Чингисхан

Глава VII ХОЗЯИН МОНГОЛИИ

Добившийся уважения и уже внушавший страх храбрый воин Тэмучжин понимал, что сможет укрепить свою власть только за счёт тех родов и племён, которые пока ещё не признали его. В 1202 году, менее чем через пять лет после избрания его ханом, он решил, что достаточно силён, чтобы привести к повиновению татар. Те, хотя и потерпели крупные неудачи в столкновениях с войсками чжурчжэней и коалицией во главе с Тэмучжином и Тогорилом, всё ещё были достаточно сильны, чтобы думать о реванше. Но хан не оставил им на это времени. Он разбил объединение четырёх татарских племён в сражении, которое состоялось близ устья реки Халха, в месте под названием Далан-Немергес (Семьдесят Войлочных Плащей).

Хан убеждал своих людей не предаваться грабежам, пока противник не повержен окончательно. Но трое из них — Алтан, Хучар и Даритай — не поняли или не захотели его понять. Хан не мог оставить безнаказанным такое нарушение дисциплины. После битвы он отобрал у них захваченную ими добычу, но казнить их не решился, потому что они были его родственниками. Униженные перед своими воинами, эти трое вскоре подняли мятеж.

Среди добычи победителей были две красивые татарки, дочери одного военачальника. Одна из них, Есуген, пришлась по вкусу Тэмучжину, и он сделал её своей наложницей, но потом, решив, что её сестра Есуй ещё краше, ввёл и её в свой шатёр. Мы мало знаем об отношениях хана с женщинами, но, несомненно, ему нравилось проводить с ними время. Постоянное присутствие женщин рядом со знатными монголами, объясняемое как их относительной свободой, так и распространённой практикой внебрачного сожительства, отмечали многие иностранцы, в частности Плано Карпини и Рубрук. Тот и другой находили монгольских женщин безобразными.

По окончании сражения Тэмучжин, чтобы решить участь нескольких пленников знатного происхождения, собрал тайный совет, после которого вынес бесповоротное решение: смерть. В этом проявилась мстительность хана в отношении татар, на которых он возлагал коллективную ответственность за отравление его отца, совершённое за 30 лет до того. Из-за неосторожности Бэлгутэя, сводного брата хана, пленные узнали о том, что их ожидает. Спрятав под одеждой ножи, они отчаянно защищались и смогли убить нескольких людей хана из числа тех, что пришли за ними. Бэлгутэю за его излишнюю разговорчивость было запрещено впредь присутствовать на тайном совете.

Победа над татарами подняла авторитет Тэмучжина. Вскоре другое татарское племя, солоны, признало его власть. Новые союзники, новые пастбища, новые охотничьи угодья. Усиление власти Тэмучжина мало-помалу начинало беспокоить властителя керэитов. И несмотря на свой почтенный возраст, он перешёл от благожелательного нейтралитета в отношении Тэмучжина к нейтралитету недружественному. Марко Поло и автор хроники, описывая этот эпизод, объясняют возникший конфликт обидой, которую Тогорил нанёс хану. Монголы и керэиты были соседями и поддерживали друг с другом хорошие, иногда даже союзнические отношения, хотя, как мы помним, во время столкновения с керэитами Тогорил вышел из дела в решающий момент. Всё же Тэмучжин решил возобновить прежний союз и предложил Тогорилу скрепить его брачными узами: попросил в жёны своему сыну Джучи керэитскую принцессу, предложив, со своей стороны, монгольскую принцессу сыну ван-хана Нилка. Но Тогорил отверг эти предложения, что было воспринято ханом с горечью. Нилка, который носил высокий титул сангуна, присвоенный ему китайским двором, не видел в возможном брачном союзе с монголами ничего для себя хорошего. Отец его уже стар, а Тэмучжин набрал силу, и такой брак сделал бы его ровней тому, чьим вассалом он считался. К тому же Нилка имел контакт с Джамухой, который ещё не отказался от притязаний на ханство. Поэтому Нилка постарался уговорить отца не соглашаться на предложение Тэмучжина, и старик из осторожности или по слабости характера уступил ему. Молодой и горячий Нилка вознамерился присвоить себе ханскую власть, которую, по его мнению, Тэмучжин держал не так крепко. «С мёдом на устах и кинжалом за пазухой» он заставил старика принять свои требования и пустил первые стрелы в Тэмучжина. Весной 1203 года его люди, как это часто происходило у кочевников, подожгли траву в той части степи, где кочевали стада монголов.

Вскоре после этого Нилка задумал покушение на хана, пригласив его на пиршество. Но заговор сорвался, так как Мунглик отговорил своего господина принять приглашение сангуна. Тогда тот вновь решил ускорить решение вопроса и собрал своих людей для молниеносного нападения. И вновь его постигла неудача. Один из участников военного совета проговорился о предстоящем походе своей жене, слова его подслушал слуга — вероятно, пленный монгол, — и они были переданы хану, который успел перенести свою ставку в безопасное место.

