Черные ножи - 3

Глава 17

- Дмитрий… как?.. откуда?.. ведь это настоящее богатство!.. – Наум Натанович ошеломленно замер на пороге, неверящим взглядом обводя свою скромную комнатушку.

Признаюсь, поживился я в подвале убиенного мной сатаниста на славу. И ведь не подвел плешивый, правду сказал – были у него там нычки, и не одна, и даже не две… я нашел пять тайников и тут же их выпотрошил. В одном были советские деньги, во втором – украшения и ценные монеты, в третьем – вещи жертв, в четвертом – книги по оккультизму, а вот в пятом – то, что мне требовалось больше всего, - продукты.

Я позаимствовал немного рублей на текущие расходы из первого тайника, ценности не тронул – куда их девать, над предметами одежды постоял, не касаясь. Тут были и женские вещи, и даже детские, но превалировали мужские. Судя по их количеству, убитых было не меньше пары десятков. Ужасная участь – умудриться выжить под немецкими бомбами и погибнуть от руки маньяка-сатаниста. Меня аж передернуло от такой вселенской несправедливости, но помочь несчастным я ничем не мог, поэтому просто спрятал вещмешки обратно в нишу под одной из стен, и завалил все, как было прежде, ветками и камнями.

А вот от продуктов я не отказался – это было бы глупо. Не знаю, где он их раздобыл - скорее всего, менял на трофеи, но это было не важно. Пусть послужат хорошему делу, раз уж так получилось.

И теперь, когда я вывалил на стул и топчан Абрамова несколько банок тушенки, пару десятков картофелин, полкило макарон, завернутых в бумагу, несколько свертков с крупами, солью, кулек сахара и две банки сгущенки, то это выглядело так, словно граф Монте-Кристо демонстрирует свои сокровища.

- Вот… получилось отоварить ваши карточки, - развел я руками.

Старик поверил. Он заулыбался и, как радушный хозяин, тут же начал суетиться: поставил греться чайник, расстелил несколько старых газет вместо скатерти, протер кружки.

- Как же вам удалось? Это просто чудо! А вы знаете, что рецепт сгущенки привез к нам Анастас Микоян в тридцать шестом году из Америки. Он находился в деловом турне и позаимствовал многие технологии, в том числе секрет приготовления мороженного и промышленного производства котлет. Не думал, что еще раз доведется попробовать это чудо! Вот в институте удивятся, когда расскажу…

- Думаю, об этом лучше никому не говорить, - предостерег я, - иначе неудобно получится… там, где я все это взял, больше ничего нет.

Ученый замер посреди комнаты, руки у него опустились.

- Не могу… - сказал он, судорожно сжимая челюсти, - тогда я просто не могу есть, зная, что другие по несколько дней крошки во рту не держали… но вы угощайтесь, молодой человек, вам требуются силы!

- Нет уж, уважаемый Наум Натанович, один я кушать не буду! Вы же не хотите, чтобы институтскую коллекцию полностью разграбили? Значит, мы с вами должны поймать вора. Для этого нужна энергия. Берите ложку, сейчас я открою банку тушенки, мы ее немного разогреем, и вперед! Ложечку за Вавилова, ложечку за коллекцию семян!..

Я обращался с ним, как с маленьким. Да он, собственно, и был во всем, кроме работы, сущим ребенком. Наверное, раньше за его питанием и прочими бытовыми вещами следила жена, а теперь… я даже спрашивать не хочу, что с ней произошло. И так понятно – война…

Все же я убедил его поужинать. Ел Наум Натанович мало и аккуратно, подбирая каждую крошку. И прятал глаза, словно чувствовал себя виноватым, что он вот так сидит в достатке за столом, полных невиданных, по нынешним временам, яств, а где-то рядом люди умирают от голода.

