Черные ножи - 3

Глава 16

Мужик явно был местным и прекрасно ориентировался во дворах и подворотнях. Я старался не отставать, тем более что он даже не оглядывался, чтобы проверить, иду я за ним или нет. Впрочем, я был уверен, что он чувствует мое присутствие – такие люди все «видят спиной», и если бы я остановился, он бы тут же это понял. Но я не стал проводить эксперименты, мне было интересно, чем завершится наша экскурсия.

Невыносимо было смотреть на те страшные разрушения, которые принесла война в Ленинград. Жизнь тут текла по своим законам, преподнося мне сюрпризы, от которых душа на мгновение замирала, а в следующий миг сердце начинало стучать, как бешенное. От боли и невозможности хоть что-то изменить.

Я уже привык к виду разбомбленных и сгоревших домов, но когда на груде битого кирпича увидел маленькую девочку с огромным для ее роста плюшевым медведем, то невольно замедлил шаг.

Девочка была закутана в теплое пальтишко, а поверх – в шаль. Было ей лет пять-шесть на вид, но приглядевшись, я понял, что она чуть старше – просто постоянное недоедание сказалось на ее общем физическом развитии. Медведь, которого она посадила рядом с собой, был страшным и косматым, с глазами-бусинками, свалявшимся от влаги искусственным мехом и торчащими из чуть разодранного бока опилками.

В руках девочка держала потрепанную от многократного использования книгу, смотря на нее, как на великое сокровище. Она торжественно открыла первую страницу и начала тоненьким, чуть срывающимся от волнения голосом:

- Слушай, Мишка! «За горами, за лесами, за широкими морями, против неба – на земле жил старик в одном селе…»*

*Петр Ершов «Конек-Горбунок».

Девочка читала медленно, с выражением, плюшевый медведь молча внимал истории. Сейчас они оба были не здесь, не в этом страшном, почти уничтоженном, но не сломленном гордом городе, а далеко-далеко, в сказочной стране, где в хозяйстве у трех братьев завелся вредитель, вытаптывающий по ночам посевы…

Я замер, не в силах сделать очередной шаг. Ком встал у меня в горле, дыхание перехватило.

- Чего замер? – шикнул на меня мужик, заметив-таки, что я отстал. Он снял шапку, почесал макушку, и я увидел, что он изрядно плешив.

Как же мне захотелось прибить этого ублюдка прямо тут, на месте. Сука! Торгует продуктами, наверняка ворованными, а эта не по возрасту серьезная маленькая девочка и другие такие же, чтобы выжить, делали лепешки из лебеды и подорожника, сдирали обои со стен, чтобы сварить клейстер, ели ужасный хлеб с целлюлозой.

- Рита! Ты где? – на всю улицу раздался громкий и испуганный женский крик.

Девочка прервала свое чтение, аккуратно закрыла книгу, подхватила на руки медведя и сообщила ему:

- Пойдем, Мишка. Слышишь, мама волнуется!- после чего побежала на зов, смешно семеня ногами.

- Дура полная ее мать, - прокомментировал увиденное мой провожатый. – Кто же ребенка оставляет без присмотра? Сожрут!

Понятно, детей нельзя отпускать гулять одних. Сейчас еще раннее утро, светло, люди на улице, но все равно опасно. Голод делает из людей чудовищ. Благо, большинство все же сохранили человечность.

- И много подобных случаев? – постаравшись спрятать свою неприязнь, поинтересовался я.

- Бывает, - пожал плечами мужик, - сам-то я не сталкивался, но люди кличут, что целая банда орудует. А есть и одиночки, охотятся на тех, кто слаб.

Я вспомнил Челябинск, сгоревший дом и пленницу в сарае. Интересно, как сложилась ее судьба? После того, что ей пришлось перенести, легко тронуться умом. Надеюсь, все у нее хорошо.

- А есть еще другие, кого судьба вынудила, они самые опасные – двинутые мамаши, - продолжил объяснять спекулянт.

- Это как?

- Да очень просто, - он вновь пожал плечами, - когда на тебе несколько ртов, которые нужно кормить, спятить в момент можно. Повалихи-то на всех не напасешься, да и кончились запасы давно. И «сладкую землю» давно сожрали, еще в первый год. Но детки кушать просят каждый день. А зимой, глядишь, тащит такая мамаша пеленашку, упрямо так тащит. А зачем? Все равно закапывать негде, да и сил у людишек мало осталось. Но я-то смекаю, известно куда прет, домой, а там жруть и жруть. Или консервы делают, а потом продают… но этим уже люди серьезные занимаются. За конину выдают консерву. Но только кретин в такое поверит. Где та конина? Нет ее давно…

(блокадный словарь) Повалиха – каша из отрубей, после которой повально клонило в сон. Сладкая земля – подслащенная земля из-под сгоревших складов с сахаром и мукой, продавалась за большие деньги. Пеленашка – обернутые в простыни трупы.

