Чингисхан

Глава IX ТЕНИ НАД КИТАЕМ

На заре XIII столетия Чингисхан решил начать новую войну, на этот раз против Китая. Эта огромная страна была достойным объектом его жажды власти и достижима для его кавалерии. Чтобы преуспеть в этом замысле, с которого началась грандиозная эпопея его завоеваний, Чингисхан произвёл подсчёт своих сил. Он безраздельно господствовал над несколькими объединениями племён, вставших под его знамёна. Ему подчинялись и степные, и таёжные народы, то есть огромное большинство собственно монголов, а также тюрки и тунгусы.

Накануне китайской кампании как можно было оценить численность воинства улусов, находившихся под контролем Чингисхана, этого подвижного государства, которое управлялось им и его наместниками? Историки монгольских военных походов (Мартин, Лиддел Гарт, Нерниш) считают, что к началу нашествия на Китай армия Чингисхана состояла из 110 тысяч человек, а к концу его завоеваний увеличилась до 130–200 тысяч. Можно рискнуть и сделать гипотетическое сравнение с современной Монголией, население которой к концу 1980-х годов составляло 1,8 миллиона человек и которая в мирное время содержала армию из 45 тысяч солдат. К этому количеству следует присовокупить 15 тысяч ополченцев и пограничников, а также различные вспомогательные контингенты. В случае военного конфликта в эту армию могло быть мобилизовано 120 тысяч солдат, то есть каждый пятнадцатый житель страны, что даже от современного государства требует значительных усилий. Экстраполируя эти цифры, можно предположить, что в исторических условиях, отличных от нашего времени, Чингисхан контролировал население численностью примерно миллион человек. По нашему мнению, численность монгольской армии представляется недостаточной для завоевания таких обширных территорий, как Северный Китай, тюркские и ирано-арабские государства Среднего Востока, а также Южная Русь. Это если не принимать в расчёт то обстоятельство, что для своего времени это была значительная военная сила, в частности по европейским масштабам. В 1214 году Филипп Август в битве при Бувине располагал всего лишь 1300 всадниками. С другой стороны, монгольская армия была не оккупационной, а преимущественно ударной. Заметим также, что в Китае, как и на Среднем Востоке, армия Чингисхана по численности всегда будет уступать противнику.

Китай, как мы уже видели, был разделён на три самостоятельных государства: империя Миньяг на северо-западе (населённая народом сися, или тангутами); государство под властью чжурчжэней на севере и империя Сун на юге.

Государство Миньяг состояло из двадцати двух наполовину земледельческих, наполовину скотоводческих провинций, протянувшихся по ту сторону Великой стены на обширном плато Ордос (по-китайски Ситао), находящемся в большой излучине Желтой реки, там, где нынешние провинции Нинся и Ганьсу. О происхождении государства Миньяг известно мало. Появилось оно в конце X века как зависимое от Китая владение. Народ сися, или тангуты (родственный тибетцам), был на службе у китайских императоров династии Тан, которые передали им в охрану некоторую территорию. Бывшие союзниками Китая в эпоху Пяти династий (907–960), позднее при династии Сун (960—1279), они потребовали независимости, когда китайцы уступили напору явившихся с севера захватчиков-киданей. В 1038 году Миньяг стал независимым государством, в столице которого Иргае (в наше время Нинся) последовательно правили десять императоров. В эпоху Чингисхана Миньяг, несмотря на 150-тысячную армию, находился в опасном положении, так как был окружён более сильными соседями.

Второе государство управлялось династией чжурчжэней, народа алтайского происхождения тунгусского корня, пришедшего из Маньчжурии. Их владения протянулись более чем на две тысячи километров от реки Амур на севере до бассейна Жёлтой реки, занимая всю Маньчжурию, территорию современной Внутренней Монголии и северных провинций Шаньдун, Хэбэй, Шаньси и северной части Шэньси. За исключением чисто китайских районов эта обширная империя была населена киданями (или китаями), которыми с 904 по 1125 год правила династия Ляо. Выходцы из одного протомонгольского объединения, кидани, кочевники, перешедшие на оседлость, были изгнаны своими вассалами чжурчжэнями, союзниками южной империи Сун, и вынуждены мигрировать под руководством одного из своих князей до Или в Средней Азии, где основали новое государство — Восточное Ляо, или державу Каракитаев, а часть их осталась в подчинении у завоевателей.

Близкие к маньчжурам чжурчжэни основали династию Цзинь. Сохраняя специфический характер своей прежней племенной организации, они китаизировались, переняв административные и юридические установления у империй Тан и Сун. Управляя довольно разнородным населением (в основном китайцы, а также кидани, частично перешедшие на осёдлость кочевники бохай), знать чжурчжэней контролировала высшие посты в государственном аппарате, предоставив второстепенные должности китайцам, но какой-либо дискриминации по этническому признаку в отличие от других, более поздних оккупантов не практиковала. Администрация чжурчжэней была, по-видимому, космополитичной и многоязычной. В память о своих прежних сезонных перекочёвках чжурчжэни сохраняли в государстве несколько столиц, существовавших ещё при их предшественниках — киданях. Хозяйство этой северной империи основывалось преимущественно на зерновом земледелии и торговых отношениях со степными кочевниками, а также с соседними государствами Си Ся и Сун. Последние к тому же были вынуждены выплачивать чжурчжэням дань, чтобы откупиться от своих воинственных соседей. Кроме того, чжурчжэни основали в пограничных районах многочисленные военно-земледельческие поселения, в которых зачастую использовался труд военнопленных, в той или иной мере низведённых до положения рабов. Вместе с этим конфискация феодалами-чжурчжэнями самых плодородных китайских земель быстро привела к серьёзному кризису. Китайские мелкие землевладельцы и крестьяне нанимались к оккупантам в батраки, что, естественно, вызывало глубокие противоречия между теми и другими.