Тревога была нешуточной. Чтобы приготовиться к худшему и оттянуть возможное внезапное нападение, Джэлмэ было поручено составить отряд арьергарда, пока Тэмучжин будет скрываться в полупустынной местности. Но Тогорил и его союзники, среди которых был и Джамуха со своими людьми, сумели его найти. «Сокровенное сказание монголов» подробно описывает, как лучшие силы с обеих сторон не раз шли на приступ и вступали в яростное противоборство. На страницах хроники в эпическом стиле повествуется о жестоких схватках, где противники, используя копья и сабли, искали и находили друг у друга незащищённые места, чтобы вонзить в них железное остриё.

Во время этого сражения поведение Джамухи опять было достойно удивления. Когда Тогорил предложил ему направить свои силы в атаку на главном направлении, он отказался и послал к Тэмучжину гонца с сообщением о намерениях Тогорила и его союзников. Здесь следует отметить незаурядное тактическое чутьё Тэмучжина. Он никогда не ввязывался в безнадёжные, безрассудные и грозящие большими потерями схватки. Его отличала осторожность, и когда он считал, что его позиция слаба, умел отступить и найти более выгодную позицию. Стратегия хана состояла в том, чтобы решительно атаковать, когда представляется удобный случай, но отступить, если противник сильнее. Тэмучжин берёг своих воинов, понимая, что иногда приходится «натянуть тетиву, но придержать стрелу». Во время сражения хан обнаружил, что многие из военачальников не откликнулись на его голос. Среди них оказались Боорчу, Борокул и его собственный сын Угэдэй. Отступив на безопасные позиции, он послал в тыл лазутчиков, чтобы отыскать пропавших. Переворачивали тела, лежавшие в прибитой конскими копытами траве. Всё было напрасно. Тэмучжин был вне себя от горя, бил себя кулаками в грудь, призывая небо стать свидетелем его страданий. И вдруг появилась целая туча всадников и среди них Боорчу верхом на вьючной лошади, потому что его скакун был под ним убит. Там же был и Угэдэй, серьёзно раненный стрелой в шею и потерявший много крови. Но друг успел его довезти до своих. Тэмучжин раскалённым железом прижёг рану. И перед своими военачальниками пролил слёзы над сыном.

Поскольку его люди были на пределе сил, Тэмучжин решил отступить. Керэиты тоже находились не в лучшем состоянии. Тогорил со своим сыном спорил о причинах поражения. Горечь сменилась общим утомлением, хотя один из керэитских предводителей, горячий Ачик-Ширун, предлагал своему вождю: «Пойдём на них и сделаем из них навоз!»

Тэмучжин в сопровождении нескольких тысяч человек, ещё сохранивших боеспособность, вернулся вниз по течению реки Халха по направлению к озеру Буюр. Когда в повозках закончились все съестные припасы, пришлось устроить большую охоту, во время которой один из верных сподвижников Тэмучжина, Куилдар, умер от истощения сил. Потом Тэмучжин, разделив своих людей на две группы, достиг территории хонгиратов, из которых происходила его жена Бортэ. Он сразу же отправил к этим племенам посланцев с требованием принять у себя отступающих монголов. Из страха перед вооружёнными пришельцами, из осторожности или же из лояльности Тэмучжину хозяева согласились доставить его людям запасы съестного и топлива.

Хану предстояло залечить раны, нанесённые его воинству керэитами, а потом продолжить переход через пустыню.

В «Сокровенном сказании монголов» крайне редко описываются чувства главных персонажей. Но вот авторы хроники, отойдя на время от восславления монгольских героев, дают читателю возможность увидеть сложность натуры Тэмучжина, который может показаться фигурой, отлитой из бронзы. Тэмучжин мог проявить сострадание к собственному сыну, когда жизнь того была под угрозой, но это было следствием шока, полученного в разгар жестокой схватки. Найдя себе убежище в районе между озёрами Буюр и Далай, Тэмучжин, оказавшись в относительной безопасности, впал в отчаяние. Под внешностью неуязвимого героя скрывались бессилие и подавленность. Железный человек, оказывается, тоже способен быть слабым.

Хан горько сетовал на противника и на само соперничество. В хронике эта жалоба изложена с особенным чувством, что заставляет предположить, что этот эпизод предназначался для чтения вслух. Персидский историк Рашид ад-Дин и китайские летописцы воспроизвели его в двух не вполне совпадающих версиях.

