Черное солнце

Глава 10

— Господин Леонард скоро спустится к вам, госпожа, — учтиво сказал слуга и закрыл за собой высокие резные двери из беленого дерева, оставив меня одну в гостевом зале.

Чтобы хоть как-то сгладить напряжение, я сделала глоток из бокала. Синевато-фиолетовый насыщенный напиток сладостью растворялся на языке. Марьейское синее было редким и крайне дорогим вином, и если Леонард подает его гостям во время ожидания…

Я еще раз нервно обвела взглядом просторную комнату. Высокие до потолка окна делали помещение просторным, и даже самого скудного зимнего света хватало, чтобы зал оставался светлым. Дорогая отделка позолотой и медью не казалась вычурной, но добавляла изыска, стены были украшены тем же белым деревом, что и распашные двери. Если это не краска, то, вероятно, серебристая осина, которой отделывали мьедранны именитые северные Дома. Мягкая мебель, обитая синим бархатом, покоилась на коврах с изображением мифических морских обитателей — явная дань уважения родному краю.

О доме напоминали и шторы из синего тюля. Мысли сразу уносили за сотни миль, в родной Каса-де-Вентос. «Дом ветров» недаром носил свое название — из-за особенности строения в летнюю жару замок всегда продувался насквозь. Все основные коридоры Каса-де-Вентос были сквозными, позволяя прохладному морскому бризу остужать каменные стены и не давая тем самым замку нагреваться под палящим солнцем. На террасах и в коридорах, выходящих на улицу, всегда висели длинные тюли, укрывающие от беспощадных солнечных лучей. В детстве я любила носиться по таким коридорам вместе с юрким ветром, воображая, что раздувшиеся ткани — настоящие облака или паруса сказочных кораблей … Наверное, летом, когда прислуга раскрывает настежь панорамные окна, вот так же развивающийся синий тюль напоминает Лео о родном доме.

Изящная упаковка жалобно зашуршала, когда я нервно сжала ее в руках. Еще вчера утром, когда подмастерье торжественно вручил мне посылку с заветным перстнем, я была уверена, что столь роскошный подарок придется под стать золотому гвардейцу. Но сейчас кольцо казалось грубым, нелепым, недостойным находиться на пальце Хранителя Чести.

Двери распахнулись, заставив меня резко вскочить от неожиданности. Словно яркая слепящая вспышка, Лео влетел в комнату пружинящей походкой и заключил в крепкие объятия. Он был великолепен, само воплощение мужественности и благородства, в белом с золотом мундире с вышивкой и вставками. Плечо его украшал теплый плотный белый плащ с мехом, на которой гордо красовался…

— Лео, я думала, ты получил имперское гражданство, когда вступил в ряды Белой гвардии…

— Все верно, — он улыбнулся, хотя и не слишком весело.

— Тогда почему у тебя герб Дома? — я указала на накидку, где под эмблемой Золотой Гвардии гордо красовался щит с мечом.

— Ну, вообще-то, сестрица, если посмотришь внимательней — это не наш фамильный герб. А мой собственный.

И действительно. Присмотревшись, я заметила явные отличия, которые не сразу бросились в глаза — вместо щита там были изображены два клинка. Я сразу вспомнила и ту печать, которой было скреплено письмо от брата. И все же, если не вглядываться, гербы были очень похожи, и наверняка это могло вызвать вопросы…

— У тебя не будет проблем из-за этого? Разве ты не должен показывать свою верность Империи?..

Лео лишь отмахнулся от моего замечания, словно бы такая дерзость, как ношение явного знака отличия, была простым пустяком.

— Патриции всегда размещают свою личную символику, — пояснил он. — Чем я хуже? Преданность определяется не именем, а деяниями.

Однако выдержки брату не хватило — он отвел глаза, в которых читалась неловкость. Неужели Лео все еще винил себя за сделанный им выбор? Он потряс головой, отбрасывая неприятные мысли, словно пес надоедливых блох.

— Так, все, хватит расспросов, — Лео взял себя в руки, легко отбросив промелькнувший стыд. Теперь лицо его вновь горело радостным предвкушением, и он скрестил руки на груди в притворном упреке. — Я и так в свой выходной должен был выйти на службу, потому что канцлерам, видите ли, приспичило именно сегодня устроить заседание Триумвирата…

— Ты присутствуешь на советах? — ахнула я.

— Только обеспечиваю безопасность совещания высших чинов государства. Не забывай, что мы должны охранять верховных канцлеров, помимо других наших гвардейских обязанностей.

— Этим могли бы и белые гвардейцы заниматься.

— Так и есть. Защита дворца и его территорий лежит на преторианцах Первого Легиона, — кивнул брат. — Но как только канцлеры закрываются в Зале Мудрости, мы должны следить, чтобы никто не проник на совещание и не разведал информацию, не предназначенную для чужих ушей. В Золотые Щиты все-таки не за красивые глаза берут.

— Такое ощущение, что Первая Масерия — это какая-то тюрьма… Канцлеры и их семьи дворцовых территорий не покидают, вы тоже большую часть времени проводите тут…

— Так оно им и не нужно. Знаешь, в народе есть такая шуточная присказка — если когда-нибудь Столица падет, сменится не одно поколение, прежде чем падет Люцерис. И в это поговорке есть доля правды, — он посмотрел в окно и обвел рукой возвышающуюся на десятки футов ввысь белую стену. — Императорский дворец и ограждающая его стена Масерии, по сути, город в городе. Тут есть все — свои теплицы, скотный двор, мастерские, гарнизон и сотни слуг, готовых выполнить любой приказ своих господ.

— Даже гарнизон Серой гвардии есть… — я тоном пораженным от одной только попытки вообразить все это. Стоило представить, что весь Мар-де-Сеаль — просто центральный район города, по телу мурашками пробегал благоговейный трепет.

Лео схватил графин с вином, и пока он вынимал штоф, слуга уже подал ему чистый бокал. Молодой гвардеец наполнил его почти до краев и, не церемонясь с правилами этикета, почти залпом опустошил.

— Если бы Серой гвардии, сестрица, — произнес он на выдох. — Первый Легион целиком и полностью состоит из преторианцев. Он, конечно, вполовину меньше обычной численности легиона, но все равно, даже пяти тысяч преторианцев достаточно, чтобы, в случае чего, дать отпор.

Я склонила голову на бок в недоумении. Мне была плохо знакома структура Имперской Гвардии, но даже из поверхностных уроков Софии хорошо помнила, что легионы включают в себя когорты, которые уже в свою очередь делятся на полки Серой гвардии и центурии Белой. Обычно одного легиона хватало за глаза для охраны имперской префектуры или даже провинции. Наш личный гарнизон в Каса-де-Вентос составлял всего человек пятьсот, а городской стражи, может, около тысячи… Я даже не могла себе вообразить масштабы, с которыми Империя подходит к своей армии.

— Пять тысяч элитных гвардейцев на один только район…

— На то они и личная гвардия Императора, — Лео допил остатки вина, стук стакана о поверхность лакированного столика вывел меня из раздумий. — Ну что, идем? Нас ждет насыщенный день.

Хранитель Чести весело подмигнул и только когда он двинул к выходу, я спохватилась.

— Постой! — окликнув его, я раскрыла ладони, открыв брату маленькую коробочку, упакованную в синюю с золотом бумагу. — У меня для тебя подарок

— Подарок? Мне? — переспросил Лео, глядя на коробочку с недоверием.

— У тебя же день рождения скоро — виновато сказала я. — Я не знаю, как скоро мы с тобой сможем вновь увидеться, а потому я решила воспользоваться моментом и… Если тебе не понравится, скажи сразу, я верну его и, обещаю, выберу тот подарок, который тебе…

Леонард уже не слушал меня и с нетерпением вскрывал упаковку, безжалостно скидывая клочки на ковровый ворс. Довольно странная картина — широкоплечий солдат под семь футов ростом выглядел совершенно нелепо с выражением детского озорного предвкушения, пока подымал крышечку футляра, так и норовящую сломаться с его сильных мозолистых пальцах.

Марион засиял в огнях камина и свечей, из-за чего мне даже показалось, что внутри камня и вправду был кусочек моря, застывший в моменте подобно смоле. Продавец также любезно почистил и отполировал потемневший металл, и кольцо теперь смотрелось почти как новенькое.

— Это… — Лео изумленно рассматривал перстень, завороженный яркими лазурными отблесками. — Где ты такое нашла?

— В одной антикварной лавке в Пецинии, — отмахнулась я, стараясь выглядеть непринужденно. — Увидела их, и подумала, что они просто созданы для нас.

— Они?

Я показала свой перстень с темпесисом, а легким нажатием на камень продемонстрировала и скрывающуюся под ультрамариновым камнем печать. Глаза брата восторженно сияли. Он проделал тот же фокус с марионом. На лице его застыло неопределенное выражение — то ли печаль, то ли нежность.

— Я… Понимаю, что тебе с таким статусом носить подобное не пристало…

— Чтобы я такого больше не слышал, — Леонард резко одернул меня, в миг изменившись в лице. — Неужели ты думала, что я променяю какие-то цацки на подарок от родной сестры? Да еще и такой прекрасный… Да ни один столичный ювелир не сможет сотворить такое…

Он еще раз провел по узорам на перстне и решительно надел его на безымянный палец правой руки.

— Спасибо, — Леонард еще раз заключил меня в объятиях, на этот раз нежных и бережных, словно бы он хотел защитить меня от моих же собственных мыслей.

Мы вышли из особняка, где нас уже ждал экипаж. Карета миновала широкие мощеные ровной плитной улицы Люцериса, и перед тем, как мы пересекли Масерию, я с нескрываемым восхищением рассматривала стены императорского дворца. Он был так близко, что я могла различить мелкие детали, украшающие фасад стен.

— Я хотел тебя как-нибудь удивить, — неуверенно начал брат, когда я перестала выглядывать в окно. — Ты же почти не бывала в столичных местах из-за учебы. Вот только я не знаю, что тебе может понравится, и… Эй, что смешного?

— Прости, — я тут же уняла произвольно вырвавшийся смешок и постаралась заверить Лео, что это не издевка.

Рука легла на перстень.

— У меня были сложности с тем, чтобы подобрать тебе подарок. Моя подруга дала мне дельный совет, который помог в итоге найти эти перстни. Я долго корила себя за то, что так плохо знаю нынешнего тебя. И вот сейчас я понимаю, что мы с тобой испытываем схожие чувства…

Лео понимающе кивнул. Неловкость от странного и неприятного чувства отчужденности начали отступать.

— Прошло столько лет, — начал он. — Ты очень сильно изменилась. Трудно представить, что та маленькая заноза, которая вечно таскалась за мной и любила пересказывать сюжет каждой прочитанной книжки, превратилась в такую статную благородную даму…

— Брось, — я усмехнулась. — Итак, какой у нас на сегодня план?

Лео задумался.

— У меня было несколько вариантов, которые я как раз хотел с тобой обсудить.

