворце встретиться с его светлостью герцогом N? Решится ли сегодня дело по апрельскому прошению? Действительно ли третий советник ее величества намерен уйти на покой, и если да, то кого прочат ему в преемники?..

Столицу лихорадило. Привычно, но от того не менее сильно. Грохотал идущий во главе процессии военный оркестр, летели на мостовую цветы, трепетали растянутые по стенам домов серебристо-голубые полотнища с гербами королевского дома, взрыкивали истомившиеся драконы… Лишь их наездники неподвижно возвышались в седлах, спокойные и невозмутимые, как бронзовые идолы. Казалось, что собственный праздник нисколько не трогал их. Руки в кожаных перчатках сжимали поводья, ноги — ходящие ходуном чешуйчатые драконьи бока, а чуть прищуренные глаза смотрели только вперед, туда, где далеко за зеленью аллей и парков, ослепительно сияя на солнце, тянулся к небу тонкий шпиль храма Верховного бога.

«Что за пекло! — думал Астор Д’Алваро, прислушиваясь к хриплому дыханию Неро. Дракон изнывал от жары, как и он сам — а ведь был еще только полдень. — Демон бы побрал все эти церемонии! Ни самому напиться, ни зверя напоить… И до площади тащиться не меньше часа» Маркиз едва заметно поморщился. Он совершенно взмок в своем плотном парадном мундире, спина ныла, а голова раскалывалась от грохота барабанов и шума толпы. Дрожащий знойный воздух обжигал на вдохе. Нет, в августе все-таки было куда как легче! Астор, не поворачивая головы, скосил глаза на едущего по правую руку барона Д» Освальдо. Карлос, ближайший сосед и старый боевой товарищ, держался сносно, но и он, судя по тяжело нахмуренным бровям и совершенно багровой бычьей шее, был уже сыт этим парадом по горло. Тучный, отяжелевший с годами барон хоть и был южанином по отцу, однако холод переносил куда как лучше жары. И сейчас очевидно страдал. Да только куда деваться?..

Словно почувствовав на себе взгляд соседа, Карлос Д» Освальдо обернулся и знакомо скривил губы. Его квадратное лицо блестело от пота, аккуратно подстриженная черная бородка висела жалкой сосулькой, а в глазах читалась такая неизбывная скорбь, что Астор помимо воли улыбнулся. И, легонько шевельнув плечом, понимающе прикрыл веки: держись, мол, дружище, недолго осталось. Барон, мученически вздохнув, вновь уставился на серебряную иглу храмового шпиля. Натужного оптимизма маркиза он явно не разделял — торжественная процессия ползла по раскаленной мостовой как улитка по стволу дерева, и конца-краю этой пытке было не видно… «Хоть ветерок бы поднялся, — тоскливо подумал Астор, с трудом удерживаясь от желания хорошенько размять затекшую шею. — Ведь намертво же к седлам присохнем, отскребать придется» Он переложил поводья из левой ладони в правую, ласково коснулся укрытой чешуей лопатки Неро — и почувствовал, как в затылок ударила первая воздушная волна. Ну наконец-то!..

Дрожащая тень медленно наползала с востока, фут за футом накрывая собой центральную улицу. Солнце померкло. Широкий драконий клин, вспарывая воздух множеством крыльев, спасительной дланью простерся над головами наездников и над взревевшей толпой. Крякнув, гвардейцы слаженно сомкнули ряды. Чей-то потрепанный букетик пролетел перед самым носом маркиза Д’Алваро и мягко плюхнулся в дорожную пыль. Оркестр грянул марш.