Тэмучжин из своего укрытия послал двух гонцов к То-горилу, чтобы те передали ему, как глубоко он разочарован в человеке, которого считал своим приёмным отцом. Несмотря на горечь и обиду, он не вложил в свои упрёки никакой угрозы. В них звучит только негодование по поводу непостоянства керэитов. Хан видел в этом влияние какой-то тёмной силы, которая смогла подорвать крепость их союза. «Хан, отец мой, — печально говорит Тэмучжин, — не повлиял ли на тебя кто-то посторонний, не настроил ли тебя какой-нибудь недоброжелатель? Хан, отец мой, разве мы не договорились о том, что, если какая-нибудь острозубая змея станет настраивать нас друг против друга, мы не поддадимся и поверим только тому, что проверим на зуб и на вкус? Разве мы не условились об этом?»

Тэмучжин напоминает тому, кого продолжает считать своим сюзереном, о его позорном уклонении от сражения с врагами-найманами. Он упрекает его в неблагодарности, поскольку отец Тэмучжина Есугей когда-то помог Тогорилу вернуть власть. Он напоминает ему, что Есугей поднял эту власть из пыли и вручил её Тогорилу, заверив, что, завоёвывая земли, принадлежавшие племенам, он действовал всего лишь в качестве его вассала.

Наконец Тэмучжин преподаёт Тогорилу урок верности, показывая, что сам он не смог бы так легко нарушить союз: «Если у повозки на двух осях сломалась одна ось, бык не сможет её тянуть. Разве я не был твоей второй осью? Если у двухколёсной повозки сломается одно колесо, она уже не сможет катиться. Разве я не был твоим вторым колесом?» В этом изъявлении своих претензий содержится подробный перечень услуг, оказанных Тогорилу семьёй Тэмучжина. Вероятно, этим Тэмучжин давал понять Тогорилу, что больше не сможет жертвовать собой ради столь непостоянного и неблагодарного сюзерена.

Но в этом послании хана, возможно, всё-таки содержится и некая угроза. Как показал Рене Груссе, то был «весьма искусный дипломатический манёвр». Обида на вождя керэитов распространялась и на его союзников. Позднее Тэмучжин предъявил свои претензии другим действующим лицам. Сына Тогорила, Нилка-Сангуна, он упрекнул в честолюбии, которое толкнуло его на попытку отобрать власть у старого отца, что породило недоверие между ними. Хучару и Алтану, которые переметнулись к керэитам, он дал понять, что поскольку они избрали его ханом, то ему и должны подчиняться, и тогда он осыпал бы их своими дарами. Джамухе он поставил в упрёк, что тот собирался занять его, Тэмучжина, место в сердце Тогорила. Всё это делалось для того, чтобы посеять среди своих противников раздоры, разделить их.

Преданный союзниками, оставаясь в одиночестве и подвергаясь опасности, Тэмучжин умело играл роль оскорблённого властителя. Главные добродетели кочевников, которые он особенно восхвалял, — преданность вассалов сюзерену, верность данному слову, понятия о чести и неразрывных узах кровного и кланового родства, — несомненно, были свойственны и ему самому. Но только в тех случаях, когда ему это было выгодно. Тонкий политик, он, вероятно, стремился доказывать свою правоту во всяком деле.

Послание Тэмучжина, которое означало призыв к восстановлению прежнего союза, нашло отклик только у То-горила. Чтобы доказать свои лучшие намерения, старик заявил, что предпочёл бы, чтобы его тело лишилось крови, нежели ещё раз предать Тэмучжина. В качестве символического жеста он надрезал ножом палец, дал нескольким каплям крови стечь в сосуд из берёзовой коры и отослал его Тэмучжину. Но это свидетельство верности пришлось не по вкусу его сыну, Нилка-Сангуну, который пришёл в бешенство от упрёков Тэмучжина. В них он усмотрел «два лица и три ножа». Более молодой и нетерпеливый глава воинственной группировки, Нилка саботировал всякое соглашение. Назревала новая война.

Итак, попавшему в трудное положение Тэмучжину противостоял ван-хан Тогорил. Но союзники последнего, вожди племён, привыкшие к недолговечным коалициям и эфемерным договорам, подумывали о том, как им отделаться от ван-хана. Рашид ад-Дин сообщает, что Даритай, Джамуха, Алтан и Хучар затевали устранение Тогорила. Тот, своевременно предупреждённый, опередил мятежников, и они были вынуждены бежать. Даритай нашёл приют у Тэмучжина, другие участники заговора перешли к найманам. Тогорил понял, что близится его закат.

Тэмучжин удалился на берег какого-то болотистого пруда, расположенного, вероятно, у подножия горной цепи Борчовок, севернее реки Онон. Там он, по сообщению персидской хроники, поклялся разделить со своими соратниками все грядущие испытания, как победоносные, так и трагические. Поскольку никакого иного питья, кроме мутной воды, у них не было, каждый зачерпнул её себе в чашу из пруда.

