Черные ножи - 3

Глава 21

Разговор у нас сразу не задался.

Настя сильно изменилась за то время, что я ее не видел. Не было больше той слегка мечтательной, часто задумчивой и даже печальной девушки, добровольцем сбежавшей на фронт вопреки прямому запрету и недоверию начальства. Сейчас передо мной стояла девушка-боец, делом доказавшая свою ценность и преданность.

Да и фигура ее стала чуть более стройной, подтянутой. Я видел, что тело ее в прекрасной физической форме и мышцы в тонусе. Никакой спортзал не дает организму такой нагрузки, как работа в полевых условиях в медсанчасти. Наверняка, ей приходилось и раненых бойцов на себе таскать, и прочие тяжести – мужских рук, как обычно, катастрофически не хватало.

Даже взгляд у нее поменялся, стал более цепким, оценивающим, жестким. Я и представить себе не мог, сколько всего она должна была пережить, чтобы так измениться… нет, не внешне - внутренне… повзрослеть.

Внезапно мне стало ее жалко, до слез. Чертова война! Сложись все иначе, ходила бы Настасья в театр и оперу, не пропуская, как и прежде, ни одной премьеры, вечерами зачитывалась бы нестареющей классикой. Может, вышла бы уже замуж и родила детей.

Вместо этого каждый день ей приходилось иметь дело с грязью, кровью и человеческими страданиями. Кто говорит, что врачи – люди ко всему привычные, глубоко ошибается. Да, у них слегка атрофировано чувство брезгливости… но не сочувствия. Просто пропускать через себя боль каждого человека невозможно, сгоришь в момент. И все же без сопереживания не может быть настоящего доктора.

- Как ты здесь? Почему?

Я не хотел ей врать, но без этого было не обойтись. Не рассказывать же всю правду – это прозвучало бы слишком невероятно, и Настя бы не поверила, более того, сразу бы заподозрила, что я не просто так скрываю факты… и кто знает, что сделала бы эта обновленная Анастасия Павловна. Сдала бы меня особистам? Вряд ли. Она никогда не была из числа тех, кто пишет доносы. Но все же говорить с ней начистоту я не мог и не хотел. Раньше… думал о том, чтобы все ей рассказать, но сейчас – точно нет.

- Был на излечении, теперь возвращаюсь в часть, - ответил я достаточно искренне, да и случай мой был далеко не ординарный, но Настя все равно что-то почувствовала и потребовала.

- Покажи заключение врачей! Куда тебя ранило?

Только этого мне и не хватало. Сейчас она заставит показать место ранения, а там остался лишь небольшой шрам в качестве воспоминания. А заключение врачей ко мне вообще не имело ни малейшего отношения. И опять начнутся расспросы, удивленные взгляды, недоверие. Зачем мне все это? Нужно попробовать отделаться от девушки, хотя сделать это будет не просто – характер у нее всегда был упертым, и уж если Настя решит кому-то помочь, то сделает это, невзирая на желание «клиента».

- Товарищ лейтенант, со мной все в порядке. Честное комсомольское! – я улыбнулся настолько открыто, насколько мог, но Волжиной этого было мало.

- Дмитрий, - строго произнесла она, - ты давай-ка не темни. Показывай бумаги!

Взгляд у нее при этом был пронизывающий насквозь, хотя я заметил и отблески былой теплоты. Все же жаль, что у нас с Настей так ничего и не получилось. Хороший она человек, но не для меня.

К счастью, в этот момент к нам подбежала совсем молоденькая медсестричка, лет семнадцати на вид. Выглядела она словно взъерошенный воробушек: маленькая и нахохлившаяся.

- Анастасия Павловна, вот вы где! Я вас везде ищу!

Настя недовольно перевела свой взгляд с меня на медсестру. Сестричка же нет-нет, да поглядывала на меня с видимым любопытством. Мол, с кем это НАША тут так долго общается, что за человек?..

- Чего тебе, Варя?

- Там Ираклий Давидович вас зовет, много солдат доставили. Ваша помощь необходима!

При упоминании этого имени Настя внезапно встрепенулась, потом глянула на меня и слегка покраснела. Что такое? Уж не нашла ли она себе здесь кого-то по душе? Если так, то это даже лучше. А я уж начал было гадать, отчего она не кинулась мне на шею при встрече. Любовь, получается, прошла… да и была ли она?

- Это мы привезли в кузове, - поддакнул я, - немцы колонну обстреляли. Наш грузовик был первым, скоро и другие прибудут, и подводы видел, нам на встречу шли, загрузят бойцами и тоже пригонят. Очень много раненых.

Настасья тяжело вздохнула, понимая, что наш разговор переносится на неопределенный срок, чему я был только рад. Но долг есть долг, и я видел, что ее мысли уже перескочили с меня на собственный долг.