Империя чжурчжэней, которая поддерживала дипломатические и торговые отношения как с сунским Китаем, так и с Миньягом и Кореей, освободившейся от подчинения Китаю, насчитывала около пятидесяти миллионов жителей. Но это был колосс на глиняных ногах, поскольку государство ослабляли и частые восстания китайцев и киданей, и феодальные мятежи. Пять его столиц — Чжунду (Пекин), Бяньцзин (Кайфэн), Датун, Ляоян и Дадин — олицетворяли угрожавший самому существованию империи раскол под действием центробежных сил.

Последняя опора китайского треножника занимала весь Южный Китай за исключением горных районов Сычуани, Гуйчжоу и Юньнани, где местные этнические меньшинства и тайцы сдерживали экспансию Китая в южном направлении. Отрезанный от своих северных регионов и управлявшийся государем, который бежал от захватчиков-чжурчжэней, сунский Китай простирался к югу от реки Хуай и нижнего течения Жёлтой реки. Это был Китай орошаемого рисоводства в отличие от Северного Китая, где в более холодном климате возделывались в основном пшеница и просо. Политическая система и культура достигли в государстве Сун такого уровня, какого в те времена по существу не знала ни одна другая страна мира. Сунский Китай вступил в новую фазу многовекового феодального развития.

Эволюция китайского общества в эпоху Сун повлекла за собой радикальные изменения. Хотя конфуцианская бюрократия и продолжала сохранять дистанцию от торговцев, деловая активность последних, их предприимчивость и, как результат, достигнутый ими уровень материального благополучия постепенно сближали оба класса. Торговцы получали рычаги хозяйственного управления и политической власти. Но становление этого нового класса посредников, порождённого торговлей, было медленным. Он ещё не мог контролировать, как то было в Италии или в Северной Европе, такие институты, как городское самоуправление, или «коммуны», поскольку государство в Китае держало в своих руках все сферы управления. Но, несомненно, Китай в эпоху Сун быстро развивался, что было результатом предшествующих научных открытий: изобретение компаса, печати, пороха стимулировало прогресс в морской навигации, картографии, артиллерии и т. п.

Экономический подъём, которому благоприятствовала относительно спокойная политическая ситуация, сопровождался заметным ростом населения. Согласно данным демографа Чжан Чжачжу, в 1125 году оно составляло в сунском Китае около шестидесяти миллионов человек. После сдачи Бяньцзина (Кайфэна) чжурчжэням, в то самое время, когда в одном из кочевых становищ родился будущий Чингисхан, население новой китайской столицы Ханьчжоу уже превышало 500 тысяч человек. «Это самый большой город в мире, — писал на пороге XIII века Одорико де Порденоне, — говорят, что окружность его составляет сто миль, а внутри этого большого города не осталось свободного, необжитого места… У него двенадцать главных ворот, за каждыми из которых на расстоянии в восемь миль расположены крупные города, каждый больше Венеции». Сто лет спустя, когда там побывал Марко Поло, население города достигло фантастической для той эпохи численности в один миллион человек, а уличное движение в нём поразило венецианца:

«На этой улице (императорская дорога) постоянно перемещаются в ту и другую сторону длинные крытые экипажи, обитые тканями и оборудованные мягкими сиденьями. Они способны вместить шестерых человек и постоянно бывают заняты дамами и господами, выезжающими на прогулку. Всякий час бесконечное множество этих колесниц движется по этой улице, ведущей горожан в сады, где служители приглашают их в тенистые беседки. Там они в продолжение целого дня развлекаются в компании своих дам, а с наступлением вечера возвращаются к себе домой в тех же экипажах».

Город Ханьчжоу на реке Янцзы (Янцзыцзян) был образцом нарождавшейся новой городской цивилизации. В этой гигантской метрополии существовало десять больших оживлённых рынков, уже появились жилые дома из дерева, возвышавшиеся над скромными мазанками ремесленников, театры для простонародья, людные кабаре и лупанарии, посещаемые торговцами, чиновниками, лодочниками, грузчиками, не считая воров, попрошаек и всевозможных маргиналов. У рынков, у мостов, переброшенных через каналы, вокруг мест отправления культа китайский город кишел людьми: бродячие продавцы пельменей или сладостей сбывали свой товар самым малоимущим горожанам. Собиравшие толпы ротозеев предсказатели судьбы, акробаты, имитаторы птиц, настоящие или фальшивые певицы, «заведения», заманивающие клиентов. Все снуют, толкаются, наблюдают друг за другом под взглядами. вездесущей полиции. В этом большом нестройном оркестре жизни китайского города всё продаётся и всё покупается. От причалов порта отходят сампаны[12], гружённые продовольствием, которое развозится по побережью каботажными переходами, а крупные джонки[13], заполненные пряностями, шёлком или чаем и способные вместить до шестисот человек, отправляются к дальним портам — японским, филиппинским, малайским, индийским, средневосточным и даже мальгашским[14] и африканским.

Императорский Китай, переживавший экономический подъём, который породил городскую «буржуазию», отличался и богатой культурной жизнью. Диспуты учёных мужей, споры, оживлявшие собрания образованных чиновников, были характерной чертой и тогдашних истории, археологии, литературы и живописи.

Но у этой блестящей картины Китая эпохи Сун есть и другая сторона. Авторитет чиновного сословия подрывался взяточничеством и кумовством. Продажность стала нормой жизни мандаринов всех уровней. Нередко за спиной имперских бюрократов стояли различные аферисты и крупные торговцы, которые извлекали свою выгоду из проблем государственного казначейства. Непомерно раздутый и скудно оплачиваемый аппарат управления грешил склонностью к расточительности государственных доходов, и сам двор приобрёл привычку к непомерным тратам. Эта слишком часто повторявшаяся ситуация порождала серьёзные трудности во время набегов кочевников через северные рубежи государства. Как и империя Цзинь, Сунский Китай, сильный своим большим населением, своей вездесущей армией и особенно своим комплексом превосходства, не предчувствовал, какая гроза собирается над ним.

Если верить персидскому историку Рашид ад-Дину, Чингисхан напал на империю Миньяг (или Тангут), которую китайцы называли Си Ся, около 1205 года. Но хронология первых столкновений остаётся невыясненной, и вполне вероятно, что кампания в действительности началась после большого курултая 1206 года.