В этом негостеприимном убежище Тэмучжину улыбнулась удача. Он получил подкрепление от кочевников-ко-ролов, потом один мусульманский купец привёл ему запас продовольствия в виде отары овец — около тысячи голов, и, наконец, пришла помощь от его брата Джучи-Хасара, которому удалось всё же справиться с керэитами. Джучи-Хасар заманил их в ловушку, они стойко сражались три дня и три ночи, после чего сдались, но их престарелому ван-ха-ну с сыном чудесным образом удалось бежать.

Тэмучжин щедро вознаградил своих сторонников, деля добычу, доставшуюся от побеждённых керэитов. Двум пастухам, которые предупредили его о неминуемом нападении врага накануне одного из прошлых столкновений, он подарил шатёр ван-хана вместе со всем, что там было ценного. Кроме того, эти пастухи получили высокое звание «колчаноносцев», которое давало им право набирать собственных воинов, оставаться при оружии на пирах и пользоваться личными сосудами для питья. Помимо этого они получали право оставлять себе всю дичь, добытую во время больших сезонных охот. Перспектива получения подобных почестей и льгот привлекала многих на сторону великого хана.

Победа над керэитами усилила мощь монголов и дала Тэмучжину преимущество над другими, более многочисленными кочевыми племенами. Вожди племён из разных районов Центральной и Восточной Монголии являлись к его шатру, чтобы заключить с ним союз и стать его вассалами. Даже бывшие противники выражали свою лояльность. Хан использовал, когда это было возможно, дипломатические приёмы ради обращения своих бывших врагов в новых подданных. Вызывает удивление та решительность, с какой подобные персонажи в результате побед или поражений меняли лагерь и ожесточённо сражались против своих вчерашних союзников. Как и все кочевники, монголы служили не какой-либо идее, нации, стране, а своему господину. Этот принцип господствовал тогда же и в средневековой Европе, где иерархические отношения выстраивались по правилам сюзеренитета и вассалитета. Личные связи и взаимная зависимость наряду с традицией позволяли объединять малые сообщества.

Поражение керэитов предрешило их судьбу. Один род за другим они рассеялись среди других племён, переходя на службу к победителям. Исторические источники не упоминают, однако, о случаях массового истребления или мести по отношению к бывшим подданным Тогорила. Возможно, Тэмучжин в глубине души сохранил память о прежнем боевом содружестве с ван-ханом. Многие керэиты получили у него значительные посты. Но это можно объяснить особыми отношениями, связывавшими Тэмучжина с семьёй Тогорила. Он женился на знатной керэитянке Ибака-Беки, дочери одного из братьев Тогорила. Сын Тэмучжина Тулуй взял в жёны сестру Ибака-Беки Соргактани, которой суждено было стать родоначальницей тюркско-монгольских династий Чингизидов, правивших в Иране и Китае. Их основателями были Мункэ, Хулагу и Хубилай. По-видимому, эта принцесса-несторианка сыграла важную роль в покровительстве миссионерам и в укоренении среди подданных Монгольской империи некоторых христианских понятий. Хубилай-хан, правитель, принимавший у себя Марко Поло, покровительствовал несторианам и даже учредил службу, которая поддерживала это верование. Он известен в основном благожелательным отношением к идеям, приходившим с христианского Запада.

Зимой 1203 года Тэмучжин обосновался в Центральной Монголии, в районе под названием Верблюжья степь (Темейен-кээр). Там он узнал от осведомителей, что Тогорил с сыном по-прежнему укрывается у найманов. В поисках убежища беглецы добирались до них через негостеприимные степи в сопровождении нескольких верных людей, как и они, лишённых всего и перебивавшихся случайными набегами или охотой. И однажды Тогорил был захвачен людьми из одного шатра найманов. Их вождь, полагавший, что имеет дело с обыкновенным скотокрадом, убил старика без лишних разбирательств. Вероятно, Тогорил перед смертью сообщил, кто он такой, поскольку вскоре по степи разошёлся слух, что какой-то простой хозяин стойбища убил самого ван-хана керэитов. Новость эта дошла до главы найманов, который приказал разыскать тело Тогорила. Человек, который нашёл его, отрубил голову и привёз её главе найманов Таян-хану. Тот, сожалея, что не смог встретить побеждённого властителя керэитов, или испытывая угрызения совести из-за того, что не смог уберечь его от такого позорного конца, устроил в честь усопшего Тогорила траурную церемонию. Он поместил его голову в серебряный ларец, а ларец поставил на подушку из белого войлока. Потом принцесса Гурбесу велела принести кубки для возлияний, музыканты заиграли грустные мелодии. Но легенда гласит: когда сосуд с напитком поднесли к голове Тогорила, его мёртвые губы начали улыбаться и даже ухмыляться. Суеверный Таян-хан опрокинул ларец наземь и растоптал его сапогом. Придя в ужас от такого святотатства, один из сподвижников Таян-хана объявил своему господину, что его власти грозит неминуемая беда.