Круглая, совершенно пустая храмовая площадь казалась одинокой и почему-то заброшенной, хотя мраморные плиты, прошлой ночью отмытые каждая вручную, ослепительно сияли, бросая вызов солнцу. Ясное июньское небо, не успевшее еще перецвести из нежной лазури в глубокую синеву, сейчас казалось блеклым, а темно-зеленые кусты гратии, что кольцом стягивали площадь, и вовсе будто отодвинулись, скрылись под знойной дымкой, как под вуалью, признавая полное свое поражение. Один только беспечно бьющий фонтан в самом центре нарушал общее безмолвие. Он знал, что тишине недолго длиться — вот-вот прокатится над гладким мрамором барабанная дробь, задрожит неподвижный горячий воздух, победно захлопают крылья…

Рауль Норт-Ларрмайн, герцог Янтарного берега и наследный принц Геона, приложил ладонь к глазам. Темное облако в небе он увидел еще четверть часа назад, а теперь, судя по клубам пыли, показавшимся из-за поворота на центральную улицу, пришел черед пешей процессии. Наездники в небе придержат драконов, чтобы явиться к храму вместе с остальными, хотя больше половины из них так и не спустится вниз: слишком их много, в отличие от места на площади. Рауль кивнул к стоящему рядом графу Бервику, и тот, поклонившись, взмахнул рукой, отдавая безмолвный приказ кому-то позади.

— Они прибудут с минуты на минуту, ваше величество, — негромко сказал Рауль, поворачиваясь к высокому резному креслу с золоченым вензелем на спинке, что стояло по левую руку. Массивные ножки кресла были утоплены в две длинные толстые жерди для переноски, складной навес от солнца убран — широкое крыльцо храма было еще в тени. Шестеро мускулистых носильщиков в одинаковых белых туниках, подпоясанных серебристыми кушаками, замерли по трое у каждой жерди, опустившись на одно колено. Их склоненные бритые головы блестели, будто смазанные маслом. За креслом с опахалами в руках вытянулись во фрунт две рослые фрейлины. А на обитом бархатом сиденье, откинувшись на вышитые подушки, полулежала невысокая, грузная женщина, затянутая до подбородка в черный шелк. Стефания Норт-Ларрмайн, Стефания Первая, недовольно тряхнула головой — покоящаяся на совершенно седых, но удивительно густых еще волосах маленькая острозубая корона опасно качнулась. Крупный сапфир в центре на мгновение вспыхнул синим огнем.

— Да уж вижу, что скоро, — сказала ее величество, цыкнув на сунувшуюся было придержать корону фрейлину. — С глазами у меня, хвала богам, пока еще все в порядке. Как и с памятью. Я этих парадов видела за свою жизнь больше, чем ты. Нынче у нас какой по счету?

— Восемнадцатый, — внутренне улыбаясь, отозвался Рауль. Венценосная бабушка торжествующе фыркнула:

— Двадцать второй, неуч!

— Так ведь я же только со дня победы считал.

— Победа не делается в один день, — наставительно произнесла королева. И добавила с деланым сожалением:- Как на тебя страну оставишь?..

Рауль посмотрел в ее смеющиеся глаза — голубые, чуть выцветшие за прожитые годы, но не растерявшие прежней цепкости взгляда — и, склонив голову набок, весело предложил:

— А вы не оставляйте, ваше величество!

— Вот уж радость, — отмахнулась Стефания, и в ее по-девичьи мелодичном, несмотря на возраст, голосе послышались ворчливые нотки. — При живом-то наследнике до пролежней на троне пугалом торчать?..

Ее величеству недавно исполнилось семьдесят. За год до этого она перенесла удар, лишивший ее возможности ходить, но, несмотря на это и вопреки чаяниям некоторых приближенных (не говоря уже о соседях), Стефания Первая осталась у власти. Многие ждали, что уж теперь-то королева Геона будет вынуждена передать бразды правления в руки единственному внуку, но она этого не сделала. А его высочество, на тот момент уже давно достигший совершеннолетия, и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то изменить положение вещей — что, надо признать, несколько пошатнуло его позиции при дворе. Как он сам к этому относился, было тайной за семью печатями. Мягкий, порой до вкрадчивости, неизменно улыбчивый и обходительный, наследный принц Геона предпочитал слушать, нежели говорить… Венценосной бабушке он был по-сыновьи предан, а поразивший ее недуг считал величайшей несправедливостью судьбы. Сама королева относилась к этому проще, хотя, оправившись от удара, все-таки начала поговаривать о том, чтобы наконец уйти на покой. Дальше туманных рассуждений дело, правда, так ни разу и не зашло, но его высочество по этому поводу не огорчался. Как минимум, вслух.