Начавшаяся новая война вышла на пространство Северо-Западного Китая. Опустошённый монгольскими нашествиями XIII века, Миньяг до сих пор мало известен историкам. Китайские летописи сообщают, что народ Си Ся тибето-бирманского происхождения усвоил некоторые китайские политические установления времён империи Тан. Эта династия, правившая в объединённом и мощном Китае с 617 по 907 год, сумела утвердить свою власть и за пределами границ государства. За исключением Тибета императоры Тан контролировали протектораты в Центральной Азии (Аньси, Мэнши, Куньлунь) и держали в подчинении государства Согда и Тохаристана (на севере Афганистана), пока арабы не нанесли Китаю решающее поражение в битве при Таласе (751 год). Миньяг представлял собой нечто вроде китаизированного доминиона, прежде чем добился независимости в XI веке. Как о том свидетельствуют замечательные пещерные скульптуры в Дуньхуане, датируемые между V и X веками, в этом регионе долгое время процветал буддизм.

Став верными союзниками Китая, правители Си Ся получили от него привилегию императорского достоинства и право носить китайские династические имена. Основатель государства император Ли Юаньхао (умер около 1048 года) повелел своим помощникам Юй Ци и Елюй Жэньчжуну составить письменность для языка сися, взяв за основу письменность китайцев и киданей. В результате была создана смешанная, в значительной мере подражающая китайской система письма, состоявшая примерно из шести тысяч знаков, одни из которых обозначали звуки, другие — понятия. Эта система позволила напечатать буддийские канонические тексты. Императоры Си Ся, обосновавшиеся в двух своих столицах — Линьчжу и Нинся — поначалу поддерживали с Китайской державой довольно нерегулярные отношения, потом заключили с ней договор о добрососедстве, который способствовал впечатляющему экономическому подъёму. Империя, по землям которой проходили караванные пути Северной Азии, процветала благодаря торговле товарами, пользовавшимися большим спросом (серебро, шёлк и особенно чай, соль и военные доспехи). К своей коммерческой специализации Миньяг добавлял развитое земледелие в зонах аллювиальных (расположенных в поймах рек) почв и оазисах, тогда как в аридных (зона пустынь) районах основой хозяйства было кочевое или полукочевое скотоводство — необходимое подспорье для караванной торговли.

Именно эту страну с осёдлым населением, китаизированную и тем не менее самостоятельную, Чингисхан намеревался захватить. Его мотивов мы не знаем, но известно, что ханы из найманов и керэитов нашли убежище в Миньяге и, возможно, находясь в изгнании, некоторые из них вели антимонгольскую пропаганду, если не готовили заговоры против монгольских объединений. Можно также предположить, что Чингисхан в своих первых захватнических замыслах искал для нанесения удара слабое и периферийное место Китая.

В 1205 или 1206 году хан отправил в Миньяг конницу под командованием военачальника из киданей по имени Елюй-Ака. Ей противостояли разрозненные армии государства Си Ся. Монгольские всадники сначала штурмовали укрепления Дижили, потом крепость Жинглос (местоположение её не установлено) и разграбили округу: опустошили хлебные амбары и хозяйственные постройки, увели в плен мужчин и женщин, захватили стада, вывели из караван-сараев тысячи верблюдов, которых отослали в Монголию. Эти верблюды светлой масти, прежде редкие в тех местах, позднее упоминал Марко Поло. Монголы быстро их оценили и использовали в засушливой местности как тягловый скот.

В результате этих монгольских рейдов, которые опустошили запад страны, при дворе Си Ся не замедлили последовать политические неурядицы. В начале 1206 года произошёл переворот: монарх был свергнут и к власти приведён его двоюродный брат, который поспешил добиться признания со стороны империи Цзинь, надеясь таким образом получить от неё дипломатическую, если не военную поддержку. Для победы над Миньягом монголам пришлось воевать с ним несколько лет и предпринять три похода (в 1206, 1207 и 1209 годах).

Военные силы Миньяга, насчитывавшие 150 тысяч человек, состояли из боевого войска, которое составляли собственно сися, а также из формирований тибетцев, уйгуров и китайцев. Когда войска Чингисхана воевали в открытом поле, то имели преимущество над противником, который обычно сражался пешим. Но перед укреплёнными городами Миньяга с большим количеством защитников и запасами продовольствия кочевники, тогда ещё не имевшие осадных орудий, были вынуждены останавливаться.

Говорят, что для взятия Улахая, города, окружённого неприступными с виду крепостными стенами, монголы прибегли к удивительной военной хитрости. Они вступили в переговоры с командованием осаждённого гарнизона и обещали немедленно снять осаду, если им отдадут всех городских кошек и птиц. Озадаченные этой странной просьбой, но слишком обрадованные представившейся возможностью так дёшево отделаться от врага защитники устроили в городе настоящую повальную охоту на кошек и птиц, которых, изловив, поместили в клетки и передали монголам. Те аккуратно привязали к хвостам кошек и лапкам птиц пучки шерстяных очёсов, подожгли их и стали выпускать животных небольшими партиями. Несчастные, в страхе ища спасения, инстинктивно разбегались по своим жилищам. Многие из них находили свою смерть в зерновых амбарах или на конюшнях, одновременно поджигая множество мест в городе, который от вспыхнувших пожаров был охвачен паникой. Воспользовавшись этим, осаждавшие ворвались в город.

Эта любопытная уловка упоминается во многих свидетельствах о более поздней кампании в Маньчжурии, что подтверждает достоверность сведений о её боевом применении. Известно, что помимо почтовых голубей китайцы использовали с этой целью также собак, быков и других домашних животных, которых обмазывали варом и поджигали, после чего выпускали на противника.