Наследник несчастного Тогорила нашёл убежище в какой-то пустынной местности, где жил как отверженный. Оставленный последними сторонниками, преданный собственным оруженосцем, он достиг границ государства Си Ся к югу от Монголии, близ современной китайской провинции Ганьсу. Без союзников и без каких-либо средств он промышлял грабежом до тех пор, пока однажды в оазисе Куча на уйгурской территории жители деревни не убили его в какой-то стычке.

Тэмучжин не замедлил подчинить себе племена, которые раньше были союзниками Тогорила. К концу 1203 года он объединил под своей властью десятки тысяч кочевников Центральной и Восточной Монголии. Но на западе страны кочевники ещё оставались независимыми.

Племя найманов занимало обширное степное пространство по обе стороны Алтайских гор и бассейн верхнего течения Иртыша. Вождь найманов, хотя и был, по-видимому, человеком довольно посредственным, всё же не мог не догадываться о далекоидущих замыслах Тэмучжина. Найманы были тюркским этносом, находившимся в стадии глубокой трансформации, «перехода от тюркофонии к монголофонии», по замечанию Жана Поля Ру. Они находились под влиянием как несторианцев-уйгуров, так и шаманизма. Несомненно, правящая верхушка найманов уже вышла из того «примитивного» состояния, в котором пока ещё находилась монгольская знать. Свидетельством тому может служить высокомерное рассуждение принцессы Гурбесу, которая якобы называла своих соседей «вонючими монголами», добавляя при этом, что даже самые воспитанные монгольские принцессы не знали, что такое мыть руки и ноги. Лоск культуры найманов был результатом более развитого ремесла, более тесных связей с осёдлыми народами и контактами с западными путешественниками. Рубрук говорит о найманах-несторианах как о настоящих подданных Жана Проповедника.

Чтобы подготовиться к набегу монголов, Таян-хан решил для начала напасть на них с юга. Он вступил в контакт с онгутами, тюркским народом, также несторианского вероисповедания, но говорившим на одном из монгольских диалектов. Они кочевали в районе к северу от Великой стены вблизи Сюнаня. Но онгуты отказались от союза с Таян-ханом и предупредили о его намерениях Тэмучжина.

Тот узнал о военных приготовлениях найманов во время охоты в степи Ослиная Спина. Начиналось лето, цветущие тюльпаны, нарциссы, ирисы ковром покрывали степные дали. Эдельвейсы и тимьян захватывали пространства, которым вскоре предстояло перейти во власть осенних холодов. Там Тэмучжин собрал верных ему людей. По-видимому, хан посчитал, что лошади его ещё недостаточно откормились, и решил отложить выступление. Но его брат Тэмуге и сводный брат Бэлгутэй горели нетерпением, желая сразиться с противником, и партия войны взяла верх. Но всё же Тэмучжин охладил пыл своих военачальников и начал тщательную подготовку к наступлению на найманов. Ему предстояло мобилизовать союзные племена и выработать стратегию.

Как всегда перед боевыми действиями, шаманы принесли ритуальную жертву перед туком — куском ткани, украшенным девятью чёрными конскими хвостами, который несли впереди войска. Перед этим знаменем, в котором жил сульде, родовой дух-покровитель, они лили из чаш кумыс. Знаки судьбы, истолкованные шаманами, были, разумеется, благоприятными для Тэмучжина, и тот сразу же направил свои войска на запад, по течению Керулена. Долгий и трудный переход через каменистые склоны холмов и речки привёл их к месту сражения. Битва при Хангае была жестокой. Она обескровила войско найманов и положила конец их могуществу.

Найманам не удалось привлечь на свою сторону онгутов. Но от этого они не стали менее грозной силой. Поддержать Таян-хана пришли другие племена: ойраты, керэиты, не желавшие подчиняться Тэмучжину, а также меркиты, татары, тайджиуты — все старые враги хана, собиравшиеся взять у него реванш. Вождь джаджиратов Джамуха, как обычно, упрямо настроенный против своего бывшего анда, также был рядом с Таян-ханом, который во главе примерно пятидесятитысячного конного войска собирался на свой последний бой.

Монгольский хан располагал меньшими силами, но мог рассчитывать на воинский дух и верность своих соратников — Джэлмэ, Хубилая, Субэдэя, Джэбэ, сводного брата Тэмуге и брата Джучи-Хасара. По-видимому, найманов застал врасплох порядок, в котором наступали монгольские войска: казалось, на них почти не повлиял долгий и трудный переход через обширный район Монголии. Среди командования найманов начались разногласия по поводу подходящего момента для атаки, но и в этот раз исход дела решили раздоры и предательство.

