Черные ножи - 3

Глава 20

В этот раз приходил я в себя тяжело, рывками. Сознание иногда включалось, я даже пытался открыть глаза, но голова начинала кружиться, и я вновь проваливался во тьму. И так раз за разом, не помогала даже моя хваленая способность к ускоренной регенерации. Я лишь успевал в очередной раз удивиться этому факту, и опять отключался.

Наконец, в один из моментов, я сумел продержаться чуть дольше и слегка прийти в себя, но лишь для того, чтобы ощутить тряску машины, подпрыгивающей на неровностях дороги, и увидеть повернувшееся ко мне с переднего сиденья худощавое лицо незнакомого мужчины, обрамленное клиновидной бородкой. Двое других мужчин надежно зажимали меня с обоих боков, а четвертый рулил. В ту же секунду я заметил и шприц, который худой держал в руке. А потом вновь провал в памяти, но теперь я хотя бы понимал, что происходит.

Меня обкалывали какими-то препаратами, держа в таком состоянии постоянно, не позволяя выкарабкаться на поверхность. Тело же мое куда-то транспортировали, словно ценную тушку редкого животного.

Добегался, доигрался в шпиона. Попался, и теперь хрен вырвешься из этой западни.

Это я сообразил при следующем коротком пробуждении. Мозг в такие мгновения, на удивление, включался почти сразу, но и отрубался столь же быстро, лишь только тело получало очередную порцию наркотиков. А в том, что мне колют наркоту, я уже не сомневался – с обычным снотворным мой организм уже давно бы справился.

Поэтому все, что мне оставалось, это две-три минуты, проходящие от очередного пробуждения до нового укола. Иногда, и того меньше. Но мужчина с вытянутым, словно у лошади, лицом, тщательно следил за моей активностью, и тут же реагировал. Не помогало никакое притворство, он словно чувствовал, когда я приходил в себя, и вновь отправлял меня в сон.

Разумеется, мне это не нравилось, но, даже соображая в несколько раз быстрее, чем прежде, я никак не успевал составить план по выходу из-под контроля следящего за моим состоянием мужчины, и, тем более, воплотить его в жизнь. Ведь даже, когда мой мозг пробуждался, тело еще не успевало так быстро «проснуться». Я даже руки поднять не мог, что уж там говорить о переходе к более активным физическим действиям.

На это, очевидно, и был расчет у моих пленителей. Слишком уж шустро я вел себя прежде, теперь приходилось за это расплачиваться.

Единственное, я сообразил, что попал в руки СМЕРШа, а не военных. Мужчина с бородкой, слегка похожий на Троцкого, был в штатском. Скорее всего, доктор. А рядом находилась и охрана, которая в случае чего тут же вступит в дело.

Крепко же за меня взялись! Может, стоит покориться и просто ждать, чем все кончится? Наверняка ведь, доставят к большим начальникам, которые и будут решать мою дальнейшую судьбу.

Но вся моя сущность протестовала против этой мысли. Никогда не подчинялся насилию, и не собирался начинать это делать. Если хотят со мной говорить – пусть пригласят вежливо!

Срочно требовалось что-то придумать!

Часы шли один за другим, мы все так же стремительно неслись в неизвестном мне направлении. Я в очередной раз вынырнул из своего наркотического сна, ожидая нового укола. Но в этот момент доктор немного отвлекся на происходящее за окном, и тут же я услышал до ужаса знакомые звуки пикирующих немецких бомбардировщиков.

- У-и-у! У-и-у! – сердце сжималось, душа уходила в пятки, ведь я прекрасно знал, что последует через несколько секунд.

Взрыв, второй, третий. Пулеметная очередь, еще одна. Земля содрогнулась, машину слегка подбросило в воздухе и тут же жестко ударило о землю. Я больно ударился головой, но это, на удивление, позволило мне слегка прийти в себя.

В эти секунды доктору явно было не до меня. Он крепко вцепился в переднюю переборку и во всю глотку орал на водителя:

- Рули, твою мать! Да рули же! Они на второй круг заходят!

Тот в ответ матерился, машина вихляла, объезжая ямы и воронки от снарядов. Самолеты, судя по вновь нарастающим звукам, возвращались.

Где же наши? Почему не отгонят немцев? Ведь мы уже явно находимся далеко от линии фронта, направляясь, скорее всего, в Москву. Из Ленинграда мы, очевидно, выбрались, пока я был без сознания.

Здоровяки, сидевшие по обе стороны от меня, нервничали. Я чувствовал, что их тела напряжены, мышца натянуты, как канаты, но оба молчали, лишь левый внезапно начал громко икать – это нервное.