— Я вся во внимании, дорогой брат. Очень хочется узнать, как ты проводишь досуг вне тренировочных залов. Ну и домов на красных улицах.

Легкий румянец выступил на его скулах. Я хмыкнула.

— Я хотел тебя угостить северной кухней, если не возражаешь.

— Еще бы я возражала.

— Но вот как провести досуг до нашего ужина… Ты ведь еще не бывала в Креациуме?

— Только перед началом учебы, но почти ничего там не успела осмотреть, — вздохнула я, завистливо вспомнив многочисленные рассказы Каталины о районе созидания.

— В таком случае, предлагаю пройтись по Залу Славы, заглянуть в галерею, и еще… Хм-м… Как смотришь на театр?

— Театр? — я вновь не сдержала смешок. Чтобы мой брат, всегда предпочитающий компанию солдат всей этой «возвышенной чепухе», сам предлагал пойти в театр? — И какая чайка тебя клюнула?

— Обидно, знаешь ли, — он скорчил оскорбленное лицо, но долго оно не удержалось, и Лео нравоучительным тоном процитировал. — «Культурное развитие важно для высокоморальных качеств офицера». К тому же, у среднеземцев нестандартный подход к развлечению. Такой, что даже я оценил.

Брови вскинулись в удивлении.

— Это какой же?

— Совмещение театральной постановки и боев, — глаза Лео загорелись огнем. — Нет, конечно, и классические театры и оперы тут есть, но боевая постановка — это совсем другой уровень…

— Мне сложно представить, как вообще такое можно совместить, — в который раз Империя поражала своими контрастами.

— Может, помнишь, что раньше в Империи были популярны гладиаторские бои.

Я кивнула, поморщившись. Этот способ публичной казни был повсеместен до возникновения единой Империи. В свое время, когда провинции еще были отдельными государствами и постоянно конфликтовали друг с другом, один из Императоров ввел такую традицию из-за большого количества пленных в одном из своих походов. Кровавая жестокость гладиаторских боев, как их описывали в старинных трактатах, пугала не меньше, чем общественное одобрение таких мероприятий. Особенно учитывая, что потом это превратилось в настоящий спорт…

— Эту традицию запретили после окончания Священных Войн как одно из условий Декларации новой Империи.

— Да, конечно, провинции были решительно против гладиаторов, и поддавшись единогласию Великих Домов», Император запретил такое развлечение Но это не значит, что они исчезли насовсем. Если знаешь, где искать, то почти в любом уголке Империи можно найти подпольные бои.

— Что?! — я в ужасе ахнула. — Это же не законно!

— Наверное, от этого и притягательнее. Все знают о подпольных боях, многие патриции самолично спонсируют бойцов и выигрывают на ставках.

— Ты же не собираешься вести меня на что-то такое, правда?..

— Конечно нет, — усмехнулся брат, хотя тень разочарования на его лице все же промелькнула. Уж не рассчитывал ли он, что я соглашусь на такое? — Но я бы хотел тебя отвести на постановочный театральный бой. Уверяю, там не будет ничего жестокого, это совершенно другой уровень восприятия постановки пьес…

Поразмыслив, я все же согласилась в качестве компромисса. Мысль о том, что кто-то додумался совместить кровавые битвы гладиаторов с театральными постановками вызывала у меня больше тревогу, чем интерес. Однако я же хотела побольше узнать о том, что нравится брату, а, значит, нужно было примиряться с тем, что мне самой не нравилось.

До начала спектакля у нас было предостаточно времени, а потому под мерный стук копыт о мостовую мы просто беседовали. Много беседовали. Обо всем и ни о чем.

Я делилась своими впечатлениями о своих первых месяцах в столице, об учебе, о предметах и профессорах, что их преподают. Рассказала о том, что почти каждую неделю посещала по два, а то и три званных ужина. Разумеется, о мерзких подробностях раута у Камиши Десая я умолчала. В голове почти сразу всплыло предупреждение, брошенное им в нашу последнюю встречу.

«Передавайте мои пожелания Каталине Андо…»

Мысли о том, что Десай может быть как-то причастен к этом, или хотя бы располагать какой-то информацией, не раз приходили ко мне. Я надеялась, что Андо, по своему обыкновению, перегорит, успокоится и вернется как ни в чем не бывало. Не первый раз уже между ней и Софией были такие ссоры, и всегда для фрейлины побег был единственным способом решить ее. Она отводила душу в городе, на территориях поместья или просто ловко избегала общества Оре — всегда после они обе делали вид, что ничего не произошло, обмениваясь парой сухих, как осенние листья, слов. Что же изменилось между ними, когда мы покинули родные края, мне было неведомо. Но прошла уже почти неделя, а фрейлина так и не вернулась…

— Удивлен, что ты в итоге подружилась с Ари, — заметил Лео, когда я завела разговор о новых друзьях. — Помню, когда Хусы гостили у нас, ты весь месяц их пребывания косилась на мальчонку словно на прокаженного.

«Это ты просто не знаешь, что с ним сталось теперь,» — мрачно подумала я.

— Ну, тогда он только и мог, что раздражать заносчивостью и неуместным бахвальством. Но все-таки книги делают из полного олуха человека.

— Он был странным парнишкой, — кивнул Лео. — Все грезил о ратных подвигах, чтобы превзойти отца, хотя тренировочный меч-то с трудом удержать мог. Сложно поверить, что теперь он — лучший студент на курсе.

— Никто не знает, куда заведет судьба, — обреченность, которая уже давненько не проскальзывала у меня, вырвалась сама собой, стоило мне вспомнить худое болезненное лицо и впалые глаза с горящими голубыми огоньками.

— А с Набелит тебя как судьба свела? По своему опыту скажу — с ними служить еще труднее, чем с узкоглазыми ублюдками… Ох, прости.

Он потупился. На секунду в нем вырвалась простая солдатская речь, грубая и постыдная для приличного общества. Вспомнилось, как с тренировочных площадок дома доносились ругательства и брань, когда мы тайком подглядывала за тренировками Лео и Вала. А еще я помнила, как решила при Софии на спор похвастаться своим лексиконом, за что тут же получила от побледневшей наставницы — даме не подобает так выражаться.

Я сделала вид, что ничего не услышала, за что брат остался благодарен.

— С Адой у нас как-то сначала не заладилось. Но под колючей скорлупой, оказалось, прячется интересный человек. Хотя на язык она все еще остра — такой палец в рот не клади.

— Нашу Каталину напоминает чем-то.

Сначала я хотела возразить такому замечанию, но, поразмыслив, решила, что все же доля истины в этом есть.

— Кажется, Ада как-то упоминала, что ее братья служат в Белой гвардии, — припомнила я наш с ней разговор.

— Да во Втором Легионе этих Набелит что собак у мясницкой лавки, — недовольно фыркнул он. — Арраканцы еще ладно — отдаю должное их мастерству, потерпеть их заносчивость еще можно, а эти-то… Подавай им лучшие поручения, лучшие отряды для патруля, личные приемные… — Лео не на шутку разошелся в своих причитаниях. — И хотя бы службу свою несли, как положено, так нет. Мне знакомый из четвертого взвода жаловался, что все канцелярскую работу скидывают, не стесняясь, на младших офицеров, а сами только и дело что жалование прогуливают да подлизываю за… — он снова осекся. — Задабривают, в общем, нужных людей ради хороших назначений.

— Странно, что имперцы, с их любовью к законопорядочности, еще не отправили под Трибунал всех взяточников.

— Законопорядочность часто заканчивается там, где есть деньги и власть, — проскрипел сквозь зубы Лео. — Некоторых не останавливают ни плеть, ни разжалование. Они готовы рискнуть всем. Многие и вовсе пользуются своей карьерой только для того, чтобы заработать денег за двадцать пять зим контракта, а потом возвращаются обратно в провинции и преспокойно живут на накопленные средства.

— Я думала, что все в основном поголовно за имперским гражданством гонятся. Иначе выше капитана все равно не подняться.

— Да это не обязательно. Можешь отслужить хоть все двадцать пять рядовым или сержантом, и в ус не дуть. Можешь пахать годами, чтобы был шанс подняться по службе выше. А можешь подлизаться к начальству, чтобы себе должность получше выбить. Тем более, все равно раньше, чем черед пятнадцать зим службы на гражданство провинциалы претендовать не могут. Только в каких-то исключительных случаях.

— Ну ты вот всего за шесть зим стал Хранителем Чести, — поддела его я. — Мне стоит спрашивать, кого ты «задабривал», чтобы так взлететь?

Я ожидала, что Лео по привычке отшутится в ответ, но он внезапно стал пугающе серьезен.

— Ты не знаешь, сколько мне пришлось трудиться, чтобы доказать, что с моим именем стоит считаться не только потому, что я «аристократишка из захолустья», — глаза Лео странно блеснули, а в голосе прошелестело предостережение, которое сразу же осадило меня.

— Прости, я не хотела тебя задеть… — пролепетала я. — Поверь, я очень горжусь тобой и ничуть не сомневаюсь, что всего что ты добился — заработано тяжким трудом.

Постепенно мы перешли от бесед о Столице к рассказу о минувших годах, но тут мой рассказ был скуп на подробности. Даже когда я писала брату в Столицу, всегда мой рассказ был пересчетом бесконечно тянущихся дней, полных будничной рутины, а то и вовсе праздной лени. Жизнь в обратном отсчете до дня, когда мне суждено было покинуть отчий дом, отмерялась лишь сменой сезонов. Сейчас, когда я перечисляла все это вслух, что даже становилось досадно от того, что я так бесполезно прожигала жизнь день за днем.

Потом пришла моя очередь расспрашивать брата о его прошедших годах, о которых я знала ничтожно мало. Рассказ парень вел осторожно, со знакомой манерой — старался не взболтнуть ничего лишнего.

— В Кадетском корпусе первое время было тяжело. Я сразу же нашел себе компанию ребят из Домов Торвальд, Традсон и Мунридж. Я думал, что мы все вместе пойдем дальше, тем более они сами горели желанием сделать карьеру в Империи, но… — он раздраженно повел плечами. — Стоило их отцам пообещать им хорошую долю наследства или хорошую партию на выданье, так через два года их и след простыл… Так я и подружился с теми, кто больше ценил возможности, которую дает военная карьера, и больше не сомневался в своем выборе.

— Ты ни разу не писал мне об этом, — голос мой был немного обиженным из-за того, что брат за все годы нашей переписки ни разу не упоминал о своих терзаниях.

Все это время я тешила себя уверенностью, что брат решил с самого начала решил пойти по хоть и не слишком почетному для маркиза пути, но хотя бы чтобы не прозябать в тени старшего брата всю свою жизнь.