Вот и теперь он лишь добродушно улыбнулся в ответ, поправил подушку под локтем королевы и вновь посмотрел на площадь. Пыль, поднятая торжественной процессией, уже легла на первые с краю белые плиты.

— Прибыли, — ни к кому не обращаясь, проронила Стефания и повысила голос:- Поднимите меня! Еще пару подушек под спину!

Фрейлины, бросив свои опахала, ринулись исполнять приказ. Рауль сделал шаг вперед. Негромко перешептывающиеся между собой придворные позади умолкли. На мгновение величественный храм Танора окутала тишина — и почти сразу рассыпалась на осколки. Показавшийся со стороны центральной улицы грохочущий оркестр разделился надвое и разошелся в стороны, огибая площадь, на мраморные плиты ступила лапа первого дракона, а небо над храмом знакомо потемнело — и прорвалось.

Тяжело хлопая крыльями, прямо перед крыльцом на площадь опустился огромный лоснящийся зверь с чешуей цвета запекшейся крови. Длинное массивное тело, на котором обычно умещался целый боевой отряд, тяжелая шишковатая голова на мощной шее, гибкий подергивающийся хвост, толстые, бугрящиеся мышцами лапы с кривыми черными когтями… Сверкнула под солнцем нагрудная пластина с гербом королевского дома, качнулся в седле облаченный в парадный доспех наездник. Зверь Первого маршала и снижался всегда тоже первым. «Забавно, — в который раз подумал Рауль, — откуда же все-таки взялся этот нелепый чин?» Ни вторых, ни третьих маршалов в Геоне отродясь не бывало. Они, конечно, менялись — ничто не вечно под луной, и человек тем более, но Первый, по факту, являлся единственным.

Предмет мыслей его высочества, натянув поводья, склонил голову в глубоком поклоне и вскинул к небу правую руку. В лица стоящим на крыльце храма людям ударил ветер: повинуясь воле командира, на площадь начали опускаться остальные драконы. Сначала штурмовики — черные, как вороненая сталь, широкогрудые, тупомордые, с квадратными тяжелыми челюстями и шипастыми хвостами, они камнем падали на землю и замирали, сложив крылья, словно шахматные фигуры на доске. И пусть размерами каждый из них был впятеро меньше, чем дракон Первого маршала, но исходящая от них сила говорила сама за себя. Громоздкий бомбардир был небесным щитом — однако исход любого боя всегда зависел от мечей…

Воздух над площадью засеребрился, замерцал, слепя глаза, и наследный принц невольно сощурился: следом за черными на площадь один за другим садились драконы-разведчики. Легкие, немногим больше боевого жеребца, верткие и гибкие, словно отлитые из ртути, они опускались вниз мягко и неслышно, как перышки. Острые костяные гребни, узкие вытянутые морды, поджарые тела на двух высоких жилистых лапах — эти звери брали не силой. Но в том, для чего они были рождены, им не было равных.

Оставшийся в небе поредевший клин вновь сошелся, смыкая бреши. Потом издал громкий, протяжный клич в сотню глоток, сделал плавный круг над куполом храма и медленно двинулся в сторону гор. Там, на перевале Шейтан, у святилища Антара, они будут ждать остальных, чтобы вместе поклониться богу войны и неба, а после вернуться туда, откуда прибыли — часть отправится обратно на Даккарайскую пустошь, часть на заставы… «Упраздню я эти парады, — подумал принц, глядя на застывших перед крыльцом драконов. Пешая процессия уже присоединилась к собравшейся в центре площади воздушной, обойдя ее по флангам, как недавно это сделал военный оркестр. — Только рубежи ослаблять без толку. Даккараю, положим, ничего не грозит, к нему не подберешься, а вот границу полуприкрытой оставлять последнее дело. Хотя народный дух вся эта свистопляска, конечно, поднимает».

