Черные ножи - 3

Глава 12

Интерлюдия 1

Генриху фон Метерлинку повезло и не повезло одновременно. Попадись он в руки разведчиков будучи в сознании, его бы быстро допросили и, скорее всего, прикончили на месте. Обычный офицер, пехотный капитан, он, с точки зрения командира разведгруппы СМЕРШа, вряд ли обладал ценными сведениями. Если бы в доме был еще хоть кто-то живой, с собой взяли бы его, а не одноглазый полутруп. Но все прочие весьма сомнительные на вид личности, обитавшие в подворье, были мертвы, точнее, убиты, и выбора не имелось.

Лейтенант СМЕРШа просто не мог вернуться обратно с пустыми руками, поэтому он приказал прихватить с собой истекающего кровью, едва дышащего немецкого капитана, в надежде, что тот не сдохнет по дороге, а позже сможет дать показания. Ведь именно здесь, в этом доме, стоящем на отшибе, обрывался последний след танкиста Бурова. А он был, очевидно, важной персоной… настоль важной, что на его поиски за линию фронта послали целую боевую группу. То есть потенциальная ценность Бурова с точки зрения начальства перевешивала жизни разведчиков. Лейтенант это не одобрял, но приказам подчинялся.

Немцу наскоро перебинтовали голову, других ран у него не нашли. Кровь в его пустой глазнице уже свернулась, и лишь сукровица все еще сочилась.

«Живучий, гад!» - подумал лейтенант и сплюнул на землю, а раненного немца взвалили на импровизированные носилки и двое бойцов живо потащили его в сторону советского расположения. После такого удара ножом обычно мгновенно отправлялись на тот свет. Бил явно профессионал своего дела, и любой другой был бы гарантированно мертв. Но не этот чертов немец. Капитан даже не стонал, только подергивался время от времени, дыхание у него было слабое, но пот лился обильно – значит, организм борется за жизнь, цепляется, карабкается из потенциального небытия наверх, к свету.

И ведь дотащили, хотя лейтенант в это почти не верил. Обратно прошли линию фронта без приключений, судьба уберегла. Сдали пленника майору Веселому на руки, то быстро вник в ситуацию, велел разместить немца в землянке, приставить охрану и лечить эту сволочь изо всех сил. Сделать все, чтобы очнулся и смог говорить. Наверняка, немчура знает, куда делся Буров, и требуется срочно выбить из него эти знания, а потом пусть дохнет, не жалко.

Но проходили дни, а капитан в сознание все не приходил, но и не умирал, застряв где-то между небом и землей. Полковой хирург лишь руками разводил, мол, сделал все возможное, а дальше все зависит только от самого больного, а вообще, прогноз неутешительный, и удивительно, почему немец еще задерживается на этом свете.

- Можно его транспортировать в тыл? – спросил майор. Очень уж ему хотелось избавиться от нежелательного немца.

- Ни в коем случае! – резко ответил доктор. – Не выдержит. Раны ужасные: кроме того, что больной лишился глаза, был задет головной мозг – нож прошел насквозь, лишь чудом не пробив заднюю стенку черепа. А при таких ранениях последствия непредсказуемы. Если даже выживет, нет гарантии, что сможет говорить. Затруднение или невозможность произнесения слов, нечленораздельная речь, невозможность читать, писать – обычные последствия в подобных случаях. Черепно-мозговые травмы – штука слабоизученная, особенно при внутричерепных повреждениях. К сожалению, определить в полевых условиях, образовались ли травматические гематомы, другими словами, произошли ли кровоизлияния внутри черепа, невозможно. Даже если пациент очнется, он может до конца жизни остаться инвалидом или впасть в вегетативное состояние.

- Он нам нужен, - устало ответил на эту долгую тираду Веселый, - это наша единственная зацепка.

- Я не бог, товарищ майор, - пожал плечами хирург, - и в подобных условиях никаких гарантий дать не могу.