- Найди меня после, - даже не попросила, а потребовала она, - нам нужно многое обсудить.

Я лишь кивнул в ответ, понимая, что вряд ли выполню эту просьбу, и обе девушки умчались, причем Варя пару раз обернулась, словно запоминая меня. Шикарно! Когда по моим следам придут люди из СМЕРША, то у Насти появятся проблемы. Воробушек обязательно расскажет, что лейтенант медицинской службы болтала со мной, как со старым знакомым, а проверить ее биографию и установить, что она работала на том же заводе, где и я – дело недолгое. Да и найдутся те, кто расскажет после и о нашей связи. Лучше бы мы и не встретились вовсе. Я, возможно, навлек беду на ее голову…

За мной идет охота, и я сам в этом виноват. Британцы эти клятые… да еще субмарина – поводов для разговора с контрразведкой было более чем достаточно. А если они просчитали, что именно я подкинул генералу тетрадь, то вообще пиши пропало. Вот только если прежде я был открыт к общению с теми, кто принимает решения, то теперь старался всячески избегать возможных контактов. Причина проста – я не хотел попасть в клетку. Если я окажусь у них в руках, меня уже не выпустят. Меня будут выжимать, словно лимон, пока весь сок не выйдет. Но и оставшуюся корку не выкинут, а будут давить дальше и дальше, до самого конца. А я не хотел ближайшие годы провести в закрытой камере, общаясь исключительно со следователем и его начальством. Вторая жизнь – это возможность еще немного подышать свежим воздухом, и менять его на спертый запах камеры я не желал.

Пока я раздумывал, каким образом мне выбраться из полевого госпиталя и отправиться дальше, ко мне подошел давешний водитель.

Оглядев меня недовольным взором, он чуть нахмурился и заявил:

- Чего маешься, служивый? Аль первый день в армии? Доложиться начальству требуется, значится, по всей форме. А там тебя либо на довольствие поставят, либо подскажут, как до места добраться. Куда следуешь то?

Особо распинаться перед водилой я не собирался, незачем. Бумаги погибшего танкиста я изучил мельком, но номер части, конечно, запомнил. Вот только предстояло выяснить, где конкретно эта часть сейчас воюет, и понять, каким образом до нее доехать. Дезертировать я не планировал, и свои планы менять не собирался.

- Боюсь, отец, начальству сейчас не до меня, - я широко махнул рукой, стараясь охватить всю царящую вокруг суету. – Ты говорил прежде, что с попуткой подсобишь? Может, знаешь, едет ли кто до железки?

Водила почесал в затылке, задумавшись.

- Михалыч должен за продуктами выехать через полчасика, вон он бидоны грузит. Попробуй у него узнать! Вообще, по инструкции не положено чужих подвозить… но ты у начальства разрешение спроси, тогда точно возьмут, - опять весьма толсто намекнул он. Подозревает меня в чем-то? Вроде, не должен.

- Благодарю, отец. Так и сделаю.

Но, распрощавшись с водилой и дождавшись, пока тот отойдет подальше, я двинул в сторону упомянутого Михалыча. Обращаться к местному начальству я очень не хотел. Это лишь трата времени, да и припахать меня могут для работ в госпитале, несмотря на бумаги Василия Шведова, требующие незамедлительно явиться в часть. Но оставаться на месте я не мог, доктор с его людьми могут оказаться здесь в любую минуту. Я точно знал - меня не оставят в покое.

Подойдя ближе к нужной машине, я без единого слова поднял один из бидонов и рывком поднял его в кузов. Тяжело!

Михалыч – крупный, широкоплечий мужчина лет пятидесяти, как раз подхватил следующий бидон и подтащил его ближе. На меня он глянул лишь мельком – явился помощник и хорошо, но тут же скомандовал:

- Давай-ка вдвоем, попроще будет!

Дело, и правда, пошло на лад. Хорошо еще, что бидоны были пустыми, но и так они весили килограмм по десять-пятнадцать, а уж с полными мы бы и вдвоем с трудом управились - неудобно. Работа спорилась, и через четверть часа мы забили кузов под завязку. Поверх Михалыч накидал пустые мешки под хлеб и прочую мелочь.

- Выручил, боец, - закончив, он обратил, наконец, на меня внимание. – Хотел чего?

- Мне бы до ближайшего городка… добираюсь до своих, но под обстрел попали…

- Слышал уже, - помрачнел Михалыч, - немцы, суки, налетели, как коршуны. Людей жалко, положили ни за что…

- Ничего, задавим! – пообещал я. – Обязательно задавим! До Берлина дойдем, Гитлера за усы вытащим из бункера, приволокем к Бранденбургским воротам и на них же и повесим!