В 1209 году после нескольких успешных, но не ставших решающими походов на Миньяг монголы так и не смогли захватить две столицы Си Ся — Нинся и Линьчжу, которые с высоты своих стен смело взирали на кочевое конное войско. Тогда захватчики надумали повернуть течение части Жёлтой реки, соорудив плотину, благодаря которой была бы осушена водная преграда, идущая вдоль городских стен. Но, несмотря на тысячи пленных, согнанных на тяжёлые земляные работы, монголам, не имевшим технических навыков и нужного оборудования, так и не удалось осушить рукав реки, защищавший один из флангов городских укреплений, и, когда начались затяжные осенние дожди, им оставалось только наблюдать, как вода заливала их собственный лагерь.

Китайские летописи сообщают, что правитель Миньяга в итоге добился отступления захватчиков, предложив хану почётные условия мира. Ради этого он согласился признать номинальное верховенство Чингисхана и в придачу к дани в виде каравана из множества верблюдов, нагруженных тканями (вероятно, речь идёт о дорогих коптских тканях кеси с великолепным рисунком, впервые завезённых в Центральную Азию уйгурами), подарил ему одну из своих дочерей. Чтобы предотвратить разорение торговли из-за набегов кочевников, империя Си Ся запросила мира на условиях, которые оказались приемлемыми для обеих сторон.

Для Чингисхана то была победа без славы. Тем не менее подписание мирного договора временно гарантировало его от поползновений сися к сопротивлению и позволило значительно приблизиться к другим районам Китая. К тому же в 1207 году монгольскому хану присягнула часть Тибета.

Монгольские набеги на территорию Си Ся серьёзно препятствовали караванной торговле, проходившей по дорогам Великого шёлкового пути, слабо охранявшимся слишком разрозненными воинскими силами. Эти походы убедили Чингисхана в том, что нападение на хорошо организованное государство, имеющее крепости, является предприятием гораздо более серьёзным, чем примитивные молниеносные набеги. Военный конфликт с Китаем требовал разведки путей сообщения, отправки патрулей, вербовки коллаборантов. Начиная продолжительную кампанию, надо было предусмотреть возможность неожиданных стычек, в которых можно было увязнуть. В огромном по территории и густонаселённом Китае, располагавшем значительными ресурсами, степная военная стратегия могла оказаться несостоятельной. Но, ступив на путь завоеваний, Чингисхан остановиться уже не мог, ибо «когда лошадь под седлом, на неё надо садиться».

Чингисхан обеспечил себе поддержку всех монгольских объединений, каждое из которых поставляло ему определённое количество воинов, обеспеченных лошадьми и транспортными средствами главным образом в виде повозок с грузом продовольствия и военного снаряжения. Помимо ускоренной подготовки новых всадников и тщательного ухода за оружием необходимо было готовить лошадей. Для войск Чингисхана они были тем же, что бронированные машины для современной армии. Только они обеспечивали легендарные мобильность и скорость воинов-кочевников — качеств, значение которых возрастало оттого, что монголы пока ещё совсем не использовали артиллерию.

Как мы помним, армия Чингисхана состояла из десятеричных формирований. Хорошо обученные на манёврах и ежегодных больших охотах монгольские всадники строились тремя порядками — джункар (левое крыло), барагун (правое крыло) и гол (центр) — и подчинялись приказам, оглашаемым военачальниками или передаваемым флажками. Получившие боевой опыт в бесчисленных межплеменных столкновениях и грабежах, эти всадники являли собой грозную военную силу, в своё время не имевшую себе равных.

Что касается вооружения всадников, то Плано Карпи-ни описывает его так: «Каждый воин имеет по меньшей мере два или три лука либо один, но исключительного качества, три больших колчана, заполненных стрелами, топор и верёвки, чтобы тянуть повозки. Самые богатые имеют острый изогнутый меч. <…> Ноги у воинов закрыты, они носят шлем и латы. Последние все из кожи, как и сбруя лошадей, и изготовлены следующим образом: полосы кожи быков или других животных шириною в ладонь соединяются по три или четыре с помощью верёвок. Верхние ленты прикрепляются к нижним, а шнурки следующих полос связываются посередине и так далее, так что, когда воин наклоняется, нижние части поднимаются к верхним и таким образом удваивают или утраивают толщину кожаной защиты тела».

Это напоминает описание чешуйчатых или японских доспехов, состоящих из металлических пластинок, которые покрывают воина подвижным защитным панцирем. Они меньше сковывают движения, чем тяжёлые доспехи. Головы всадников защищали металлические шлемы на кожаной подкладке.

Западные наблюдатели отмечали, что кавалерия Чингисхана нередко была вооружена длинными шестами с крючками или петлёй на конце, с помощью которых противника выбивали из седла. Что касается монгольского лука, который вызывал восхищение иностранных путешественников, то он был гораздо совершеннее знаменитой модели, использованной англичанами в битве при Кресси. Он имел s-образный изгиб, сила натяжения тетивы достигала 80 килограммов, а дальность полёта стрелы, по свидетельствам многих путешественников, составляла от 200 до 300 метров при скорости стрельбы до дюжины стрел в минуту. По наблюдениям Плано Карпини и Марко Поло, эти стрелы с орлиными перьями могли пробивать доспехи. Долгое время лук по своей эффективности превосходил мушкеты и даже ружья, которые били неточно и которые приходилось долго заряжать. Даже в 1807 году в сражении при Фридланде Наполеон столкнулся с калмыцкими лучниками, сражавшимися в русской армии. Боевые лошади у монголов, как правило, также были покрыты кожаными пластинами, которые защищали их грудь и бока от копий и стрел, хотя китайские и персидские художники чаще всего изображали их без этой защиты.

Такова была монгольская армия, готовая обрушиться на китайские оборонительные линии. Мобилизация проводилась строго и методично. Под присмотром нойонов кочевники-коневоды и пастухи на полях сражений становились настоящими воинами. Разведчики, навербованные из племён в приграничных районах, пленники, к которым были приставлены толмачи, сообщали сведения о путях подхода, о бродах и мостах, о состоянии крепостей и организации войск противника.

