Чингисхан

Глава IV СОБОЛЬЯ ШУБА

Браня своих драчливых сыновей, убеждая, что у них нет друзей, кроме собственной тени, Оэлун была права. Закалённые в испытаниях, нередко голодные, как волчата (в хронике сообщается, что они питались «мелкой или покалеченной рыбой»), сыновья Есугея постепенно взрослели. Пережитые невзгоды не сломили их.

Но их способность противостоять трудностям жизни и идти наперекор судьбе вскоре стала известна Таргутаю-Кирэлтух, вождю тайджиутов, тому самому, который когда-то приказал оставить Оэлун с её семейством, сделав их тем самым изгнанниками. Кирэлтух увидел в братьях-подростках угрозу для себя, поскольку отлично понимал, что виноват в том, что семья его бывшего вождя Есугея бедствовала. «Сопляки выросли», — сказал он себе и решил, что ещё не поздно покончить с орлиным выводком.

И вот однажды неподалёку от юрты Оэлун появилась группа из нескольких тайджиутов. Обитатели юрты сразу почуяли опасность. Но что сделаешь против вооружённых людей, явившихся по твою душу? Только бежать. Больше других следовало остерегаться Тэмучжину, которому было тогда около пятнадцати лет. И он тут же скрылся в соседнем лесу. За ним последовали братья. Они быстро соорудили завал из сухих веток, за которым можно было укрыться и дать бой врагу. Но тайджиуты, явно не хотевшие терять людей при штурме этой преграды, предпочли сделать братьям предложение: они уйдут, если им выдадут Тэмучжина. Тот, сообразив, что его сделали ставкой в этой игре, ускользнул в густой лес, покрывавший соседние холмы. Осмотрев густые заросли, в которых скрылся подросток, тайджиуты спешились и начали взбираться по склону сопки, покрытому соснами и лиственницами. Кирэлтух выстроил своих людей цепью, чтобы беглец не смог проскочить между ними. Расчёт был на то, что усталость, жажда и голод заставят волка выйти из своего логова. Тэмучжин, с которым был его конь, несколько раз пытался быстрым рывком преодолеть заслон, но его неизменно засекали. В «Сокровенном сказании» повествуется, что он провёл в лесу девять дней и девять ночей, прежде чем рискнул перебраться в другое укрытие, но там, к несчастью, его поджидала засада. Его тут же связали кожаными ремнями и привели к вождю тайджиутов.

Кирэлтух, который мог немедленно его убить, проявил милосердие. То ли ему понравилась смелость подростка, то ли он пожалел его, то ли решил отложить расправу на потом? Этого мы не знаем. Известно только, что он приказал своим людям посадить пленника в деревянные колодки. Эта пытка, известная в Китае с давних времён, считается особенно позорной потому, что пленник вынужден сидеть в очень неудобной, смешной и унизительной позе. Тэмучжину пришлось не один день провести в таком положении, и монгольский летописец рассказывает, что, когда он пытался передвигаться от одной юрты к другой, все выходили потешаться над ним.

Пылкого юношу, униженного и обозлённого, поддерживало желание мести, и он искал способ бежать. «Шестнадцатого числа первого летнего месяца, в день красного диска» тайджиуты отмечали на берегу реки Онон какой-то праздник. К пленнику приставили стражу — подростка. Тэмучжин сразу же понял, что, набравшись терпения, сможет избавиться от своего не очень крепкого тюремщика. Кругом громко пели, много пили, и никому не было дела до пленника. И он воспользовался случаем: приблизился к юному стражу, кинулся на него, сбил с ног и был таков.

Через какое-то время тайджиуты хватились беглеца и немедленно пустились в погоню. Было полнолуние. Преследователи, возбуждённые неожиданной охотой на человека, подавали сигналы друг другу зажжёнными факелами. «Сокровенное сказание» не даёт подробного описания этого события. Но мы можем представить положение Тэмучжина, притаившегося на берегу реки среди камышей, в то время как преследователи переговариваются друг с другом, ругательствами заглушая плеск тёмных волн.

