Антигравитационные лихтеры переправляли людей и снаряжение на борт звездолета, зависшего над Атиком на стационарной орбите. Ходовые огни и люки гигантского корабля сияли, словно звезды всей Галактики, собравшиеся в одном месте. Оробевшие солдаты, негромко переговариваясь, переходили из меньшего судна в большее. Смех слышался лишь изредка — нервный, полный благоговения. Лэннет радовался тому, что взял в экспедицию Клузанаманна. Работа с людьми была стихией сержанта. Он лично следил за порядком в туннеле переходного трапа, грубовато-добродушно подгоняя тех, кто задерживался у иллюминаторов. Впрочем, он отлично понимал молодых людей и не мешал им бросить взгляд-другой наружу.
Однако на близком расстоянии смотреть было не на что. Издали корабль притягивал взор, но, оказавшись рядом, превратился в мешанину холодных металлических панелей и плит. У дальнего конца короткого шлюзового туннеля прибывших ждали скучающие астронавты, готовясь развести по местам Стрелков, глядевших вокруг широко распахнутыми глазами. Уже через несколько минут их уложат по койкам, и им останется терпеливо ждать — таков удел солдата во все времена.
Вспыхнули дюзы маршевых двигателей. Корпус судна охватила едва уловимая дрожь. Мягко, почти незаметно звездолет «Аякс» тронулся с места, влекомый реактивной тягой, которая к этому времени превратилась в равномерные толчки, похожие на удары сердца.
Корабль ожил.
В глубинах его конструкции из металлов и композитов скрывалась душа, и в эту минуту она запела ликующую песнь свободы. Большинство пассажиров не слышали ничего, кроме натужного скрипа обшивки и переборок, сопротивлявшихся силам инерции, но Лэннет буквально физически ощущал нетерпение корабля, спешившего помериться силами с бездонным пространством. Находясь вблизи планеты, обреченный неумолимыми законами физики на вялое прозябание, корабль мог показаться уродливым. Но там, где над ним теряла власть сила трения, его угловатые формы являли собой пример безупречной функциональной целесообразности. Набирая ход, корабль превращался в могучую стремительную птицу.
Лэннет улегся на койку, мучимый тревогой. Восхищаясь кораблем, он все же понимал, что это — машина, сочетающая в себе достоинства и недостатки создавших ее людей. Судно во многом превосходило живые существа. Ее дублированные системы обладали многократным запасом прочности, а компьютеры ежесекундно следили за показаниями миллионов контрольных датчиков нечеловеческой чувствительности.
Однако порой звездолеты терпели аварии.
Оказавшись в роли пассажира, Лэннет почувствовал себя совершенно беспомощным. Он был лишен возможности принимать решения и влиять на события. Он превратился в пленника корабля. Когда звездолет двигался, вместе с ним двигалось все, что находилось внутри, — мужчины и женщины, запасные части и белье, хлеб и ветчина.
Лэннет ухватился одной рукой за край откидной койки, другой судорожно вцепился в одеяло, смяв его в комок. Вибрация усилилась, свидетельствуя о возрастании тяги двигателей. В их шуме Лэннету чудилось торжество. Он был готов поклясться, что корабль чуть покачнулся и вздрогнул, радуясь обретенной свободе.
Ускорение вдавило его в койку. Жалобно скрипнули пружины. В каюте был маленький круглый иллюминатор. Лэннет посмотрел в него и тут же отвел взгляд. Он еще не свыкся с переменой обстановки, и в пустоте, открывавшейся за бортом корабля, ему чудилось нечто враждебное.
Как только прозвучала сирена, извещавшая о том, что судно легло в свободный полет, все, кто находился на борту, отстегнули ремни безопасности. Лэннет отправился на корму, к кубрику, в котором разместились его люди. По пути он прихватил командиров отделений и своего заместителя.
Каюты офицеров никак нельзя было назвать роскошными, но рядовой состав обитал в еще более суровых условиях. Койки размещались в восемь ярусов на таком расстоянии, что от расположенной сверху койки человека отделял от силы дюйм; величина этого зазора зависела от габаритов солдата, и если соседями оказывались два крупных человека, они уже очень скоро начинали ссориться. Проходы между койками едва позволяли разминуться. Конечно, на корабле хватало свободных кубриков, но объем жилого пространства в расчете на одного человека был жестко закреплен в уставах, и помещения, которые могли бы обеспечить людям Лэннета вольготное существование, были заперты и опечатаны.