Неделя за неделей по вечерам, когда женщины занимались своими повседневными делами, мужчины в юртах оживлённо обсуждали предстоящее завоевание Китая, слухи о котором ходили по становищам. Зрелые ветераны, побывавшие во многих стычках и битвах с меркитами и найманами, гадали о том, что может их ожидать по ту сторону Великой Китайской стены. Каждый вспоминал о рукопашных схватках в безлунные ночи, когда противники увязали в снегу, настоящие или вымышленные боевые подвиги, которые пьянили и рассказчиков, и слушателей. Эти побывавшие в боях воины с помощью жестов показывали новичкам, что следует целиться в горло противнику, если хочешь разбить ему лицо тыльной стороной клинка, так как всадник, опасаясь удара, инстинктивно нагибает голову. Ещё они рассказывали, как провести клинком по телу противника, чтобы лёгкий порез превратить в глубокую рану. Но большинство, не задумываясь об опасностях, их ожидающих, мечтали о добыче, которую они захватят после славных побед. Весь большой улус Чингисхана и телом и душой был готов двинуться против сёл и городов обширного Китая.

Как уже упоминалось, в молодости Тэмучжин какое-то время был вассалом государства Цзинь. Чжурчжэни использовали его и Тогорила в качестве вождей монголов-наёмников, которые проводили для них операции против татарских племён. За эти услуги Тогорил получил от китайцев титул царя (ван), а Тэмучжин — более скромный чин «десятника», который монарх присвоил ему с показной щедростью. В 1208 году он скончался, и Чингисхан счёл себя свободным от каких-либо обязательств перед чжурчжэнями.

Новый повелитель Чжунду (Пекина) принц Вэй, безликий, не пользующийся авторитетом, быстро оказался игрушкой в руках царедворцев. Когда, согласно традиции, китайское посольство во главе с неким Юнцзы прибыло с известием о воцарении нового монарха династии Цзинь к Чингисхану, тот устроил скандальную сцену, которая описана в «Юань ши»[15]: «Правящий император отправил посланника по имени Юнцзы, чтобы получить от Чингиса обычную дань… Но Чингис по глупости обошёлся с посланником пренебрежительно и забыл о принятых правилах гостеприимства».

Считается, что официальная история эпохи Юань замалчивает обстоятельства этого дипломатического скандала. В действительности же, когда Юнцзы сообщил имя своего нового повелителя Чингисхану, тот отозвался о принце Вэе как о дурачке, отказался выполнить традиционный земной поклон (куту) в его честь, а потом закусив удила повернулся на юг — в ту сторону, где находился пекинский двор, и плюнул. Члены посольства от новых властей Цзинь стояли униженные и ошеломлённые. Оскорблённый этой выходкой Чингисхана, Юнцзы поспешил вернуться на родину, где доложил своему суверену о происшедшем и предложил послать карательную экспедицию против этих варваров, посмевших так унизить высокий трон. Но слабый и трусоватый новый император отлично знал, что у тигра не требуют его же шкуры. Он счёл инцидент исчерпанным, во всяком случае, слишком незначительным для того, чтобы служить поводом для военного ответа.

Этот монарх с самого начала своего правления показал себя слабым правителем. Чингисхан же усвоил пословицу, согласно которой «во всяком деле подготовка обеспечивает успех, а непредусмотрительность ведёт к поражению». В марте 1211 года он созвал новый курултай, чтобы уточнить, какие у него есть союзники и какими силами он может располагать при походе на Китай. Из самых отдалённых степей и лесов вновь прибыли вожди кланов, чтобы ещё раз изъявить ему свою преданность. Это были не только монголы, но и тюрки. В своём ханском шатре на берегу Керуле-на он принимал многочисленных князей и князьков. Среди них были идикут (правитель уйгуров, ставка которого находилась в Турфане) и вождь карлуков Арслан, обосновавшийся к югу от озера Балхаш.

Союз этих правителей стал важным событием, поскольку по контролируемым ими землям проходила значительная часть Великого шёлкового пути. Именно благодаря этим дорогам Китай поддерживал дипломатические и торговые отношения с Ираном, арабскими странами и Европой. На этих дорогах в оазисах располагались караван-сараи. Торговые караваны привозили в Китай высоко ценимые там товары: ковры, тонкие ткани, военные доспехи, отлично выкованные и обработанные мастерами Среднего Востока сабельные клинки. Чингисхан мог сразу же взять под контроль торговлю с Передней Азией и прибрать к рукам чудеса ремесленного искусства, дотоле неизвестные в Монголии. Доступ монголов в эти районы при посредничестве новых союзников и тюрко-монгольских лжеторговцев к тому же позволял хану открыть глаза — и уши — внешнему миру — миру осёдлых народов.

Курултай 1211 года обеспечил Чингисхану две решающие гарантии. Первой из них была безусловная поддержка всех его вассалов, второй — надёжное прикрытие тылов благодаря союзу с карлуками. Уверенность в том, что не придётся воевать одновременно на два фронта, ускорила начало монгольского наступления на Северный Китай.

Чингисхану и его ближайшему окружению было известно, что могущество династии Цзинь подорвано внутренней смутой. В 1204 году вождь одного тюркского племени, исповедовавшего несторианство, — онгутов, которому было поручено охранять центральный сектор границы Северного Китая, вступил в контакт с монголами, вероятно с целью заключить с ними взаимовыгодное соглашение. В 1205 году в Ляодуне, к северо-востоку от Пекина, против династии Цзинь начался мятеж. Это событие подсказало Чингисхану, что достаточно одного мощного удара, чтобы вызвать дестабилизацию государства чжурчжэней и всего китайского треножника.

Для великого хана Китай представлял гигантское пространство для охоты и войны, а это сулило большую добычу. Благодаря сведениям, полученным от путешественников, перебежчиков и вождей онгутов, которые несли службу на границе империи Цзинь, Чингисхан своим инстинктом хищника, несомненно, почувствовал, что перед ним открывается великолепная возможность. В этой богатой стране крестьяне, ненавидевшие захватчиков чжурчжэней, засели в своих домах, плохо оплачиваемые наёмные войска разбредались, как кролики, и, наконец, слабые и непостоянные монархи думали только о том, как спасти свою жизнь.