И здесь судьба оказалась благосклонной к Тэмучжину. Один из преследователей заметил беглеца в колодке, сидевшего по шею в воде. Но почему-то этот человек по имени Сорган-Шира, один из вассалов тайджиутов, промолчал. Что было тому причиной? Жалость, память о Есугее или же он имел что-то против тайджиутов? В сказании монголов говорится, что Сорган-Шира постарался направить преследователей Тэмучжина по ложному следу. Устав от напрасных поисков, тайджиуты вернулись в свои юрты, решив продолжить преследование на следующий день. Далеко ли уйдёт человек с колодкой на шее, пешком и без оружия?

Вместо того чтобы последовать совету Сорган-Шира и окольными путями вернуться в семейное становище, Тэмучжин решил действовать по-своему: осторожно вышел из воды и сумел добраться до юрты своего спасителя. Тэмучжин верно рассчитал: если тот откажется его приютить, он может пригрозить его выдать, рассказав, как он дал ему уйти. Сорган-Шира поначалу не соглашался принять у себя беглеца, опасаясь, что это может для него плохо кончиться. Но сыновья уговорили его исполнить просьбу Тэмучжина. Его освободили от колодок, накормили и, разумеется, спрятали.

На следующий день тайджиуты с удвоенным усердием принялись обшаривать каждый куст на берегу, а затем стали обыскивать юрты. Сорган-Шира успел вывести гостя и спрятал его в повозке, нагруженной шерстью. Когда один из обыскивающих подошёл к повозке и уже собрался проткнуть кучу шерсти длинным копьём, Сорган-Шира ещё раз спас Тэмучжина, заметив как бы вскользь, что вряд ли найдётся чудак, который в такую страшную жару сможет усидеть под грудой шерсти. Замечание показалось человеку с копьём убедительным, и он удалился. Вскоре Тэмучжин покинул эти опасные места, получив от своего щедрого спасителя в дорогу осёдланную лошадь, лук с двумя стрелами, жареного ягнёнка и два бурдюка с молоком.

Тэмучжин доскакал до семейного становища, находя дорогу по следам, оставленным тайджиутами в тот день, когда они его схватили. Известно, что кочевники умеют читать следы, оставленные животными, и способны даже различать следы самок и самцов, больных животных, а также узнавать по следам некоторые сведения о сопровождавших их людях.

Вернувшись домой, юноша, вероятно, был встречен семьёй как герой и занял в ней подобающее место. Решено было уйти на новую стоянку, как можно дальше от тайджиутов. Вскоре семья обосновалась в холмистом районе, относящемся к массиву Хэнтэй, около Синего озера. Как и прежде, жизнь семьи была полна трудов и забот: уход за скотом, доение, взбивание молока, заготовка дров поглощали большую часть времени.

Итак, развлечений у подростков было немного, если не считать верховой езды, а также игр, которые до сих пор в большом почёте у кочевников: на полном скаку поднять зубами шапку или кусок ткани с земли или же поразить одним ударом копья вбитый в землю кол.

Друтим излюбленным занятием была охота, которая позволяла совершенствоваться в боевых навыках. На мелких животных ставили капканы, но охотились и на куланов или таки, диких степных ослов, которых, догнав, ловили с помощью петли, закреплённой на шесте. Позднее, когда под началом Тэмучжина были десятки тысяч воинов, он, сохранив своё пристрастие к охоте, устраивал грандиозные облавы.

Несомненно, он с самого раннего возраста участвовал и в соколиной охоте, которую венецианец Марко Поло описал, рассказывая о Хубилай-хане, внуке Тэмучжина. «После того как Господин провёл в своём излюбленном городе три месяца — декабрь, январь и февраль, он в первый день марта направился на юг, к Океаническому морю, что в двух днях пути оттуда. С ним ехали десять тысяч сокольников, которые везли пятьсот кречетов, соколов, а также ястребов для охоты на водных птиц».

Соколиная охота у монголов особенно ценилась. Этот вид охоты с участием хищных пернатых требует мастерской дрессировки и глубокого знания повадок птиц. Сначала берут из гнезда птенцов подходящего вида, чаще всего ястребов и соколов, а иногда и орлов, которые способны добывать более крупную дичь, например оленевых. Птенец, не способный самостоятельно найти себе пропитание, полностью зависит от своего хозяина. Тот день за днём обучает птицу хватать добычу в виде приманки — комка перьев или войлока, намазанного жиром животного. Инстинкт хищника заставляет птицу сначала хватать эту искусственную пищу, а затем она быстро приучается брать и настоящую добычу, которую ей укажут. К тому же кормовые предпочтения у хищных пернатых бывают врождёнными, и потому их обучают охоте на определённый вид добычи — млекопитающих или птиц, кроликов или перепёлок. После долгих недель проб и ошибок подготовленных птиц берут на настоящую охоту. Сокольники везут их, держа на кожаной перчатке. Более тяжёлые орлы чаще сидят на седле.