Единственным имуществом солдата было содержимое его ранца; место, которое он мог считать своим, было ограничено размерами койки. Спать полагалось ногами к голове. Долговязый солдат был вынужден мириться с тем, что ступни соседа то и дело тычутся ему в макушку. Спасал только ранец, уложенный в изголовье. Виной всему этому было то обстоятельство, что соседние спальные места располагались всего в шести дюймах друг от друга.
Лэннет и четыре сопровождавших его лейтенанта вплыли в кубрик, сохраняя достоинство в той мере, насколько позволяла невесомость, вынуждавшая их перемещаться, цепляясь за укрепленные на переборках крюки. При виде офицеров солдаты, большинство которых впервые оказались в космосе, зашевелились, заворочались, взмывая к потолку, натыкаясь друг на друга и шумно переругиваясь. В кубрике воцарился сущий кавардак. Мало-помалу бойцы утихли и освободили для офицеров проход. Проплывая мимо, Лэннет успевал переброситься словцом с каждым из солдат. Едва четверо офицеров с натужно-суровыми лицами оказались у противоположного выхода, в кубрике вновь поднялся веселый гам. Лэннет поймал взгляд капрала Ганса, широкоплечего, иссеченного шрамами ветерана, парившего поодаль от своих расшумевшихся подчиненных у той плоскости кубрика, которая в обычных обстоятельствах называлась бы потолком. До сих пор он снисходительно взирал на происходящее, и теперь, покачав головой, обменялся с Лэннетом улыбками.
В следующем отсеке хранилось снаряжение. К наружной переборке были принайтовлены три ракетомета. Напротив выстроились электромобили и десантные микропланы; тут же стояли ящики с надувными лодками. Аккуратные штабеля боеприпасов и прочего имущества крепились к палубе сеткой. Офицеры пересекли помещение склада и оказались в шлюзе. Поколдовав с замками, Лэннет распахнул люк, ведущий в пустой просторный зал. Лейтенанты обвели его изумленными взглядами.
— Это учебный полигон, — объяснил Лэннет. — Как только включат искусственное тяготение, мы приступим к занятиям. Тут достаточно места, чтобы развернуть наш взвод и приданные ему подразделения.
За очередным шлюзовым туннелем располагалась столовая. Пользуясь временным отсутствием гравитации, экипаж корабля перемещал сюда контейнеры с продовольствием.
Вернувшись в зал полигона, Лэннет завис над палубой, вглядываясь в лица подчиненных.
— Это все, джентльмены, — сказал он. — Полет на Паро длится около шестидесяти трех суток. Нас сто восемьдесят восемь человек, запертых в помещениях, которые вы осмотрели за считанные минуты. Больше вас никуда не пустят, а если бы и пустили, вам там нечего делать. Вы спросите, как нам уберечь от безумия всех этих юнцов, да и самих себя. Так вот: мы будем работать. От подъема до отбоя. Я буду осматривать жилые отсеки дважды в день. Солдаты обязаны неукоснительно соблюдать правила личной гигиены и содержать в образцовом порядке форму и оружие. В кубрике — ни пылинки. Любой предмет, который можно надраить, должен сверкать. Все, что следует затачивать, должно быть острее бритвы. Каждый день — девять часовых занятий с десятиминутными перерывами. Мы будем вдалбливать солдатам тактику действий малых подразделений, пока они не усвоят ее назубок. Также мы займемся физической подготовкой. Лейтенант Касид, обратитесь к капитану корабля и попросите установить в спортивном зале по три тренажера на каждое отделение. И чтобы ни один из них не простаивал, пока не придет время спать! Лейтенант Март, вы специалист по единоборствам. Организуйте занятия по рукопашному бою. Послезавтра в семь тридцать утра командирам отделений явиться ко мне с планами занятий. Если вы хотите спросить, чего я намерен добиться, я скажу вам следующее: каждый вечер бойцы должны валиться на койки такими усталыми, чтобы не чувствовать ничего, кроме ненависти к тем, кто устроил им такую кошмарную жизнь. То есть к нам с вами. И мне плевать, если кто-нибудь из вас затаит на меня злобу за то, что по моей вине солдаты ненавидят вас. Вопросы? — Ответом ему была тишина. — Отлично, — сказал Лэннет. — Выполняйте.
Ему оставалось лишь гадать, сумеет ли он наладить отношения с подчиненными, или те и впрямь возненавидят его.
— Все мы любим прогулки на свежем воздухе, но только если там хорошая погода, — пробормотал он и отправился осматривать крепления ракетометов.