Я разделял его чувства, но прекрасно понимал, что добытыми припасами весь город не накормишь. Получилось помочь хотя бы одному – уже славно. Абрамов же явно терзался угрызениями совести. Наконец, он не выдержал:

- Вы позволите, Дмитрий, если я возьму часть продуктов завтра в институт? Понимаете, мне, старику, многого не надо… лучше я дам немного тем, кто в этом нуждается больше…

- Это были ваши карточки и продукты целиком ваши, и можете делать с ними, что пожелаете, - развел я руками. – В конце концов, это я получился вашим нахлебником, сел на шею. Мне дико неудобно, но я постараюсь отработать…

- Что вы, что вы! – всполошился Наум Натанович. – Не думайте даже! Без ваших усилий, карточки остались бы простыми картонками! Я даже представить себе не могу, чего вам стоило получить по ним столько всего…

Да уж, лучше этого не представлять. Еще бы чуть-чуть, и я валялся в том подвале с перерезанной глоткой. Опять повезло. Я уже боялся финального счета, который обязательно выставит мне судьба за все ее услуги.

- Расскажите лучше, удалось ли вам сегодня что-нибудь узнать? – сменил я тему на более насущную.

Старик задумался.

- Вы знаете, весь прошедший день я пытался делать, как вы мне советовали. Приглядывался ко всем, особенно к охране института. Пытался посмотреть на людей другим, более непредвзятым взглядом. Я даже, к своему стыду, начал по очереди рассматривать своих коллег, как потенциальных преступников. Крутил в голове, была ли у каждого из них возможность и средства для похищения. Мотив-то понятен – на семенах можно прожить несколько месяцев или попросту продать их на рынке – но это кощунство, такую гипотезу я сразу отбросил в сторону!

А вот я бы это не отбрасывал. Если уж некто решился на кражу, то почему бы ему и не подзаработать немного? Прошвырнуться бы на рынок, да поспрашивать местных, не предлагал ли кто-нибудь на днях семена на продажу? Впрочем, пока воздержусь. Я уже прогулялся в магазин, и чем это кончилось, известно.

- В итоге, я так ни к каким выводам и не пришел, - закончил Абрамов. – Наши сотрудники – люди кристальной чистоты, энтузиасты своего дела. Они бы не могли так поступить. А с охранниками у меня нет точек соприкосновения.

- Хорошо, - прикинул я в уме, - институт ведь находится на Исаакиевской площади?

Наум Натанович с легким прищуром посмотрел на меня.

- Вы, наверное, имеете в виду площадь Воровского? Она так называется с двадцать третьего года. Впрочем, ходят слухи, что вскоре вернут старое название. Вы либо из далекого прошлого, молодой человек, либо из будущего.

Старик пошутил, но неожиданно попал прямо в цель. Я и так знал историю Ленинграда не слишком хорошо, а уж во всех сменах названий запутаться было проще простого. Вот так и колятся разведчики, на мелочах. Если бы не юный возраст моего тела, то Наум Натанович мог бы принять меня за человека, который слишком давно не был в городе. Эмигрант, покинувший Россию в семнадцатом году, сгодился бы для этой версии, как нельзя лучше. А зачем вернулся – явно, чтобы вредить бывшей родине. Вот только мне меньше двадцати, и принять меня за бывшего белогвардейского офицера было сложно.

- Впрочем, - продолжил Абрамов, - институт находится не на Исаакиевской, а на Мариинской площади, это совсем рядом, сразу за Синим мостом. Там еще неподалеку казармы, если идти в сторону моста лейтенанта Шмидта.

Сразу вспомнился незабвенный Остап и прочие многочисленные «дети лейтенанта Шмидта». Если я правильно понял, в моем времени - это Благовещенский мост через Большую Неву. Весь тот район - неудобное место для наблюдения, укрыться негде – особенно на площади, все открыто, вокруг патрули. Но и в институт мне не попасть без спецпропуска. Как же мне помочь старому ученому? Не лучше ли бросить эту затею, пока я опять не влип в неприятности? Но ведь я обещал…

Наум Натанович словно прочитал мои мысли.

- Может, ну его, а, Дмитрий? Не нужно этого всего… я сдамся при следующей комиссии, возьму вину на себя. К тому же сегодня я узнал, что порядки ужесточили, теперь при каждой проверке коллекции будут присутствовать уже по три-четыре человека. Сам Рудольф Янович Кордон станет лично вскрывать пломбы, а двери будут открываться и закрываться исключительно в его присутствии. И даже поставят пост непосредственно у хранилища…

А вот это было интересно!

- Хм… говорите, скоро коллекцию начнут охранять еще сильнее? Вы понимаете, что это означает?

- Что? – чуть растерялся от моего напора Абрамов.