— Я… не был уверен, что поступаю правильно по отношению к своему Дому, — слова комом встали поперек его горла. — Но потом, когда пробыл здесь почти год, я вспомнил детские годы, когда мы еще жили здесь с…

Он не договорил, виновато запнувшись, но я и так прекрасно знала, о чем он. Пальцы с силой стискивали ткань платья. Выходит, за девять зим Мар-де-Сеаль так и не смог стать Леонарду настоящим домом. И теперь становилось очевидным, почему на самом деле брат предпочел суровые столичные нравы безмятежности далекого южного побережья.

Лео быстро продолжил, оставив позади момент, что вызвал у нас обоих неприятный жгучий осадок, и продолжил свое повествование. Он рассказал, что попал сначала в Серую гвардию сержантом, потом отслужил вместе с Александером Вибером и неким Аурелием Санторосом, выходцем из купеческого сословия среднеземцам из префектуры. Однако вскоре заметное имя Кустодес не осталось без внимания, и начался быстрый карьерный взлет.

За два с лишним года, дослужившись до капитана, Лео побывал и в охранявшем столицу Втором Легионе, потом в Шестом, отвечающим за префектуру Сектум, а последние полгода, перед тем как попал в преторианцы, отслужил на границах с Набелитом в рядах Девятого Легиона. Именно там его заметил трибун Маркус Веруксас, некогда служивший вместе с Эстебаном.

— Маркус предложил пойти к нему в декурию. Поручился, что поможет с комиссией на получение статуса гражданина. Однако сказал обдумать хорошенько это решение, не торопиться. Все же я всего семь зим отслужил. Так-то, конечно, два с лишним года, но после выпуска из Кадетского корпуса, если дворяне решают дать присягу, пятилетнее обучение сразу засчитывают в общий стаж. Так я и попал обратно в Столицу… О, вот мы и приехали.

Экипаж высадил нас в начале широкой облагороженной аллеи. Креациум был почти полностью пешеходным районом — имперцы справедливо считали, что район созидания существует для меланхоличных прогулок, наслаждения прекрасными видами в тишине и покое. Единственным доступным транспортом были гондолы, которые осенью то и дело юрко вылетали из тоннелей как водомерки. Зимой, когда каналы промерзали, извозчикам разрешалось заезжать чуть глубже на остров.

Погода стояла чудесная, и я вдохнула солоноватый воздух всей грудью. Лео подставил мне оттопыренный локоть, и, сразу же поняв намек, я ухватилась за него. Так мы начали мерно шагать вдоль сторожащих покой прогуливающихся горожан вековых деревьев. К величию и искусности зданий я уже попривыкла, а вот укутанные покрывалом свежевыпавшего снега статуи из белого мрамора — другое дело.

Однако Леонард Кустодес сверкал куда ярче снега на лужайках и выглянувшего зимнего солнца. Его статность и отточенная грациозность, граничащая со смертоносностью, казалось, были естественной частью него самого. На его фоне меркло все, а я чувствовала себя крошечной и невзрачной.

Разумеется, пара офицера Золотой Гвардии и идущей с ним под руку девушки не могла не привлечь внимание. Перед нами расступались, держа приличествующее расстояние, не смея нарушить нашу негромкую беседу. Кто-то почтительно склонял голову, кто-то останавливался и во все глаза таращился на нас, кто-то даже оборачивался. Молодые девушки смущенно отводили глаза и перешептывались, словно щебечущие птички.

— Смотри, это случаем не один из Золотых Хранителей? — доносились до меня обрывки разговоров окружающих.

— Очень похоже… А кто рядом с ним, его дама?

— Пресвятой Император, это же Хранитель Чести!

— Леонард Кустодес? Не может быть!..

— Дай я хоть одним глазком посмотрю…

Я, не ожидавшая такого внимания, сильнее прижалась к Лео, который продолжал беседу обычным голосом, совсем не замечая какой эффект производит его присутствие. Видимо, ему не привыкать к такому, и мне оставалось только последовать его примеру.

Из-за частой смены подразделений сложилось такое чувство, что в Серой гвардии у него осталось много знакомых, но не друзей. Все, что он рассказывал о своих товарищах, относилось к их совместной службе, а не их характеру и интересам. Ни одного рассказа о том, как они проводили досуг или как развлекались — одна череда имен, званий и отличительных солдатских умений. Сердце жалостливо сжалось.

Казалось, что Лео и сам не понимал, насколько одинок. Настолько он был увлечен своим призванием, что ему это одиночество будто бы ничуть не претило. То, с каким энтузиазмом рассказывал о своих тренировках, спаррингах, о боевых стилях, которые ему нравились и которые его завораживали, какие были забавные случаи во время заданий или обычного патрулирования, все же говорило о том, что брату не хватает того, с кем можно было бы поболтать по душам, поделиться переживаниями или просто выговориться.

— …Ну и, когда в прошлом году внезапно освободилось несколько мест в Золотой Гвардии, Маркус, с одобрения нашего центуриона Алетиуса, порекомендовал меня как Хранителя Чести. На успех надежды никто не возлагал, но мою кандидатуру приняли к рассмотрению и в итоге, после нескольких показательных дуэлей, должность досталась мне. Видела бы ты лицо Алетиуса, когда военный совет Трибунала оглашал имена. Он даже на радостях за половину своей годовой выручки заказал для меня Валору и Алиду.

Я, все это время молча выслушивая рассказ брата, внезапно спросила:

— А почему это так важно?

— Что? — переспросил тот, явно не понимая, о чем речь.

— Ну, почему важно, из какого подразделения выбран Хранитель?

— Тут много причин… Взять хотя бы престиж для центурии. Еще Хранители ближе всех находятся к верхушке власти, ближе только легаты и канцлеры. Легаты делиться новостями со своими подчиненными не будут, а вот старые друзья с новыми званиями — очень даже.

— Что я слышу? — я усмехнулась. — Хранитель Чести шпионит за глашатаями самого Императора?

— Ну только если немного, — он печально хмыкнул. — Все равно ничего важного и секретного мы не имеем права разбалтывать, за это обычно и лишают места в Золотой гвардии. Но все заранее узнать, например, кто нынче может попасть в немилость, может быть крайне полезным. Не стану же я предавать своих товарищей, если узнаю, что там какая-то беда намечается.

— А почему Хранителей вообще выбирают? — задала я вопрос, которым до этого мне казался само собой разумеющимся. Но на фоне рассказа Лео, все остальные звания не требовали каким-то испытании, да и занимают их куда дольше отведенных каждому Золотому гвардейцу четырех зим.

Лео всерьез задумался — кажется, до этого он также не сильно размышлял об этом.

— Говорят, традиция такая, еще с давних времен, — задумчиво протянул он. — Когда еще была Среднеземская Империя, Император лично отбирал себе десяток воинов, что обязаны были верой и правдой служить лишь ему одному. Однако в те далекие времена они часто умирали, могли предать своего господина, за что постигала предателей кара, а кто-то пользовался своим положением и предавался утехам так, что уже и меч в руках не могли держать. Потому и стал он выбирать только самых лучших, раз в несколько лет. Не обязательно новых — в процедуре отбора участвовали и действующие Хранители. Главное, чтобы они были достойны носить золотые плащи.

— А сейчас?

— И сейчас все так же. Хочешь не хочешь, а ты должен доказать, что достоит служить Императору. Действующий Хранитель Силы, Титус Мегелан, вот уже двадцать три года занимает свой пост. Ему, наверное, зим примерно, как Максимилиану, а сил в нем, такое чувство, что с каждым годом только добавляется — ни одного отборочного боя не проиграл за эти годы.

— Поэтому Хранители такие известные тут? — я многозначительно посмотрела по сторонам, где прохожие продолжали поглядывать на нас.

— А то, — брат самодовольно вскинул голову. — Каждый из Хранителей — тот, на кого будут ровняться, чьи имена войдут в историю. И не важно, сколько ты отслужишь в Золотой гвардии — год или тридцать, каждый твой поступок, каждое твое слово расценивают, как если сам Император действовал твоими руками и устами. А запятнывать Его честь — величайшее из преступлений.

И снова в голосе Лео звучал благоговейный трепет, одержимая вера в непогрешимость нашего правителя.

— В гвардии правда все так строго? — осторожно спросила я. — Отец как-то упоминал о чистках.

Гвардеец поморщился.

— Не совсем «чистки». Обычные проверки и инспекции. С соблюдением дисциплины в полках и когортах очень строго, а когда гвардейские комиссары находят нарушения, достается всем причастным. Разумеется, любое найденное нарушение в высших эшелонах сразу же становится поводом общественного обсуждения и порицания, и потому провинившийся, скорее всего, уже никак своего положения вернуть не сможет.

— Их… казнят? — с ужасом ахнула я. Тут же воображение в красках нарисовало картину, где Леонарда ведут на плаху за какую-то найденную мелочь. Например, за ношение личного герба…

— Редко, но бывает и такое, — спокойной кивнул тот в ответ. — Но чаще всего ждет разжалование и отправка в какой-нибудь из размещенных в провинциальном захолустье легион.

— На юг, например? — я нахмурилась, услышав пренебрежение, с которым брат произнес «провинциальное захолустье».

— Скорее на Север. Или на Восток, с кочевниками воевать. Не самая благодарная работенка, по слухам. В степях и пустынях жарко, на северных предгорьях — наоборот, холодно. Со снабжением проблемы, с местными тоже, и жалование мизерное.

Я лишь недовольно покачала головой. Лео расценил это, как мое неодобрение таких чудовищных наказаний. Ну и пусть — смысл пытаться ему объяснять, что задело меня на самом деле. Впрочем, по сравнению со Столицей, любой город в провинциях покажется захолустьем…

— Скажи… — начала я, понизив голос почти до шепота. — А про Черную гвардию это правда?.. Она и действительно существует?

— Конечно, — со всей серьезностью ответил он. — Отчитываются лично перед Императором и канцлерами. Но только это секретная информация.

Мои глаза расширились от ужаса, но я тут же недовольно пихнула брат в бок, когда он залился смехом.

— Ну я же серьезно! — насупилась я.

— Так и я тоже, — все с улыбкой продолжил он. — А будешь много вопросов давать, Император лично подошлет черной-черной ночью гвардейца в черном-черном одеянии… Ладно, не дуйся. Шучу я. Если Императору потребуется кого-то убрать, ему для этого не нужен целый легион наемных убийц, — он фыркнул, и, возможно, то была игра света, но тень промелькнувшего страха и подозрительности скользнула по его лицу. — Мне казалось, ты уже выросла из этих сказок.

— Некоторые в это до сих пор верят, — я нарочито небрежно повела плечами. — Не могла же я упустить возможность порасспрашивать об этом человека, так близкого к вершухке власти… Ну и, кажется, я выиграла спор у Ари.

Последняя моя фраза, которая, разумеется, была лишь ложью, заставила Лео чуть заметно выдохнуть и рассмеяться. И все же я не могла отделаться от чувства, что брат что-то скрывает. Разговор о Черной гвардии явно был ему некомфортен, а потому я больше не заводила об этом разговор, раз уж все так удачно свелось в шутку.

