Черный крест

Глава четвертая ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Бог, конечно, Калмыкову не помог. Помогли люди. Те, кто управляли его судьбою до сих пор и собирались управлять и впредь. Они предоставили Саше тысячи лошадиных сил, заключенных в моторы истребителя-бомбардировщика без опознавательных знаков. Самолет поднялся с «неизвестного» аэродрома «неизвестного» государства, взял курс на восток. Границу перелетели со стороны моря на огромной высоте, с максимальной скоростью.

Саша сидел в кабине готовый к прыжку, машинально вцепившись руками в парашютные лямки, которые давили плечи. Сквозь иллюминатор была видна земля — далекая, темная. Еле заметные с многокилометровой высоты, теплились послеполуночные огоньки. А над самой головой, казалось, их можно достать руками, сверкали звезды. В противоположность земным огням, они знакомы и дружественны. Они подмигивали, звали к себе, были не тусклыми, как земные огни, а чистыми, умытыми. Саша подумал: вот сейчас предстоит сделать прыжок в неизвестность. Громко сказал, благо в кабине больше никого не было: «Я не боюсь…»

Самолет пошел на снижение. Глуше сделался рокот двигателей. Неведомым внезапно появившимся ощущением Саша почувствовал, что скорость самолета увеличивается, нарастает с каждой секундой. Темная масса земли становилась ближе. Удалялись звезды. Далекий огонь, до сих пор еле мерцавший справа внизу, делался ярче. Острые иголочки покалывали в ушах. Неприятное чувство подступало к горлу.

— Приготовьтесь! — скомандовал появившийся в кабине штурман. — Сейчас выходим на цель.

Саша кивнул. Поднялся со своего места, подошел к люку. Пальцы чуть вздрагивали. Крепко сжал парашютные лямки, чтобы унять неприятную дрожь, скрыть ее от штурмана.

Пол кабины начал с силой давить на ноги. Пришлось ухватиться за что-то, чтобы устоять — планирование самолета кончилось. Летчик уменьшил скорость. Все эти ощущения знакомы, Калмыков прыгал с парашютом не раз и… все-таки теперь они другие: как ни сурова «большая игра», она очень отличается от жизни…

Штурман открыл люк. В кабину ворвался прохладный ночной ветер. Поддал под козырек Сашиной кепки. Калмыков натянул ее ниже на лоб.

— Раз, два, три… — считал штурман, освещая фонариком карту, которую держал в руках. Счет его казался Саше бесконечным. — …Восемь, девять, приготовиться!..

Саша сделал шаг к люку.

Тихо сказал, обращаясь к богу:

— Верю в тебя!

Губы еле шевелились — одеревеневшие, как на жестоком морозе.

И, будто в ответ, услышал хлестнувший по нервам крик штурмана:

— Прыгай!

Калмыков шагнул вперед, бросился в пустоту.

Рядом проревел самолет и исчез во тьме.

Саша что было силы рванул холодное кольцо. Зашелестела ткань спасительного купола. Легкий рывок — и Калмыков повис в воздухе, чуть покачиваясь, как на качелях.

Посадку произвел точно по инструкции: согнув ноги, приподнявшись в последний момент на стропах, чтобы смягчить удар. Мгновенно «погасил» парашют. Огляделся. Прислушался. Он — возле леса или рощи. В полусотне метров темнеют деревья. Вокруг тихо, лишь где-то, очень далеко, лаяла собака — лениво, как бы машинально. Прислушавшись еще, Саша уловил гул мотора. Увидел свет фар. Через минуту снова промелькнули полосы света, еще, еще. Очевидно, рядом оживленное шоссе. Штурман немного ошибся в расчетах, «пионера» предполагалось выбросить в более уединенной местности. Но сделанного не воротишь.

Скомкав парашют, побежал в рощу. Быстрыми ударами складной лопатки, припасенной для этой цели, начал рыть землю. Неожиданно взгляд его остановился на толстенном вековом дереве. А ну-ка?.. Осторожно посветил фонариком. Так и есть — дупло. Залез на сук, сунул руку в дупло. Глубокое… Втиснул туда парашют, лопатку, проверил, не торчит ли снаружи. Нет, даже если специально станут искать, найдут не сразу.

Теперь надо выбираться отсюда — выбираться быстрей и незаметней. Надеяться, что ночного парашютиста никто не увидел, глупо. Скорее всего в округе поднята тревога и Сашу ищут. До рассвета нужно уйти как можно дальше и уйти так, чтобы не заметила ни одна живая душа.