- И что прямо мертвецов едят? – в такое я не поверил, явный бред, быть такого не может. А вот про консервы из человечины звучало более реалистично. Но именно потому, что походило на дело, поставленное на поток. А все, что приносит деньги, для многих мгновенно размывает границы морали и человечности.

- А то ж! – уверенно кивнул мужик и вновь сплюнул. – Но многие чужими мертвецами брезгуют, неизвестно, какие болячки у тех при жизни были. Так двинутые своими же детишками умершими еще живых кормят. Видел я тут давеча одну такую… глаза безумные, волосы седые, хотя сама молодая. Кто-то донес, милиция к ней в дом сунулась, а там в одной комнате тело наполовину разделанное – младшенький, умер от дистрофии. А во второй комнате еще трое сидят, супчик хлебают… из братика, значится… Тьфу, пропасть!

Уж насколько я себя считал крепким человеком, но после этого рассказа меня резко замутило и чуть не вывернуло прямо под ноги мужику.

Таких историй я в детстве не слышал, все рассказы про блокаду были более прилизанными… но почему-то сразу поверил, что мужик не врет. Страх за жизнь своих детей и не на такое толкнет. Нет никого отчаяннее, чем мать, у которой ребенок при смерти. Такая и убьет, и покалечит, не задумываясь. И силы у нее удесятерятся, организм начинает работать в сверхрежиме. И прошлые принципы… они стираются, уходит на второй, третий, десятый план. Остается только одна мысль – сделать все, чтобы дети выжили…

- Далеко еще? – спросил я, чтобы отвлечься от дурных мыслей.

- Да, считай, пришли…

Мы свернули в глухой дворик. Все окна домов, выходивших сюда, были либо заколоченными, либо сияли пустыми проемами.

- Что за место? – недоверчиво огляделся я по сторонам. – Тут явно никто не живет.

- А нам с тобой и не требуется, чтобы лишние глаза глядели. У меня здесь нычка схоронена.

Он подошел к входу в подвальное помещение, уверенно спустился по трем ступенькам вниз и быстро отпер большой и очень ржавый на вид замок. Тяжелая дверь чуть скрипнула и приоткрылась.

- Давай за мной! – пригласил мужичок и тут же скрылся внутри.

Любопытно. С чего это вдруг он проявил такую доверчивость, показав свое тайное убежище. Планирует заманить меня внутрь и убить? Вероятно. Подумал, наверное, что голод настолько застлал мой разум, что я опрометчиво брошусь в подвал, где меня уже ждет ловушка. Интересно, что там? Думаю, сообщников у него здесь нет. Не стали бы они сидеть под замком в томительном ожидании. Ведь, совершенно не было гарантии, что ему кто-то подвернется под руку с самого утра. Допустим, он там один. Каким же образом он хочет умертвить меня? Самый простой вариант – застрелить или зарезать. Звук выстрела и крики в нежилом доме никто не услышит. Что же делать? Бежать прочь? Нет, я пришел сюда за продуктами и без них не уйду. А если на меня нападут, что же, буду защищаться. Уж один на один я с этим неказистым типом должен совладать…

Все эти мысли пролетели в моей голове за пару ударов сердцем, и я последовал по ступеням за плешивым, прихватив по дороге обломок кирпича, валявшийся на земле.

Вроде бы нас разделяло всего несколько шагов, но когда я спустился в подвал, то вокруг никого не было. Из просторного темного помещения несло сыростью и легкой, чуть сладковатой тухлятиной. Дохлые крысы, что ли?..

- Эй, ты где? – негромко произнес я, настороженно делая еще один шаг вперед. С этим я слегка поторопился, мои глаза еще не успели освоиться в темноте, и я тут же поплатился за собственную самоуверенность.

Я был готов к чему угодно: к выстрелам из тьмы, к тому, что на меня бросятся со всех сторон и готов был среагировать должным образом… но все случилось совершенно иначе.

Что-то больно ударило снизу по моим ногам, и я даже успел было среагировать и отшатнуться влево, но недостаточно быстро. Меня сбило, закрутило, перевернуло вниз головой, стянуло со всех сторон, вдобавок я пребольно ударился лицом о кирпич, который все еще держал в руке.

