Черное солнце

Глава 1

«У нас нет выбора…»

Бесцветный голос отца все еще звучал в ушах, когда я открыла глаза. Комнату заливал мягкий солнечный свет. Должно быть, день уже близился к полудню. И почему именно сегодня мне приснился тот день, семь зим тому назад, когда все переменилось? Сегодня, когда я последний раз просыпаюсь в этой кровати, в этой комнате, в этих стенах…

Какое-то время я лежала и смотрела в потолок, как отраженные блики сияют на высоком своде, как маленькие звезды, но стук в комнату отвлек меня от мыслей.

— Сеньорита Камилла, — за дверью послышался звонкий голос Каталины. — Ваш отец просил передать, что желает навестить вас.

— Я не готова к приему гостей, — ответила я, даже не переведя взгляд в сторону двери. — Пусть зайдет в течении часа, когда я смогу предстать перед отцом в подобающем виде.

— Как пожелаете, госпожа, — снаружи послышался удаляющийся стук каблуков, а я тяжело вздохнула. Не хотелось, но все-таки нужно быть вставать и закончить подготовку к отъезду.

Ступнями я нащупала нагретый солнцем пол и, потянувшись, подошла к окну. Подходил к концу третий месяц летней поры, мое любимое время года, когда спадает жара, когда море становится насыщенно-синим от приходящего теплого течения, а город наполняется крестьянами, что несут к празднику урожая свои подношения. Все шло своим чередом. Так было до меня, и будет после.

Бой часов из гостевой вернул меня к реальности. «Уже одиннадцать… Не помню, когда позволяла себе так долго залеживаться в постели», — подумала про себя я. Служанок рядом не оказалось — все были заняты последними сборами перед отъездом. Скинув ночную сорочку, я облачилась в легкое платье с длинными рукавами, и самостоятельно покончив с утренним туалетом, решила не дожидаться отца без дела. Я в очередной раз обошла комнату, проверяя что из вещей мне еще может потребоваться.

На рабочем столе стояла огарок свечи, то тут, то там валялись письменные принадлежности и исписанные листки с моими выписками из книг по истории Империи, а также пара книжек из личной библиотеки отца. Прибираться смысла не было — пусть этим займется прислуга уже после нашего отбытия. Я же пробежала глазами по записям и решила дописать некоторые заметки, которые не успела сделать ночью.

В дверь снова раздался стук, медлительный и звучный. Отца всегда можно было различить по этой его привычке.

— Я могу войти, Камилла?

Быстрым движением я накрыла фолианты попавшейся под руку бумагой, чтобы обложки не попались Эстебану на глаза — он вряд ли будет доволен, что книги были любезно взяты из герцогского кабинета без его ведома.

— Конечно, отец, — ответила я, не отрываясь от дел.

Он тяжело прошагал, опираясь на трость, и сел в кресле напротив меня. Эти семь зим его не пощадили — Эстебан заметно постарел, словно бы жизнь стала резко вытекать из некогда еще крепкого тела. Он все еще был в хорошей форме, но глубокие морщины уже прорезали лицо, а в копну черных волос закралась седина. С каждым днем он улыбался все реже и реже, а его тяжелый взгляд из-под густых бровей навевал лишь уныние и тоску. Во время охоты пару зим назад он неудачно упал и сломал ногу, которую так и не удалось правильно срастить. С тех пор верным спутником Эстебана стал не любимый меч, а узловатая трость. Отец каждый день проигрывал схватку со временем, и уже не оставалось никаких сомнений — совсем скоро он сложит свои полномочия.

Эстебан недовольно обвел взглядом беспорядок на столе.

— Снова допоздна засиделась? — недовольно спросил он.

Я кивнула, уже привыкнув не обращать внимание на подобные упреки.

— Я получил письмо от Леонарда, — начал он, нарушив молчание.

— Как он? — спросила я, отложив перьевую ручку в сторону.

Раньше брат писал письма почти каждый месяц, но, когда он закончил обучение в Кадетском корпусе и решил остаться в Гвардии, письма стали приходить все реже и реже, а содержание их становилось все скуднее с каждым новым званием в рядах Имперской Гвардии. Два года назад он попал в Белую Гвардию и делал большие успехи в их рядах.

— Как обычно, у него все хорошо, — Эстебан закатил глаза. — Как-будто он может написать что-то иное. Теперь он кандидат в Золотую Гвардию, похоже, там опять были чистки среди офицерского состава. До меня доходили слухи от столичных купцов, что не так давно сменились Хранители Справедливости, Чести и Порядка. Причем раньше отведенного им срока в четыре года. Была бы возможность, я отговорил бы его, но упрямый мальчишка меня все равно не послушает.

— Я думаю, Лео изо всех сил старается доказать, что он может идти по твоим стопам, хотя бы не в качестве главы Дома, так в качестве образцового гвардейца.

— Ты правда так думаешь? — вопрос отца прозвучал довольно сурово. Словно бы сама мысль об этом ему казалось оскорбительной.

— Валентин унаследует титул, — я задумчиво провела пальцем по гладкой столешнице. — В Мар-де-Сеале Лео постоянно находился в тени своего старшего брата. Думаешь, он просто так планировал идти служить не на флот, а в наземный гарнизон? Да, Вал сейчас вице-адмирал, и потом Лео смог бы занять и эту должность, но… Разве там, в столице, он не сможет проявить себя лучшим образом и доказать, что он тоже чего-то стоит?

— Нравы столицы, — осторожно начал он. — Очень отличаются от наших. Там легко потерять себя и стать тем, кем тебя хотят видеть. Многие во время службы теряют себя за ложными идеалами.