«Сокровенное сказание монголов» сообщает, что монголы зажгли в поле множество огней, чтобы обмануть противника относительно их численности. Таян-хан, поддавшись на эту уловку, решил уклониться от сражения и отступить. Его сын Кучлук Силач возмутился трусостью отца и назвал его женщиной, добавив, что его старшая сестра Гурбесу скорее годилась бы для командования войском. Но нерешительность Таян-хана сменилась лишь непоследовательностью.

Первые стычки, произошедшие у подножия горы Наку, обеспокоили Таян-хана, чей авангард ввязался в них. Не решаясь на смелый удар, он удерживал конный отряд, рвавшийся на приступ. Рядом с ним Джамуха наблюдал вражеские боевые порядки, пытаясь распознать тех, кто ими командует. Армии разделяла полоса в 200 или 300 метров, и по знамёнам, одежде и убранству коней Джамуха различил Джэлмэ, Хубилая, Субэдэя и Джэбэ. Он указал на них пальцем Таян-хану и высказал своё мнение о том, насколько они опасны и какой тактики против них следует придерживаться.

Описание этой битвы в «Сокровенном сказании монголов» позволяет сравнить её со сражением греков и троянцев на земле Малой Азии.

«Что это за люди кинулись нас окружать? Они похожи на кур, выпущенных утром из курятника. Напились по самую глотку кобыльего молока и скачут вокруг своей матери!» — восклицал повелитель найманов.

«Это, — отвечал ему Джамуха, — уруты и манкгуты, — они, как на дичь, охотятся на воинов с саблями и копьями, вырывают у них окровавленное оружие, опрокидывают их наземь и режут. Они захватывают их останки!»

«А что это за человек позади них, похожий на голодного коршуна, который спешит кинуться на добычу?» — вновь вопрошает повелитель.

«Это, — отвечает ему Джамуха, — мой анда Тэмучжин. Всё его тело покрыто бронзой, выковано из железа, без единого стыка, куда могло бы войти остриё пики. Видите, как он бросается на вас, словно голодный гриф?»

Потом Джамуха описывает военачальников врага, возглавляющих яростные атаки своих всадников на найманов. С диким воодушевлением — и, можно подумать, с тайным восхищением! — он перечисляет подвиги своих соперников. Он говорит, что брат Тэмучжина Джучи-Хасар (Тигр), защищённый тройной кожаной кольчугой, так силён, что посланная им из лука стрела способна пронзить тело врага насквозь. В этом описании, содержащемся в монгольской хронике, показана странная тяга Джамухи к своему врагу, которого он знал в прошлом. В каждом его слове звучит заворожённость Тэмучжином… И внезапно Джамуха, успев предупредить об этом своего анда через гонцов, дезертирует с поля боя!

В течение ночи найманы были окружены на горе Наку, силы их были рассеяны, всадники спускались по склонам, пытаясь пробить себе путь к отступлению. В завязавшихся стычках противники бились почти вслепую. Та страшная ночь стала свидетельницей медленной смерти племени найманов и их союзников. На рассвете монголы пошли на приступ. Всадники добивали раненых, метали копья в убегающих с поля боя. Сам Таян-хан был серьёзно ранен. В сумятице никто не знал, как ему помочь. Его положили на землю, и самые верные его соратники решились на последний оборонительный выпад. Но монголы отбили это смелое выступление с такой лёгкостью, будто свернули циновку. Таян-хан умер в одиночестве. Согласно преданию, Тэмучжин, оценив его храбрость, воздал почести его останкам. От истребления спаслись только сын Таян-хана Кучлук и Джамуха. Победители грабили лагерь побеждённых, забирая оружие, драгоценности, одежду, насилуя их жён и дочерей. Принцесса Губерсу, которая оскорбила монголов, перешла в распоряжение хана. Среди пленных оказался личный секретарь Таян-хана, некто Кигур, который перешёл на службу к Тэмучжину. Союзники найманов, соседние племена, перешли на сторону победителя. Один из вождей меркитов предложил Тэмучжину в жёны свою дочь Кулан, которая впоследствии стала одной из фавориток хана.

На следующий день после этого сражения, в результате которого Тэмучжин окончательно разделался с найма-нами-несторианами, единственными для него опасными соперниками оставались три группы племён меркитов. Населявшие территорию между озером Байкал и Алтайскими горами, в северной части течения Селенги, эти народности в основном обитали в лесу. Они составляли некое неустойчивое племенное объединение. Монголы Тэмучжина часто использовали их как вспомогательную силу. Но центробежные устремления разных группировок внутри этого объединения приводили к мятежам. Часть меркитов под водительством Токто-Беки сумела даже создать в одном из районов, покрытых густым лесом, зону, свободную от контроля монголов. В 1204 или 1205 году Тэмучжин, решив покончить с этим заповедником, подошёл к горам Кулан-Дабан и Табын-Ула, соединяющим монгольский Алтай с его сибирской частью.