Пытаясь высвободиться, я начал неистово дергаться из сторону в сторону, но этим только еще крепче запутывался. Поняв, что делаю лишь хуже, я замер, стараясь понять, что же произошло.

Внезапно до меня дошло: это же сеть! Я попался в обычную рыбацкую сеть, правда, плетенную из очень прочной толстой нити. Хорошая ловушка, неожиданная. Сеть была заранее расстелена за входом и замаскирована - припорошена грязью и листвой, и пока я пытался привыкнуть к полутьме, хозяин этого подвала потянул за нужные веревки, и вуаля, я болтаюсь в воздухе на высоте метр-полтора, и оказался настолько тесно сжат со всех сторон, что не могу даже толком шевельнуться.

Между тем, из тьмы на свет вышел мужичок, только выглядел он теперь немного иначе. Плечи распрямились, сутулось пропала, будто он стал чуть выше ростом, и смотрел теперь по-другому: спокойно, даже со скукой, словно в сотый раз проделывал опостылевшую работу.

- Что это значит? – мой голос предательски сорвался на фальцет. – Освободи меня! Живо! Иначе…

- Что иначе? – мужик даже говорить начал другим тоном – уверенно и вальяжно. – Грозишь мне? Только сделать ничего не можешь. Другие тоже грозили, потом деньги предлагали, потом плакали, умоляли. Вот только зря все это, бесполезно, кто сюда попал, обратно уже не выйдет.

Черт, я определенно попал в руки местного маньяка. А, часом, не людоеда ли? Недаром он так знающе рассказывал об их повадках… не из их ли числа сам будет? Этого еще не хватало! Уж лучше бы я сгорел в танке, чем быть сожранным на ужин!

«Думай, думай, голова, дам тебе конфетку, в день рожденья подарю новую беретку!»*

(стих.) Марина Бородицкая «На контрольной».

- Молчишь? – удивился людоед, не дождавшись от меня более никакой реакции. – Правильно делаешь. Слова – пыль под ногами. Ими ничего не исправить. Только делами.

Философ доморощенный, мать его!

Мужичок отошел в сторону, выпав из поля моего зрения, и тут же вновь заскрипела закрываемая дверь. На несколько мгновений воцарилась полная тьма, но потом чиркнула спичка, и зачадила керосиновая лампа. Стало светлее, и на ближайшей стене я увидел крупную тень, отбрасываемую людоедом. Он поставил лампу на пол, а сам доставал что-то из-под груды камней, сваленных у крупной деревянной балки.

- Съесть меня хочешь? – полюбопытствовал я. Страх, охвативший меня от собственного бессилия, отступил в сторону.

Мужик внезапно расхохотался, причем искренне, от души, аж слезы из глаз выступили. Смеялся он долго, потом, наконец, успокоился и, с улыбкой повернувшись ко мне, заявил:

- Человечиной не питаюсь, брезгую. Люди – они ведь хуже свиней, жрут все подряд. Мясо у них грязное.

- А что тогда? – не понял я. – Ограбить хочешь? Так у меня в кармане всего пять рублей. Забирай!

- И на них ты собирался купить харчи? – он осуждающе, с недобрым прищуром взглянул на меня. – Тоже, значит, из хитросделанных? Обмануть хотел? Повидал я таких немало. Вот видишь, братишка, ты сам, получается, виноват. Гнилой человечишка, подлый! А когда таких много вокруг, беда приходит. Сейчас великая напасть у нас, и есть только один способ все исправить. ОН должен принять очередной дар, как принимал до этого, и тогда еще немного продержимся, проживем, устоим!

- Кто он? – не уловил я мысль.

- ОН! – с благоговением произнес мужик. – Отец наш, создатель и защитник, низвергнутый с небес на землю, но готовый вернуться и по праву занять трон земной и небесный!

Я ошибся, передо мной был не маньяк-людоед, а настоящий сумасшедший. Глаза его горели фанатичным огнем, черты лица чуть заострились, как у хищника, а речь стала более правильной – он перестал играть приблатненного, и из-под маски мелкого человека показалось его настоящее лицо – опасного психа. В этот момент меня пробрало больше, чем десять минут назад, когда я думал, что сейчас меня начнут резать на порционные куски.

Он прошелся по подвалу, зажигая расставленные заранее свечи, и я внезапно осознал, что вижу перед собой перевернутую пентаграмму с тщательно вписанной в ее контуры головой козла. Да это же знак Бафомета, позаимствованный из «Ключа к черной магии» - знаменитой книги Станисласа де Гуайата, члена «Тулузского Ордена Розенкройцеров», а позже, уже в шестидесятых годах, взятый в качестве официального символа американской Церковью Сатаны.