— Уверена, что Лео не из тех, кто поддался своим слабостям или чужому влиянию. Он просто пытается найти свое место в жизни, свой путь.

— А ты? Ты тоже думаешь, что в столице сможешь найти свой путь?

— Ты же знаешь, что все это — лишь необходимость, — раздраженно ответила я. — Которой ты сам и позволил случится.

Эстебан вздохнул.

— Я не могу пойти против воли Императора. Это оказанная нам честь, и мы обязаны принять ее…

— Если ты так сильно не хотел отправлять нас в Столицу, то надо было все-таки помолвить меня с тем мальчишкой из Хусов. А Лео мог бы заставить вернуться, как только обязательная служба в Кадетском корпусе закончилась. Но ты дал ему выбор, и он его сделал. Так что нечего теперь причитать о том, на что не можешь повлиять, — я поняла, что немного перегибаю палку и тут же остыла. — Прости, мне не стоило…

— Все в порядке, моя маленькая буря, — Эстабан слегка улыбнулся. — Пожалуй, тут ты права. Но будь я трижды проклят морской ведьмой, если бы не дал вам возможности выбирать свое будущее самим. Я проявил слабость из любви к вам обоим. Могу ли я после такого сломать твою жизнь, отправив туда, где ты будешь несчастна? Я подберу тебе достойную партию после окончания учебы, или в столице ты сама сможешь выбрать себе спутника жизни, с которым сможете вернуться в Каса-де-Вентос. Все что в моих силах — дать тебе ориентиры, чтобы, подобно компасу, они могли направить тебя по верному пути. Но какой курс ты выберешь, держа этот компас в руках — зависит только от тебя.

«У нас нет выбора» — вновь зазвенело эхо в голове.

После того знаменательного дня отец часто заводил такие беседы, будто меня отправляли на плаху, а не на обучение в престижное заведение. Когда я была маленькой, мне казалось, что я всю жизнь смогу прожить вместе с отцом и братьями, но теперь, когда наше поместье опустело, а отец постоянно был мрачен, словно небо перед штормом, мне хотелось уже поскорее вырваться из этой гнетущей атмосферы. Мне было очень жаль оставлять отца в одиночестве, но и вот так было жить невозможно.

— Отец… Папа, — мягко начала я, — Мы много раз говорили об Имперской Столице, но ты так и не рассказал мне, что так сильно тебя тревожит. Я же вижу, что тебя пугает мой отъезд в Академию, но ты упорно скрываешь от меня причину. Я уже не ребенок. И если то, что тебя так беспокоит, как-то поможет мне не нажить себе проблем в столице, прошу — поделись этим со мной… Я не хочу покидать тебя вот так, будто ты меня заживо хоронишь.

Эстебан долго смотрел на меня, подбирая слова.

— То, как ты видишь этот мир, может кардинально отличаться от реальности, с которой ты непременно столкнешься в Столице. Ты можешь быть не готова к трудностям, с которыми придется встретиться лицом к лицу, одна, без моей помощи и поддержки, но старайся принимать то решение, что сама считаешь верным, как я тебя учил. Всегда будь на чеку, и не забывай, что другие Великие Дома нам не друзья.

Я инстинктивно схватилась за кулон, подарок от Джордис Хус, который я все эти годы берегла, как зеницу ока. Отец заметил мое движение и верно истолковал его.

— Да, девочка моя, у нас нет друзей за пределами Веаса. Какими бы ни были личные привязанности, потребности твоего Дома будут ставиться выше этого.

«Прошло уже столько лет, а он все еще осторожно подбирает слова в своем собственном доме… Неужели боится, что уши Императора доберутся и до такой глуши?» — с жалостью подумалось мне. В слух же я сказала, улыбнувшись:

— Ты же меня знаешь, отец, я сама осторожность. В столице со мной будут София, Ян и Каталина, а с ними я точно не пропаду. Все будет хорошо, — мой тон старался быть максимально оптимистичным и веселым.

— Ты уверена, что этих троих будет достаточно в качестве твоей свиты? — обеспокоенно спросил Эстебан. — Раз все расходы имперская казна берет на себя, ты можешь взять с собой несколько служанок или небольшой отряд из нашего личного гарнизона… Мы можем задержаться на пару дней, и еще раз все обдумать.

Я покачала головой.

— Мы справимся. Что с нами может случиться в большом городе под защитой Императора и его доблестной гвардии?

От неприкрытого сарказма отец лишь нахмурился.

— Мы будем там вместе с Лео, — я опять вздохнула и резким движением собрала все свои записи в одну стопку. — Два Кустодес лучше, чем один.

— Напомни Леонарду об этом, когда встретитесь. Столичная жизнь имеет свойство стирать в памяти важность кровных уз.

— Конечно, — я недоуменно заморгала. — И мы вернемся навестить тебя и Вала, как только представится такая возможность.

Эстебан встал со своего кресла и заковылял в сторону окна.

— Ты так похожа на нее… — негромко начал он. — На Ренату.

Я затаила дыхание, услышав это имя. Еще ни разу на моей памяти отец не называл маму по имени в моем присутствии.

— Такая же уверенная, сильная и непокорная, словно морская стихия, — Эстебан, казалось, говорил больше сам с собой, чем со мной. — Я потерял сначала Грегора, затем Ренату… Я боюсь потерять и вас с Леонардом. Империя всегда забирает то, что нам дороже всего. Я не хочу, чтобы за ошибки моей молодости расплачивались мои дети.

А вот теперь мне уже казалось, что эта тема опасна для обсуждения вслух. Невольно я начала тщательно подбирать свои слова.

— Империя защищает нас, — напомнила я отцу. — А Император воплощает собой все те ценности, что несут нам его слуги. Разве могут его верные «щиты» делать что-то без его ведома и воли, а тем более причинять вред невинным?