Чингисхан сделал вид, что намерен свести с пекинским двором личные счёты: заставить монархов династии Цзинь заплатить кровью за то, что в результате одной из пограничных стычек в плен были захвачены два его «дяди» — Амбахай и Ёкин-Баркак, которых при участии татар казнили, прибив гвоздями к деревянному ослу.

Перед началом кампании хан согласно обычаю попросил помощь у Неба. Он вновь отправился к подножию горы Бурхан-Халдун для исполнения традиционного обряда. Он развязал пояс, повесил его себе на шею, снял меховую шапку, показывая этими жестами, что отрекается от символов своей власти, чтобы предстать беззащитным перед Тенгри, богом Синего неба. Потом, совершив три земных поклона, объявил: «О Вечный Тенгри, я вооружился, чтобы отомстить за кровь моих дядей Ёкин-Баркака и Амбахая, которых Золотые цари (Цзинь) повелели убить постыдным образом. Если ты одобряешь моё решение, даруй мне свыше помощь твоей руки, прикажи, чтобы здесь люди и духи объединились, дабы участвовать со мной в этом». Кости были брошены. Поход на Китай начался. Но «тому, кто взбирается на спину тигра, непросто с неё спуститься». Чжурчжэни, правившие страной с населением около пятидесяти миллионов человек, могли развернуть 500-тысячную армию, состоявшую из всадников, в основном из наёмников-кочевников — онгутов, солонов, мукри и даже киданей и чжурчжэней — и пеших полков, в которых преобладали китайцы. К тому же цзинский Китай охраняли укрепления, оснащённые противоосадными орудиями, не говоря уже о гигантской оборонительной линии Великой стены.

Конное войско Чингисхана насчитывало, вероятно, чуть более ста тысяч человек. Хан взял на себя личное командование «центром». Джэбэ и Субэдэй, Мухали, сыновья хана Тулуй и Джучи-Хасар командовали левым крылом. В походе участвовали Чагатай, Угэдэй, Бугурджи и Джучи-Хасар, а также иноплемённые вожди: Чаган из народа сися, усыновлённый ханом, и двое киданей, братья Елюй-Ака и Елюй-Тука.

Армия отправилась в поход в марте 1211 года сразу после курултая. Китайские источники расходятся в дате: «Юань ши» и «Си Юань ши» («Новая история династии Юань») склоняются к марту, а «Сокровенное сказание монголов» указывает на несколько более позднее время. Маршрут вторжения достоверно не установлен. По-видимому, армия великого хана собралась где-то к северу от Керулена, который она перешла по льду, после чего разделилась на две части. Одна из них, под командованием самого Чингисхана, дошла до верховьев реки Луан. Другая, во главе с сыновьями хана, прошла от Туула до Хорио Гола. Через 800 километров пути войска разделились на стандартные полки, чтобы не истощить редкие в этих полупустынных местах водные источники. Группы разведчиков отыскивали дороги и колодцы с питьевой водой, отмечали населённые пункты, труднопроходимые места и захватывали пленных. За войсками двигались повозки, нагруженные продовольствием и военным снаряжением, а также небольшими походными шатрами. Через два месяца после начала похода монголы наконец дошли до пограничной зоны, которую удерживали онгуты.

Монголы без труда преодолели первые пограничные укрепления, а в это время чжурчжэни держали свои войска в резерве. В начале лета 1211 года после нескольких успешных, но не имевших большого значения операций захватчики замедлили дальнейшее продвижение, хотя им, по всей видимости, не угрожала никакая контратака армии чжурчжэней. Наверняка в это время монголы вели переговоры с вождём онгутов Алакуш-Тегином. Тот, внезапно изменив Пекину, перешёл на сторону врага. В результате Чингисхан без единого выстрела овладел высотами, прикрывавшими Пекин с северо-запада.

В столице империи царило замешательство. Были спешно отправлены войска на позиции между городом и кочевниками. Но крепости Фэнли, Уша, Хуань и Фучжу в северном Хэбэе вскоре оказались в руках монголов. Цзинское командование направило в район Великой стены свежие силы под началом принцев Ван Ню и Ху Ша. У правителей Цзинь уже не оставалось сомнений в том, что кочевники пришли к порогу империи не ради очередного грабежа, а с тем, чтобы её захватить. В военных донесениях сообщалось о движущихся вражеских колоннах, сопровождаемых большим количеством запасных лошадей, повозками с провиантом, стадами скота. Все монгольские силы продвигались, соблюдая чёткое взаимодействие.

Первое сражение произошло на склонах гигантского плато нынешней Внутренней Монголии, которые спускаются к обширной Китайской равнине. Битва состоялась к северу от русла Жёлтой реки и получила название битвы у вершин Диких лис (Е Ху Линь). Имперские войска понесли большие потери. Лет через десять после того один даосский паломник по имени Шань Шун, проходя по этим местам по пути в ставку Чингисхана, отметил: «Мы видели поле битвы, покрытое побелевшими человеческими костями».

Цзинская пехота превосходила монгольскую, но конница сильно уступала коннице захватчиков. Военачальники-чжурчжэни выжидали, пока в Маньчжурии не соберётся резервная армия, которая сможет ударить по монголам с тыла. Эта неторопливость и нерешительность командования противника благоприятствовала продвижению ханского воинства. Из района к северу от Хэбэя оно спускалось в долину по трём путям: первый — по реке Янь (по выходу из ущелья), два других — в сторону реки Саньган. Цзинское командование приказало надстроить стены некоторых укреплений, чтобы разместить в них гарнизоны, но Джэбэ и Елюй-Тука ещё до этого успели захватить несколько опорных пунктов и ударили по Вэйниню. Один из служивших в этой крепости офицеров Лю Болань бежал из неё по верёвке и перешёл в лагерь Джэбэ. Там он вызвался склонить местный гарнизон сдаться монголам.