Соколиная охота может длиться часами. Всадники и птицы изучают местность, стараясь при этом не издавать никаких звуков. Иногда первым дичь обнаруживает охотник, иногда сокол, голова которого в это время свободна от клобучка. Заметив животное, охотник «запускает» на него птицу. Сокол взмывает вверх и оттуда пикирует, преследуя рябчика в полёте или бегающий между камнями комок шерсти. Пролетая над добычей, птица оценивает расстояние до неё и скорость её перемещения, а также инстинктивно выделяет наименее подвижную и самую уязвимую цель. Потом она падает на неё, хватает её когтями и клюёт в голову, чтобы убить. Попадись в её когти перепёлка, захваченная в полёте, или заяц, застигнутый возле своей норы, хищная птица неизменно принимает угрожающую позу и закрывает крыльями добычу. Сокольнику в это время надо как можно быстрее спешиться и вырвать у птицы дичь, которую та уже начала разрывать клювом. Охотник достаёт специально припасённый кусок мяса, например голову мыши, и быстро подменяет им добычу птицы. Этот кусок падали оказывается единственным вознаграждением сокола. Хищным птицам нередко случается на охоте и промахиваться. Немногие ястребы и орлы способны взять несколько животных подряд. Они либо быстро устают, либо просто отказываются возобновлять преследование добычи. Ведь только человек охотится ради удовольствия.

Сколько раз Тэмучжин участвовал в этих ритуальных игрищах, где каждый стремился показать себя лучшим наездником! Но пока что это были самые трудные времена для его семьи, у которой, как сообщает хроника, было всего-навсего девять лошадей буланой масти. Однажды наездники-тайджиуты угнали восемь из них. Подобные случаи были у кочевников обыкновенным явлением и нередко служили причиной кровной мести между кланами, которая часто переходила от поколения к поколению. Ни клеймение, ни сторожевые собаки не могли уберечь скот и лошадей от набегов, устраиваемых с целью пополнить собственное стадо, сократившееся в результате болезней или нападения хищных зверей, а то и просто грабежа как такового.

Потеря восьми лошадей из девяти обрушилась на семью Тэмучжина как удар молнии. Как выжить без ездовых животных?! Пасти скот пешим было невозможно. Тэмучжин, оседлав единственного оставшегося у него коня, пустился в погоню за конокрадами. В течение двух дней он шёл по их следам. По счастливой случайности, какой-то повстречавшийся ему пастух сказал, что видел группу всадников, гнавших восьмерых лошадей, и назвал их масть. И Тэмучжин поскакал за своим добром, взяв в попутчики молодого пастуха. Подросткам удалось нагнать воров и вернуть похищенных коней, не доводя дела до драки. Вернув свой небольшой табун, Тэмучжин предложил пастуху, которого звали Боорчу, взять половину его, но тот от дара отказался, объяснив, что просто хотел оказать услугу. Такое бескорыстие тронуло Тэмучжина, и вскоре между двумя молодыми людьми завязалась дружба, которая никогда не прерывалась. Боорчу привёл Тэмучжина к своему отцу. После трапезы, на которой хозяин угостил его жаренным на вертеле молочным ягнёнком, Тэмучжин вернулся в семейное становище.

Не столь уж яркие подвиги — может подумать читатель. Ктомуже авторы «Сокровенного сказания», вероятно, постарались показать своего героя в самом выгодном свете. Но не будем забывать, что Тэмучжин был ещё слишком юн и только начинал показывать, на что он способен.

Шли годы, и жизнь Тэмучжина и его близких заметно улучшалась. Излишеств не было, но табун пополнялся, красивые жеребцы обещали хорошее потомство. Как обычно, семья кочевала по верхнему течению Онона, а также на территории хонгиратов, в том месте, где Керулен впадает в озеро Кулун.