— «Щиты Императора»! — Эстебан фыркнул. — Ты знаешь, сколько раз за все года службы я или кто-то из моих сослуживцев видел его вживую? Никто! А мы были не последними лицами в центуриях.

— Он печется о благополучии всех людей на Хартвельде, разве может у такого занятого человека быть время на то, чтобы отвлекаться от важных дел?

— Наш легат, Луциус Овидас, тоже был занятым человеком, — возразил Эстебан. — Но он находил время посещать не только центурии, но и полки, наставлять и воодушевлять тех, кто был в его подчинении. Почему же глашатаи Императора находят время на то, чтобы зачитывать подданным его указы, вместо него самого?

— Я… не очень понимаю, к чему ты клонишь, — на самом деле даже было страшно подумать о том, что отец пытается до меня донести.

— Ты смышленая девочка, — Эстебан смотрел, не мигая, прямо на меня. — И ты прекрасно понимаешь, о чем я. И прекрасно понимаешь, что вслух я такое не рискну сказать, но… За именем и подписью на указе можно продвигать любые идеалы, которые будут удобны и выгодны ушлым до власти. Особенно когда все искренне верят в то, что такая система работает. И никто не узнает, кто на самом деле отдает приказ — Император, его канцлер или кто-то иной… Этим и опасна Столица, Камилла. Каждый там сам себе на уме. И за маской доброты будет стоять волк в овечьей шкуре. Либо ты становишься одним из них, либо их мир пожирает тебя…

В кой-то веки мне удалось поговорить с отцом, и разговор свелся к очередной нотации. Тем более политическое закулисье Империи было слишком опасной темой для беседы. Пренебрежение всей той осторожностью, которую отец проявлял все эти годы, означало только одно — сейчас он в крайнем отчаянии и страшно напуган, раз позволил себе такие откровения.

Эстебан, все еще не отрываясь, смотрел на меня, когда дверь распахнулась.

— Камилла, ты ни за что не догадаешься, кто решил напоследок при… Ой…

Каталина замолкла на полуслове, когда да поняла, что я в комнате не одна. Став невольной свидетельницей нашей немой сцены, девушка зарделась и сразу же стушевалась.

— Прошу прощения, Ваше величество, — тон ее резко изменился, сделавшись подчинительным и робким. — Я не знала, что вы еще здесь. Я зайду позже, когда вы закончите.

— Ничего страшного, девочка, — Эстебан захромал в сторону выхода. — Помни мой наказ, Камилла. И да благословят вас Старые Боги.

— Что, очередная нравоучительная беседа отца и дочери? — съехидничала подруга, когда стук трости за дверью почти стих.

Я скривилась и схватила собранную стопку записей и сложила ее в дорожную сумку. Каталину, впрочем, наши семейные расприи интересовали меньше всего.

— Ты же знаешь, он беспокоится за нас. Кстати, — я достала импровизированно замаскированные тома и протянула их девушке. — Передай Рори, чтобы тот спрятал их обратно в отцовской библиотеке.

Девушка без интереса оглядела обложки старинных фолиантов.

— Ну, помогли тебе в итоге эти древние сборники сказок?

— Это не сказки, — терпеливо объяснила я подруге, в который раз. — Это старинные труды по истории Империи. Знала бы ты, сколько всего интересного описывали ученые и сервитуарии Империи первого столетия после окончания Священных войн…

— Столько лет прошло, а все еще грезишь этими фантазиями о магии, — фыркнула Андо, с какой-то жалостью оглядывая стопки моих записей. — Лучше бы с таким усердием подбирала себе супруга. Тем более что герцог великодушно предоставляет тебе право выбора.

— Замуж я еще успею выйти, — я закатила глаза. — А вот выяснить, чем на самом деле была магия, и разобраться, почему она угасла, оставшись только в старых фольклорных сборниках, я могу только пока буду учиться в Академии, без отцовского надзора.

— Это не значит, что стоит полночи горбиться в полумраке над книжками… — она с кислой улыбкой окинула меня взглядом. — У тебя для этого еще шесть зим обучения впереди. Ты хотя бы выспалась? Я попросила служанок тебя не будить.

— Очень любезно с твоей стороны, — я попыталась добавить в голос нотки искренней благодарности, но была слишком раздражена беседой с отцом. — Но уж не тебе мне говорить, как мне проводить свои ночи… И где же ты была нынче?

Она, самодовольно ухмыльнувшись, изящно откинула назад волосы и озорно посмотрела на меня, сгорая от желания поделиться очередной сплетней.

— Помнишь того юношу, который три месяца к ряду тайком мне присылал свои ужасные любовные стихи?

Я лишь неопределенно кивнула. Уследить за всеми поклонниками Каталины было невозможно. Из симпатичной девочки она выросла в писаную красавицу, каких обычно воспевают в балладах. Длинные, почти до пояса, темно-рыжие кудри с медным отливом обрамляли лицо с тонкими чертами лица и немного вздернутым носиком, усыпанного веснушками, а огромные изумрудно-зеленые глаза всегда сияли веселыми огоньками. Волосы Каталина все так же предпочитала распускать, однако, когда они стали настолько длинными, что ухаживать за ними стало еще труднее, она все же стала их укладывать. Свою и без того стройную фигуру она подчеркивала корсетами, а глубокие вырезы платьев, демонстрирующие ее пышные формы, привлекали взгляды любого мужчины.

Разумеется, София Оре не поощряла любовь ее воспитанницы к откровенным нарядам, но Каталина мастерски могла даже из самого простого платья сделать нечто экстравагантное. Ну а манеры и должное поведение, которые девушка уже знала назубок и демонстрировала, когда от нее это требовалось, помогали ей избегать наказаний, отчего Софии оставалось лишь недовольно поджимать губы каждый раз, когда видела Каталину в обществе очередного кавалера.