Калмыков отряхнул костюм, осмотрел, все ли в порядке, и, сказав сам себе «с богом», зашагал к шоссе. Спотыкаясь в темноте о невидимые камни и рытвины, продолжал напряженно обдумывать план бегства из опасного района. Пешком далеко не уйдешь. Попроситься в машину нельзя — шофер запомнит одинокого человека на шоссе, опишет его приметы, наведет на след… А придумать что-то надо.

В конце концов остановился на плане, который показался наиболее подходящим. Найти место, где автомашины замедляют ход, уцепиться и незаметно влезть в кузов грузовика. Ничего другого сообразить не мог.

Пока Калмыков стоял, погруженный в размышления, из темноты появился человек, который шатаясь брел по обочине шоссе, во всю глотку орал:

Может куплет, который выкрикивал пьяный, натолкнул Сашу на дерзкую мысль? Нагнал пьяного, сказал приветливо:

— Здорово, друг!

— Никакой я… тебе… не друг… — прохожий еле-еле шевелил языком. — Никакой не — друг… Меня Мишей звать…

— Я и говорю — Миша. Где это ты так?

— У… шуряка на именинах. Я ему говорю, ты, говорю, Пава… не трожь, — забормотал совсем несуразное.

— А! Знаю. Это тот Пава, что на железной дороге работает, на Московской улице живет. Кушелев фамилия.

— Никакой он тебе… не Куш… Кушелев, а Па… Павел Кирилыч Стацюк, проживает Свердлова, два, квартира семь. Работает дистчеп… о, черт! диспетч… диспетчером автороты…

— Как же, знаю. Да ты меня не признаешь, что ли?

Михаил с пьяной серьезностью уставился на Калмыкова.

— Вроде не припомню. И темно… тут.

— Я же у Павлика на именинах за одним столом с тобой сидел. Только ты чуток туда ближе, — показал рукой в темноту ночи, — а я — сюда.

— Вроде и… было… Спать я хочу. Домой.

— А где живешь-то?

— На Житомирской, возле школы.

— Идем доведу, мне по пути.

Противно тащить на себе икающего, несущего околесицу пьяного, однако — терпел. Вслушивался в бормотание нового «знакомого», хотя и узнал от него все, что нужно.

Так прошли с километр. Впереди показались городские строения, шоссе сделалось улицей. И тут состоялась встреча, которой Калмыков боялся. Из темноты выступили четверо — один в форме, трое в штатском. Приблизились к ночным прохожим.

— Кто такие? — спросил человек в форме. Трое других окружили Михаила и Сашу, зорко следили за каждым их движением.

Михаил поднял упавшую на грудь голову, промычал что-то. Калмыков, изображая пьяного, который хочет казаться трезвым, сосредоточенно, серьезно ответил:

— Именины справляли. У Павы Стацюка, — именинник он.

— Где это? — все так же строго задал новый вопрос человек в форме.

— Сверд… Свердлова, два, квартира семь. Хорошая квартира, ничего не скажешь, хорошая… Мне тоже… обещают…

— Долго там сидели?

— Не помню… Миш, а, Миш! — толкнул пьяного в бок. — Когда мы к Паве… пришли?

Михаил не ответил.

— Проснись ты! Когда на именины пришли, товарищ спрашивает.

— В… шесть. А то в семь…

— Во-во! — Калмыков поглядел на человека в форме, спутников его и каким-то особым чувством лжеца почувствовал: ему верят. Радость охватила Сашу, придала еще больше уверенности, дерзости. Он вдруг начал что называется, «заедаться»: — А ты кто такой? Тебе что до нас за дело?

Человек в форме еще раз оглядел задержанных. Говорят одно и то же, не сбиваются, не путают, улица Свердлова действительно есть в поселке. И совершенно невозможно, чтобы опустившийся ночью парашютист так сразу нашел себе сообщника. А они держатся, как старые знакомые… Возиться с пьяными дальше — зря терять время.

— Ладно, — решил человек в форме. — Отправляйтесь своей дорогой.

— Нет! — не успокаивался Саша. — Ты кто таков? Чего привязался?

— Проваливай своей дорогой. Молодой, а так напивается… Давайте, товарищи, нечего валандаться!