В этом труднодоступном таёжном краю преобладала хвойная растительность, росли также лиственницы и берёзы. Монгольские всадники пробивали себе дорогу до самого логова Токто-Беки, который и встретил там свою смерть. Его сподвижники, главы разных второстепенных родов, бежали и смогли развязать против захватчиков партизанскую войну. Монгольские войска перекрыли им пути к источникам воды. Оказавшись в блокаде, меркиты вынуждены были разделяться на всё более мелкие группы, всякий раз оставляя на местах всё большую часть имущества и продовольствия. Они сопротивлялись ещё несколько лет, осуществляя более или менее удачные нападения на монголов.

Около 1217 года некоторые отряды меркитов, всё ещё не оставившие безнадёжных попыток воссоединения, бродили по тайге. Тэмучжин поручил своему зятю Тохучару и военачальнику Субэдэю покончить с ними. Говорят, монголы использовали для этого «железную колесницу» (темур-терген), то есть повозку с металлической арматурой, которая лучше выдерживала каменистые дороги. Но это представляется маловероятным, поскольку тяжёлая повозка едва ли может передвигаться по лесной чаще. Как бы то ни было, Субэдэю удалось уничтожить последних партизан-меркитов. И меркиты — кочевники из кочевников, призрачные лесные банды, голодные, истребляемые, захватываемые в плен, смешивавшиеся с монголами, — постепенно исчезли как самостоятельный народ.

Монгольские и китайские источники расходятся в хронологии этих событий с разницей в десятилетие, но несомненно, что Тэмучжин хотел во что бы то ни стало покончить с мятежными меркитами. Мы не можем сказать, предпринимались ли им с этой целью другие военные операции. Не будем забывать, что меркиты и монголы народы одного происхождения. Если между ними существовал хозяйственный обмен, то были неизбежны и конкуренция, и споры из-за охотничьих угодий, и взаимные угоны скота. Кроме того, образ жизни тех и других различался, что порождало непонимание и естественные противоречия. Для кочевника-степняка зайти в лес, чтобы добыть там дичь, означало попасть в незнакомый и опасный мир. Лесные обитатели со своей стороны обыкновенно не имели скота и были прежде всего охотниками. В степь они выходили только при недостатке дичи в лесу — чтобы увести нескольких отбившихся от стада коз и тут же вернуться в свои лесные хижины.

Упрямая ненависть Тэмучжина к меркитам, несомненно, питалась и сугубо личными мотивами. Ведь именно отряд меркитов похитил его жену Бортэ, и он, конечно, возлагал на всех них ответственность за это похищение. Его неутолимую мстительность в отношении к ним подтверждает следующий эпизод. Джучи-Хасар, сын Оэлун, захваченной меркитами, пленил одного меркита, искусного лучника, и пожелал взять его к себе на службу. Обычно великодушный к врагам, проявившим воинскую доблесть и высокие моральные качества, Тэмучжин в этом случае отказался пощадить пленного. Он, простивший Джэбэ, который метко поразил стрелой его собственного коня, приказал казнить лучника-меркита!

Когда последние меркиты были уничтожены, монголам подчинились кыргызы, жившие в верхнем течении Енисея. У Тэмучжина оставался единственный враг. В то время как татары, найманы, меркиты, киргизы и другие соседние племена оказались у него в подчинении, один человек знатного происхождения, но с репутацией, испорченной собственным коварством, всё ещё противостоял хану. То был Джамуха, человек вне закона, всё войско которого состояло в ту пору из пяти верных соратников. Загнанный в обширную болотистую местность вблизи гор Тангну, одинокий, лишившийся всякой опоры, он вёл жизнь дикого кабана. Однажды последние товарищи по несчастью, уставшие ему подчиняться или жаждавшие получить вознаграждение, схватили его, связали кожаными ремнями и за несколько переходов доставили к шатру Тэмучжина.