— Та-а-к вот, этим тайным воздыхателем оказался Даниэль Бруно, представляешь! Сын капитана городской стражи! Сегодня ночью он мне признался сам. Ах, как он был романтичен, — Каталина восхищенно ерзала на кресле. — Решился признаться в последний день, перед нашим отъездом… Но слог у него просто ужасный. Надеюсь, он не будет писать мне письма в Имперскую Столицу…

Я не особо прислушивалась к болтовне Каталины, давно поняв, что нет смысла запоминать каждого воздыхателя подруги. Каждый из них был не более чем мимолетным интересом для нее, а, значит, и мне незачем было вникать в подробности.

— Да, да, очень рада за тебя, — я со вздохом проверила ящики в столе, пока пальцы не нащупали что-то острое. Я достала небольшой браслет, такие мы когда-то втроем с Лео и Каталиной делали из прибрежных ракушек. Меня окатили теплые детские воспоминания, однако я понимала, что в Столице им нет места. «Когда-нибудь я вернусь за тобой», — подумала я, бережно пряча браслет в столе.

Андо продолжала без умолку болтать, не особо беспокоясь о том, что ее не слишком-то и внимательно слушают, а я еще раз окинула взглядом комнату. Серыми мышами прошмыгнувшие в комнату горничные уже принялись заправлять кровать, а служанки проверяли наличие оставшихся вещей в шкафу и комоде. Становилось людно, и жестом я показала фрейлине, что лучше оставить прислугу заниматься своей работой.

В гостиной тоже царила суматоха. Слуги выносили из комнаты Каталины в коридор поклажи, сундуки и чемоданы под чутким руководством дворецких, а Максимилиан возвышался над всей этой толпой.

Как и Эстебана, время тоже играло против Хана. Ему приходилось регулярно поддерживать физическую форму тренировками, чтобы не терять сноровку, но в спаррингах со своими учениками Первый клинок Дома Кустодес уже начал уступать молодежи в реакции и выносливости. Альберто Каррон, Второй клинок, ставший командиром замкового гарнизона в одно время с назначением Валентина, уверял, что продолжит дело учителя, но, несмотря на многократные уговоры Хана, не посмеет принять его звание. Теперь на плечи молодого командира легли и воинская подготовка, и управление гарнизоном, но Максимилиан был доволен. Уверенный, что оставляет молодежь в хороших руках, он спокойно готовился к отъезду.

— Доброе утро, госпожа Камилла, сеньорита Андо, — Максимилиан, заметив нас, учтиво кивнул, тряхнув поседевшей шевелюрой.

— Как продвигаются сборы? — спросила я, оглядывая суету вокруг нас.

— Завершаем последние приготовления, дилижанс уже подан, лакеи загружают наши вещи.

— Мы точно не можем доплыть до Столицы на корабле? — кисло спросила я. Впереди нас ожидал почти месячный сухопутный переезд, и мысль об этом меня вовсе не радовала. — На палубе корабля я бы чувствовала себя куда уверенней. Трястись сутками в этой телеге…

Ян улыбнулся. Стареющий мастер-дуэлянт отпустил бороду с бакенбардами чтобы хоть чуть-чуть скрыть стареющие лицо.

— Не даром в народе говорят — дай Кустодес лошадь, и он посадит ее на лодку; дай Кустодес телегу, и он приделает к ней парус.

— А мне нравится идея путешествия по суше, — пожала плечами Каталина. — Будем останавливаться на постоялых дворах и в дворянских поместьях в городах. Разве тебе не хочется побыть в родных краях подольше? Тем более, ты дальше владений Бланчи никогда не бывала.

Земли графа Эдуарда соседствовали с нашими, а лесистая равнина графства Бланко издавна славились отличными охотничьими угодьями. Бланчи были одними из верных подданых Кустодес, да и с самим графом Эстебан поддерживал теплые дружеские отношения, а потому в былые времена отец частенько брал нас с собой на охоту.

Естественно, когда встал вопрос о моем передвижении в столицу и проработки маршрута, Эдуард Бланчи сразу же дал согласие на проезд через его замок. Точно так же, как и графья Каррон, Гарсия, Ривьера и Монрес. Путь, конечно, получается несколько петлистым, но зато не придется долго оставаться в дороге, чтобы была возможность отдохнуть и развеяться как нам, так и лошадям.

Но на самом деле, благодаря Каталине и ее великолепному умению узнавать любые слухи, я подозревала, что дело было вовсе не в удобстве и отдыхе. Поговаривали, что на северной части Веаса, близ границ с Империей, завелась какая-то шайка разбойников, что безнаказанно устраивает небольшие грабежи и каким-то образом умудряется скрываться от местных стражей порядка. Казалось, что они были просто неуловимы. Сначала это были не больше, чем слухи, пока подозрения мои не подтвердились.

Я не смела расспрашивать отца об этом, чтобы не волновать его еще сильнее, а потому лишь смирилась с тревожными новостями. А недавний скандал во время совета Консилиума по этому поводу показал всем, что слухам есть и фактическое обоснование.

Приказав прислуге положить к остальной поклаже только что собранную сумку, я отправилась в обеденный зал. Завтрак я давно уже проспала, но меня ждал любезно оставленный поднос с перекусом — хлеб, сыр, свежее масло, копченое мясо и кофе со сливками. К этому напитку я пристрастилась совсем недавно. Отец употреблял отвар из этих молотых зерен без каких-либо добавок, и помню, как долго я плевалась от горечи, когда впервые решила попробовать кофе. София показала, как обычно употребляют кофейный напиток в Имперской Столице, а с сахаром, специями и сливками он оказался очень бодрящим и вкусным.