Дорожка привела нас вглубь квартала, где начинались все известные имперские достопримечательности. Вокруг были музеи, галереи и выставки, театры и музыкальные залы — любой культурный досуг для столичных жителей. Висели вывески афиш, рассказывающие о грядущих развлекательных представлениях, танцевальных постановках, музыкальных выступлениях и о спортивных состязаниях, которые имперцы так любили. То и дело архитектурные ансамбли разбавлялись парками и скверами, где летом, как я помнила, могли выступать поэты или даже устраиваться целые спектакли в небольших открытых амфитеатрах. Сейчас же, когда до первой зелени было еще месяца три, лавочки пустовали, но широкие площади и улицы все равно были полны разномастным народом.

То и дело на многолюдную толпу взирали запечатленные в камне герои Империи — легаты верхом на вздыбленных жеребцах, ученые мужи и дамы со своими открытиями, музыканты и художники, поэты и архитекторы, министры и сенаторы. Само собой, каждая скульптура, будь то ростовая статуя или бюст, была выполнена с таким высочайшим мастерством, что можно было разглядеть каждую складку одежды, каждую морщинку на лице, каждую мышцу под кожей. От всего этого однообразия одухотворенных и возвышенных выражений мраморных идолов, мне становилось все неуютней с каждой минутой.

Внезапно Лео потянул меня за руку в сторону показавшегося за углом большой площади, которую мы только что миновали, строения примерно в пять этажей, увенчанного высокими шпилями.

— Пойдем, — весело сказал он. — Покажу тебе Триумфальный Зал, мое любимое место.

В большой галерее вдоль длинного коридора были выставлены очередные памятники, а на стенах висели портреты. Стоило подойти поближе и прочитать сводку на небольшой металлической табличке становилось понятно, что перед нами очередной ряд живших и воевавших пять веков тому назад офицеров.

По правде сказать, почему брат решил отвести меня сюда — оставалось загадкой. Эта выставка не отличалась ничем от всего остального, что мне доводилось видеть, пока среди многочисленных Марков, Аврелиев и Тибериев, я не увидела имя, что сразу же бросилось мне в глаза, заставив застыть на месте, как вкопанной. Я прочла справку три раза, прежде чем убедиться, что зрение меня не подводит.

То была статуя Аристарко Кустодес, капитана Имперской Гвардии времен Священных Войн Императора. Брат Диего III Закатного, последнего короля юга. Длинноволосый мужчина в имперском облачении держал в руках знакомый двуручный меч, устремив взгляд поверх голов посетителей.

— Почему тут статуя нашего предка? — удивленно вскинулась я, пораженно глядя на улыбающегося Лео.

— Потому что Триумфальный Зал — это благодарность среднеземцев тем, кто помог нам сделать мир таким, каким мы знаем его сейчас. Всем тем, кто пошел против гордости ради общего дела и встал под знамена Императора, когда тот предложил им объединиться против общей угрозы еретиков, называвших себя колдунами, — Лео гордо посмотрел на статую Аристарко. Поражающе схожие черты между ними, благодаря мастерству имперских скульпторов, угадывалось почти сразу. — Если бы не все эти люди, наш мир уже лежал бы в руинах, и Империя помнит подвиг своих подданных.

Теперь же зал казался мне чем-то иным, и мне сразу вспомнился наш некрополь, в котором я так любила находить уединение. Теперь среди имен имперцев я видела и останцев, и набелитов, и северян. Арраканцев было меньше всего, но это и не удивительно — провинция до последнего сопротивлялась натиску Империи и ее объединенной армии. Но все же, теплое чувство гордости и благодарности трепетало в груди вместе с сердцем. Не думала, что будет так приятно узнать, что Империя, такая напыщенная и гордящаяся достижениями своего народа, все же отдает должное тем, без чьей помощи наша страна не стала столь могущественной.

Да, пусть вначале ежовые рукавицы власти давили любое проявление непокорности регионов, держала в страхе, но ведь в итоге именно благодаря усилиями среднеземцев провинции перестали воевать друг с другом за ресурсы. Империя показала, что мы можем работать сообща, развивая сильные стороны каждого региона и помогая справиться с нехваткой ресурсов. Сможет ли Набелит прожить без поставок руды и инструментов для возделывания почвы, что изготавливают в Остании? Сможет ли Нортланд прожить без продовольствия Набелита и Веаса?

Разрозненными, мы бы продолжили убивать друг друга и брать силой желаемое. Ну и что, что Император ни разу не показывался перед народом, ну и что, что Гвардия заменяет нам наши войска. Империя подарила Великим Домам мир, которого они не знали многие тысячелетия.

«Может, отец все же ошибается?» — промелькнула у меня мысль, пока мы шли вдоль мемориала.

Заведение, в которое меня повел Лео после спектакля, оказалась огромных размеров ладьей северян, укрытая чем-то вроде огромного шатра. Как он пояснил, чтобы в холодную пору укрывать посетителей от снега и ветра. По весне, как только начинают зеленеть почки, оставляют только небольшой навес от непогоды. Вопросы один за другим вспыхивали в голове, пока я восторженно рассматривала деревянный корпус корабля.

— Это настоящая боевая ладья? Или реконструкция?

— Эта красавица, можно сказать, на пенсии, — Хранитель Чести с любовью обвел взглядом корабль. — Я знаком с хозяином заведения, он когда-то командовал этой ладьей. А потом, когда ее хотели списать за негодностью, выкупил ее и устроил плавучий ресторан, отреставрировал, и еще десять зим проделывал путь от Винграсса до Столицы и обратно, останавливаясь в больших городах вдоль реки Сильверлейн. А сейчас «Рассекающая бурю» нашла свое последнее пристанище.

— И далеко не самое плохое, — заметила я, когда любезный прислужник придержал для нас входной полог.

Внутри было весело и шумно, а главное — очень тепло. Посреди палубы вокруг огромной жаровни расположились огромные общие прямоугольные столы, где на вертеле запекался аппетитно пахнущий дичью крупный кабан. На носу ладьи обустроили небольшую сцену, где, судя по оживленным пересудам, вскоре должны были выступать приглашенные музыканты.

Я уже приготовилась усесться вблизи жаровни, желая отогреть успевшие окоченеть руки. К вечеру сильно похолодало, и пока экипаж отвозил нас из Креациума в Пецинию, я почти не вынимала рук из муфты. Однако Лео под мои недовольные возражения повел меня в дальний угол, где располагались отдельные небольшие столики. Народа здесь было значительно меньше, и до нас доносились только обрывки веселых разговоров и грубоватого смеха.

— Поверь, к огню так близко сидеть далеко не так комфортно, как тебе кажется. Потом провоняешь дымом, а платье будет заляпано золой и жиром.

Как только мы сели и скинули верхнюю одежду, молодой мужчина-северянин вырос рядом с нашим столиком. Глаза его округлились, когда он заметил золотой герб на белом плаще.

— Ох, господин Кустодес… — он учтиво поклонился. — Вам как обычно?

Лео одобрительно кивнул мужчине, и теперь официант повернулся ко мне.

— А вам, госпожа?

— Мне теплого вина с пряностями для начала, — смущенно начала я. — Можете что-то посоветовать из блюд? Я не очень хорошо знакома с северной кухней.

— Я бы порекомендовал медовые вино с зимними ягодами. На закуску к нему бы отлично подошли вареные каштаны в специях. Могу так же предложить вам скальтунскую похлебку из акулы, а на горячее — новое блюдо от нашего повара. Что скажете?

— Давайте я доверюсь вашему выбору… — ни одно из предложенных им блюд мне не было знакомо, но в животе, растревоженном ароматом жареного мяса, вот-вот грозилось громко заурчать. Сейчас я была готова съесть любое поданное блюдо, лишь бы оно было горячим.

Просиявший официант еще раз низко поклонился нам, и быстро скрылся в обустроенной на корме кухне. Я чуть обескуражено смотрела ему в след.

— А ты, судя по всему, часто сюда ходишь?

— Ага, — кивнул Лео. — Тут не бывает вельмож и старших офицеров, да и отдыхают тут люди попроще — и простые моряки, и зажиточные купцы. Южане сюда частенько заглядывают, а ты знаешь, как веасийцы любят почесать языком. К тому же, здесь вкусно кормят, от души наливают, и всегда можно с кем-нибудь познакомится.

Словно бы услышав его, перед нами будто из-под земли выросли две хорошенькие девушки с подносами, один — с напитками, другой — с закусками. Напиток в огромной кованой кружке, которую гвардеец тут же пододвинул к себе, опасно дымился, заполняя все вокруг настойчивым резким ароматом крепкого алкоголя. Девушка, мило улыбаясь, налила мне в кубок куда более скромного объема янтарный напиток, а затем, поставив кувшин на стол, зачерпнула горсть красных и черных ягод и добавила их прямо в бокал. Остатки ягод улетели в кувшин.

— Дайте напитку немного настояться, госпожа, — порекомендовала она голоском звонким, как серебряный колокольчик. — И тогда медовое вино раскроется с совершенно другим вкусом.

Как только девушки оставили нас, брат поднял кружку, и огласил короткий тост:

— За Дом Кустодес!

— За Дом Кустодес! — я подняла бокал и в едином с братом порыве сделала несколько глотков.

Хваленое медовое вино, о котором Ари мне все уши прожужжал, и вправду оказалось невероятно вкусным, а главное — согревающим. Мороженые ягоды уже успели размякнуть, отдавая свой сок напитку, отчего оно с каждой минутой меняло свой вкус, становясь то чуть приторнее, то кислее.

Хоть мы и не сидели близко к огню, Лео оказался прав — тут было тепло и уютно, а может, это вино грело изнутри, но я почувствовала, как расслабляется уставшее от сегодняшних прогулок и впечатлений тело. Все было чудесно, если не считать того самого представления с постановочными боями, куда мы отправились где-то спустя час нашего пешего изучения Креациума.

По началу, все было очень интересно — вместо обычной театральной была огромная круглая ареная с расставленными на ней декорациями. Ставилась известная драматическая пьеса «Лесная тень» — трагичная история про украденную злым колдуном девушку, за которой в опасную лесную чащу отправился ее жених, однако, не справившись с испытаниями колдуна, теряет возлюбленную, которая остается запертой в потустороннем царстве, а решат покончить с собой, чтобы быть вместе с возлюбленной.

Сама постановка была потрясающей. Актеры использовали все пространство арены, пока зрители, сидя вокруг на трибунах, наблюдали за действом, из-за чего казалось, будто это не спектакль, а действительно разворачивающаяся прямо у тебя на глазах действие. Яркие костюмы, изобретательность декораций и эффектов, которые имитировали на постановке магию, восхищали. Однако дальше, когда начался третий акт, все резко переменилось. Когда началось последнее испытание, актеры начали сражаться друг с другом самыми настоящими мечами, а не безопасными муляжами. Да, конечно, слаженность постановки сражения, где участвовало, по меньшей мере человек двадцать, не могла не поражать воображение, и походило оно скорее на танец, которому придавала азарт реальная опасность. Ведь любое неосторожное действие — и спектакль мог окончиться уже настоящей трагедией.