И в этот раз поведение Джамухи достойно удивления. Перед своим анда, побратимом, Джамуха потребовал смерти для тех, кто его предал, но также для себя самого. Пятеро приближённых Джамухи, которых он сравнил с чёрными воронами, напавшими на дикую утку, были казнены на его глазах. В то же время Тэмучжин, вероятно, тронутый злоключениями того, кто долгое время был его товарищем по играм, его другом детства, близким боевым соратником, решил спасти своему побратиму жизнь. Он вспомнил, что именно благодаря Джамухе вернул себе Бортэ, свою жену, похищенную меркитами. Он вспомнил сражения, во время которых он ехал верхом рядом, стремя в стремя, со своим сподвижником, как ночью спал с ним на одной кошме: «Когда-то мы были неразрывно связаны друг с другом, неразлучны, как две оси одной повозки. Но однажды ты покинул меня. И вот ты вернулся. Так будем же заодно. Как когда-то. Снова заживём бок о бок. Мы успели забыть наши юные годы, впомним же их…»

Даже если авторы хроники явно преувеличивают великодушие Тэмучжина и подчёркивают коварство Джамухи, решение хана предложить мир своему прежнему другу вызывает удивление. Больше того, он ещё раз предложил ему свою верную дружбу. Он разом решил забыть все коварства человека, который не раз его обманывал, предавал и преследовал.

Джамуха ответил на это предложение словами, свидетельствующими о незаурядности этого человека. Он похвалил своего анда за щедрость и великодушие, достойные могущественного повелителя. Он тоже вспомнил счастливые годы юности: «Когда мы были молоды, когда мы стали анда у ручья Коркунак, мы делили друг с другом пищу, мы говорили друг другу слова, которые не забываются, и мы спали рядом».

Джамуха признал, что не смог остаться глухим к исполненным желчью словам, которыми его настраивали против Тэмучжина. Он сознался, что обманул его и поэтому больше не может глядеть в глаза своему старому другу. Он признал, что его терзают стыд и угрызения совести. Тэмучжину — величие, могущество; ему, Джамухе, — унижение и поражение: «Ты, мой анда, герой. Твоя мать полна мудрости. Твои братья преисполнены достоинств. Семьдесят три храбреца, составляющие твоё окружение, служат тебе как верные кони. Насколько же я ниже тебя, о мой анда! Ребёнком меня бросили отец и мать. У меня не было братьев, мои друзья были мне неверны. Тенгри покровительствовал моему анда, который превзошёл меня во всём».

Здесь мы наблюдаем следствие психологического шока от поражения. Эти чувства можно объяснить и испытаниями, которые постигли Джамуху, начиная с того, что в детстве он был брошен родителями и предоставлен самому себе. В своём покаянии Джамуха шёл до конца и просил Тэмучжина наказать его смертью: «Теперь, о мой анда, тебе надо от меня избавиться, чтобы твоё сердце было покойно. Но если ты решишь, что я должен умереть, надо, чтобы это произошло без пролития крови. <…> А теперь скорее со мной кончайте!»

Тэмучжин, как сообщает хроника, возможно, преувеличивающая его милосердие, колебался, когда ему передали слова Джамухи. Объясняя отсутствие у него ненависти к Джамухе тем, что тот никогда не посягал лично на его безопасность, Тэмучжин объявил, что до сих пор ценит его как человека больших достоинств.

И всё же под тем предлогом, что его старый товарищ якобы «устал от жизни», Тэмучжин приказал его казнить. Быть может, он чувствовал, что даже раскаявшийся Джамуха оставался для него потенциальным соперником? На это непохоже. Скорее, можно предположить, что между двумя персонажами разыгрывалась какая-то странная игра. Так как Джамуха просил смерти от руки Тэмучжина, тот согласился исполнить его просьбу, будучи убеждённым — или делая вид, — что исполняет именно желание друга. Создаётся впечатление, что Тэмучжин вдруг понял: лучшее, что он может сделать для своего анда, — это даровать ему смерть, которой тот так настойчиво требовал.

Чтобы осудить Джамуху на эту искупительную казнь, Тэмучжин нашёл подходящий предлог. За много лет до того, угоняя лошадей, Джамуха напугал его. А теперь Джамуха отказывается от пощады, которую предлагает ему старый друг. Именно по этим сугубо личным, а вовсе не политическим мотивам Тэмучжин приговорил его к смерти.

Итак, Джамуху умертвили. Поскольку считалось, что душа человека находится в его крови, знатных людей было принято казнить без пролития крови. Согласно хронике Джамуху задушили ковром. Легенда гласит, что Тэмучжин отказался смотреть, как умирает его старый друг, и исполнение приговора поручил одному из своих племянников.

От начала и до конца история их отношений была отмечена противоречивым сочетанием дружбы и враждебности. Несомненно, Джамуху могла бы ожидать более завидная судьба, если бы он не противопоставлял себя Тэмучжину, а поддержал его во всех замыслах. С другой стороны, вероятно, он мог бы успешно ему противостоять, если бы не впадал в самоистребительный азарт и не был непостоянен. Но столь же двойственным было и поведение Тэмучжина, который сначала согласился простить соперника, а потом решил с ним покончить. В истории отношений этой странной пары и её развязке есть нечто шекспировское.