За таким бесхитростным перекусом я мысленно перечисляла наши вещи и еще раз повторяла маршрут.

— Рада что ты уже проснулась, дорогая, — сестра София вошла в зал. Вот кто-кто, а она ничуть не изменилась за все это время. Разве что выглядела более уставшей и озабоченной. — Не стоило тебе вчера засиживаться допоздна, перед важным днем нужно быть свежей и выспавшейся. Но я с утра проследила, чтобы все вещи уже были подготовлены и прямо сейчас их уже…

— Валентин не приедет меня провожать? — прервала я сервитуарию, делая глоток еще теплого напитка.

София поджала губы. В принципе, после этого уже стало все ясно и без слов.

— Нет, госпожа, — наставница покачала головой. — Он сейчас на западном побережье, в порту Альтамар. Дом Арелан запросил новый гарнизон Серой Гвардии, и необходимо его присутствие как адмирала…

— Ясно. Что ж… Думаю, тогда смысла ждать нет. Можно выезжать, как только погрузят вещи, — внутри была какая-то пустота от всех этих утренних новостей. — Наша первая остановка завтра вечером в поместье семьи Гарсия?

— Да, они примут нас на ночь, а рано утром мы двинемся дальше, — София не стала спорить со мной, глядя на меня с некоторой жалостью. — Сопроводят по территории своих владений, до границ следующих…

Я обвела взглядом обеденный зал, и сердце сжалось в груди, готовое разорваться от накатывающей волнами тоски. Валентин обещал, что проводит меня, ибо знал, как нелегко мне будет расставаться с родными стенами. Конечно, у него было столько обязанностей и связанных с ними постоянных разъездов, но что-то подсказывало мне, что ссора с отцом стала настоящей причиной того, почему старший брат не особо торопился домой. Даже ради сестры.

Теперь же мне предстояло вступить в самостоятельную жизнь вдали от семьи и дома, с тяжелым грузом взваленных опасений, одной. Но пока оставалось буквально несколько часов, был еще кое-кто, с кем я хотела напоследок попрощаться…

Кладбище Кустодес располагалось на самой южной части скалы, обращенное лицом к морской стихии. Кустодес всегда должен следить за морскими просторами, даже после смерти…

Надгробия, высокие, продолговатые, с выгравированными на них овальными навершиями, хранили в себе имена герцогов, их братьев, жен и детей. Молодой рощей, которой никогда не суждено будет стать лесом, сотни возвышающихся над отвесной скалой могильных столбов стояли тут веками, навевая на большинство жителей Каса-де-Вентос уныние. Но я почему-то всегда чувствовала только бескрайнее, как само море у подножия утеса, умиротворение. Вглядываясь в имена, высеченные в камне, возникало странное чувство, словно бы я виделась со старыми знакомыми. Днем я заучивала все имена, все жизнеописания этих людей, их достижения и генеалогию, а потом находила их тут. Такая близость к смерти всегда была для меня чем-то нормальным. «Все мы умрем, главное — что останется после нас» — говорила сестра София.

Я в последний раз решила пройтись по некрополю. Ноги сами несли меня по знакомым протоптанным усыпанных белой галькой узким дорожкам. Взгляд скользил по знакомым именам, что я знала наизусть: герцог Эрик и его супруга сеньора Матисса, маркиз Даниэль, герцог Сильварий, герцог Франциск и госпожа Рю-Фенг…

Делая полукруг, все заметнее становилась разница между более новой и старой части некрополя. Шпили надгробий становились более грубыми и неотесанными, покрывались лишайником и мхом, а веяло от них могильной сыростью и плесенью. Ветер беспощадно вгрызался в камень, возвращая породу к ее естественному виду, с завидным упорством предавая забвению старательно вырезанные имена правителей прошлого. Тех, кто еще не склонил колени перед Императором. Тех, кого величали королями.

Так, петляя между могилами, я вышла к большому надгробию, окруженному менгирами — древними камнями, служившими прародителями нынешних могильных столбов. Могилу украшала статуя мужчины, устремившего взгляд каменных незрячих глаз на морскую гладь. В руках он держал огромный двуручный меч, уперев его в землю и крепко держа за рукоять. В мече безошибочно определялся Виентосиноре, которым всегда владел глава Дома. То был Львиный Дозор — могила основателя нашего Дома, Леона Кустодес. Конечно, ходили всякие легенды, но именно Леон считался первым из нашего рода, первым южным королем.

Я какое-то время стояла и любовалась статуей из белого мрамора. Искусство старых мастеров запечатлевать миг в камне, их умение передавать самые мелкие детали всегда поражало до мурашек. Казалось, что статуя вот-вот повернется, а ветер и вправду начнет развевать складки каменной ткани, но Леон лишь продолжал нести свой вечный дозор, глядя куда-то вдаль, за горизонт.

Высеченные на надгробии слова, девиз нашего дома после разговора с отцом звучали издевкой.