Когда же наступил момент, когда колдун должен был обернуться зверем и сразиться с героем, на арену вывели… самого настоящего медведя. Я в ужасе прикрыло рот ладонями, когда зверь, явно заранее выведенный из себя, был готов накинуться на обидчика не взирая на длинную цепь.

— Не волнуйся, медведя специально ослабили, чтобы он не смог навредить актерам, — заверил меня Лео. — Но эта часть спектакля всегда разная, тем оно и прекрасно. Это тебе не отточенные постановочные бои… Главное, не отводи глаза, чтобы не пропустить самое интересное!

Какое-то время играющий главного героя актер испытывал удачу, играя с животным, уворачиваясь от смертоносных когтистых лап, награждая зверя то порезом, то уколом, тем самым лишь сильнее раззадоривая его, не забывая при этом о своем тексте, но в один момент… Блеснуло лезвие, и раздался страшный звук прорезающего свежее мясо наточенного ножа. Брызнувшая из шеи медведя темная, почти черная кровь оросила все вокруг — декорации, арену и самого актера.

Я отвернулась, еле сдерживая поднявшуюся желчь. Кто-то на трибунах вскрикнул, кто-то свистел и аплодировал, а актер все продолжал отыгрывать свой текст. Но я, пораженная такой жестокости, впервые в жизни увидев смерть своими глазами, была готова встать и убежать отсюда как можно дальше, если бы меня не парализовал страх. Нет, не страх крови, что продолжала порчей растекаться по полу арены, не страх огромной мертвой туши.

Меня напугал Лео. То, как он смотрел на представление, с какой радостью и куражом наблюдал за действом, будто не понимая, что сейчас случилось. Словно это было обыденностью.

Из головы все не выходило жестокое представление и то, с каким азартом, с каким удовольствием наблюдал Лео за превращенным в потеху убийством, пусть всего лишь и животного. Но тревожный набат в ушах притуплялся с каждым глотком медового вина, пока звон не растворился в тумане хмеля.

Почему-то сами собой всплыли воспоминания, когда, будучи маленькими, мы с братьями веселились на хоть и редких, но все же пышных торжествах и праздничных приемах. До того, как Каса-де-Вентрос опустел, став домом одному только гуляющему по пустым коридорам ветру, заявившим своим права на древний замок.

— Лео, скажи, ты помнишь свое детство?

Тот, обводивший ленивым взглядом зал, а точнее следя взглядом за милыми официантками, встрепенулся. Взяв кусочек мяса с подноса, он закинул его в рот и спросил в ответ:

— А к чему ты спрашиваешь?

— Вдали от дома накатывает тоска и ностальгия, — честно призналась я, пробуя каштаны. — Я тут уже почти три месяца, и иногда так сильно скучаю по дому, что аж сердце разрывается. У тебя так же было, когда тебя забрали?

— На самом деле, первое время нас так сильно гоняли, что сил оставалось только на то, чтобы смыть с себя пот и лечь спать.

— Ты говорил, что, пожив в Столице, вспомнил, как вы жили здесь вчетвером… — я проглотила ком в горле, к которому проглоченный почти целиком каштан не имел никакого отношения. — С мамой. Ты помнишь, какой она была?

Лео задумался, и, прежде чем ответить, сделал очередной глоток из кружки.

— Смутно, — коротко и неохотно сказал он. — Я же совсем маленьким был. И дом, в которым мы жили, я тоже помню скорее, как отдельные яркие вспышки. Отец продал особняк, когда мы переехали, в Веас но я потом нашел его… Странное чувство — видеть знакомые стены, в которым мы с Валентином играли в прятки, знакомый сад, где мама мне пела северные песни… и знать, что ты туда никогда не вернешься. Теперь это чужой дом, где живут незнакомые тебе люди, и все что ты можешь — смотреть на призраков прошлого сквозь чугунную ограду…

Внезапная грусть, не свойственная вечно веселому Леонарду, пронизывала его слова, связывая незримой нитью разрозненные чувства, которые он с такой строгостью держал в себе.

Меня же удивила упомянутая вскользь деталь, которой мне раньше не доводилось слышать ни от кого.

— Мама была северянкой?

Лео печально улыбнулся.

— Возможно от этого у меня такая любовь к северной кухне? — он подцепил ножом последний кусочек подмороженного мяса. — Попробуешь строганину из оленины?

Мясо было жестким, солоноватым и жирным. Но на вкус определенно лучше, чем каштаны.

— Знаешь, за то недолгое время, что я здесь, я узнала куда больше, чем пока мы жили с отцом. Не знаю, почему он так не хочет говорить о маме…

— Потому что ему до сих пор больно, — коротко ответил Лео. — Он мог бы уже жениться снова, но до сих пор хранит ей верность. Слишком сильно любил. И не отправился от потери. Они уехали в столицу вдвоем, когда был близок ее срок, а вернулся отец уже только с тобой и Софией. Честно говоря, — он предостерегающе покосился в мою сторону. — Сегодня такой чудесный вечер, и я бы не хотел его омрачать такими разговорами… Хорошо?

Я расстроенно кивнула. Дома мне всегда запрещали расспрашивать о маме что-либо, говоря «она была очень красивой, доброй и заботливой», но не более того. Прислуга, разумеется, совсем не успела узнать свою новую герцогиню, ну а отец так и вовсе пресекал любые расспросы в жесткой форме. Почти так же, как Лео сейчас. А я так рассчитывала, что вне стен дома, со мной наконец-то будут откровенны…

— Это, наверное, самое вкусное, что я ела в жизни, — призналась я, наслаждаясь принесенной ухой, которая была украшена целой рыбьей головой. — Я-то думала, только в Веасе умеют готовить рыбу… А то с имперскими деликатесами из морских гадов я уже и забыла о старой доброй наваристой ухе, как у нас готовили.

— О да, всеми этими их мелкими закусками, которые они называют «едой», я никогда не наедался. К тому же, любовь к рыбе у меня так и не появилась. Так что такие места, где есть вкусное мясо и большие порции, меня просто спасают после харчей в солдатских казармах.

Прожить полжизни у моря и не любить рыбу… Всегда находила это ироничным. Лео вдруг прыснул какой-то своей мысли и, когда смех отступил, начал рассказывать:

— Помню, как-то нас позвали на прием к какому-то майору, когда я был уже лейтенантом. Так вот, там были эти дурацкие закуски, такие красивые по тарелкам разложенные для гостей. Ну ты знаешь, как они обычно это устраивают… Так вот, был у нас один сержант, просто деревенский парень с Нортланда, так он в одно лицо уплел все тарталетки с телятиной, а потом спросил, когда будут подавать нормальную еду…

Он снова рассмеялся, я улыбнулась. Такие истории от Лео мне нравились больше, чем его увлеченные рассказы о воинской подготовке и тренировках. Казалось, с каждым глотком алкоголь делал его все веселее, распыляя щеки румянцем. Улыбка становилась шире, истории откровенней, а шутки вульгарнее.

Тем временем, пока мы неспешно продолжали ужин, на сцену вышла небольшая труппа музыкантов из шести человек и начали приготовления к выступлению. Пока настраивались инструменты, гости потихоньку стали обращать свое внимание к сцене, с интересом наблюдая за происходящим. По свисту и улюлюканью я поняла, что артисты вот-вот готовы были начать свое выступление.

На мгновение в зале воцарилась полная тишина, а после под шатровым куполом разлилась яркая бодрая мелодия. Песня была настолько задорная, что люди начали постукивать в такт кружками, а свободное пространство у сцены вскоре заполнилось битком. Танцы были веселые и напористые, так не похожие на манерные танцы, которым нас учили.

— Может, не откажешь мне в танце? — я игриво улыбнулась. Редко когда я позволяла себе такие вольности, но, видимо, вино было куда крепче, чем казалось на первый взгляд. — Если, конечно, я не распугаю всех твоих воздыхательниц.

— Я и танцы? — гоготнул он. — Может, чуть попозже, когда этот страшный зверь будет полностью повержен.

Он воткнул нож в дичь, отрезая очередной сочный кусок. Пожав плечами, я продолжила слушать выступление. Музыканты почти непрерывно играли песню за песней, а девушка-солистка показывала свое мастерство, исполняя такие разные мотивы.

Сытость, алкоголь и легкая усталость навевали сонливость, и я, прикрыв глаза, вслушивалась в прекрасный голос солистки. Тут мотив в очередной раз сменился, и заиграла знакомая мелодия. Глаза распахнулись в изумлении.

— Это же «Полуденные тени», твоя любимая песня!

Леонард и без моего замечания уже застыл, внимательно вслушиваясь. Мы оба вдруг начали понимать, что голос солистки был нам хорошо знаком…

Я резко обернулась и ахнула, так и замерев с открытым ртом.

Каталину было не узнать. Одетая в синее, вместо привычного красного, платье на манер северян, девушка стояла в окружении артистов, перебирая струны странного вида лютни. Она разбрасывалась озорными улыбками и игривыми взглядами, подогревая толпу. Казалось, весь мир сейчас был только вокруг этой освещенной жаровнями сцены и девушки с огненными волосами.

Как только песня закончилась, под всеобщие овации Каталина спрыгнула со сцены и в два шага оказалась у нашего столика.

— С днем рождения! — с лучезарной улыбкой обратилась она к брату и, обняв его за шею, чмокнула в щеку. Сама же девушка была взмокшей до нитки, она тяжело дышала, но такой радостной я не видела ее очень давно. — Ну, как тебе мой подарок?

— С-спасибо, — промямлил тот, покраснев от ее прикосновений.

— Что… как ты… что ты тут делаешь? — меня захлестнул целый шквал эмоций. То я хотела кинуться и крепко обнять подругу, то влепить ей пощечину.

— Ну, я выступала впервые, — она схватила кружку Лео и нагло опустошила ее. — Теперь я официально член Коллегии бардов!

— Что?..

— Если быть точной, то это выступление будет чем-то вроде моего вступительного экзамена, — затараторила она, совсем не обращая внимания на наши обескураженные взгляды. — Я почти два месяца к этому готовилась, ходила на частные уроки по рекомендации маэстро Савиуса, мне надо было голос поставить для сценического исполнения….

— Так-так-так, стоп! — резко одернула ее я. Беззаботность Каталины подняла во мне гнев, который теперь вздымался обжигающей волной. — Ты забыла что ли, что из дома сбежала? Мы за тебя переживали, Максимилиан всю неделю искал тебя по всему городу!

— Что? Ты ушла из дома?! — Леонард опешил, переводя взгляд с меня на фрейлину.

— София меня довела. Ну я разозлилась, и пошла к ребятам из Коллегии, они меня приютили на время… — большим пальцем она показала за спину, где остальные музыканты тоже сделали паузу, попивая предложенное им вино. Каталина недоуменно посмотрела на меня. — Но я бы вернулась. Как будто я впервые с этой ведьмой ссорилась. Мне просто надо было сосредоточиться на моей подготовке к сегодняшнему дню.