Китайские источники не сообщают точных сведений о военных действиях, проходивших в том году на севере Цзинского Китая, где мелкие столкновения предшествовали ожесточённым сражениям. В главном штабе чжурчжэней, по-видимому, возникли разногласия. Одни считали, что следует как можно скорее покончить с опасной угрозой. Другие предпочитали ждать сосредоточения сил, чтобы воздвигнуть на пути захватчиков «бронзовую стену». Но и те и другие были устрашены видом вездесущих монгольских колонн, которые переваливали через засушливые плато, где выковывалась их смертоносная конница.

Вскоре Чингисхану сдался ещё один военачальник империи кидань Шимо Минган. Потом был разбит Ху Ша. Со своим поредевшим войском он укрылся в западной столице — городе Датуне, в те времена называвшемся Сицзином. Этот укреплённый город был одной из пяти чжурчжэнских столиц. Ху Ша, опасаясь оказаться в ловушке, решился на отчаянный прорыв через ряды монгольских войск, и те отправились за ним вдогонку. Тем временем войска под командованием Джэбэ соединились с силами великого хана, оставив трёх его сыновей действовать к северу от Великой стены, где им удалось преодолеть слабую оборону нескольких городов и просочиться через недостаточно укреплённые участки стены. Основные монгольские силы зимой 1211/12 года сконцентрировались в районе Пекина. За шесть месяцев, прошедших после начала вторжения, территория государства Цзинь, примыкающая к современной Внутренней Монголии, была, очевидно, оставлена правящей династией.

Целые районы сельского Китая были разграблены захватчиками, поля проса (гаоляна), сады были опустошены, фермы, амбары, коровники разграблены. Мужчины, спасаясь от набора в армию, бродили в поисках убежища и присоединялись к бандам грабителей. Беженцы из зон боевых действий становились лагерем у стен городов, которые не могли их ни накормить, ни приютить. Всюду, где прошло воинство Чингисхана, оставались руины. Монголы, привыкшие к открытым пространствам, не задерживались в захваченных, городах. Их интересовали только добыча и пленники. Они отрывали крестьян от земли, чтобы использовать их как рабочую силу. Женщин насиловали. Вдоль дорог стояли брошенные деревни, в которых оставались только отощавшие сумасшедшие да дети.

Китайские истощённые, плохо обученные и плохо накормленные, нерегулярно получавшие содержание, быстро утомлялись на марше. Дошедшие до нас песни и поэмы эпохи кочевых нашествий — это сплошь жалобы вечно побеждённых. Лю Ю писал: «С хриплыми, печальными криками строят Стену. Рядом с нею Луна и Млечный Путь кажутся невысокими. Но если с них не снимать белых костей мертвецов, они достигнут высоты Великой стены».

Чингисхан, прибыв на позиции, откуда был виден Пекин, понял, что захватить его не сможет. Город был окружён поясом очень высоких стен, и за ними находились лучшие войска империи. Монгольский предводитель решил ограничиться вывозом фуража и провианта из окрестных деревень, грабежом предместий, угоном лошадей — словом, пробавляться лёгкой добычей. После шести месяцев боёв его воины нуждались в отдыхе. Стояла холодная зима, и подножный корм для скота кончился. Выручали только запасы фуража, захваченные в округе.

Джэбэ был послан в район Ляодуна, расположенный к северо-востоку от Пекина вдоль прибрежной равнины. Пройдя Шанхайгуань (Проход между горами и морем), он вскоре достиг восточной столицы государства Цзинь — города Ляояня (нынешний Дунцзин) и, перейдя реку Ляо, сумел захватить его.

Чтобы овладеть укреплённым городом, Джэбэ прибег к военной хитрости, которую монголы использовали неоднократно. Сделав вид, будто спешно отступает от оборонительных укреплений врага, он покинул свой лагерь, расположенный недалеко от городских стен. Убедившись, что Джэбэ уже далеко от них, горожане и солдаты гарнизона вышли, чтобы принять участие в разграблении лагеря. Но монгольский военачальник после непрерывной 24-часовой скачки ночью ворвался в город, который как раз праздновал наступление нового года по лунному календарю. И солдаты, и жители вовсю гуляли, городские ворота были открыты, как в мирное время, а караульные посты оставлены стражей. Джэбэ не составило труда захватить гарнизон. Это случилось 4 января 1212 года.

Пока Пекин продувался ледяными ветрами, укрывшими весь Северный Китай снежным саваном, монголы стали на зимние квартиры, предварительно разграбив деревни в Шандоне в нижнем течении Жёлтой реки и севернее, за Пекином. Некоторые поселения сопротивлялись. Чингисхан в этих случаях не упорствовал, поскольку знал, что его слабость — в отсутствии осадного снаряжения и военных инженеров. Тулуй, младший сын хана, захватил несколько укреплённых постов, но в целом монгольская волна шла на спад, и галоп понемногу сменялся рысью. Захватчики постепенно поднимались к северу, оставляя позади себя растерянных правителей и разорённое население.

Но вот весной 1212 года произошло событие, имевшее катастрофические последствия для династии Цзинь. Один из потомков прежнего императорского дома Ляо, некий Елюй Люгэ, выходец из династии киданей, побеждённой чжурчжэнями, отложился от государства Цзинь во главе региона на крайнем севере территории империи (современный Цзилин), недалеко от бывшей столицы киданей. Вместе с другим киданем по имени Еди он стал собирать войска, и вскоре мятежники имели под своим началом уже более ста тысяч солдат.

Этот военный мятеж, разумеется, привлёк внимание монголов. Чингисхан действовал без промедления. Он отправил своего помощника Алчина разузнать поточнее о сложившейся ситуации. Мятежники встретили монгольского посланца на берегу Ляо, и их вожди сочли благоразумным присягнуть на верность великому хану. Договор был подписан и освящён ритуальными жертвоприношениями животных и обоюдными клятвами. Войска, посланные чжурчжэнями против бунтовщиков, прибыли на место слишком поздно: кидани с помощью монголов обратили их в бегство. Это поражение подорвало положение династии Цзинь, поскольку она лишилась контроля над территорией перед Корейским полуостровом и поддержки большой армии.