Этасалоу и Мандро Та стояли на широкой лоджии Коллегиума, из которой открывался вид на город. Командор плавно повел рукой, охватывая расстилавшуюся перед ними картину. Обмен любезностями закончился, пора было переходить к делу. Повернувшись к тирану Донии, он сказал:
— Перед вами прекраснейший город Галактики. Но он на грани гибели. Преступность. Предательство. Коррупция. По этим улицам бродят сотни если не тысячи бездомных. Известно ли вам, что многие жители нашей планеты голодают?
Мандро Та насмешливо фыркнул:
— Голодные? Бездомные? Этого не может быть. На то и существуют продовольственные фонды, чтобы спасать людей от голода.
Этасалоу внимательно присмотрелся к своему гостю. Его подвижное лицо превратилось в бесстрастную маску.
— Запасы, о которых вы говорите, истощены. На Донии такое же положение.
Мандро приблизился к нему вплотную и вздернул подбородок:
— Уж не собираетесь ли вы прочесть мне лекцию о том, как обстоят дела на моей собственной планете?
— Я лишь высказал горькую правду, желая убедить вас в том, что я ваш друг. Что же касается мятежей, я храню эту информацию в тайне от всех, даже от Солнцедарительницы. — Он отвернулся и вновь обвел взглядом пейзаж. — Особенно от Солнцедарительницы.
Его слова оказались для Мандро полной неожиданностью.
— На Донии нет мятежников, — заявил он.
Этасалоу улыбнулся:
— И вероятнее всего, не будет. Вашу власть никто не оспаривает.
Вместо ответа Мандро пробормотал нечто нечленораздельное. Этасалоу, как никто другой, умел вложить в свои высказывания двойной смысл. Последняя его фраза была великолепным тому примером; похвала прозвучала откровенным оскорблением. Этасалоу словно спрашивал: «Вы слышали мои слова, но поняли ли вы меня?» Подобная манера вести разговор внушала собеседнику неуверенность и тревогу.
— Граждане Донии воспитаны в традициях послушания, не то что ваш сброд, — сказал Мандро Та. — Быть может, нам порой не хватает продовольствия, но мои подданные знают свое место.
Этасалоу понял, что его намек достиг цели. Рассердить Мандро оказалось на удивление просто. Своими повадками он напоминал гигантских хищных жаб, обитавших на его планете. Пока жертва не двигалась, гнусная тварь попросту не замечала ее. Но теперь Мандро насторожился и изготовился к прыжку.
Этасалоу порадовался точности сравнения, которое пришло ему на ум. Донианские жабы славились чудовищной прожорливостью и порой заглатывали столь крупные куски, что умирали от удушья. Возможно, тирана ждет именно такая судьба. Этасалоу обвел взглядом город.
— Солнцедарительница уже ознакомила вас со своими планами относительно Паро?
— Она рассказала лишь о том, что Люмин намерен укреплять там авторитет императора. Она полагает, что ее жрица по имени Матилиса имеет значительное влияние на этого вертопраха Кейси. Еще она упомянула о социальных и политических программах, целью которых является создание на Паро противоборствующих блоков, объединенных на религиозной основе. Думаю, Солнцедарительница собирается пустить в ход наркотики. Она особенно подчеркнула роль медицинского персонала Люмина.
— И это все? Любопытно.
— Почему вы думаете, что Солнцедарительница что-то замышляет? Ведь новый король Дерус — верный слуга императора.
Этасалоу негромко рассмеялся:
— Ее терзает зависть, и не более того. У Изначальной Гвардии есть Гектор, обитаемый спутник Илиона. Солнцедарительница жаждет обзавестись собственной планетой, только крупнее, чтобы учредить там элитарное отделение Люмина для своих приверженцев. Ни для кого не секрет, что она поручила этой блуднице Матилисе соблазнить принца Кейси. Одному свету ведомо, зачем ей это нужно. От всей души надеюсь, что она сумеет погубить Лэннета. Само его существование отравляет мне жизнь.
Мандро Та нахмурился:
— Я еще могу понять вашу тревогу по поводу того, что Солнцедарительница возьмет власть на Паро. Но Лэннет? Этот нахальный выскочка, капитан Стрелков? Да ведь он никто и ничто. Чем же он досадил вам?
Этасалоу сдержанно, едва ли не смущенно улыбнулся.
— Тут замешаны личные пристрастия. Моя племянница — врач. Она лечила Кейси и была вынуждена иметь дело с Лэннетом. Он держался с ней дерзко и вызывающе. По ее словам, он был откровенно груб. Впрочем, чего еще ждать от Стрелка!