Музыка смолкла. Стянувшийся к храму Танора со всей столицы люд тоже благоговейно затих. Стефания Первая величественно подняла руку — и неподвижные наездники в седлах одновременно низко склонили головы, прижав ладони левой руки к сердцу. Ее величество ответила им столь же глубоким поклоном. За ней и Рауль, и вся свита, и верховный маг, и тройка магистров, и гвардейцы… Только лишь носильщики не шелохнулись у ножек кресла-трона. Им даже глаз поднимать не полагалось.

— Пусть услышит нас тот, кто нас создал, и вдохнул жизнь в наши сердца! — торжественно произнесла королева Геона. Ее голос эхом разнесся над площадью — когда было нужно, он умел быть и сильным, и звучным. — Пусть увидит нас тот, кто подарил нам ветер, и дал силу нашим крыльям!.. Именем светлейшего Танора, именем неукротимого Антара — приветствую вас, хранители неба! И да будет оно ясным!

— И да будет оно чистым!.. — упругой волной прокатилось по площади ей в ответ. Наездники, отняв ладони от груди, подняли головы. Рауль, вместе со всеми, кто был на крыльце храма, последовал их примеру. Ее величество заговорила вновь. Короткая приветственная речь к каждому параду сочинялась разная, но смысл ее всегда был один и тот же — благодарность за верную службу, надежда на мирное небо над головой и призыв стоять на страже родных границ отныне и до скончания веков. С еще одной, финальной благодарностью. От года к году ничего не менялось, а нынешнюю речь, ко всему прочему, королева впервые доверила написать лично внуку, так что смысла прислушиваться сейчас никакого не было. Принц почтительно внимал, расправив плечи и заложив руки за спину, на его лице играла привычная полуулыбка, а взгляд медленно, почти лениво скользил от одного дракона к другому, от первой линии наездников ко второй…

Она была в шестом ряду, двенадцатой, как и в прошлый раз. На спине черного штурмовика — стройная, прямая, как натянутая струна, в синем офицерском мундире с серебряными нашивками. Золотистые волосы убраны в косу, выгоревшие пшеничные брови по обыкновению чуть нахмурены, строгие серые глаза глядят прямо перед собой. Редкий цветок, стальная лилия северных гор! Нет, дочь герцога эль Моури не была красавицей — слишком худая, даже жилистая, с узким, вытянутым лицом и острым подбородком, с бесцветными бровями и ресницами, тонкими губами… Но что-то в ней притягивало взгляд. То ли несвойственная молодой девушке серьезность, то ли завораживающая стремительность движений, то ли ум, светившийся в глазах — а может быть, всё вместе. Она не была рождена для любви и восхищения, ну так что с того? Разве это главное в жизни?

Амбер эль Моури при дворе появлялась редко. Окончив высшую военную школу, девушка не вернулась домой, а выдержала экзамен на старшего офицера, получила допуск и осталась в Даккарае, где теперь успешно преподавала летное дело. Этой зимой Амбер исполнился двадцать один год. Наследному принцу было столько же. И они были обещаны друг другу с самого детства.