Михалыч, несмотря на шум и крики вокруг, улыбнулся.

- Поехали, мечтатель, подброшу. Предписание только покажи сначала… так, на всякий случай.

Правильно, доверяй, но проверяй. Впрочем, с бумагами у погибшего танкиста все было в порядке. Так что Михалыч лишь мельком мазнул по ним взглядом и вернул мне.

Машина тронулась с места, я бросил прощальный взгляд назад. Настасьи Павловны, разумеется, не увидел. Что же, встретились и разбежались. Время все меняет. Когда я с ней только познакомился, во мне еще во всю превалировали Димкины гормоны – и аппетитные Настины формы, и красивое ее личико не могли его, да и меня, не заинтересовать. Потом легкая романтика: все эти вечерние прогулки по городу, походы в театр, наши долгие разговоры, редкие поцелуи…

Это требовалось Димке, но было необходимо и Насте, чтобы, наконец, проснуться и начать жить по-настоящему. Но было ли это нужно мне? Не в такой степени. Я и так чувствовал себя вдвойне живым. Новое рождение дало мне то, чего не давала первая жизнь – ощущение, что все не напрасно. Что все наши дела и поступки, мысли и переживания, наши стремления и мечты не пропадут просто так, не канут в Лету, не сгинут без следа. Что мы, и правда, сумеем сделать мир лучше и чище, честнее… а если нет… тогда у нас появится второй шанс. И я очень надеялся, что и Димке Бурову, хорошему парню из Челябинска, кто-то тоже предоставил подобный шанс. И сейчас он живет где-то новую, куда более счастливую, чем прежде, жизнь.

- Как тебя сюда занесло-то? – прервал мои мысли Михалыч. В кабине густо пахло чесноком и потом. Мужской запах.

- Да по госпиталям отлеживался, все доктора не отпускали, как ни просился. Бежать уже хотел, к своим! Как они там без меня воюют? Но выписали, к счастью!

- Я тебя у вокзала выброшу, устроит? От Твери много составов каждый день отходит, с кем-нибудь да договоришься… или на попутке дальше двинешь. А лучше всего к военному коменданту вокзала подойди, объясни ситуацию… он – мужик толковый, обязательно подсобит!..

Так, наконец, ориентир. Тверь. До Москвы оставалось меньше двухсот километров… чуток не доехали. Если бы все же добрались, бежать я бы уже не сумел, там бы меня сразу взяли под плотный контроль.

И все же я до сих пор слегка сомневался, в чьи руки я попал. Не выглядел этот доктор так, как должен был выглядеть. И действовал он не правильно. Со мной ведь можно было и по-человечески поговорить… договориться. Я ведь не чужой! Но они решили действовать иначе. Что же, их право, но и мое право делать то, что считаю нужным.

Мои мысли вновь вернулись к доктору. Все же было в нем нечто странное… тогда, в полубреду я эту странность лишь уловил, но не осмыслил, сейчас же мне становилось все очевиднее – доктор был не тот, за кого я его изначально принял. Ведь, я подумал, что после ареста в Ленинграде меня передали СМЕРШевцам, которые собирались отвезти меня прямиком в Москву. Теперь же я начал припоминать, что в своем смешанном состоянии слышал звук лодочного мотора – это меня, очевидно, переправляли на катере через Ладогу. Затем я оказался в машине, ее мотор постоянно тарахтел из-за мелкой неисправности… потом провал в памяти… а затем звук мотора изменился, и зазвучал уже мощно и ровно. Мы поменяли машину? Старая сломалась? Или же… вместе с машиной я поменял и своих охранников.

Неужели, нашу группу перехватили по дороге?! Так к кому же в руки в итоге я попал? Столько вопросов, и ни одного ответа…

- Уснул что ли? – хмыкнул Михалыч. – Подъезжаем уже, вон он – Калининской вокзал!

А я, и правда, чуть расслабившись и погрузившись в размышления, задремал, несмотря на холод в кабине. Сейчас же, резко встрепенувшись, уставился в окно. Мы потихоньку продвигались вдоль кирпичных двухэтажных домов старой постройки, тщательно объезжая большие лужи.

Полуторка остановилась. Впереди чуть справа виднелось главное здание вокзала, по обе стороны которого лежали рельсы. Здание было выполненно в русско-византийском стиле: с галереей на чугунных колоннах и «окнами в браманте» с арочными закруглениями сверху. На фасаде, помимо Сталина и Ленина, висел портрет Михаила Ивановича Калинина – недаром же вокзал сейчас назывался в его честь. Старое название – «Николаевский» в советское время по понятным причинам не прижилось.

- Дальше мне в другую сторону, - тепло попрощался со мной водитель, - удачи, служивый!