— Капитан Лэннет оскорбил вашу племянницу. И вы упоминаете об этом в разговоре, касающемся интриг галактического масштаба?
Сухой смешок и беспечный тон не могли скрыть затаенные чувства командора:
— Мою семью объединяют нерушимые узы. Цвет нашей кожи, ненавистный для большинства людей, значит для нас очень многое. Мы едины. Задев одного из нас, вы оскорбляете остальных. Я — старший жрец Люмина и первый советник императора, но, честно говоря, куда больше горжусь тем, что мой клан избрал меня своим наставником.
Хмурое лицо Мандро Та постепенно прояснялось:
— Так вот в чем дело! Вы внедрили в паровианскую экспедицию своего шпиона.
— О ком вы?
— О вашей племяннице Бахальт. Солнцедарительница имеет полное право гордиться собой. Она проломила таинственную стену, которой окружило себя ваше семейство.
Тирану показалось, что у Этасалоу дрогнула щека. На мгновение он возликовал, решив, что ему удалось застать командора врасплох, но, когда Этасалоу заговорил, в его голосе угадывалось только легкое презрение:
— Солнцедарительница не настолько глупа, чтобы поверить в это. Но даже если и так, почему она утверждает, будто бы доктор Бахальт — шпион?
— Это сказал я, не она. Теперь я понимаю, что Бахальт вызвалась лететь на Паро отнюдь не добровольно, а только подчиняясь вашему настоянию.
Сообразив, что возражать бесполезно, Этасалоу поднял бокал и, отсалютовав гостю, осушил его.
— Нэн Бахальт — смелая девушка. Надеюсь, Солнцедарительница не заподозрит ее.
— Ей лучше держаться в стороне. Солнцедарительница отправила с Матилисой эту мерзкую девчонку, которая читает мысли.
Щека Этасалоу вновь дрогнула, на сей раз заметнее. И все же он продолжал говорить невозмутимым голосом:
— Читает мысли? Она телепатка?
— Не совсем. Солнцедарительница утверждает, будто бы она чувствует, когда ей лгут. Никто не знает, что тут правда, а что вымысел, но, когда девчонка смотрит на тебя огромными серьезными глазами, ты ощущаешь себя не в своей тарелке. Это здорово действует на нервы.
Этасалоу скептически рассмеялся.
— Ох уж эти женщины! Они готовы поверить любой загадочной романтической чепухе. — Командор повертел в пальцах пустой бокал. — Я налью себе еще. Не желаете выпить со мной?
— Нет. Впрочем, давайте. — Мандро Та торопливо приблизился к Этасалоу. Командор взял хрустальный графин. В мягком полумраке на его гранях засверкали золотисто-рубиновые отражения огоньков свеч. Напиток был густой, с ароматом меда и трав. Этасалоу аккуратно пригубил бокал, а Мандро Та тем временем продолжал:
— Даже если Матилиса сумеет уговорить Кейси вступить в борьбу, Солнцедарительница отлично понимает, что поднять мятеж на Паро можно только с помощью войск. Где она возьмет солдат? Кто предоставит ей транспорт для перевозки людей? — Он подозрительно прищурил веки. — Халиб тоже участвует в этом деле?
— Не надо преувеличивать, тиран. Мне достоверно известно лишь одно: Солнцедарительница постоянно сетует на то, что у меня есть отдельная изолированная база, а у нее нет. Узнав о том, что она разговаривала с глазу на глаз с вами и другими людьми, я заподозрил заговор. Вдобавок из ее слов становится понятно, что она нацеливается на Паро. — Этасалоу повернулся и искоса посмотрел на Мандро Та. — Моя племянница летит туда. Но это еще не все. В случае необходимости мне будут докладывать о каждом поступке Солнцедарительницы, о каждом ее слове. У моей семьи повсюду есть уши. Мы всегда найдем способ взять верх. Однако при всей замкнутости нашего клана мы открыты для тех, кто протягивает нам руку помощи.
— Надеюсь попасть в число ваших друзей, — искренне отозвался Мандро Та.
— Не сомневаюсь в этом. И именно потому хочу извиниться перед вами. Судя по всему, своими домыслами я испортил вам настроение.
Мандро Та едва сдержал стон. Он не мог откланяться и уйти. Ему слишком многое нужно было выяснить, понять, какие ловушки его поджидают. Быть может, он уже угодил в западню? У него вспотели ладони, но он не мог их вытереть. Проницательные глаза Этасалоу замечали каждую мелочь. Взяв себя в руки, Та совершил очередной шаг, все глубже утопая в мутной воде заговора и предательства:
— Если откровенно, я не сомневаюсь, что Солнцедарительница что-то замышляет. С кем еще она встречалась? Я ей не доверяю.