Восемнадцать лет назад, когда затяжная война между извечными соперниками, Геоном и Данзаром, достигла момента истины, две армии схлестнулись на перевале Шейтан. Две последних армии, обессиленные четырьмя годами сражений, измученные голодом и моровым поветрием, что словно серп выкосило больше трети и тех и других… Силы были равны, если это вообще можно было назвать силой. День и ночь над перевалом бушевала гроза — но не молнии сверкали над скалами, а мечи, и не гром сотрясал небо, а рев боевых драконов. День и ночь лилась кровь, звериная и людская. День и ночь длилась Битва Знамен. Геону некуда было отступать — внизу лежал Мидлхейм, последний оплот надежды, единственный выстоявший, еще не захваченный город. Его они не могли потерять, и они сражались не на жизнь, а насмерть. Данзар, чьи земли за годы войны пострадали не меньше, тоже всё поставил на карту. Помощи ждать было неоткуда: часть союзников канула в небытие, часть отступилась, предпочтя уберечь хоть крохи своего, чудом не тронутого железом… Бой на перевале Шейтан должен был стать последним для всех, и он им стал. Когда занялся новый день, и первые рассветные лучи озарили багровые скалы, а до падения Геона оставались считанные часы, над хребтом Трезубца появились драконы. Ни свои, ни чужие — свободное герцогство Лилии, еще в приснопамятные времена отделившееся от Геона и до сих пор сохранявшее вооруженный нейтралитет, пришло осажденным на выручку. Сотня драконов герцога Трея эль Моури смогла переломить ход сражения, остатки данзарской армии были уничтожены, вражеский маршал убит, а Мидлхейм спасен. У вчерашних захватчиков не осталось ни сил, ни средств, чтобы удержать за собой завоеванные территории, вчерашние защитники не стали претендовать на чужие земли по той же причине. Стороны подписали мирное соглашение, совместно с договором о ненападении, и разошлись зализывать раны. Геон выстоял. Правителя герцогства Лилии чествовали, как героя, и совершенно заслуженно, но о причинах, побудивших его выступить на стороне ближайшего соседа, знали немногие…

Стефания Норт-Ларрмайн стала Первой не потому, что она того желала. Правительницей Геона ее сделала война: его величество Когдэлл Четвертый погиб в бою, и оба старших сына вскоре последовали за ним. Младший, отец Рауля, вместе с женой и почти половиной придворных умерли во время морового поветрия. Остались только маленькие принц и принцесса, два внука, и раздираемая войной страна, истощившая уже почти все свои ресурсы. Что было делать королеве? У кого просить помощи? Маги Бар-Шаббы предпочли не вмешиваться в конфликт — их государство и так было слишком мало. Купеческий Лессин мог дать золото, но не бойцов. А богатая и сильная Алмара, единственный буфер между Данзаром и Геоном, исторически держала нейтралитет: нимало поспособствовали этому и сами соседи, путем династических браков обеспечив себе невмешательство опасного третьего в любой конфликт между ними двумя. Трехлетняя принцесса Иделла уже была обещана одному из сыновей правителя Алмары.

Но был еще Рауль — наследный принц, будущий король Геона. И свободное герцогство Лилии, имевшее собственных армию и драконов. Выбирать Стефании было не из чего; она послала гонцов к Трею эль Моури, пообещав, что его дочь станет королевой — если ее отец спасет королевство. Герцог предложение принял. И поднял в воздух своих драконов, в последний момент успев к перевалу Шейтан. Железный кулак Моури поставил точку в этой войне, а Стефания Первая поставила свою подпись на брачном договоре, расторгнуть который отныне стало невозможно.

Его высочество отвел взгляд от лица светловолосой наездницы. Их с Амбер официальная помолвка должна была состояться еще год назад, но внезапный недуг, поразивший королеву, спутал все планы. Герцог эль Моури, скрепя сердце, согласился подождать. И вот срок истек. Ровно через полтора месяца, в Ивовый день, наследный принц Геона и дочь правителя герцогства Лилии поднимутся по ступеням храма богини Сейлан рука об руку, чтобы объявить о своем решении вступить в законный брак… Подумав об этом, Рауль внутренне усмехнулся. Ни его, ни Амбер, понятное дело, никто не спрашивал. Их просто поставили перед фактом, с которым пришлось смириться. У Стефании не было выбора, так же, как сейчас — у ее внука и его будущей жены, выбор был только у герцога эль Моури, и он его сделал восемнадцать лет назад.

Впрочем, мысль о том, чтобы разорвать соглашение между Геоном и свободным герцогством Лилии, его высочество никогда не посещала. Хотя он с куда большим энтузиазмом взял бы в жены другую — по многим причинам. Эль Виатор, эль Вистан — какая разница? С политической и иных точек зрения все они одинаково хороши, а король в первую очередь женится на семье, и не столько супругу себе выбирает, сколько соратника. «Ты — будущий правитель, — слышал Рауль с тех самых пор, как он себя помнил. — И твой долг в том, чтобы служить Геону». Именно так все и обстояло. Что же, он ничего не имел против.