«Сильными не рождаются»…

И почему именно этим девизом руководствовались наши предки? Сухие выжимки из исторических хроник мало что говорили о людях, оставляя лишь самые яркие и важные эпизоды для истории. Победы, поражения, свадьбы, рождения детей, предательства, восстания… Но какими они были? Были ли добрыми и сердечными, или были холодны к своим близким? Любили ли, подобно Каталине и ее друзьям из гарнизонного корпуса, пить и веселиться ночи напролет, или строго блюли обычаи, отказывая себе в мирских радостях? Все ли они были так же честолюбивы, как мой старший брат, или так же упрямы, как мой отец? В чем вообще состоит эта «сила»? В сплоченности или в военном мастерстве?.. Даже внутри нашей семьи, когда я спрашивала у братьев, отца, у приезжающей к нам на праздники родни, даже у Максимилиана, который приходился мне дальним родственником по линии своей матери — ни разу я не услышала одинаковой трактовки…

Пока я размышляла, ноги сами привели меня к свежей части некрополя. Я увидела имена своих прадеда герцога Элизара и прабабки Изабель, деда Эрнеста и бабушки Агнесс. Их я не застала живыми, как и тех, кто был похоронен рядом с ними… Три одиноких гранитных столба стояли следом. Читая высеченные там имена, я каждый раз ощущала пустоту. Герцог Грегор, его супруга сеньора Фелиция и их не рожденный сын… Не будь этих могил тут, как бы сложилась наша жизнь?

Я не раз размышляла об этом. Если бы Грегор и его беременная жена не утонули в тот злополучный шторм, когда возвращались из порта в крепости дома Дюфор, жили бы мы всей семьей в Столице? Отец стал бы одним из золотых гвардейцев, а может и префектом или даже легатом. Вал и Лео пошли бы по его стопам. А кем бы стала я?

Мой взгляд задержался на небольшом безымянном столбике. Никто никогда не хоронил нерожденных детей или тех, кто не получил имени — это считалось плохой приметой у южан. Да и место на погостах наверняка бы закончилось очень быстро — дети умирали в младенчестве с прискорбной регулярностью до сих пор. Однако отец распорядился сделать могилу своему нерожденному племяннику, не смотря на предрассудки.

И вот, сделав еще пару шагов, я пришла туда, куда хотела. Одинокая могила в стороне ото всех, брошенная, забытая… Никто не ходил сюда, кроме меня. По крайней мере, я ни разу не видела никого у этой могилы.

«Госпожа Рената, супруга герцога Эстебана. 349–383 после о. С.В.И. [пр.: Окончание Священных войн]»

— Матушка, — негромко начала я, чувствуя, как в горле встает ком. — Я пришла попрощаться. Сегодня последний мой день в Мар-де-Сеале. Этим вечером мы отъезжаем в столицу. Отец хмур, словно зимнее небо. А я… Боюсь.

Слезы потекли по щекам сами собой. Только тут я могла показать свою слабость, свое истинное нутро. Я не хотела ехать в Столицу. Не хотела этого места в Академии. Не хотела… но должна была. Потому что мне не повезло родиться дочерью Великого Дома, как не повезло отцу стать герцогом.

Я провела рукой по холодному камню, сметая лишайник и сухие листья. Кроме меня, никто не посещал могилу Ренаты. Эстебан сказал как-то, что душа ее была настолько чиста, что Старые Боги уже давно посадили семя ее души в новое тело. А если она жива, то и пустую могилу посещать смысла нет. Но я была уверена, что отец просто до сих пор не смирился. Как и Валентин. Не может же герцог показывать свою слабость у могилы почившей от родильной горячки жены? Прикрываться Старыми Богами, чьи имена уже давно канули в небытие, проще, чем признать в себе слабость.

В слух, разумеется, отец бы такое не произнес. Хоть боги — уже давно минувшее прошлое, такое же древнее как могильные столбы, упоминание которого в нынешнем обществе, основанном на материализме и прагматизме, посчитали ли бы, как минимум, забавным невежественным суеверием.

О старых верованиях мы не раз рассуждали на наших с Софией уроках, да и в библиотеке мне не раз попадались старые книги с упоминанием этого учения о жизни, смерти и перерождении души, олицетворенные в Древе жизни, что порождает семена души, и каждый из Старших Богов помогает семенам на каждом этапе жизни — согревает, наполняет цветом, срывает с ветвей и, в конце концов, предает семя земле, где оно возвращает свою силу древу, давая ему силы для новых семян.

Я всегда относилась к этому как к пережитку прошлого, как к чему-то странному и нелогичному, как к каким-то фанатикам, всерьез верующих в небылицы. И все равно для меня оставалось загадкой, почему отец ищет утешения в том, чего не существует? Зачем прикрывает свою боль какими-то глупыми мыслями о перерождениях души, о загробном мире и богах. Мог бы просто поговорить со мной, разделить потерю с нами. Но нет, даже любой разговор о Ренате был для него под запретом. Словно бы я не имела права скорбеть по ней…

Но только мысль о маме помогала все это время держаться. Представлять ее, красивой, доброй, мудрой и статной, как госпожу Джордис. И тогда я не боялась. Могла быть сильной, чтобы быть достойной дочерью герцога. Но сейчас мне было страшно покидать родные места, родной дом, родной скалистый берег. Я не могла представить жизнь без шума прибоя за окнами и криков чаек. Но сказать я об этом могу только тут, у могилы матери.

— Ах, я бы отдала все на свете, чтобы хотя бы один день с тобой провести, мама. Поговорить с тобой, узнать тебя… Мне так жаль, что я стала твоей погибелью… Я бы все отдала, лишь бы не рождаться и знать, что ты жива…

Но ответом мне стали лишь ветер да шелест прибоя.

Я не знала, сколько я просидела у одинокого камня, глядя вдаль за горизонт, прежде чем услышала хрустящие шаги по гальке позади.

Быстрыми движениями я утерла слезы — не к лицу маркизе показывать свои слабости.

— Госпожа, вот и вы. Я знал, что найду вас здесь…

— Дилижанс готов к отбытию, Рори? — я придала своему голосу безразличия, однако из-за долгого молчания все равно осипла.

— Да, сеньорита. Сестра София просила передать вам, что все готово к отбытию.