Четверо быстро зашагали по шоссе и, минуту спустя, исчезли во тьме.

Калмыков глубоко вздохнул. «Слава богу! — воскликнул мысленно. — Слава богу!»

Главная опасность миновала. Он вырвался за пределы кольца, которое сжималось вокруг места приземления парашютиста. «Рука божья надо мной», — подумал Калмыков.

Теперь требовалось освободиться от пьяного. Бросить Михаила сразу боялся, вдруг те четверо следят?.. Может случиться еще рискованная встреча, пьяный продолжал быть отличной маскировкой. Но Саша и понятия не имел, где находится Житомирская улица, куда надо вести Михаила. Спрашивать у прохожих в поздний час опасался.

Но события в ту ночь решительно благоприятствовали «пионеру», послали вторую случайную удачу. И Калмыков опять быстро ею воспользовался.

Мимо проезжало такси. Саша остановил его:

— Подвези на Житомирскую.

Шофер хмуро поглядел на Михаила. Ответил:

— Пьяных не беру.

— Так я-то не пьяный.

— Мало ли чего. Начнет скандалить.

— Не начнет. Войди в положение — с именин он, идти не может, не бросать ведь.

Трезвый вид, разумный разговор подействовали. Шофер сжалился:

— Садитесь.

Минут через десять свернули на широкую асфальтированную улицу.

— Какой номер? — спросил шофер.

— Напротив школы.

Скрипнули тормоза.

— Я сейчас вернусь, погоди, — сказал Калмыков, извлекая из автомобиля успевшего заснуть Михаила. — Отведу его, и меня домой свезешь. Минутку всего.

— Ладно, давай.

Заволок пьяного в подъезд, прислонил к стене. Ноги Михаила подломились, он опустился на холодный пол. Саша немного постоял над ним, соображая, как быть дальше. Карта района, в котором Калмыков находился, тщательно выученная еще «там», встала в памяти.

Не оглядываясь на храпящего пьяницу, вышел из подъезда. Быстро приблизился к машине. Взволнованно сказал шоферу:

— Слушай, беда у меня!

— Что еще?

— Оказывается, к другу по телефону звонили, пока я на именинах гулял. С матерью сердечный припадок. Срочно в Григорьевку надо. Свезешь?

Григорьевка — крупная железнодорожная станция километрах в пятидесяти от городка, где был Калмыков.

— Не могу, — покачал головой шофер. — Это тебе на междугороднее такси нужно. Нам дальние рейсы инструкция не разрешает.

— Ну, где я междугороднее сейчас найду? Пойми — мать больна.

Шофер колебался. Инструкция — инструкцией, но отказать в помощи человеку, у которого больна мать… Сердито крякнул.

— Сколько хочешь заплачу, — настаивал Саша, почувствовав колебание шофера. — Не до денег мне сейчас.

Шофер нахмурился.

— «Сколько хочешь» мне ни к чему. Сколько полагается, столько и заплатишь. По счетчику.

— Вот спасибо тебе! — обрадованно воскликнул Калмыков, понимая, что шофер сдался. — Век не забуду!

Сел рядом с шофером и автомобиль тронулся.

— Побыстрей, если можно. Сердце не на месте у меня, так беспокоюсь.

— Не задержимся!

Автомобиль мчался по отличному шоссе, стрелка спидометра вздрагивала между цифрами «80» и «90». Шофер молчал. Калмыков погрузился в свои мысли. Итак, бог помог преодолеть главную трудность. «Пионер» в Советском Союзе. Преследователи остались позади. С каждым оборотом колес расстояние между ними и Сашей увеличивается.

На востоке горизонт посветлел. Стали видны телеграфные столбы у шоссе, деревья, которыми с незапамятных времен была обсажена столбовая дорога. Несколько минут спустя Калмыков совсем отчетливо увидел раскинувшуюся вокруг степь. Предутренний ветерок шевелил листву, гнал перед собой желтые колеса «перекати-поля». Они то нагоняли автомобиль, то отставали от него. День начинался хмурый, неприветливый. Когда рассвело, поток встречных машин увеличился. Грузовики, «победы», «волги», «газы» возникали вдали темными точками, быстро росли, обретали форму и цвет, с ревом пролетали мимо. Проехал «маз» с кузовом, полным девушек в пестрых платьях. Они пели весело и задорно.

Саша жадно вглядывался во все встреченное — в детали пейзажа, едущие машины, рассматривал людей, что брели вдоль.