До прошлого лета, когда в преддверии помолвки Амбер эль Моури прибыла ко двору. Его высочество приветствовал будущую супругу согласно протоколу, провел с нею наедине десяток неловких минут, обсудил с герцогом дату помолвки и все сопутствующие хлопоты — а через несколько дней грянул гром. Ее величество слегла. Врачи, не отходящие от постели королевы, сражались за ее жизнь, Геон замер в ожидании перемен, приближенные к Стефании Первой вельможи притихли, а сторонники его высочества, напротив, подняли головы. С утра до вечера, окутанный одновременно облаком дурных предчувствий и надежд, дворец гудел, как растревоженный улей; то тут, то там собирались в кучки, запирались в дальних покоях, говорили шепотом, строили планы, прикидывали пути к отступлению… Но в голос, конечно, и те, и другие желали ее величеству скорейшего выздоровления. Рауль желал того же — причем не только на словах, он любил Стефанию как бабушку и глубоко уважал как королеву — но предаваться скорби, пускай даже искренней, было не в его характере. Внешне наследный принц ничуть не изменился. Он был все так же мил и любезен, неизменно почтителен к вельможам старой закалки и ласково-снисходителен к собственным приближенным; он с одинаковым вниманием рассматривал кляузы представителей двух лагерей друг на друга, кивал головой и обещал принять к сведению; он принимал слова сочувствия и играл в откровенность; он говорил то, что от него хотели услышать, и делал то, что ему полагалось делать. Рауль был наследным принцем, его к этому готовили. Что там было у него на сердце, и было ли, никого особенно не интересовало — а если б и нашелся такой любопытный, то он все равно ушел бы ни с чем. «Короли тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо, — часто говорила внуку Стефания, — но подданным знать об этом совсем не обязательно». Рауль был того же мнения. Поэтому улыбался, слушал, исполнял свои прямые обязанности и молчал. Да и с кем ему было беседовать?.. Бабушка, единственный действительно родной человек, лежала при смерти, немногочисленных друзей, даже таких верных, как граф Бервик, с которым они выросли вместе, принц так близко не допускал, и как-то так вышло, что кроме Амбер рядом не оказалось никого. Нет, он не спешил изливать ей душу, да она и не рвалась подставить будущему супругу плечо. Они так ни разу и не поговорили друг с другом по-человечески. Но Раулю импонировала ее отстраненность — в сравнении с развернувшейся вокруг подковерной грызней она была для него как глоток свежего воздуха. Амбер не пыталась ни расположить его к себе, ни утешить, ни приободрить, и принц был благодарен ей за это. Ему нравилось ее молчаливое присутствие, ее вечерняя игра на клавесине, нравилось смотреть на нее — невозмутимую, всегда одну и ту же. Когда Амбер склонялась над инструментом, и ее длинные пальцы легко порхали над клавишами, заставляя петь натянутые струны, его высочество отдыхал душой…

И только когда опасность миновала, королева Стефания пошла на поправку, а герцог эль Моури, приняв во внимание обстоятельства, согласился перенести помолвку на год вперед и увез дочь из Мидлхейма, Рауль осознал — беда не приходит одна.

Амбер уехала, а ее музыка осталась.

Он любил эту девушку. Вот уже год. И посетившее его светлое чувство считал досадной помехой будущему правлению. На все воля Танора, но сколько еще времени отмерено Стефании? Год, два, если повезет — пять. Потом на престол взойдет ее внук, а рядом с ним сядет дочь герцога эль Моури, которой совершенно безразличны и корона Геона, и его будущий правитель. Разумеется, отсутствие нежных чувств еще никому не мешало вступать в брак, рожать детей и править, однако… Иногда, глядя в серые глаза Амбер, Рауль внутренне содрогался от мысли, что он будет видеть их каждый день до самой своей смерти: безмятежно-спокойные, прекрасные — и равнодушные.