Великолепно! Сейчас меня станут приносить в жертву Люциферу. Этого только не хватало!

- Только благодаря мне и моим дарам город все еще цел, - продолжал между делом рассказывать дьяволофил. – Когда ОН принимает подношение, взамен дает месяц жизни для всех нас. Поначалу, пока я этого не осознал, мы оказались на грани… но потом… потом пришло озарение, я сообразил в чем дело, и с тех пор появился шанс!..

Поразительно, он абсолютно убежден в том, что его ритуальные убийства помогают Ленинграду продержаться в этой бесконечной схватке со смертью. Передо мной, получается, спаситель? Защитник? Действует во благо, как сам полагает. Еще и спасибо, поди, ожидает? Ведь не просто так меня прирежет, а во имя города и людей, его населяющих.

Святая жертва! Нет уж, спасибо.

С другой стороны, если раньше я совершенно не верил в эзотерику и тонкие материи, то после своего второго рождения грех было сомневаться в том, что существует нечто, неподвластное человеческому разуму, стоящее неизмеримо выше нас по возможностям и могуществу. Но, в любом случае, плешивый мужичонка, столь ловко пленивший меня, никоим боком не относился к потусторонним силам - это я мог сказать с уверенностью. Радовало, что это всего лишь псих-одиночка, а не целая секта, члены которой меня сходу бы выпотрошили.

Продолжая наблюдать за тем, что делает плешивый, я старался чуть ослабить впивавшиеся глубоко в кожу толстые нити. Понемногу это мне удавалось. Главное – суметь освободить правую руку и достать нож из-за пазухи - а дальше, как повезет. Ведь должен наступить момент, когда маньяк опустит сетку с пойманной рыбешкой чуть ниже, тогда-то я и должен быть готов.

Между тем, «адепт сил зла» закончил с приготовлениями. Свечи горели, нарисованная мелом морда козла, казалось, злорадствовала. Сейчас, с минуты на минуту, все и свершится.

Он вытащил из тайника длинный, чуть изогнутый нож, рукоять которого была выполнена из козьего рога, а клинок – из черного обсидианового стекла. Красиво, черт подери!

«Спаситель» шагнул ко мне, занося нож для удара. Кажется, опускать меня вниз он не планировал. А зачем? Проще прирезать на весу, чтобы жертва не дергалась, а потом уже оттащить бездыханное тело в пределы пентаграммы.

Тут, наконец, мне повезло чуть ослабить веревки, а в следующее мгновение я дотянулся до своего ножа. Одновременно пнул обеими ногами блаженного, и попал удачно - он отлетел на пару шагов назад, упал, но быстро поднялся, и я прекрасно понимал, что второго шанса он мне не даст.

Было жутко неудобно, и все же я извернулся и разрезал веревки, тут же кулем рухнув на каменный пол, при этом больно ударившись спиной. Но собственные болевые ощущения сейчас меня занимали меньше всего. Я крутанулся, успевая встать на одно колено, и в этом положении встретил нападавшего, выставив руку с оружием вперед.

Ножи с неприятным скрежетом, от которого мурашки побежали по коже, ударили друг о друга. Тут же глухо звякнуло, обсидиановый нож сломался, и моя рука свободно пошла дальше. Клинок глубоко воткнулся в тело мужичка, пронзив ему сердце.

Уральский нож победил дьявольское орудие! Знай наших!

Сумасшедший широко распахнул глаза, а потом внезапно улыбнулся и прошептал:

- Спасибо! Ты подарил городу еще месяц!..

Он отступил назад, даже не пытаясь вытащить мой клинок из груди. Достигнув пентаграммы, плешивый опустился в ее центр, раскинув руки в стороны. Кровь стекала вниз, размывая начертанный узор.

Потом он умер… а я подошел к телу, выдернул нож и брезгливо вытер его об одежды плешивого.

Вот же вляпался в историю, как обычно! Благо, кончилась она хорошо... по крайней мере, для меня. Хуже, если бы он схватил кого-то послабее. Например, ту девочку с плюшевым мишкой. Так что, получается, я спас не только себя, но и его будущих жертв, поэтому совершенно не терзался угрызениями совести.

В другой эпохе, при других обстоятельствах я бы, наверное, попытался обезвредить плешивого и вызвать санитаров. Здесь же и сейчас было не до церемоний. Прикончил психа, и баста.

И все же, пока я обшаривал подвал в поисках скрытых тайников, одна мысль не покидала мою голову: «А что если… если он был прав, и я все же подарил Ленинграду еще месяц жизни?..»