Люди, люди — молодые, старые, веселые, хмурые… Как найти путь к сердцу их! И найду ли я?! Дай, господи, силы верному твоему слуге!..

— Вот, приехали, — сказал шофер. Лицо его осунулось, выглядело усталым.

— Да, вижу, — откликнулся Саша.

— Тебе на какую улицу?

Калмыков ждал такого вопроса. Ни одной улицы в Григорьевке он, конечно, не знал. Однако его заставили в свое время наизусть выучить названия улиц, которые чаще всего встречаются в Советском Союзе. Приходится рискнуть: «А, была не была!».

— На Пушкинскую, — сказал первое вспомнившееся.

— Знаю, — кивнул шофер.

— Второй дом от угла.

— Ясно.

Стрелка указателя скорости передвинулась с цифры «80» на «60», затем на «40». Машина въехала в Григорьевку. По обеим сторонам дороги потянулись маленькие домики, из труб которых вился вкусный кухонный дымок. Две женщины стояли у водоразборной колонки, увлеченно судача. Мужчина в рабочем костюме ехал на велосипеде. Когда такси обогнало его, велосипедист дружески улыбнулся Саше.

Еще несколько поворотов и Саша, который следил за табличками, чтобы не пропустить нужной улицы и тем не вызвать недоумения у шофера, прочел: «Пушкинская».

— Приехали, большое спасибо, — сказал Калмыков.

— Не за что, разве ж я не понимаю — мать, — отозвался шофер.

Саша глянул на счетчик. Добавил сверх полагающейся суммы двадцатипятирублевую бумажку, протянул шоферу. Тот покачал головой:

— Не к чему. Есть, правда, среди нашего брата таксистов хабарники…

— Я отблагодарить хочу, — объяснил Саша.

— Благодарность на деньги не ценят. Я и без того чувствую, что ты мне благодарен… Прощай.

Шофер включил мотор. Машина рванулась, пахнув в лицо Калмыкову перегаром бензина. «Пионер» стоял в неловкой позе, сжимая возвращенную шофером кредитку. С таким отношением к деньгам ему сталкиваться не приходилось. Деньги ценили во всех чужих городах, где он побывал… Странно…

Однако предаваться размышлениям не было времени. До Григорьевки добрался благополучно. Теперь следовало, не задерживаясь здесь, ехать дальше. Отправился на вокзал.

Ближайший поезд дальнего следования уходил через полчаса. Калмыкова он вполне устраивал. Куда ехал поезд, безразлично: лишь бы подальше. Саша взял билет и почему-то сразу почувствовал сильный голод. Ведь последний раз он ел много часов назад и за много сот километров отсюда, в другом мире, по ту сторону границы… Станционный буфет уже открылся, и Саша с удовольствием выпил стакан свежего крепкого чая, съел два бутерброда. Разноцветные бутылки на буфетной стойке вызвали воспоминание о ночном знакомце Михаиле, который оказал «пионеру» неоценимую услугу. Как-то он там? Наверно, страдает с похмелья!..

…Запыхтел паровоз. «Поезд номер… прибывает к третьей платформе, стоянка…» — пробубнило радио.

Саша доел бутерброд, расплатился с буфетчицей. Вышел на платформу. Отыскал свой вагон. В купе было прохладно. Пахло лаком, паровозным дымом, одеколоном. Две нижних койки были заняты, верхняя принадлежала Саше. Попросил проводника расстелить постель, лег, закрыл глаза. Вспомнилась темная кабина самолета, в которую хлестал ночной ветер, страшные мгновения прыжка, ночное шоссе, огни — фонарей или звезд? — рассерженное лицо шофера, отказывающегося от «чаевых». «Я еду к больной матери!» — громко сказал шофер…

Саша заснул.

Когда проснулся, весело постукивали колеса. Чистый солнечный луч косо двигался по потолку. В луче плавали пылинки, гоняясь друг за другом. Под свежим ветром трепетала занавеска.

С новым, незнакомым раньше чувством — страхом преследуемого, который скрывается от погони, — Калмыков приподнялся на локте, оглянулся.