Стоя на верхней ступени храма и отстраненно внимая уже не Стефании, а сменившему ее первосвященнику Танора, Рауль внутренне рвался на части, но все равно ничего с собой поделать не мог. Несмотря на показную мягкость и уступчивость, размазней его высочество отнюдь не являлся. Он знал, чего хочет, и обычно получал это рано или поздно. Но сердце человека — не трон и не вражеский замок, его не возьмешь штурмом, тут все драконы и армии мира бессильны. Для Амбер ее будущий муж значил не больше, чем любой из его гвардейцев, и принцу, человеку гордому и самолюбивому, нелегко было это принять. Само собой, дочь герцога эль Моури сознает свой долг перед семьей, она не разорвет помолвку, будь жених ей хоть тысячу раз противен — она никогда и ничем этого не выкажет. И станет достойной королевой. Скорее всего, несчастной, но ведь об этом все равно никто не узнает.

«Кроме меня», — с внезапной усталостью подумал Рауль, рассеянно глядя сквозь плотный строй наездников. Краем уха прислушался к журчащей, как вода, речи первосвященника: торжественная часть подходила к концу. Через несколько минут королева со свитой отправятся в храм, на службу, а принц, его приближенные и ожидающие на площади наездники поднимутся в небо. До перевала Шейтан лететь больше часа, да еще час на очередную церемонию, уже в храме Антара… После того, как будет принесена ежегодная священная клятва богу войны и неба, наследный принц вернется во дворец — как раз к ужину, за которым последует праздничный бал. Амбер эль Моури обязана на нем появиться. Значит, придется соответствовать, соблюдая договоренность и приличия, поддерживать светскую беседу, изображать жениховскую удаль, расточать комплименты, которые ей нужны не больше, чем ее штурмовику… «Ночь будет долгой», — сам себе сказал наследный принц Геона, глядя на золотящуюся под солнцем головку наездницы в шестом ряду. Мысль о том, что эта головка до самого рассвета будет мелькать перед ним по зале, показалась его высочеству невыносимой.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Рауль чуть повернул голову. И, встретившись глазами с венценосной бабушкой, безмятежно ей улыбнулся.

В небе зажигались первые звезды. Поникшая от дневного зноя листва садовых деревьев оживала, едва слышно шелестя под легким ветерком. На восточный пригород давно опустился вечер.

Было тихо — так, как бывает только в день парада победы, когда вся жизнь сосредотачивается в самом сердце Мидлхейма, а его окрестности пустеют почти что до самого утра. Народ веселится на площадях, в храмах поют благодарственные гимны, знать кружится в танце на королевском балу… Дома остаются лишь малые дети с нянюшками и воспитателями, да те, кто по здоровью или телесной дряхлости не может покинуть своих постелей.

Кассандра не относилась ни к тем, ни к другим, ни к третьим, но на парад ее, разумеется, не пустили. И теперь девушка, изнывая от скуки и терзаясь завистью ко всему свободному Геону, бродила по саду как неприкаянная, не зная, чем себя занять. Маркиз Д’Алваро уехал еще затемно, барон и баронесса Д’Элтара, взяв с собой старшую дочь, отправились в город сразу после завтрака. А младшая осталась одна в пустом доме — почти всем слугам был сегодня пожалован выходной. Даже словечком перекинуться не с кем! Старая нянюшка дремлет в гостиной у открытого окна, пара служанок на кухне чешут языки… Ну не приставать же к конюхам да привратнику?