И все же в одно прекрасное утро Генрих очнулся. Он открыл правый глаз, не понимая, где оказался, и почему левым глазом он ничего не видит. В землянке царила полутьма, рядом никого не было, он находился тут совершенно один.

Жутко болело все тело, а больше всего – голова. Генрих сел в постели, потрогал лицо и наткнулся на плотную повязку вокруг левого глаза. Он негромко выругался, и в землянку тут же заглянул часовой. Капитана ослепило ярким светом, и он прикрыл уцелевший глаз ладонью. Увидев, что пленник пришел в себя, часовой удивленно присвистнул и тут же задернул полог.

Через десять минут в землянку стремительным шагом зашел майор Веселый в сопровождении молоденького лейтенанта-переводчика.

Майор с полувзгляда оценил обстановку и негромко заговорил, тут же сделав знак лейтенанту переводить.

- Как вы себя чувствуете, господин капитан? Вы можете говорить?

Генрих задумался, прикидывая шансы. Ощущал он себя вполне сносно, но что если попытаться сыграть человека, потерявшего дар речи? Нет, нельзя, если русские решат, что он бесполезен, пристрелят, не задумываясь.

- Голова болит, - медленно ответил он правду.

- Это со временем пройдет, - утешил его майор. – Вам повезло, что остались живы после тяжелейшего ранения. Для начала назовите свое имя, звание и номер части.

Говорить или нет? Вдруг советский майор в курсе тех зверств, которые Генрих творил на захваченных территориях, пусть и делал это в основном чужими руками?

Русские – не дураки, они – хитрые звери, живущие инстинктами, и уже могли собрать сведения о действиях группы Метерлинка. Впрочем, если бы его хотели расстрелять, то сделали бы это сразу. Он же нужен им живым. Пока нужен. Значит, надо сделать так, чтобы он остался нужен и дальше.

Он рассказал все, что требовал майор, и чуть устало откинулся обратно на постель. Слабость в организме присутствовала такая, что тяжело было даже подумать о том, чтобы встать на ноги. Голова кружилась, в глазах мелькали разноцветные пятна. Генриху хотелось знать, что у него под повязкой, но снять ее он не пытался, боялся.

- Что же, - удовлетворенно кивнул Веселый, - хорошо, что вы готовы к сотрудничеству. Эти данные соответствуют найденным при вас документам и сведениям, полученным иными путями. Нам с вами предстоят долгие беседы, господин Метерлинк, я хочу знать все, что знаете вы… но для начала ответьте на один небольшой вопрос, исключительно, чтобы проверить правдивость ваших слов, не более. Встречались ли вы недавно с неким советским лейтенантом, командиром танка?

По небрежному тону майора, его излишне простоватому взгляду Генрих понял, что все остальное – мелочи, а русского интересует исключительно этот танкист, как его… Буров! Человек, пришедший из другого времени, как и он сам. И оттого, что он сейчас ответит, зависит все его будущее. Можно сделать вид, что Бурова он знать не знает, или же рассказать правду о схватке, но не выдавать главный секрет… или же открыть все целиком, и тогда его жизнь обретен немыслимую ценность для этих русских варваров, и с ним будут обращаться, как с хрупкой фарфоровой статуэткой, холить и лелеять… но и контроль над ним станет максимальным, а все мысли о побеге придется выкинуть из головы. Ведь они сейчас находятся, судя по всему, не так далеко от линии фронта, и сбежать отсюда еще вполне реально. Когда его конвоируют в тыл, эта возможность сведется к нулю.

- Я знаю этого лейтенанта, - тщательно подбирая слова, сказал Генрих, - какое-то время он был моим пленником. После сумел вырваться, убил моих людей и тяжело ранил меня самого. О его дальнейшей судьбе мне ничего неизвестно.

Веселый слушал внимательно. Пока все сходилось. История с обрекшим свободу танкистом, умудрившимся прикончить группу немцев, была занимательной, и очень шла неугомонному характеру Бурова. Он прекрасно помнил лейтенанта по множеству историй, о которых в батальоне уже складывали легенды. Но вот последние слова немецкого капитана ему крайне не понравились. Неужели Буров опять исчез, и на этот раз не оставил никакого шанса его отыскать?