Внизу сидели мужчина и женщина. Он — немолодой, с резкими чертами загорелого лица, шрамом на щеке. Одет в пижамную куртку, спортивного покроя шаровары. Даже в этом вольготном костюме по каким-то неуловимым и в то же время отчетливым признакам, прямой фигуре чувствовался военный… И еще одно странное ощущение вдруг пришло к Саше. Ему показалось, что он когда-то, где-то видел этого человека. Усмехнулся: только попал в Советский Союз, а уже чудятся знакомые! Не трусишь ли? Сразу прогнал от себя эту мысль, твердо сказал себе: «Без глупостей! Никогда и нигде встречаться с ним я не мог». Колебания, слабость — от недостатка веры. Саша должен положиться на бога во всем, следовать его велениям, верить в его благость. Бог защитит Сашу, ведь ради дела Иеговы прибыл он сюда…

Женщине, что занимала третье место в купе, было под сорок, светлые волосы уложены на затылке незатейливым узлом.

— А, сосед, — сказал мужчина, почувствовав на себе Сашин взгляд. — Лихи вы спать.

Женщина тихо засмеялась. Сказала:

— Молодые люди всегда долго спят.

Голос и смех у нее был приятный, грудной.

— Правильно! — с нарочитой бойкостью отозвался Калмыков, понимая, что молчать невежливо. — К тому же, устал я. Перед отъездом целую ночь не спал, теперь наверстываю.

— Срочная работа? — поинтересовался попутчик.

— Да… Срочная… Пойду умоюсь, — сказал, предотвращая дальнейшие вопросы. Натянул брюки, рубаху, спрыгнул с полки.

— Позвольте, а мыло у вас где? — спросил мужчина, когда Саша, перекинув через плечо полотенце, собрался выйти из купе.

Калмыков не растерялся. Как бы посмеиваясь сам над собой, ответил:

— Так тщательно собирался, что и мыло и зубную щетку дома оставил. Новые покупать придется.

Попутчик от души расхохотался. Улыбнулась и женщина. Саша вдруг почувствовал: от простой беседы с этими совершенно незнакомыми людьми что-то как бы оттаивает в сердце. Ведь за всю жизнь — всю жизнь! — никогда и никто так не говорил с ним, даже «Джон». «Джон» был ласков, жалел Сашу, но беседы его всегда оставались беседами старшего с младшим, поучающего с поучаемым… А другие, с кем доводилось встречаться Саше?.. Он уважал их, порой восхищался ими, но ни в ком не чувствовал настоящей, безыскусственной приязни.

— Ох, молодежь, молодежь, — говорил тем временем попутчик. — Поверите, Елена Гавриловна, я тоже таким был — скорей, на бегу все. А куда скорей, я вас спрашиваю?.. Однажды в Сибири на посиделки зимой за пять километров отправился, а рукавицы забыл! Рук лишиться мог, вот оно «скорей».

Пошарил на полке, достал и протянул Саше дорогой кожаный несессер:

— Прошу! Тут и мыло, и одеколон, и бритва, ежели побриться желаете.

— Спасибо, я… — смущенно забормотал Саша.

— Спасибо потом скажете. Берите.

Делать нечего, пришлось принять услугу, предложенную просто и деликатно.

Вернулся в купе бодрый, свежий.

А мужчина рассказывал Елене Гавриловне новую историю, тоже случившуюся с ним в Сибири.

— …И тогда собрал он, значит, своих монахов и — в тайгу. А вооружены — лучше не надо: «арисаки» — японские винтовки, винчестеры, два пулемета, гранат уйма. У нашего брата, у чекистов, с оружием туговато, однако не в том беда. Главное, что по селам этой самой штунды, сектантов, значит, видимо-невидимо и все под атаманову дудку пляшут…

Рассказ его был обстоятельным, долгим, как большинство поездных и пароходных историй, когда некуда торопиться ни рассказчику, ни слушателям. Вспоминал он, как отряд сектантов-изуверов пробивался к китайской границе, как убивали, мучили попадавшихся на пути в селах коммунистов и просто бедняков, как чекисты окружили «божью» банду и сдалась она, только расстреляв все патроны.

— Много, ох, много горя «святые люди» принесли, — закончил он.

— Не может быть! — невольно вырвалось у Саши.

Рассказчик спокойно посмотрел на него.

— Стар я, дорогой мой, врать. Вы монаха, сектанта, наверно, и в глаза не видывали, а мой брат в бою с их атаманом погиб…

Поняв, что сболтнул лишнее, Калмыков быстро поправился:

— Я не про то, я вам верю. Я хочу сказать, что какие же это святые люди! Бандиты и только.