Я отвернулась от морского простора, встала и отряхнула платье он прилипших к нему травинок, и посмотрела на помощника управляющего твердо, с высоко поднятой головой. Из мальчишки, что был ниже нас, Рори успел вымахать в долговязого юношу, с темно-рыжими волосами и россыпью рытвин на лице — последствия перенесенной в детстве болезни. Как обычно, парень смотрел себе в ноги, чтобы ненароком не встретиться со мной взглядом.

Будучи простым сыном кухарки, на несколько зим старше нас с Каталиной, его приметил сам мажордом Ривьера, и с тех пор у парня было столько обязанностей, что свободного времени у него попросту не осталось. Да и свободно общаться как раньше, без правил и обязательств, мы уже не могли. Помню, как София объяснила мне, что, если Рори допустит фамильярности или недостаточно почтительное обращение к знати или членам семьи Великого Дома, его жестоко выпорют. Я весь вечер проплакала из-за того, что моего друга наказали по моей вине. А ведь я всего лишь хотела поболтать с ним тогда. С тех пор я сама не смела нарушать субординацию, держась с ним как подобает моему статусу.

— Я хотела тебя поблагодарить, кстати, — вдруг вспомнила я.

Парень вздрогнул в недоумении.

— С-сеньорита? Меня? За что?..

— Ты довольно хорошо наловчился тайком добывать книги из отцовской библиотеки, — улыбнулась я ему.

— Что вы, мне ничего не стоило, — он помялся на месте, явно смутившийся похвале за такое. — Конечно, за подобное преступление мне бы стоило получить соответствующее наказание…

— Нет, Рори, не надо, — сразу же встрепенулась я, представив, что юноше в очередной раз достанется. — Все в порядке. Это ведь я тебя просила. Мне и отвечать за это. Но за столько времени отец ни разу ничего не заметил, поэтому пусть это останется нашим маленьким секретом, хорошо?

Тот робко поднял голову, и выпрямился. Он сильно сутулился, явно немного стесняясь своего роста. Но за худощавым на первый взгляд сложением скрывались сильные жилистые руки с мозолистыми пальцами. Все эти годы Рори тяжко трудился, и я будто только сейчас это осознала.

— Ты можешь спокойно говорить, никто не узнает, — мягко сказала я, когда Рори вновь попытался отвести глаза.

— Я… Я не могу так, госпожа.

— Что ж, — со вздохом сказала я. — А я рассчитывала попрощаться. Кто знает, когда мы снова увидимся. Разве не могу я попрощаться с другом детства?

Он неуверенно кивнул, а потом все так же неуверенно спросил:

— Сеньорита… Позвольте мне одну вольность?

Я удивленно подняла брови, но кивнула.

— Я буду скучать, — признался он негромко. — Без вас и сеньориты Каталины этот замок опустеет.

— Да, но тут останется отец. А еще Валентин. Тем более сеньора Ариана должна в скором времени все же родить наследников, и тогда по Каса-де-Вентос снова будет разноситься детский смех, как это было в нашем детстве, — на лице сама собой появилась печальная улыбка.

Ариана Бланчи, старшая дочь графа Эдуарда, была миловидной, но довольно глупой и пугливой. Бланчи уже давно хотели породниться с Великим Домом, и этот союз был выгоден обоим семьям, а потому отец выбрал Ариану как партию для Валентина, когда тому минуло двадцать четыре года. Однако выросшая среди лесов и равнин, вдали от морского побережья, девушка боялась всего — скалистых утесов, шума бьющих о берег морских волн во время шторма, непомерно громкого крика неугомонных чаек и бакланов. А уж какая у нее была истерика после ее первого морского путешествия во время «обручения с морем» — брачного ритуала, в котором муж и жена после церемонии должны вдвоем выйти в море на небольшой шхуне, где обычно случалась первая брачная ночь. Ариана заявила, что ноги ее больше не будет ни на одном корабле, что вызвало молчаливое недоумение у всех нас. «Не видел еще ни одной дамы, которая так сильно бы не подходила вашему Дому», — заметил комендант Родерик Гарсия.

Валентин, чувствовавший на палубе себя уверенней, чем на твердой земле, с трудом скрывал свое разочарование, однако принял брак как необходимость. Отец надеялся, что с годами сын смирится, однако было сложно найти настолько диаметрально противоположных людей, как эти двое. После консумации брака, супруги старались лишний раз не попадаться друг другу на глаза. А когда у Валентина начались постоянные разъезды по Веасу, Ариана и вовсе предпочитала перебираться в поместье ее отца, близ владений Бланчи, и приезжала в Мар-де-Сеаль только когда ее муж ненадолго возвращался из командировок.

Эстебан рассчитывал, что приземленная Ариана сможет смягчить характер сына и его непомерные амбиции, однако получил кардинально противоположный эффект. А их частые ссоры выводили молодого вице-адмирала из себя так, что потом доставалось любому, кто попадался ему под руку.

— Сеньор Валентин еще более суров, чем Его Высочество герцог, — честно признался Рори, и это было сложно отрицать. — Думаю, тот факт, что ваш брат предпочел Империю родному дому сильно выбил его из колеи. Даже больше, чем герцога.

И мне было сложно упрекнуть старого друга за такие слова. Рассудительность и прагматичность старшего брата уравновешивали тяжелый характер отца с его вечными опасениями. Но то, насколько Валентин старался придерживаться всех правил, раздражало даже Эстебана. «Эта черта однажды обернется против него, — со вздохом говорил он после очередной ссоры с сыном. — Однажды из-за своей строгости к себе и окружающим он совершит ошибку, за которую горько поплатится…»

Валентин был суров, но одинаково справедлив ко всем, чем, несомненно, и заслужил уважение и доверие и моряков, и представителей веасийской аристократии. Но, как человек, он был просто невыносим. И с возрастом эта черта его характера проявляла себя все сильнее и сильнее.