Приказ о нем пришел с самого верха, и Веселый даже представить не мог, какую бурю вызовет рапорт об окончательной пропаже Бурова. Майору вспомнился и наградной пистолет с инициалами всемогущего Берии, и присвоенное Бурову звание Героя Советского Союза, и полученные им ордена и медали.

У самого Веселого имелась одна смелая теория, о которой он никому никогда не говорил. Ведь, если он прав, то такие сведения лучше держать при себе. Майор предполагал, что Буров – незаконный сын Лаврентия Павловича. Тот славился своими амурными делами, хотя все об этом предпочитали молчать – себе дороже. Отсюда и повышенный интерес Народного Комиссара к судьбе простого танкиста, отсюда и награды. И сейчас, когда Дмитрий Буров исчез, можно предположить, что Берия, получив эти новости, будет в ярости. Поэтому нужно сделать все возможное, чтобы отыскать нужный след.

- У вас есть предположения, где он сейчас может находиться?

Генрих задумался. Куда мог деться русский танкист? Конечно, податься назад к своим. Но, кажется, он не вернулся в расположение части. Почему? Дезертировать он точно не стал бы – не тот характер. Возможно, был ранен кем-то из плебеев, прислуживавших самому Метерлинку?

- Сколько тел вы обнаружили на подворье? – вопросом на вопрос ответил Генрих.

Майор нахмурился, но все же сказал:

- Четыре, все ваши люди мертвы.

- А в ямах был кто-то еще?

- Насколько мне известно, нет, - Веселый не стал скрывать эти сведения, надеясь, что они помогут понять главное.

Значит, танкист забрал англичан, понял Генрих. Британцы попались в руки Метерлинку совершенно случайно, и толком допросить их он не успел, планируя сделать это чуть позже. Но выглядели они, как важные птицы, особенно один, с породистым лицом и манерами аристократа.

Если советский майор сказал, что мертвы именно люди Генриха, значит, англичан там уже не было. Разумеется, танкист освободил их. А что дальше? В разумном варианте, он должен был взять их в плен и доставить к своим в качестве ценных языков. Очевидно, этого не произошло. Значит?.. Буров был так слаб, что не сумел захватить британцев. Все же ранен? Вероятно. Что же случилось на подворье после? Если бы англичане прикончили танкиста, его тело нашли бы те, кто забрал самого Генриха. Но и этого не случилось. А что если все было наоборот, и не русский пленил бриттов, а они его? Но зачем им сдался простой лейтенант? Или не пленили, а попросту прихватили с собой в благодарность за спасение из ямы? А после отправились туда, куда и пытались попасть до момента встречи с Метерлинком. У них явно был предусмотрен маневр для отступления, и сейчас, вероятно, они уже пьют пятичасовой чай где-нибудь на Оксфорд-стрит. Похоже на правду? Очень! Но говорить ли о своих предположениях майору или лучше придержать их при себе? Если молчать, будут пытать или застрелят. Если же все выложить, надобность в Метерлинке тоже пропадает, и итог будет аналогичным.

Все эти мысли пролетели в голове Генриха буквально за пару секунд. Скорость его мышления в последнее время увеличилась на порядок. Вдобавок, он помнил буквально любую мелочь из прошлой жизни, каждую деталь: сказанное кем-то словно, прочитанный текст, - так, словно видел это перед глазами. И чем дальше, тем больше подробностей он мог воскресить в своей памяти. Вот только ранение давало о себе знать тяжелой головной болью.

И все же он решился.

Повернувшись к русскому майору, фон Метерлинк сказал:

- Боюсь, вы еще не скоро встретитесь с этим лейтенантом. Он сейчас далеко, - увидев, что майор нахмурился, Генрих торопливо добавил: - Впрочем, вам будет, о чем доложить начальству. Если, конечно, их интересует будущее…