Каталина продолжила весело рассказывать о предстоящем теперь обучении в консерватории при Коллегии, а меня трясло от злости и обиды. А еще от того, что Андо даже на миг не пришло в голову, что ее легкомысленные поступки заставляют беспокоиться за нее. Не могла же она думать, будто бы она чужой человек и ее судьба мне безразлична. Глаза защипало, но я удержала предательские жгучие слезы, всеми силами стараясь подавить в себе гнев.

Конечно, я испытывала огромное облегчение от того, что подруга жива и здорова, и что поганый арраканский змей никак не причастен ко всему этому. Я была рада, что она нашла свое призвание и теперь просто сияет от счастья. Но обида ржавым гвоздем засела глубоко в душе, оставив неприятно тянущую рану, которую нельзя было исцелить ни извинениями, ни сочувствием.

Однако потрясения на этот вечер еще не закончились.

— Леонард? Какая встреча…

Позади из толпы вышел Александер Вибер с кружкой эля в руках. Леонард расплылся в радостной улыбке, заметив знакомого. Чего нельзя было сказать обо мне.

— Не думал, что ты ценитель северной кухни, дружище, — засмеялся Лео. — Знал бы, вытаскивал тебя почаще.

— Не сказал бы. Вот, решил заглянуть в эту расхваленную лодку, и такая приятная неожиданность! — Вибер хохотнул, и как будто бы даже искренне.

— У вас для этого какой-то особенный повод? — учтиво поинтересовалась я.

Александер посмотрел на меня с таким удивлением, словно бы только сейчас заметил мое присутствие.

— Госпожа Камилла! Какая честь, — лейтенант вежливо склонил голову. — Удивлен вдвойне.

— Могу сказать то же самое, — я натянула милую улыбку. — Капитан Вибер.

— О, я и позабыл о вашей наблюдательности, госпожа, — Вибер продемонстрировал всем остальным плечо, где на тонкой металлической пластине шеврона красовалась новая засечка рядом с эмблемой гвардии.

Лео сразу же рассыпался в поздравлениях и радостно похлопал останца по плечу.

— Когда тебя назначить успели?

— Приказ подписали пять дней тому назад, — самодовольно объявил он. — Хотя о моем повышении я знал сильно заранее, еще с конца осенней поры.

— Поздравляю, — я была значительно скупее на поздравления чем брат. — Империи не достает таких преданных своему призванию как вы, капитан.

На мою иронию Александер никак не отреагировал, что несомненно выводило из себя. Ничего не задевает сильнее, чем безразличие.

— Присаживайся с нами, я угощу тебя по такому поводу!

Новоиспеченный капитан отпираться от приглашения не стал, от чего мне на секунду подумалось, что тот специально подошел к нам. Выловленному в толпе официанту было поручено наполнить кружку гостю лучшим медом, который подается в заведении.

Довольный Лео плюхнулся обратно на стул, рядом с Каталиной, с любопытством проглядывающей на Вибера.

— О, я вас вспомнила! — вдруг радостно вскрикнула девушка. — Вы же тот самый лейтенант, да?

— Я вас тоже помню, госпожа, — ухмыльнулся Александер, удостоив Каталину насмешливым взглядом. — Как и мои подчиненные. Сержант Калеф еще очень долго вас вспоминал холодными ночами…

Неприкрытое ехидство в его голосе не понял только Лео. Багрянец, которым вспыхнуло лицо девушки, позавидовали бы самые спелые яблоки в мар-де-сеальских садах, однако горделивого взгляда она не отвела. Лейтенант остался доволен смятением Каталины, и как только его колкость сделала свое дело, его интерес к ней потух.

Официант уже был на месте с кувшином и незамедлительно наполнил кружки и бокалы всем присутствующим за столом. Александер поднял ее, и все мы вторили ему.

— За новые свершения! — торжественно произнес он и сделал несколько глотков.

Мы нестройным хором вторили его тосту. Каталина под восхищенные взгляды присутствующих, в том числе и Лео, опустошила бокал залпом и, подмигнув нам напоследок, летящей походкой вбежала на сцену. Музыканты начали играть заводную мелодию. Андо, взяв свою лютню, резво начала перебирать пальцами по струнам, а вскоре вслед за музыкой, подобный игривому летнему ветерку, присоединился и голос девушки.

— Итак, по какому же поводу сюда занесло семейство Кустодес? — вкрадчиво поинтересовался капитан.

— О, у нас их несколько. Я давно не мог найти время, чтобы развеяться с дорогой сестрицей, которая так усердно грызет гранит науки, — Лео расплылся в улыбке. — Ну и так совпало, что у меня в скором времени еще и день рождения. Хотя я бы об этом и не вспомнил, если бы не эти две.

— В таком случае примите мои поздравления. Как проходят ваши первые месяцы в городе, госпожа? Уже успели познакомиться с достопримечательностями?

— К сожалению, только с некоторыми. Во время учебы, знаете ли, не так просто найти время, чтобы отвлекаться на подобное.

— Напоминает мои первые годы обучения… Помню, что я так уставал, что в выходные предпочитал отоспаться, вместо развлечений в городе со своими сокурсниками…

— А я вот что-то не припомню такого, — нахмурился Лео. — В кадетах было конечно же тяжело, но в увольнительные мы всегда ходили с удовольствием.

— Нагрузка все же была несколько иная, Леонард, — кончики губ останца тронула легкая улыбка. — Все же не забывайте, что в наше обучение, помимо воинской подготовки, входили еще и общеобразовательные занятия. Хвала Императору, вы были лишены подобных мук.

— Я слышал от сослуживцев, лекции по литературе и истории были особенно унылыми.

— Не то слово, — Александер закатил глаза. — Монотонный бубнеж Аврелия Азуруса в пору использовать, как орудие пыток.

— А почему Лео не посещал занятия? — поинтересовалась вдруг я.

— Не только он, но и все дворяне, — уточнил капитан. — Всей той ерунде, что впихивали в наши бестолковые головушки три первых года, дворян и так с детства обучали. А нам приходилось объяснять не только политику, историю или этикет. Некоторые к моменту их зачисления в кадеты не знали грамоты, счета, и даже право от лево отличить не могли.

— Не думала, что гвардейцы готовы нянчиться с подобными невеждами.

— Ну, далеко не все выдерживают суровое пятилетнее обучение. В отличие от дворян, которые обязаны нести воинскую повинность перед Империей, простолюдины идут туда по собственному желанию. Никто не будет за казенные деньги содержать бездарей и лентяев.

— Довольно жестоко по отношению к тем, кто пытается изменить свою жизнь к лучшему.

— Жестоко, но справедливо, — пожал плечами Леонард, потягивая эль. — Зато те, кто усердно трудился, получили свои места после выпуска по заслугам.

— Господин Кустодес слишком честный, — усмехнулся Вибер. — Трибун из Третьего Легиона предложил ему место преторианца почти сразу после выпуска, но Леонард отказался. Мол, ему подобает подниматься из офицеров Серой гвардии наравне со всеми.

Лео поморщился.

— Я посчитал, что так будет правильно. Не я один из дворян выпускался из корпуса, такое внимание ко мне со стороны Белой гвардии было неоправданным.

— Любой другой на вашем месте воспользовался бы таким шансом, не задумываясь.

— Наверное, — Лео задумчиво уставился на темный пенящийся напиток в кружке. — Но я ничуть не жалею об этом. Отец в свое время завел себе множество друзей, пока служил в Серой гвардии, и я решил поступить так же. Думаю, если бы так вышло, мы с тобой так и не познакомились, Александер. Кстати, куда тебя назначили?

— В Пятый. Отъезжаю через два месяца, как закончится вся бумажная волокита. Не хочется покидать Столицу, но хотя бы в Квинтусе летом, говорят, хорошо у моря. Потом как освободится место, буду просить перевод обратно во Второй…

Какое-то время Лео и Александер беседовали между собой, предаваясь воспоминаниям о былых деньках совместной службы. Я же с недовольством от того, что капитан так нагло занял все внимание моего брата, неохотно дожевывала уже остывшую рульку, которая растеряла всю свою изысканность. В очередной раз песня сменилась, теперь на мелодичную, спокойную, размеренную.

— О-о-о, — Александер прикрыл глаза, с наслаждением вслушиваясь в чарующий голос, льющийся вместе с музыкой. — Эта песня из моих краев… «Ворон и ласточка». В северной Остании эту песню очень любят… Госпоже Андо немного не хватает мастерства, но, я думаю, это вопрос опыта.

— С чего ты взял? — Лео оторвался от сцены и удивленно посмотрел на капитана.

— Она немного не дотягивает верхние ноты и обрывает их. Пытается довести это дыханием, а не связками, но тогда ей не хватает воздуха, чтобы исполнять текст дальше, из-за чего сбивается ритм.

Мы с Лео во все глаза уставились на невозмутимого Вибера.

— Не знала, что вы такой знаток в музыке, капитан.

— Вовсе нет. Просто я слышал «Ворона» во всех возможных вариациях, а потому хорошо слышу огрехи в исполнении, — Александер буднично пожал плечами, хотя ему явно льстила такая похвала. — Связки такие же мышцы, что и мускулы на руках. Они тоже требуют тренировок. Но это ничуть не делает ее исполнение плохим, только своеобразным.

Песня и вправду была красива в исполнении Каталины, даже не смотря на замечания Вибера. Интересно, как же исполняют это другие барды? К моему удивлению, Александер вдруг встал из-за стола, и удивилась сильнее, когда тот обогнул его и с легким поклоном, протянул мне руку.

— Может, госпожа подарит мне один танец?

— Я… я… — дар речи оставил меня, и я не могла придумать повода для отказа.

— Конечно! — Лео, который видимо, принял мою растерянность за смущение, довольно кивнул. — Ты же как раз хотела потанцевать, если мне не изменяет помять.

— Да, но…

Я не успела договорить. Лео окликнул официанта, чтобы тот в очередной раз наполнил его кружку, так и не заметив моего укоризненного взгляда. Александр схватил меня за запястье и потянул на танцевальную площадку раньше, чем я успела запротестовать. Теперь мы были в самом центре круговорота точно таких же медленно кружащих по залу пар.

От его прикосновений у меня внутри все сжималось, а сердце начинало колотиться. От этого человека можно было ожидать чего угодно. Перед глазами то и дело всплывало его лицо, окутанное мраком и ореолом тусклого света лампы. Я боялась, что он воспользуется моментом нашего уединения, чтобы опять попытаться как-то унизить. То и дело ждала, что сейчас он сделает мне больно, стиснет руку до онемения, как тогда, но прикосновения загрубевших рук не были таковыми. Казалось, он даже намеренно пытался едва касаться меня, словно бы у него в руках была морская пена. И только привычная ехидная улыбка говорила о том, что Вибер пригласил меня на танец отнюдь не из стремления удивить своими светскими манерами и обходительностью.