Я пошевелил пальцами рук, затем ног – слушаются. Наркоз постепенно отходил, но до полной свободы тела было еще далеко.

Вновь бахнули разрывы, на этот раз совсем рядом. В правое стекло застучали мелкие камни и земля, но стекло уцелело.

Наконец, я расслышал новые звуки, которых давно уже ждал. Наши истребители! Сейчас пойдет жара!

Мотор легковушки ревел из последних сил, надрываясь. Мужчина слева все еще икал и никак не мог перестать. Доктор пытался повлиять на водителя, давая ненужные советы, и, в конце концов, это сыграло свою роль. Водитель на мгновение отвлекся от дороги и тут же въехал двумя колесами в глубокую колею. Попытки выправить движение ни к чему не привели, и через несколько секунд машина влетела в большую яму, ткнулась носом и завалилась на один бок.

Я удачно упал на правого сопровождающего, ничего себе не повредив, а вот он сильно приложился головой и, кажется, неудачно ударился виском, потому как вздрогнул всем телом и обмяк подо мной. На меня же, в свою очередь, навалился второй, который икал.

Сверху на головы посыпалось битое стекло.

Медленно я высвободил одну руку и врезал мужчине прямо в лицо. Он даже не мог увернуться, и удар заставил его ошеломленно затрясти головой. Мужчина попытался отодвинуться в сторону, но места было столь мало, что сделать это было затруднительно.

Второй удар все же вырубил его, и я выбрался из машины через разбитое боковое стекло, по дороге прихватив выпавшие у одного из охранников знакомые черные ножны.

Мой нож вновь вернулся ко мне – это добрый знак!

Водитель был без сознания, уткнувшись разбитым в кровь лицом в руль. Доктор сильно стонал, зажатый между сиденьем и передней переборкой. Освобождать его я не стал. Не добил – пусть за это спасибо скажет.

Выбравшись из глубокой ямы, в которой мы оказались, я огляделся по сторонам. Мы находились на дороге где-то посреди поля. И впереди, и позади горели полуторки и легковушки – не меньше десятка, повсюду валялись тела мертвых красноармейцев.

Немцы атаковали не нашу конкретную машину, а шедшую по дороге большую колонну. Мы же просто не вовремя проезжали мимо, поэтому и попали под удар. Неудачно для доктора и его людей, удачно для меня. Иначе, я бы не выбрался из их рук.

Выжившие пытались помочь раненным и потушить машины, но получалось плохо. Чадило так, что нечем было дышать. Смог и копоть покрыли все вокруг. Мое лицо и одежда почернели за минуту, и я ничем не отличался от прочих людей. Густой черный дым не давал разглядеть дорогу в двадцати шагах впереди.

Раненые вели себя по разному: кто-то кричал на одной ноте, не переставая, другие молча лежали, обессилев, и ждали помощи. Один совсем молодой паренек деловито собирал в развороченный осколком живот собственные кишки.

Несколько санитаров, так же ехавших в колонне, делали, что могли, но их усилий было явно недостаточно. Бойцы им помогали по мере возможностей, но я понимал, что многие раненные красноармейцы попросту не выживут. Им бы в госпиталь, хотя бы полевой, где военные хирурги творят чудеса, спасая жизни, – куда там сказочным персонажам с их нелепыми и никому не нужными умениями, типа невидимости или умения летать. Настоящие герои занимаются совсем другими делами, они помогают людям.

Я все еще не отошел от того препарата, которым меня обколол СМЕРШ-евский доктор, и брел, пошатываясь из стороны в сторону. Казалось, сильный порыв ветра в следующую секунду собьет меня с ног. Но больше всего меня бесило то, что я ничего не могу поделать с происходящим вокруг: ни помочь этим людям, ни изменить проклятый ход истории… хотя я пытался, еще как пытался. Зачем я опять сбежал? Не проще ли было остаться в машине, а потом просто начать говорить на допросе все, что я знаю. Да, поначалу мне бы не поверили, но я сумел бы быть убедительным. Надо вернуться, пока еще не поздно!..

- Мама, мамочка! Больно-то как!.. – тихий, почти скулящий голос вывел меня из состояния прострации. Я огляделся по сторонам и увидел молодого парня в галифе и гимнастерке, лежащего рядом с догорающей полуторкой. Рядом с ним в нелепых позах… а у смерти нет иных… валялись тела бойцов. Все мертвы. Да и парень доживает последние мгновения. Это я понял, подойдя чуть ближе. Гимнастерка на его груди была сплошь в кровавых дырах от попаданий многочисленных осколков, и как он еще мог говорить, было для меня совершенной загадкой.