Я выбрался из машины, угодив прямиком в середину лужи. Хорошо, вода не попала в сапоги. Михалыч тронулся с места, едва не обдав меня брызгами.

Махнув ему вслед рукой, я пошел в направлении вокзала. Идея пообщаться с комендантом показалась мне самой перспективной из всех имеющихся. Нужно было выяснить, где сейчас находится моя новая часть. Судя по тому, что колонна, в которой ехал Василий Шведов, как раз и шла к Твери, то направление я выбрал верное. Теперь оставалось понять, куда он планировал следовать дальше и найти подходящее средство передвижения.

В целом, алгоритм предстоящих действий я вполне себе представлял. Линия фронта постепенно сдвигалась на запад, и некоторую часть дороги я вполне мог проехать в теплушке, а потом уже искать машину, которая подбросит меня максимально близко к расположению. Дальше же придется пешком – это дело нехитрое.

Комендант меня принял быстро. Им оказался невысокого роста, но быстрый в движениях капитан с тонкими, старорежимными офицерскими усиками. Левой руки у него не было.

- Слушаю вас? – спросил он, чуть прищурясь.

Я вкратце пересказал свою ситуацию, стараясь не сочинять неизвестные мне самому подробности, а акцентировать внимание на моментах, при которых присутствовал: обстрел, полевой госпиталь, раненые, дорога. Потом продемонстрировал бумаги, удостоверяющие личность. Благо, на фотографии мы с Василием были изрядно похожи, а общая потертость документов, да чуть смазанные чернила сыграли мне на руку – комендант посмотрел солдатскую книжку и вернул мне. После чего недовольно уточнил:

- Почему одеты в гражданку?

- Гимнастерка вся в клочья была, не заштопать, пришлось отдать на бинты. Мне выдали, что нашлось, сказали, в части обеспечат всем необходимым.

- Нда-нда, - покачал он головой, - я бы не надеялся. Сейчас с обмундированием проблемы, не хватает самого необходимого. Впрочем… погоди-ка, боец!

Он вышел в соседнюю комнату и отсутствовал минут десять. От скуки, я изучил его кабинет, но ничего интересного не увидел. Стол, шкаф, пара стульев. На стенах несколько агитплакатов, паркет на полу старый и стертый. Стены требовали побелки, штукатурка частично осыпалась. Впрочем, и все прочее здание вокзала пребывало в подобном состоянии. Некогда вокзал I-го имперского класса, с драпировкой в интерьере, с цветными стеклами, дубовым паркетом и мраморными каминами, сейчас превратился в место, более похожее на ночлежку для бездомных. Покрывавшие прежде стены бумажные цветочные обои были почти полностью оборваны, и лишь в нескольких местах еще свисали крупными кусками.

«Ничего, - утешил я себя в очередной раз, - кончится война, все отстроим! Если доживу, сил не пожалею!»

Я давно не тешил себя надеждой о возвращении в свое время. Там я давно мертв. Вся моя жизнь – здесь, и будущее мое неотделимо от будущего страны. Так что плакаться и жалеть себя я не собирался, а собирался воевать и работать.

Комендант вернулся, держа в единственной руке бумажный сверток. Он положил его на стол и ловко разрезал веревку ножницами.

- Пользуйся, боец, - кивнул он, - тому, кому это принадлежало, уже не понадобится.

Я не заставил себя просить дважды. В свертке оказалось сразу несколько вещей: гимнастерка, галифе, нательная рубашка и подштанники. Все вещи были не новые, но чистые.

- Все из прачечной, - подтвердил комендант, - стиранное. Можешь примерять!

Никакой брезгливости у меня не было. Я прекрасно понимал, что бывший хозяин этих вещей мертв. Значит, они ему без надобности. А вот мне пригодятся.

Безо всякого стеснения я скинул свою одежду и надел форму – она пришлась в самый раз. Ножны приладил к ремню – не по форме, но сидора под рукой у меня не было.

Рядовой Красной Армии Василий Шведов, танкист, стрелок-радист, к вашим услугам!

- Так-то лучше, - серьезно кивнул комендант, одобрительно поглядывая на черные ножны. – Боец должен выглядеть по уставу, а не как Ванька-встанька, одетый не пойми во что. А теперь подумаем, чем тебе помочь…

Он сделал пару коротких звонков, с кем-то негромко переговорил, потом вызвал помощника, отправил его с заданием. Тот минут через пятнадцать вернулся и что-то негромко доложил коменданту, после чего вышел из кабинета.

- Значит, так, боец, - комендант повернулся ко мне, - повезло тебе! Я выяснил, где сейчас воюет твой корпус, и расскажу, как проще всего туда добраться. Для начала посажу тебя на товарняк, через час он отъезжает в направлении Обнинска. А дальше поедешь следующим образом…