— Что же, — как ни странно, капитан был учтив. — Должен признать, первые несколько месяцев вашего пребывания не закончились катастрофой. Я впечатлен.

— Я прямо-таки вижу, как вы ждали новостей о том, как опозорилась Камилла Кустодес.

— Вы, верно, решили, что я ваш враг, госпожа, — кажется, моя напускная неприступность и холодность его лишь забавляли. — Однако вы неверно истолковали мои намерения.

— Вы свои намерения продемонстрировали довольно ясно в тот вечер, на гостином дворе, — негромко парировала я.

— Надо же, такая мелочь так хорошо засела в памяти юной госпожи? Я польщен.

Я почти задохнулась от возмущения, однако после очередного поворота, я очутилась чуть ли не в объятиях новоиспеченного капитана.

— Я дал вам слово, Камилла. И держу его, — негромко сказал Александер, а потом добавил. — Пока мы соблюдаем наше соглашение. Просто решил напомнить вам об этом.

— Тогда к чему колкости в сторону госпожи Андо? Или вы думаете, что она не поняла вашего мерзкого намека?

— Мои «мерзкие» намеки были адресованы не ей, а вашему брату.

— Лео? — я недоуменно заморгала, решив, что мне послышалось. — А причем тут он?

— Вы разве не замечаете?

— Не замечаю… чего?

Улыбка Александера стала еще шире.

— Что у вашего брата роман с вашей фрейлиной?

Я замерла, как громом пораженная. Люди продолжали кружиться вокруг, лишь мы теперь выделялись на общем фоне, как два сорняка на цветочной клумбе.

— Бросьте. У вас такое лицо, словно бы вы этого не знали.

— Очередная ложь, — процедила я. — Просто слова, чтобы задеть меня.

— Разумеется, — он усмехнулся. — И ваш брат, конечно же, сейчас не смотрит влюбленными глазами на вашу подругу, думая, что никто этого не замечает. Сейчас он больше походит на побитого щенка, чем на цепного пса Императора.

Я выудила момент, чтобы краем глаза поглядеть на Леонарда. Он откинулся на стуле с кружкой в руках. Взгляд его, жадный, страстный, зачарованный, был обращен к сцене. Несомненно, он был прикован к блистающей там Каталине, что продолжала исполнять меланхоличный напев.

Внутренности затягивались тугим узлом. Не понятно было, отчего — от ревности, обиды или возмущения. В этом зале Лео был не один, кто не сводил взгляда со звезды этого вечера, но что-то в его темно-синих глазах отличалось от остальных. Что-то, что без труда смог различить Вибер, и что легко прошло мимо меня.

Я закусила губу от обиды, совершенно растерянная от осознания правоты моего партнера.

— Вы знаете, о чем «Ворон и ласточка»? — Александер резко сменил тему, вслушиваясь в тягучие куплеты баллады.

— Откуда. Я впервые в жизни слышу эту песню, — буркнула я, все еще стараясь унять бурлящие во мне чувства.

— Ворон, проживший в своем гнезде на городском шпиле всю жизнь, слушал истории ласточки о чужих краях за морем, — начал Вибер, делая шаг то вперед, то назад, держа меня за руку. Другой же он придерживал меня за талию, едва касаясь. — Ласточка каждый год улетала и видела все новые неизведанные земли, и каждый год, ворон провожал ласточку со своего шпиля, ожидая ее возвращения с новыми историями. И однажды ворон решил отправится вслед за ней через бушующий шторм, но, поскольку он летел один, не в стае, да и не зная дороги, обессиленный упал в море, не долетев до берега каких-то пару часов, где была его ласточка.

— Довольно грустная история. Я думала, такие популярны только у нас, в Веасе.

— Южане любят глупые сопливые истории о разбитых сердцах, — отмахнулся Александер. — Это песня может показаться таковой только на первый взгляд.

— И о чем же она, по-вашему?

— О том, куда заводят навязанные мечты.

— Какая у вас интересная интерпретация такого незамысловатого сюжета, капитан. Но я думаю, вам просто не попалась такая… «ласточка».

— Возможно. Однако вы тоже должны помнить ту мораль, что несет эта история. Не стоит гнаться за бессмысленными мечтами, нужно ценить то, что у нас уже есть и быть благодарным за это. Чтобы потом не пришлось сожалеть о том, чего не вернуть.

Невольно мне вспомнились горящие в свете лампы яркие желтые глаза Марка и заданный им вопрос, так и оставшийся без ответа: «Уверены, что готовы рискнуть всем ради ненужной вам правды?».

— Вы сейчас это рассказали про меня или Лео?

— Думаю, это ваша семейная черта — не замечать очевидного прямо у вас перед глазами, — гвардеец усмехнулся. — Вы уже совершили одну ошибку, когда полезли своим прелестным носиком не в свое дело. Ну и ваш брат такой человек, который может наделать глупостей в порыве, из-за которых потом будет страдать.

— Мне кажется, вы плохо знаете Леонарда.

— А вы сами можете сказать, что знаете его?

— Разумеется, — не моргнув солгала я. — Может, у него изменились вкусы и привычки, но внутри он все такой же, каким я его знала.

— У жизненных принципов, как и пристрастий в еде, есть свойство меняться, когда у нас появляется возможность взглянуть на все с другой точки зрения. Кто знает, каков на самом деле Леонард Кустодес.

— Опять будете запугивать меня? — я со всей твердость посмотрела прямо в глаза мужчины, такие же серые, как и его мундир.

— Отнюдь. У меня и в мыслях не было вас запугать, госпожа. Просто нравится смотреть за тем, как не видевшая жизни дворянка постепенно разочаровывается в навязанных ей убеждениях.

— Вы считаете, что мои убеждения навязаны?

— Конечно. Или хотите сказать, что сами не скрываете под личиной благочестивой девицы натуру, ничуть не красящую ратующую за справедливость и порядочность леди.

— Да как вы…

— А были ли вы изначально собой хоть когда-то? Можете ли вы сказать, что принадлежите себе, когда вам с детства говорили, что хорошо, а что плохо, кому верить, а кому нет, как себя вести и как думать? Если у вас свое мнение, а не то, что вы вторите вслед за вашим отцом и сервитуарией?

От такого неожиданного напора я оторопела.

— Я… В нужной ситуации я уверена, что сама могу сделать правильный выбор.

— Знаете, убежденные в своей правоте люди опасны для окружающих, но еще сильнее они опасны для себя самих. А что станется, если вдруг придется выбрать меньшее из зол, так или иначе поступившись с принципами? Сможет ли ваша совесть принять это?

Останец пристально изучал меня, а у меня внутри все сжалось. Он не должен был знать, какой ценой мне достался мир с Красным Синдикатом. Мог ли капитан как-то выведать о том, что я воспользовалась именем своего Дома и заключила грязную, но необходимую сделку? Было ли это предостережением или просто удачно подобранными словами?..

Александер же продолжил.

— Чем крепче ваш доспех благородства, тем больше окружающие будут жаждать пробить его, узнать, что он скрывает, оставить вас нагой перед беспощадной действительностью. Так почему бы не сделать это самому, лишив их такой возможности? Только так можно выйти победителем.

— И как же быстро вы отбросили свою броню, Александер? Когда осознали свои пристрастия, или когда поняли, что быть мерзавцем не так уж и плохо, если никто об этом не узнает?

— А если бы вы узнали о мрачных и мерзких секретах вашего брата, вы бы и на него такой ярлык повесили? Обозвали бы мерзавцем и воротили нос каждый раз, когда он пытался бы строить из себя добропорядочного защитника слабых и обездоленных? Точно так же, как вы повесили ярлык на подругу-фрейлину?

Шаг вперед, шаг назад, элегантный поворот на каблуках так, что юбка приливной волной запорхала следом. Я бы в жизни не поверила, что брат способен на нечто такое, из-за чего мое мнение о нем резко поменяется. Однако горящие фанатичным огнем глаза и взгляд, прикованный к бьющей фонтаном из шеи животного крови… Я быстро помотала головой, прогоняя непрошенные мысли.

— Вы почему-то не хотите принять того факта, что в каждом человеке есть и хорошее, и плохое.

— Не считайте меня наивной. Я знаю, что люди способны на ложь, подлость, предательство, лицемерие. Я же вот с вами знакома.

Моя попытка задеть его вновь осталась проигнорированной.

— Но вы готовы видеть это только в посторонних, а не в близких людях.

А вот у него вышло. В очередной раз. И в памяти невольно всплыли София, возносящая молитву в полумраке комнаты, и Ян с курительной трубкой в руках…

— Если подозревать во вранье всех и каждого, то останется ли в этом мире хоть один человек, которому можно будет довериться?

— Да, — твердо отозвался Вибер. — Доверять можно только одному себе.

— А вы не пробовали не судить людей по себе, капитан? — в голосе так и норовила проявиться ирония.

— Пробовал. Быть обманутым не слишком приятно.

Шаг вперед, шаг назад. Танец походил на саму песню — хоть мотив и был бодрым, сам смысл слов печальным.

— Ровно, как и не приятно, когда тебя судят не по твоим поступкам, а по предвзятому мнению.

В этот раз Вибер всерьез задумался над моими словами

— Признаться, сначала я решил, что ваша игра в благородство — лишь маска, но оказался неправ. Я… — Александер замялся, пытаясь подобрать слова правильно. — Я не раз видел, как оступались подобные вам, надеявшиеся отстоять свои идеалы перед теми, кто уже давно прогнил изнутри. Всех их сломали с превеликим удовольствием. И чем благочестивее был человек, тем ниже он падал. Потому лучше учиться на чужих ошибках, чем страдать от последствий своих.

— Вы думали, что я просто сменю, как вы выразились, «маску благородства» на ту, что будет угодна крысиному царству?

Капитан усмехнулся с моего сравнения.

— Скорее тут уместно пиршество стервятников, — уточнил он, делая очередной поворот. — Но, да. Я был уверен, что при первом же выпавшем на вашу долю испытании вы решите, что не стоит плыть против течения. Но вы не поддались на уловки этого арраканца. И даже когда Камиши Десай знатно испоганил вам первые месяцы, вы смогли выстоять и это с высоко поднятой головой.

Щеки немного загорелись. Неужели Александер сейчас сделал мне комплимент?

— Как вы узнали?

— Вы как-то были на ужине у Апиана Деметреса. Вы учитесь с его племянницей Лукрецией на одном курсе. Капитан Деметрес был командиром моего взвода. Рассказывал, что вы милая простушка с тяжелым взглядом. Ну, и еще кое-какие эпитеты, но я думаю, такое в присутствии дамы не стоит повторять.

Александер довольно оскалился, когда в очередной раз смог вывести меня из хрупкого равновесия. И почему на каждую его насмешку тело отдавалось страхом и паникой? Однако же, как же странно слушать о том, как меня видят со стороны… Милая простушка. Вот мой предел.