- Это означает, что у злоумышленника осталось всего два дня, чтобы попытаться вынести еще хоть что-то наружу. Если вы правы, и посты будут находиться непосредственно у хранилища, то внутрь злодею уже никак не попасть. Два дня и две ночи, а потом финита, доступ окажется перекрыт целиком и полностью.

Наум Натанович заволновался. Он потер ладошки и начал ходить по комнате. Все мысли ученого были сосредоточены вокруг того, что я сказал.

- Получается, это наш последний шанс?

- И мы постараемся его использовать с толком! А теперь я буду задавать вам вопросы, а вы постарайтесь отвечать настолько точно, насколько можете. Итак, начнем издалека: вы рассказывали, что бывшего главу института, Николая Вавилова арестовали накануне войны по доносу. Что вы помните об этой истории?..

Наш разговор, более похожий на допрос, длился долго. Я и сам не знал, какие сведения могли оказаться ключевыми, поэтому спрашивал обо всем подряд. Абрамов честно отвечал, хотя ответы на многие вопросы оказались под грифом «секретно». В таких случаях старик просто качал головой, и я понимал, что на эту тему он говорить отказывается. Но и того, о чем он мог рассказать, было вполне достаточно для предварительного анализа всего происходящего за дверьми института. Далеко не все было гладко в этом королевстве…

- А вы знаете, что на упомянутой вами Воровского мы выращиваем капусту? А на площади Декабристов – картошку! Вы бы видели это зрелище – вся площадь в огромных кочанах. А в Летнем саду – морковь, свекла, картофель, укроп… Мы всем помогали семенами и прочим необходимым!.. Вы не представляете себе, Дмитрий, что это за люди! – горячился Наум Натанович, в очередной раз описывая ужасы блокады. – Вадим Лехнович как-то сказал мне: «Наум, ходить трудно. Вставать, двигать руками и ногами – трудно. А не съесть коллекцию – не трудно! Потому что съесть ее невозможно, это ведь дело всей жизни, и жизни товарищей!» А ведь его жена, Ольга, похудела так, что за стенки держится. Они за картофель отвечают, и ведь ни клубня не взяли!..

- Вы не волнуйтесь так, я ведь никого не обвиняю. Мы с вами просто пытаемся понять…

- Лидия Михайловна Родина – отвечала за коллекцию овса, Дмитрий Сергеевич Иванов – рис, Александр Гаврилович Щукин – коллекция арахиса, Георгий Карлович Крейер – лекарственные растения, Георгий Викторович Гейнц – книжные фонды…

- Кого вы перечисляете, Наум Натанович? – остановил я этот бесконечный поток имен.

Старик устало сел на табурет, посмотрел на меня слезящимися глазами и негромко произнес:

- Все они умерли от голода, но не позволили себе воспользоваться положением. Они и другие, более тридцати человек - только в первую зиму. Сейчас нас мало осталось… зато коллекция уцелела, но цена этому – человеческие жизни…

Я молчал, не зная, что сказать в ответ. Это был подвиг, о котором почти никто никогда и не вспомнит. Эти люди не бросались с гранатами под танки и не закрывали своими телами ДЗОТы, они умирали тихо и незаметно, в своих кабинетах, на рабочих местах. Но, во многом благодаря им, город выстоял, а коллекция, аналогов которой не было во всем мире, была спасена.

- И все же, - настойчиво вернулся я к интересующим меня вопросам, - продолжим нашу беседу…

Мы перешли к описанию внешности всех действующих сотрудников института и тех охранников, кого Абрамов визуально помнил. То и дело я перескакивал от настоящего к прошлому, пытаясь прояснить для себя те или иные моменты. Разумеется, не забыл я и о главном подозреваемом – косматом красноармейце с железным зубом. Но про него Наум Натанович мало что мог сообщить – только свои страхи и подозрения, а их, как известно, к делу не пришьешь.

Когда мы, наконец, закончили, у меня сформировалось некая, пока достаточно туманная гипотеза, которую, тем не менее, требовалось либо подтвердить, либо опровергнуть.

- Я сумел вам помочь? – старик устал, но старался держаться бодрячком. Обильная еда в давно забытом количестве клонила его в сон, и на последние мои вопросы он отвечал, едва ворочая языком.

- Вы – большой молодец, Наум Натанович! – похвалил я ученого. – Отдыхайте! Как говорится, утро вечера мудренее.