А ведь он чем-то похож на меня, то есть на Димку. Такой же широкоплечий и темноволосый, даже черты лица в чем-то схожи.

Я сел рядом с ним прямо на холодную, стылую землю. Снег, грязь и кровь смешались в единое целое.

- Все будет хорошо, друг… держись, помощь рядом!

Мои слова ничего не значили, я сам в них не верил, но парню нужна была хотя бы маленькая надежда. Так ему было легче. Так было легче и мне.

Он беззвучно плакал и от боли, и от обиды на вселенскую несправедливость. Ведь столько еще хорошего должно было быть впереди. Надежды и планы, мечтания, которым никогда не суждено уже сбыться.

Я приподнял его и, подтащив к большому камню у обочины, прислонил спиной, придав его телу полусидячее положение. Потом подошел к лежащему поодаль усатому сержанту и вытащил у него из кармана папиросы и спички, раскурил одну папиросу и сунул ее парню в рот.

- Кури!

Он жадно затянулся, потом закашлялся, смущенно улыбнулся и умер. Папироса тлела, прилипнув к его нижней губе. Я зажал ее между пальцами и откинул в сторону. Потом проверил карманы – надо запомнить его имя и сообщить родным о гибели, если будет возможность это сделать.

Книжка красноармейца, выписанная на имя Шведова Василия Ивановича, стрелка-радиста, предписание явиться в часть номер такой-то, документы о выписке из больницы, разрешение на проезд до расположения, да сложенное постановление, датированное 22 апреля 1943 года.

Я открыл постановление и начал читать: «Удовлетворить просьбу тов. Шведова о зачислении в экипаж танковой колонны «Приморский комсомолец». Секретарь Приморского Крайкома ВЛКСМ, А.Мильмухаметов».

На второй странице было напечатано короткое напутствие: «Дорогой товарищ! Тебе комсомол и молодежь Приморья доверили боевые машины, построенные на свои средства. Наш наказ тебе: в жесткой схватке с врагом не посрами звания члена ленинско-сталинского комсомола и чести дальневосточника. Бей насмерть проклятых немцев, рази их в самое сердце. Смерть немецким оккупантам! Приморский Крайком ВЛКСМ».

Вот только этой танковой колонны более не существовало, это я знал точно. Немцы уничтожили ее почти полностью еще в начале осени, а уцелевшие остатки переформировали, раскидав по разным частям.

Получается, Василий все это время находился в госпитале на излечении, а теперь возвращался на фронт, но не в свою старую колонну, а в ту часть, к которой его приписали после переформирования подразделения. И там он, скорее всего, еще никого не знал, как не знали и его.

Мне в голову пришла мысль, но поначалу я откинул ее в сторону… а мысль тут же вернулась, настойчиво стуча в виски.

Взять чужие документы, выдать себя за Василия и попасть на фронт, все равно куда, лишь бы в танк. А там… просто воевать, делать свое дело, для которого рожден, и не думать о высоких материях.

Могу ли я поступить так с человеком, умершим на моих руках? Не будет ли это кощунством?

Нет, это, скорее, дань уважения. Я ведь не магазины собрался грабить под именем Ивана, а воевать. Вдруг подвиг совершу – у меня это иногда выходит, так его семье только плюс – получат дополнительную прибавку к пенсии… ведь сам Василий родным теперь никак не поможет.

Откуда-то издалека загудели приближающиеся машины – видно, кто-то все же сумел по рации связаться с ближайшим центром и сообщить о бомбежке. Бомбардировщики, к счастью, отогнали окончательно, можно не опасаться новой атаки.

Я был в той же одежде, в которой вышел из дома еще в Ленинграде: рубашка, брюки, телогрейка и сапоги, вот только шапку я где-то потерял. В общем, вид гражданский, а не военный, но что-нибудь придумаю, отболтаюсь. Нож в ножнах привычно сунул за пазуху.

Телогрейка была расстегнута «заботливым» доктором – так ему удобнее было делать уколы, а рубашка вся перепачкана в саже.

- Извини, друг, так нужно, - сказал я Василию на прощание.

Оставлять его тело вот так, на земле, без единого документа не хотелось, но иного выхода у меня не было. Ничего, наши его не бросят, похоронят по-человечески, хоть и в общей могиле. А что документов нет, так, уверен, он будет не единственным таким из колонны. Что-то сгорело дотла, кого-то уже не опознать…

Я пошел вперед, ощущая все свои мышцы все лучше и лучше, почти, как прежде. Дурман почти полностью выветрился из головы.