От пронзительного серого взгляда не укрылась моя досада, словно бы Виберу ничего не стоило читать меня, как открытую книгу.

— Впрочем, вы можете легко обмануть их, но не меня. Уверен, вы только для остальных кажетесь поверхностной.

— А может, это вас легко обмануть? Вдруг я именно такая, какой меня видят окружающие, и только вы ищете двойное дно там, где его нет?

— Я научился довольно неплохо видеть людей насквозь. Все носят маски. Вопрос только в том, какая из них становится нашим лицом.

— Это и вас касается? — сухо поинтересовалась я. — Какое лицо вы пытаетесь показать мне теперь — доблестного гвардейца, обходительного офицера или беспринципного амбициозного карьериста?

Он усмехнулся.

— А разве не хотелось бы вам, чтобы на вас смотрели с тем же обожанием, как смотрят сейчас все присутствующие на вашу подругу-фрейлину? Или чтобы смотрели с восхищением и почтением, как на вашего брата, когда он появляется на людях? Вы же амбициозны, горите желанием доказать всем, что с вами нужно считаться.

Хорошо, что танец был довольно подвижным, и я в очередной раз оказалась позади мужчины, сделав резкий поворот, скрыв от него раскрасневшиеся щеки.

— Это вы сейчас точно не про себя, капитан Вибер? Сын торговца из Остании поднялся с нуля аж до капитана Имперской Гвардии… Полагаю, путь до такой вершины для вас нелегок. И все же, даже этого мало, чтобы стоять наравне с такими людьми, как мой брат.

Рука еле заметно сжала мою ладонь сильнее, однако же на лице его не дрогнул ни один мускул. Пронзительный взгляд был прикован ко мне, пока Александер подбирал подходящий ответ.

— Вот видите, вы потихоньку начинаете понимать, как устроен мир и как приспосабливаться к нему.

Мне показалось, или в его взгляде блеснули озорные огоньки?

— Поражаюсь вашей разговорчивости, капитан. С чего бы вдруг такие высокопарные речи?

— В казармах довольно скучно, — он пожал плечами. — Целыми днями разговоры только о службе да уставах… К чему все эти годы выучки, если я не могу применить все вдолбленные знания на практике? Мне же надо практиковаться на ком-то в острословии. Это как… хм-м, забавная игра. Интересно посмотреть, кто первым расколет оппонента.

Кажется, эта «игра» его забавляла, но более ему явно нравилось в ней выигрывать.

— Между прочим, вы же знакомы с Вейкордской экспедицией? — и вновь Александер сменил тему, не дав мне возможности ответить.

— Опять меняете русло беседы себе в угоду?

— Вовсе нет, — Александер сделал очередной поворот. — Подумал, что может вам будет интересна еще одна трактовка «Ворона». В компании Вейкорда участвовали и некоторые представители неюжных Малых Домов… Он завел в след за собой в пучину не только свой род. Напомните, какой герб был у семьи Вейкорд?

— Ласточка… — я непонимающе уставилась на Вибера, легкий хмель не давал сообразить, к чему он клонит.

Малый Дом Вейкорд уже давно был в упадке, пока его не возглавил граф Эмильен, прославившийся как опытный мореплаватель, да настолько, что поговаривал будто он возрожденный Первый Страж. И тогда Эмильен, полный гордыни и слепой уверенности в себе, уговорил Кустодес спонсировать его экспедицию. Вейкорд был убежден, что как наши предки нашли Хартвельд, так и за далекими морями должны скрываться плодородные земли, владение которыми расширит власть Веаса и откроет путь к новым ресурсам. Несмотря на то, что Империя была резко против подобной авантюры, Кустодес и Малые Дома поддержали эту идею, дав финансирование молодому графу. Он нанял команду, построил флот по своим собственным чертежам, и спустя двенадцать зим отправился в путешествие. С ним ушли многие наследники Малых Домов, которые искали славы под парусами его идеалов, но флот из семи карраков так и не вернулся. Ни через год, ни через пять, ни через двадцать.

То была воистину великая трагедия для Веаса. В эту экспедицию вложили не одну сотню тысяч золотых, что сильно ударило по региону. Тогдашнему герцогу, Франциску, пришлось занять средства из имперской казны, чтобы выплатить долги Малым Домам. и не только веассийским. Однако все равно многие тогда разорились, в том числе и Дом Вейкордов. Эмильен вложил все имеющиеся у него средства, оставив семью без единого медяка, тем самым обрекши свой род на позорное забвение.

— Что-то я не вижу никакой связи между веасийской историей и останской песней, капитан.

— Не стоит забывать, что за Эмильеном Вейкордом пошли не только веасийские мечтатели, но и доверчивые дураки из других провинций, — Александер внимательно наблюдал за мной. — Например, останский Малый Дом Колвин. Старший и единственный сын маркграфа Колвина отправился покорять моря, мечтая увидеть своими глазами дивные чужеземные страны, но встретил лишь бесславную смерть. С тех пор род Колвинов по прямой линии прервался, а власть передалась внучатому троюродному племяннику маркграфа. Стоит ли мне говорить, какая птица на гербе Дома Колвин?

А вот тут я уже не смогла скрыть своего восторженного удивления, совсем позабыв, что передо мной человек, вызывавший у меня страх вперемешку с негодованием.

— Ворон, оправившийся вслед за ласточкой за море… Получается, это песня была написана про эти события?

— А вот тут заключается самое интересное, — останец выдержал небольшую паузу, пока мы делали сложное движение. — Доподлинно известно, что песню эту исполняли в Остании многими веками раньше, чем родившийся двести пятьдесят зим назад Эмильен Вейкорд. Так что, это не более, чем любопытнейшее совпадение, хотя многие считали эту песню пророчеством.

— Как забавна порой бывает история.

— Вы не представляете, насколько. Кстати, у нас ходит еще одна трактовка этой песни, поскольку ласточка — это символ бед.

— Что за глупости, — возразила я. — Ласточки предвещают грозы и бури, предупреждая моряков. У нас эта птица в особом почете, это символ свободы и неба.

— В Остании эта птица считается хранительницей тайных знаний и предвестницей смерти. Птица, несущая тьму за собой. Потому что вслед за ласточкой всегда идет буря. А она просто летит вперед, свободная и не думающая о том, что растирается под ее крыльями, ибо не ведает, что остается позади нее. Просто продолжает себе лететь в бескрайнем небесном просторе.

— Как-то у вас все так мрачно, в ваших легендах… Получается, эта история еще и о том, что смерть так или иначе заберет нас?

— Как одна из версий, — подтвердил Александер. — Смерть и ее принятие как неизбежного конца для каждого является частью нашей культуры… и нашей веры. Все святые церкви Единоликого — это смертные, прожившие свою жизнь и давшие нам пример для подражания, а не всемогущие божества и герои-полубоги, которых почитали наши предки. Нет ни загробных миров, ни жизни после смерти, как-то утверждали авгуры и жрецы. Только человеческая жизнь и то, что смогут из нее узнать наши потомки. В конечном счете, все мы едины перед ликом смерти.

Грустная баллада уже давно подошла к концу, а вслед за ней музыканты отыграли еще две или три, но мы не обратили на это внимания. Наши ноги переплетались в сложных шагах, тела плавно скользили по полу. Я никогда не была хороша в танцах, но дворянское воспитание есть дворянское воспитание. Тело само подстраивалось под движения в такт музыке.

В этот момент мне казалось, что мой партнер не так уж и плох. Не в танце конечно же. Танцевал Александер так себе — резко и топорно, словно бы это было построение на плацу, хотя ритм он явно чувствовал неплохо. Мне подумалось, что танцевать он научился совсем недавно, и ему еще не хватало опыта. Но, тем не менее, с Александером, оказывается, можно вести интересную беседу. Может, сейчас передо мной был тот человек, который был приятелем моего брата, а не мерзкий и жадный до признания безродный солдат, который повстречался мне в глухой веасийской деревушке.

— Вы не такой уж плохой собеседник, капитан, — слова вылетели сами собой, прежде чем я успела подумать. Наверное, сказался выпитый прежде алкоголь — я слишком легко потеряла бдительность.

Темные брови удивленно вскинулись.

— Вот как? Я польщен такой оценкой своих скромных познаний, — Александр кружил вокруг меня, мерно вышагивая под ритмичный темп в очередной раз сменившейся мелодии.

— Я даже было подумала, что вся ваша язвительность и желчь тоже своего рода броня, маска для окружающих, чтобы они не увидели, что под ними скрывается добрый и порядочный человек. Жалко, что у вас не хватило характера сохранить в себе эти качества.

Александер замер на миг, и его глаза странно блеснули. Так же, как тогда, ночью, на лестничной площадке. Мне вновь стало не по себе — я позволила себе, поддавшись порыву, сказать больше, чем следовало. Александер уже один раз показал мне, что не каждый станет мириться с таким поведением и беспокоиться о том, стоит ли перед ним девица из Великого Дома или простая деревенская девка.

— Знаете, очень смешно слушать такое от той, кто получил все с рождения. Увы, но если вы можете позволить воображать себя горделивой аристократкой, то мне, чтобы стоять с вами наравне, нужно прыгать выше головы. А путь к вершине долог и тернист.

Стоило мне на мгновение решить, что я ошибалась в человеке, как он тут же разбил в дребезги все сложившееся о нем впечатление, как тонкую корочку льда. Впрочем, похоже, Столица уже успела изрядно изменить его.

Закончилась очередная песня, и Александер, вновь вежливо поклонившись, отвел меня обратно к столику, за которым с застывшей на губах печальной улыбкой сидел Лео, погрузившись в свои мысли под витиеватый аккомпанемент новой песни.

— А я уже думал, ты решил ее похитить, — брат встрепенулся, будто-то бы ото сна, когда я уселась на свое место. Мой бокал с вином уже был предусмотрительно наполнен, и подошедшая официантка в очередной раз налила напиток в требовательно поставленную кованую кружку. Что-то подсказывало, что за это время брат успел опустошить не одну порцию.

— О, да, я уже подумывал об этом. Но, боюсь, сражаться с тобой на дуэли за честь твоей сестры я не решусь — пока еще хочется немного пожить, — весело и легко рассмеялся Вибер.

Теперь я точно была уверена, что Александер довольно умелый лжец. Стоило нам оказаться в компании Леонарда, даже его голос изменился — стал мягче, доброжелательней. Нет, это не Лео был наивен в своих представлениях об этом человеке. Это сам Вибер не позволял ему видеть то, что не предназначалось глазам товарища.

Но могла ли я быть уверена, что и Леонард не ведет такую же игру? Может ли мой брат притворяться таким, каким я запомнила его много зим назад? И может ли он действительно скрывать что-то о себе такое, что противоречит всему, чем дорожила наша семья? Если бы только Александер не навел своим разговором на эту пугающую мысль, которая теперь паразитом поселилась в голове.