Этасалоу задумчиво опустил бокал на столик, оттолкнул его ленивым движением пальца и подался к собеседнику:
— Рад это слышать, тиран. Вы мне нравитесь, и я боюсь за вас. Вкупе с монополией императора на космические корабли моя Изначальная Гвардия призвана поддерживать законную власть в Галактике. Гвардия обеспечивает равновесие сил…
— Удерживая заложниками членов Культурных Братских Групп, — перебил Мандро Та.
Этасалоу пренебрежительно отмахнулся и продолжал:
— Мне ненавистна сама мысль о том, что, пока мои люди, рассеянные по всей Галактике, выполняют свой долг в различных уголках империи, на одной из планет вспыхнет восстание. А то и на двух. Волей-неволей придется послать туда миротворцев. Что, если они окажутся марионетками в руках Солнцедарительницы? Один из властителей, с которыми она встречалась наедине, пользуется особым расположением императора. Если не ошибаюсь, Солнцедарительница уговаривает вас узурпировать власть на Паро, тем или иным способом направив туда своих солдат. И я подумал — а не для того ли она встречалась с тем, другим, наместником Халиба, чтобы предать вас, едва вы дестабилизируете обстановку на Паро? Я не сомневаюсь, что император согласится предоставить звездолеты своему любимцу. Мы все знаем, что он боится вас и нипочем не позволит вам распространить свое влияние за пределы Донии.
Мандро Та стиснул в кулаке хрупкий бокал и сломал его. Этасалоу с интересом наблюдал за ним. Тиран разжал пальцы. На керамические плитки пола пролились остатки напитка, смешанные с кровью; зазвенел битый хрусталь.
— Меня предали, и я вынужден со стыдом признаться, что лгал вам, — заговорил Мандро Та. — Я ничего не имею лично против вас, мной руководили исключительно политические соображения. Я хотел защитить Солнцедарительницу, а она в обмен посулила мне помощь. Я не стану скрывать своих честолюбивых устремлений; они видны невооруженным глазом.
«Хоть в чем-то я могу с тобой согласиться», — подумал Этасалоу, а вслух произнес:
— Империи нужен честолюбивый человек. Полагаю, Солнцедарительница сказала вам то же самое. Пожалуй, на этом наш разговор следует закончить. Нам обоим нужно время, чтобы подумать и решить, чего мы, собственно, хотим добиться. До сих пор мы не давали друг другу никаких обещаний, если не считать заверений в искренней дружбе и взаимопонимании. Прежде чем вернуться к беседе, мы должны тщательно взвесить все обстоятельства. Я лишь хотел бы предложить вашему вниманию один вопиющий факт: послать на Паро космический корабль могли только два человека — император и я.
Мандро Та смочил водой салфетку и прикрыл рану; вторая послужила в качестве повязки.
— Ходят слухи, что на вашей секретной планете базируются отборные части Гвардии, — сказал он.
— Если они действительно существуют, почему бы не пустить их в ход? И если на трон империи взойдет человек, которому достанет воли и прозорливости собрать военную мощь, духовное влияние и научный потенциал Атика в единый могучий кулак, его усилия окупятся сторицей. Никто не решится утаивать от него какие-либо секреты, да в этом не будет и нужды.
— И этот человек сумеет отблагодарить своих друзей. Даже целый клан.
Этасалоу и Мандро Та торопливо зашагали к выходу. Опасаясь чересчур любопытных слуг, они болтали о пустяках; их голоса гулко разносились в просторном вестибюле. Мандро Та заметил, что лакей, проводивший его глубоким поклоном, был ослеплен. Он решил при случае переговорить со своим мажордомом и ввести в своем дворце такой же обычай.
Расположившись на заднем сиденье электромобиля, Мандро Та отправился в поместье, предоставленное ему властями Атика. Исполненное самодовольства лицо тирана несколько помрачнело; теперь он более всего походил на человека, которому за приличную цену всучили товар неизвестного качества.
«Все это слишком сложно, — думал Мандро Та. — Слишком сложно для меня». Он громко рассмеялся и заговорил вслух, наслаждаясь звуком своего грубого голоса:
— Я не придворный интриган и не стану прятаться в тени. Этасалоу и Солнцедарительница считают меня туповатым дикарем. Возможно, они правы. У тирана Донии в запасе мало хитростей. Но у него есть то, чего нет у них. Мандро Та обожает борьбу!