Абрамов не заставил меня повторять это дважды и через минуту уже спал, по-детски свернувшись калачиком. Я аккуратно укрыл его и стал собираться. Мне в эту ночь спать вряд ли придется.

Одевшись потеплее, я вышел на улицу и двинул дворами в направлении площади Воровского – теперь навсегда запомню ее нынешнее название.

Опять зарядила далекая канонада. Казалось, дрожала сама земля. Осыпалась последняя штукатурка со стен домов, звенели редкие уцелевшие окна. Интересно, это наши или немцы? Не поймешь.

Уже стемнело, пошел легкий снег, время шло к десяти вечера, а с этого часа и до пяти утра – комендантский час. Милиционеры, призванные следить за порядком в городе, обязательно проверят меня, как весьма подозрительного типа, если я попадусь им на глаза. А у меня ни документов, ни спецпропуска, которые выдавались многим служащим «для прохода по городу в запретное время». Так что лучше двигаться глухими подворотнями, пережидая патрули. Благо, заодно я расспросил Абрамова – коренного Петербуржца об удобных маршрутах передвижения до института. Конечно, слова и реальность разнились, но я помнил будущий Питер, и в целом неплохо ориентировался на местности.

Два раза за следующие четверть часа мне навстречу попались столь же сомнительные личности, шествующие куда-то в ночь по своим делам. Бандиты или вражеские агенты? Попробовать поймать одного и разговорить? Нет, в другой раз. Хватит мне случайных приключений, надо помочь Абрамову и тут же выбираться из Ленинграда. Меня давно ждут в корпусе, мое место там.

«Блокада. Ночь. Забитое окно, мигающих коптилок тусклый свет. Из мрака возникает полотно. Художник пишет женщины портрет», - вспомнились мне когда-то слышанные строки Валентина Берестова, когда я настороженно всматривался в темноту впереди, пытаясь понять, случайная ли там мелькнула тень или кто-то притаившись ждет меня с ножом в руках.

Идти по неосвещенному городу сложно, пугает все: любой звук, любое случайное шевеление. И ноги то и дело норовят попасть в скрытые ямки, выбоины. А упадешь – будет плохо: ударишься, поломаешься, а потом замерзнешь.

Снег все шел и шел, грозясь покрыть за ночь весь город. Удачно я прибыл, к первому снегопаду. Впрочем, снег куда лучше ледяного дождя, вот только любые следы будут отчетливо видны на нетронутом белоснежном полотне.

Когда совсем близко впереди вновь мелькнула громада собора, я понял, что почти добрался до места.

Наум Натанович настолько хорошо все описал, что я заранее знал, где укроюсь. Сам бы я столь поздним вечером ни за что не отыскал убежище, пригодное для наблюдения за институтом и его входами.

Площадь, как я и думал, была слишком открытой, по ней то и дело ходили патрули. А вот в здании гостиницы «Астория», которое ныне находилось в ведомстве «Интуриста», еще с сорок первого года разместили госпиталь и стационар. Здание оказалась совершенно целым, нисколько не поврежденным от бомбежек. По словам Абрамова, здесь в свое время снимали номера Герберт Уэллс и Михаил Булгаков, генерал Антон Деникин, Владимир Ленин и многие другие известные личности. Может быть поэтому, его и не тронули – видно у Гитлера были особые планы относительно этого дома. Любопытно, что назвали гостиницу в честь братьев Асторов, один из которых, Джон Джейкоб Астор IV, изобретатель, военный, писатель-фантаст, потомственный миллионер и бизнесмен, написавший книгу "Путешествие в иные миры" о полете в 2088 году к Сатурну и Юпитеру, вместе со своей супругой оказался пассажиром злосчастного «Титаника». Жена Астора получила место в шлюпке, она была в положении, но самому Джону там места не нашлось, а он и не настаивал, уйдя на дно вместе с лайнером.

Наум Натанович рассказал, что окна госпиталя как раз смотрят на институт и его боковой выход, которым в основном и пользовались сотрудники, покидая работу. Стационар же был отдан для представителей творческих профессий: от писателей до скульпторов и музыкантов. А они, как известно, народ увлекающийся и мало поддающийся правилам и дисциплине. На них-то у меня и была основная надежда.