Глава двадцать пятая

Спенсер неохотно приоткрыл глаза. Жемчужное сияние рассвета и звук льющейся воды извлекли его на глубин сна. Он был изумлен, увидев себя в мягком кресле перед пустой раскиданной кроватью, в странной, роскошной комнате, конечно же, не его собственной.

Сердце его заколотилось. Ои был не дома. Он не знал, где находится. Но ему ведь надо на самолет. Но нет, это был другой день. Или этот? Да! Это было вчера. И он успел на самолет и сошел в Париже с девушкой. Он уложил ее в постель, которая сейчас пуста и неприбрана. Но теперь во всем этом надо разобраться, а у него болит голова от избытка шампанского.

Ослепительный, режущий глаза свет вырывался из приоткрытой двери ванной. Оттуда же доносился звук льющейся воды.

— Бернадетта! — позвал он.

Журчание умолкло.

— Ты вправду наконец проснулся? — пропел из ванной голос девушки. — Или просто разговариваешь во сне?

Спенсер попытался выбраться из кресла. Это была героическая попытка. Похоже, все мышцы плеч и спины окостенели за ночь.

— А кто это уснул на ходу прошлой ночью? — спросил он.

— Такого больше не будет, — прозвенела она. — Сегодня утром я спустила в унитаз все снотворное, прежде чем принять тонизирующее.

Снова побежала вода из крана. Спенсер потянулся. Он чувствовал себя так, будто его всего изломали. Подойдя к зеркалу над бюро, он обследовал свое лицо. Ночь, проведенная в кресле, отразилась на нем не лучшим образом. Такое старое лицо, как у него, нуждается в отдыхе от сил тяготения.

Он скорчил зеркалу гримасу рычащего льва. Затем помассировал кожу на висках и вдоль подбородка. Похлопал мешочки под глазами, подмигнул сам себе, примерив улыбку. Сполоснуться холодной водой, побриться, причесаться — и он снова будет выглядеть, как тот прежний Рой Спенсер.

Он вернулся к столику с шампанским, налил талой воды из серебряного ведерка в стакан, прополоскал рот и, не зная, куда сплюнуть, проглотил невкусную воду. Затем он окунул обе руки в ведерко и поплескал холодной водой на щеки и глаза. Утираясь платком вместо полотенца, Спенсер направлялся к своему чемодану, лежащему у спинки кровати, когда девушка вышла из ванной.

— Рой... Мне что–то плохо... — Она была одета так же, как он уложил ее в постель несколько часов назад: джемпер и больше ничего. Но сейчас ее лицо было серым, глаза блуждающими и перепуганными, а голос звучал умоляюще. Она была похожа на ребенка, которому причинил боль неизвестно кто и за что.

— Что–то... что–то со мной происходит... — Ее начало трясти и шатать.

— Проклятые таблетки! — выругался Спенсер, бросаясь к ней.

Девушка рухнула на ковер прежде, чем он успел ее подхватить. Подавив панику, Спенсер опустился рядом с нею на колени, приподнял ее голову и позвал по имени.

— Бернадетта!.. — сперва тихо, потом почти вскрикнул: — Бернадетта!

Глаза девушки медленно закрылись, юное лицо сделалось обмякшим и бессмысленным. Для пробы он шлепнул ее по щекам. Глаза ненадолго приоткрылись и вгляделись, но тут же снова закатились. В страхе и растерянности он ударил посильнее. На ее щеке вспыхнуло красное пятно. Он снова ударил ее. Основание ладони пришлось по носу. Кровь закапала из ее левой ноздри. Взгляд девушки застыл в ужасе.

— Что ты со мной делаешь?.. — простонала она.

Прежде чем он ответил, ее голова откинулась назад. Он опять дал ей пощечину. Но реакции не было. Тогда Спенсер подсунул руки ей под мышки и потащил в ванную, под душ.

Он включил холодную воду на полную мощность и подставил девушку под струи. Под ледяным потоком он держал ее до тех пор, пока не почувствовал, что не удержит больше этот мертвый груз. Задыхаясь от усталости и уже паникуя, Спенсер усадил ее и, встав коленями на мокрый коврик, попытался нащупать пульс. Но не услышал ничего. Бросив ее руку, он прижался ухом к ее груди. Сердца тоже не было слышно.

Отчаявшись, Спенсер ударил ее в грудь кулаком. Раз. Другой. Третий. Снова прижал ухо. Слабенькое, нитевидное биение. Он уложил девушку на спину прямо в душе и, прижав свой рот к ее губам, начал вдувать ей воздух до тех пор, пока у него не закружилась от натуги голова, но насколько он мог судить, дыхание к девушке не возвращалось. Он снова послушал ее сердце. Если оно и билось, то он не мог услышать этого из–за стука собственного пульса в ушах.

Он стоял, раскачиваясь, на коленях перед девушкой, мокрые волосы падали ему на глаза, на губах был привкус соли. И тогда он понял, что плачет, — плачет, всхлипывая, неизвестно, как долго. Он смотрел на истерзанную девушку, в рваном джемпере, с окровавленным носом, исцарапанной грудью. Она была похожа на жертву маньяка.

— О Боже!.. — простонал Спенсер.

Дотянувшись, он сорвал шелковый занавес душа с колец и накрыл им девушку. А затем он бежал — в слепом ужасе, и рассудок его, заклиненный потрясением, выбросил из памяти жуткую кучу плоти, оставленную позади.

Без пиджака, без галстука, в липкой мокрой одежде, он помчался по ступеням в пустой вестибюль, мимо онемевшего портье и спящего швейцара. Прежде чем они успели спросить его, или остановить, или предложить ему помощь, он выскочил на улицу.

Он бежал, пока не выбился из сил. Тогда он пошел, спотыкаясь н хватая рассветный воздух Парижа, вниз по Рю де Риволи, через передний двор Лувра, вниз по набережным, тянущимся по берегам Сены. Он не знал, куда идет. Он действовал инстинктивно. А инстинкт вел его прочь от кошмара.

Загрузка...