Тяжело вздыхая и в красках воображая себе шумные, полные людей улицы Мидлхейма, девушка сорвала с ветки недозрелое яблоко. Посмотрела на него, повертела в руках и уронила в траву — есть не хотелось. Накрытый в столовой одинокий ужин так и остался почти нетронутым. «Хоть Крис бы дома оставили, — пасмурно подумала Кассандра, оглянувшись на тихий дом. — Она же все равно драконов не любит! На что ей сдался тот парад?» Новый вздох заглушил шорох платья. По лицу ласково скользнули прохладные листья, белым пятном выступила из густых сумерек знакомая мраморная скамеечка. Кассандра, подобрав юбки, присела на самый ее краешек, тоскливым взглядом окинула стены маленького домашнего храма и отвернулась. Не тот был момент для молитвы, да и смысла в ней тоже не было. «Спать ложиться еще рано, — думала Кассандра, ковыряя носком туфли землю. — Читать темно…» Тут она немного кривила душой. И книги, и рукоделие, всё это она уже пробовала. Но, как всегда бывает, когда голова занята совершенно другими мыслями, буквы складывались в слова, слова — во фразы, а смысл все равно ускользал, сколько не вглядывайся в страницу. С вышивкой и вовсе не задалось. Старая Шишша дремала в своем ящике и на попытки хозяйки хоть как-то ее растормошить отвечала недовольным шипением. А трогать нянюшку было себе дороже — сама в постель до ночи побежишь, только чтоб не выслушивать очередные нотации. Ну конечно! Кассандра же не Кристобель, образец чинной барышни. Старшая дочь барона не дерзит родителям, не ловит в саду ящериц, не ковыряется в тарелке и вообще глаз от земли не поднимает!.. Девушка сморщила сердитую гримасу. И сестрицу, и нянюшку она очень любила, но сейчас решительно всё вызывало у нее только глухое раздражение. Ей хотелось шума, музыки, веселья — а вместо этого были только молчаливый темный сад и невыносимое одиночество.

Потухший взгляд скользнул по зеленой изгороди. Нейл сегодня не придет. Герцог с герцогиней, так же, как Д’Элтары, сейчас во дворце, а за младшим эль Хаартом некому приглядеть, кроме брата. «Вот что за семейное рабство, скажите на милость? Неужто герцогу не по средствам взять для сына няньку? Подумаешь, маги! Будто бы среди них так трудно найти кого-то подходящего!..» Кассандра нахохлилась. Ей было скучно, тоскливо, на душе скребли кошки, да и Нейла она ждала домой целый год. А тут едва приехал, еще наговориться толком не успели, — и тоже под домашний арест попал. Ну, образно, понятное дело… Сын герцога эль Хаарта подложных писем никому не писал и семью не позорил.

Девушка понуро уставилась на мятые оборки своего платья. Она прекрасно понимала, что еще дешево отделалась, но от этого было не легче. Отцовское решение не принесло ни радости, ни спокойствия: при всей своей неопытности и наивности, Кассандра была не дурочка и прекрасно понимала, с кем ей предстоит встретиться на вступительных испытаниях. Что драконы? Пусть ее к ним в жизни не подпускали, но уж с крыльями она как-нибудь справится, спасибо Нейлу… А вот те, кто, подобно ей, будут бороться за бесплатные места!.. Лицо младшей дочери барона помрачнело. Она не знала еще, что ее ждет, но уже была уверена заранее, что ничего хорошего. Да и дядя говорил, что девушек в Даккарай берут неохотно. Одно дело явиться туда, будучи кем-то из рода Виаторов или имея за спиной батюшку с кошелем наперевес — и совсем другое соревноваться с заведомо более сильным противником, когда у тебя ничего нет, кроме мечты! «Я ведь даже толком не знаю, что у них там за «испытания», — с горечью поняла она. — А если на силу и ловкость? Дракон-то что, уж как-нибудь удержусь, да и необъезженного мне вряд ли дадут, но остальное?.. Что я им могу предложить, кроме теории?» Она задумалась. По этой части все было в полном порядке. Но ведь, наверное, теоретические знания кадетам и так преподают?.. Знать бы точно, к чему готовиться! «Да только мама с папой — не наездники, а дядя меня даже видеть теперь не хочет, — с грустью констатировала она. — И Нейл тут не помощник. А до конца лета едва три месяца наберется».

Носок туфли вновь ткнулся в мягкую землю у ножек скамейки. Кассандра, сгорбившись, подняла голову к небу. Оно стало уже почти совсем черным. И ему не было до нее и ее горестей никакого дела.