Следовало поторопиться. Доктор и его помощники живы, и скоро начнут меня искать. В окружающей неразберихе сделать это будет сложно, но они люди упрямые, и рано или поздно выйдут на след. За отведенное время надо убраться как можно дальше от этого места, и я, кажется, уже понял, как это сделать.

Раненых грузили в полуторки, крепких рук, как обычно не хватало. Я подошел ближе.

- Эй, парень, ну-ка подсоби! – коротко бросил мне пожилой водила, поддерживавший за талию грузного мужчину с погонами капитана на кителе.

Вдвоем мы быстро затащили его в кузов, где уже находилось с десяток бойцов. Кузов был полон, но капитана мы все же пристроили.

- Тебе куда? – спросил водитель, бросив на меня короткий взгляд.

- Следовал в расположение части после ранения, - пожал я плечами, - но теперь даже не знаю…

- Прыгай в кабину, - приказал он, - доберемся до медчасти, там с попуткой двинешь дальше. А пока мне поможешь. Видишь, одному не справиться…

Я беспрекословно подчинился. Это было как раз то предложение, которого я ждал. Через пять минут грузовик сорвался с места и помчался по дороге, ловко маневрируя между выбоин и грязевых озер.

С каждым новым километром, на который мы удалялись от доктора, я вздыхал все более облегченно. Водила это заметил:

- Что, пересрал слегка? – хмуро покосился он на меня. – Это нормально. И не такие бывалые люди под бомбами срались. Ничего постыдного в этом нет, точно тебе говорю…

Я лишь покивал, не желая вступать в диалог, да и сам водитель не горел особым желанием со мною общаться. Время от времени он поглядывал через плечо на раненых в кузове, и в такие моменты чуть сбавлял ход, понимая, что сильная тряска причиняет им дикие страдания. Но тут же в противовес другая мысль явно читалась на его простом, обветренном лице: тише едешь, не все доедут. И это тоже было верно. Слишком много тяжелых в кузове, и чем скорее мы доберемся до места, где им смогут оказать квалифицированную помощь, тем больше людей выживет.

Мы срезали дорогу через небольшой лесок, и из-за этого в очередной раз чуть было не увязли в глубокой грязи, в которую превратилась грунтовая дорога. Но, поминая поминутно такую-то мать и дьявола, наш водила прорвался на относительно чистый участок, и дело пошло быстрее.

- Полчаса, как пить дать, сэкономили! – похвастался он. – А то и весь час. Этот путь мало кто знает, все в обход едут. А я тут в округе каждый кустик, как свои пять пальцев…

То-то мы чуть было не увязли. Сэкономили бы сейчас… пока нашли бы помощь, пока вытащили бы полуторку, многие наши подопечные успели бы отдать богу душу. Но вслух сомневаться в способностях водилы я не стал. Высадить – не высадит, но запомнит не с лучшей стороны, и, при случае, обязательно расскажет про наглого попутчика.

Тем временем лесок кончился, и впереди, у холма я заметил лагерь.

- Полевой госпиталь, - пояснил водила, - почти на месте…

Но по факту до госпиталя мы добирались еще с полчаса, все же пару раз увязнув в грязи, и с огромным трудом, убивая мотор подчистую, доехали до места.

К нам подбежали несколько санитарок.

- Носилки тащите, девки! – приказал водитель. – Тяжелораненые у нас…

Потом мы одного за другим вытаскивали раненых из кузова и несли их до указанных сестрами медицинских палаток. Я видел, что все вокруг просто забито бойцами, многие из которых были неходячими, и понимал, что нашими подопечными займутся не сразу. Зря, получается, мы так спешили… нет, не зря! Каждая минута может стоить чьей-то жизни!

Наконец, последний раненый был уложен на выделенное место. Я вышел на свежий морозный воздух и вытер пот со лба.

- Дима? – знакомый девичий голос раздался совсем рядом. – Это, правда, ты?

Я повернулся и увидел Настасью Павловну, с сомнением во взгляде осматривающую меня. Одета она была в гимнастерку цвета хаки, шерстяную юбку, сапоги и шинель, небрежно наброшенную на плечи. На поясе была пристегнута кобура, а на шинели зеленели погоны лейтенанта медицинской службы.

Вот тебе и спрятался, называется. Отпираться было бесполезно, да и зачем?

- Да, Настя… хм… товарищ лейтенант, это я, собственной персоной. Давненько не виделись…