— Какие есть, — сухо ответил рассказчик, которого восклицание Саши все-таки обидело.

— У нас в селе тоже был случай, — начала Елена Гавриловна, прерывая неприятное молчание, воцарившееся в купе. — Была знахарка и вот приходит к ней девушка…

Калмыков залез к себе на полку, лег. Зыбкая мысль о встрече с неизвестным мужчиной, ныне соседом по купе, совсем покинула Сашу. Подумал о нем с ненавистью: конечно, коммунист, большевик, безбожник. Рассказы его — большевистская пропаганда, правды в них ни на грош. Конечно, всякая вера, кроме иеговистской, ошибочна, те сектанты, которых он называл «штундой», не придут к спасению души. Но верующий, в какого бы бога он ни верил, бандитом не станет. Лживые выдумки, с такими россказнями придется еще встречаться не раз… Сашу не обманешь. Он разбирается, где истина, где клевета, облыжные поклепы на святых людей. Пусть другим головы морочат своими историями…

Время текло медленно. Попутчики внизу беседовали о своем, смеялись. Саша внимательно слушал их, не слезал с полки. Каждое слово могло представлять для него ценность — мало ли о чем разговаривают в купе поезда, может, и сболтнут нужное «пионеру».

В четыре тридцать пополудни поезд подходил к городу, до которого Калмыков взял билет. Осторожности ради, сошел на предпоследней станции. Добрался в город автобусом, хотя и понимал, что вряд ли его ждут, разыскивают на вокзале: уж очень далеко он теперь от того места, где спрятан парашют.

И снова, в который раз за последние месяцы, Калмыков вспомнил о «старших». Как мудры они, обучив его всему, что теперь так нужно для сохранения свободы и безопасности. В самой сложной обстановке Саша не растеряется, знает, как поступить. Он — настоящий миссионер, посланец Иеговы, и бог незримо хранит его. Нет беды, которой испугался бы Саша, нет трудности, которую не смог бы преодолеть…

В городе прежде всего заглянул в магазин, купил плащ и несколько рубашек, галстук, дорожные вещи, чемодан, в который все уложил. Сходил в парикмахерскую, переменил прическу — умышленно отпущенные раньше волосы подстриг коротким «бобриком».

Окончив все необходимые дела, отправился в аэропорт. Взял билет на самолет дальнего следования.

Первоклассный воздушный лайнер мчал несколько десятков пассажиров на огромной высоте. «Машина военная, только временно переделана», — сразу же смекнул Калмыков.

Не прошло и суток, а Калмыков очутился, что называется, за тридевять земель от того места, где попал на советскую территорию. Следы заметены чисто, считал он, никаких признаков своего пребывания «пионер» не оставил.

На самолете прибыл в город Приморск. Там Калмыков должен отыскать человека. Никакого отношения к сектантам он не имеет и тем особенно ценен. С поверхностной точки зрения между ним и иеговистом существовала только одна общность — во враждебности к советской власти. Но это решало все остальное. Пусть Калмыков и его будущий сообщник разной веры, разных национальностей, разных характеров, разных воззрений на жизнь, — в главном они едины. Калмыков не сомневался: тот, к кому явится он, «пионера» не выдаст. Цепью обстоятельств, на которую в свое время обратили внимание сведущие люди, будущий сообщник, не знающий Калмыкова, окажется обязанным помочь «пионеру». Иначе поступить он не может. Поэтому и выбрали его среди тех немногих, на кого имел основания положиться Калмыков.

Первые дни в Советском Союзе для «пионера» самые трудные. В эти дни он представлял угрозу и для других — своим появлением мог «провалить» существовавшую в городе подпольную иеговистскую организацию. Поэтому решили использовать для безопасности иеговистов «еретика», о судьбе которого «свидетели Иеговы» ни в какой мере не тревожились. Что с ним случится потом, не так уж важно. Главное, чтобы Калмыков не скомпрометировал единоверцев. Убедившись, что слежки нет и вообще все в порядке, «пионер» пойдет к иеговистам.

Таков был план, приводимый Калмыковым в исполнение…

…А подполковник Василий Сергеевич Приходько даже не подозревал, что около суток находился в одном купе с мальчиком, память о котором хранил с давних послевоенных лет. Сейчас Приходько ехал в Москву. Он следовал к новому месту службы…

Судьба случайно столкнула этих двух людей и вновь развела врозь.