После мятежей Елюй Люгэ, Шимо Мингана и предательства онгутов чжурчжэни серьёзно усомнились в надёжности иноземных наёмников. Становилось очевидным, что всякая новая трещина в здании государства Цзинь будет грозить распадом. Пекинский двор был взбудоражен, военные подвергались нападкам. Командующих осыпали упрёками. И тем не менее военные, даже побеждённые и поруганные, всё ещё могли сказать своё веское слово.

В 1213 году положение несколько изменилось. Монголы стали закрепляться на севере Китая. Они опустошали возделанные земли и небольшие поселения, но им не удавалось захватить большие города с мощными укреплениями, в которых была сосредоточена гражданская и военная администрация, и покончить с правительством страны, укрывавшимся за каменными крепостными стенами имперской столицы. Кочевники совершали набеги, угоняли пленников, но ещё не были способны установить в Китае режим настоящей военной оккупации. Для этого им пришлось бы не только держать там гарнизоны, но и любым способом сосредоточить в своих руках все рычаги управления. В сущности, пока что завоеватели оккупировали только небольшую часть гигантской территории государства Цзинь.

В том самом 1213 году армия Чингисхана, отошедшая на внутреннее плато, вновь спустилась на Китайскую равнину. Первый укреплённый пункт был взят самим ханом, который командовал войсками, направлявшимися к Великой стене самым коротким путём.

Гигантская оборонительная линия протяжённостью шесть тысяч километров представляла собой сложную цепь укреплений с двойными и даже тройными поясами стен, фортами, опорными пунктами, бойницами. Высота стен составляла от семи до восьми метров. На некотором расстоянии одна от другой возвышались дозорные башни, располагались казармы, склады, казематы, где были размещены гарнизоны. Подходы к фортам были защищены надолбами и рогатками. Каждая дозорная башня сообщалась с соседней при помощи сигнальной связи — визуальной (сигнальные вымпелы, дымы днём и костры в тёмное время суток) или звуковой (бой барабанов). В течение всего нескольких часов можно было передать сообщение на расстояние до 500 километров.

Чингисхану с помощью хитрости и — наверняка — благодаря сообщникам и предателям из числа обороняющихся удалось пройти со своей конницей через ворота Великой стены. Первым испытанием, которое его поджидало, было взятие Хюайлая, небольшого укреплённого городка с немногочисленным гарнизоном, но контролировавшего пути, ведущие в столицу государства Цзинь. Его захватил Тулуй. Неизвестно лишь, взял он его штурмом или хитростью.

Разбив китайско-чжурчжэнские войска, кочевники вошли в узкий проход Нанку, над которым возвышались отвесные скалы, где на некотором расстоянии один от другого стояли сторожевые посты. Проход по этому стратегически важному отрезку пути длиной 22 километра был полон опасностей. Тем не менее Джэбэ сумел это сделать. Он притворился, что собирается с отрядом всадников разведать местность, инсценировал нерешительность и спешно ретировался. Испытанная уловка сработала и в этот раз. Войска чжурчжэней, выйдя из своих укреплений, стали преследовать убегающего врага и попали в классическую засаду. Укреплённые посты без своих защитников были блокированы монголами, которые открыли себе проход к местности под названием Плоскогорье Дракона и Тигра (Лунхутай). Оттуда до Пекина оставалось не более 30 километров.

Одновременно с этим другие отряды монголов шли через Жэхэ и Шаньси. Первым препятствием на их пути стала цитадель Датун, которую быстро взяли и освободили заключённых в ней пленных онгутов, сына и вдову Алакуш-Тегина, убитого антимонгольской группировкой. Пекин был окружён и почти оставлен на милость врага. Ни один из проходов уже не мог задержать вторжение, так как все находившиеся в них гарнизоны сдались практически без сопротивления. За исключением ворот Жюёньгуан, Великая стена не подвергалась штурму.

До сих пор у многих вызывает удивление тактическое искусство Чингисхана, который почти всегда умел застать противника врасплох и навязать ему свои правила боя. Китайские источники содержат немного сведений о пассивности чжурчжэнских стратегов и неспособности правителей государства Цзинь, но нет сомнений в том, что потери его армии были чудовищными. Китайский историк Ван Говэй даже утверждает, что династия Цзинь с самого начала конфликта понесла такие потери, что оказалась неспособной мобилизовать достаточное количество солдат для серьёзных сражений в открытом поле. Это утверждение кажется излишне категоричным, поскольку немного позднее власти империи набрали новые войска в немалом количестве.

Главными причинами поражений имперских войск были трагическая неопытность, нерешительность и медлительность верховного командования. Среди военачальников высшего звена у чжурчжэней когда-то были люди способные (например, те, что победили на юге сунов), но в 1211 году таких не нашлось. Сыграло свою роль и недостаточное использование вооружённых луками всадников в большинстве столкновений с кочевниками, у которых лучники-всадники были основной ударной силой. Нередко отсутствовало взаимодействие между всадниками и пехотой чжурчжэней, из-за чего в боевых порядках возникала неразбериха, всадники толкали пехотинцев, как это случилось во время сражения при реке Яньхэ, которое проиграл полководец Сю Ша.

Чжурчжэни, бывшие кочевники-тунгусы, победившие китайцев благодаря своей решимости, захватив власть в стране, стали вести себя так, как это делали многие другие завоеватели, — расслабились и погрязли в утехах жизни двора. Их правители явно не усвоили китайского изречения, которое гласит: «Сила стрелы, выпущенной из лука, ослабевает к концу полёта».

В обстановке серьёзного кризиса, поразившего государство Цзинь, стали искать виновных. За каждым поражением следовали раздоры. На каждом заседании министров возникали стычки. Но, как это часто бывает, меч возобладал над скипетром. Один из орхонов (высших военачальников) по имени Ваньянь Хуша организовал заговор и, умертвив законного государя, захватил власть. Вместо слабого правителя Вэя в сентябре 1213 года на трон взошёл новый правитель по имени Удабу.