— Я надеюсь, они не будут слишком несправедливы к вам. И надеюсь, что срываться на прислуге они тоже перестанут…

— Вы всегда могли остудить их пыл, сеньорита. Боюсь, без вас ваши отец и брат могут совсем испортить отношения друг с другом… Что же тогда станется с Великим Домом?..

— У отца останутся его верные советники, — мягко сказала я. — Они направят и моего брата на верный путь, когда придет его время принять это бремя.

— Все так сложно, — вздохнул Рори. — И слухи ходят разные среди слуг…

— Слухи? — настороженно спросила я.

— Говорят, ваш брат сейчас настолько силен и настолько хорошо подготовил гарнизоны и флот, что те могут по силе сравниться с легионом Имперской Гвардии. Но никто не понимает, зачем вашему Дому такая военная мощь… Люди боятся, как бы не случилось… дурного.

Я похолодела. Так вот о чем думают все вокруг. Что Кустодес хотят развязать войну. Переплетенные в замок пальцы крепко сжались.

— Что за глупости. Нам всегда нужна была хорошая подготовка, не всегда же мы можем надеяться на помощь Четырнадцатого Легиона. А с морскими разбойниками всегда нам самим нужно было разбираться… С чего ты вообще стал сплетни слушать?

— Сеньор Ривьера так сказал, госпожа, — Рори немного замялся. — Он… он готовит меня в свои приемники и учит быть чутким к происходящему вокруг. «Хороший мажордом одним ухом слушает господ, другим — народ», так он сказал мне…

Мое лицо на секунду дрогнуло, я слишком сильно стиснула зубы. Значит, этот старый проныра послал Рори выведать у меня информацию, перед тем как я уеду. Ну да, конечно же. Других способов узнать, что на уме у герцога и маркиза, ему уже не представится.

Какой-то холодок пробежал по коже, и дело было вовсе не в резком порыве соленого ветра. Я не прощалась со старым другом, а с подосланным шпионом, да еще и таким неумелым. Похоже, в родном доме у меня не осталось никого, кому можно бы было довериться и открыться.

— Это из-за того скандала? С месяц тому назад? — от моего бесстрастного тона Рори дернулся и снова ответ глаза. Он понял, что проговорился, что я поняла, к чему были все его расспросы.

Парень неуверенно кивнул.

— Прошу простить, сеньорита, но свидетелями тому были все жители усадьбы… А слухи уже расползлись и до окраин города.

— То, что случилось на Консилиуме не должно беспокоить нас с тобой. Это проблемы правителей провинции, и должно оставаться только между ними.

На самом же деле все обстояло куда хуже, чем я пыталась выставить. Валентин был настроен крайне решительно и хотел усилить военную подготовку и частоту патрулей как морских, так и сухопутных, однако отец был решительно против. Провинциям запрещалось иметь регулярную армию, и, если городские гарнизоны не справлялись со своими обязанностями, просили помощи у расположенных повсюду форпостов Имперской гвардии.

Проблема была только в излюбленной имперской бюрократии — чтобы заручиться их помощью, нужно было отправить запрос сначала графу, затем уже тот отправлял запрос легату легиона, который был закреплен за нашей провинцией. Нет приказа — гвардейцы и пальца о палец не ударят, даже если разбойники будут грабить и жечь деревни прямо у них под носом.

Когда Империя объединяла под своей властью соседние страны, для каждой из новообразованных провинций были даны небольшие поблажки, как условие взаимного мира. Остании было разрешено сохранить их религию, Набелиту — оставить степи и проживающие там кочевые народы вне юрисдикции Империи. Для Арракана была почти то автономная самостоятельность с сохранением их многовековых традиций с жестким классовым делением, которой они, впрочем, лишились после своего восстания. А Нортланду и Веасу было разрешено сохранить часть своих войск — нортлингских ратников и морской флот веасийцев.

И все же жесткие ограничения и постоянное желание Империи контролировать все и вся уже многие годы мешало Веасу, постепенно лишая обещанной независимости от Гвардии: то подпишут указ об уменьшении численности городских гарнизонов, то ограничат личные отряды дворян, то требуют урезать жалование и требуют новые налоги за каждого солдата не из числа гвардейцев. При этом каждый Малый Дом был обязан платить за содержание гвардии на своих территориях…

Валентин считал, что такие порядки лишь усугубляют положение графств, мешая и без того в не самом лучшем положении торговым отношениям Малых Домов, но также развязывают всяким негодяям руки. Если Великий Дом сможет решать проблемы провинции самостоятельно, это докажет всей Империи, что с Веасом еще стоит считаться. «Дом Кустодес не имеет права показывать слабость ни своим врагам, ни своим союзникам,» — так его слова передал мне отец тем вечером.

В тот день мнение Консилиума поделилось поровну, поддерживая либо герцога, либо вице-адмирала. Но решающее слово было за Эстебаном, и тот принял решение в свою пользу, побоявшись, что Империя неправильно истолкует увеличение боевой мощи на полуострове. Тем же вечером Валентин покинул Мар-де-Сеаль, хотя должен был задержаться еще, по крайней мере, дня на три. И соврал, что вернется перед моим отбытием и попрощается.

Но разве могу я винить его в этом? На его месте я бы тоже не торопилась возвращаться, дабы избежать очередных конфликтов с Эстебаном. Но все равно обида и ощущение всеобщего равнодушия пронизывало до самых костей, от этого я чувствовала себя брошенной.

— Можешь передать сеньору Ривьере: Дом Кустодес не покажет слабости ни перед врагами, ни перед союзниками.