Именно в этих краях уже ставший взрослым Тэмучжин возобновил отношения с Даем Мудрецом, которого он не видел со дня смерти своего отца — около семи лет. Однажды он вместе со своим сводным братом Бэлгутэем отправился к хонгиратам за своей суженой Бортэ, которой в ту пору было 16 лет. Несмотря на прошедшие трудные годы и на трагическую смерть Есугея, Дай Мудрец подтвердил уговор, который был у него с покойным, и, верный своему слову, согласился отдать дочь за Тэмучжина. Вручая ему судьбу юной Бортэ, он, согласно обычаю, дал за ней приданое в виде слуг и имущества.

«Сокровенное сказание» не содержит сведений о брачной церемонии. Плано Карпини и Рубрук сообщают, что монголы покупают себе невест и что жених похищает свою будущую супругу из семьи родителей, «как бы насильно увозит её в свой дом». Тюрко-монгольская игра кёкбёри («серый волк»), более известная под персидским названием бузкаши («козлодрание»), в которой всадники соперничают за обладание тушей козла или барана, вероятно, может считаться пережитком архаического брачного ритуала.

Неизвестно, сколько заплатил Тэмучжин за свою невесту, в приданое которой входил ситкюль — подарок для будущей свекрови. То был, можно сказать, царский подарок — соболья шуба, которая позднее сыграет немаловажную роль в возвышении Тэмучжина. Союз Бортэ и Тэмучжина был, по-видимому, браком и по расчёту, и по любви. В «Сокровенном сказании» говорится, что девушки хонгиратов славились своей красотой…

Став женатым человеком, Тэмучжин, хотя и не был богат, мог рассчитывать на поддержку семьи и клана. После трудных лет бродяжничества, бегства, унизительного плена наступила пора завязывать новые связи, чтобы вырваться за пределы юрты. Заключив брак с Бортэ, он приобрёл уверенность в себе. И супруга сыграла в этом не последнюю роль. Она не только обеспечивала мужу поддержку со стороны своих родственников, но и помогала ему силой своего характера. Умная, решительная и в то же время осторожная, Бортэ стала для Тэмучжина хорошей советчицей. В некоторых случаях её мнение оказывалось решающим. Потом у Тэмучжина появилось много других жён и наложниц, но он навсегда сохранил привязанность к своей первой супруге.

В конце XII века в Центральной Азии происходили бурные политические события. На пространстве от берегов Тихого океана до Каспия крупные государства с осёдлым населением, наследники древних цивилизаций, существовали бок о бок с беспокойными, зачастую крайне недолговечными кочевыми образованиями.

Положение Китая после падения династии Ляо (1125 год) было сложным. Весь юг вплоть до восточных рубежей входил в состав империи Сун, главным центром и столицей которой был расположенный на морском берегу город Ханьчжоу. Возникшее в 960 году в результате военного мятежа, это государство восстановило гражданское управление и достигло могущества и славы. Эпоху правления династии Сун считают золотым веком китайской истории.

Север страны, то есть провинции, которые пересекает Жёлтая река, а также часть Маньчжурии с 1115 года находились под властью чжурчжэней. Бывшие кочевники тунгусского происхождения, чжурчжэни вступили в союз с правителями династии Сун с целью совместного захвата Северного Китая, но позднее усвоили китайские основы государственного управления и военного дела.

Западнее, в районе обширной дельты Жёлтой реки и в Северном Ганьсу, сложилось государство Си Ся. Его народ, родственный тибетцам, столицей своей империи сделал город Нинся. На севере Западной Азии, к югу от Аральского моря и вплоть до Персидского залива, территории современного Ирана, Западного Афганистана, атакже Туркменистана и Узбекистана входили в состав обширной империи хорезмшахов со смешанным ирано-тюркским населением. На северо-востоке с ней граничило государство каракитаев (кара-киданей), территория которого примерно соответствует современным Киргизстану и Казахстану, а помимо этого включала в себя часть китайского пустынного района Такла-Макан. Управлялось оно монгольской по происхождению, но китаизированной кочевой знатью. К 1140 году каракитаям удалось подчинить себе тюркские княжества караханидов, занимавшие территорию к северу от Амударьи и часть Такла-Макана, а также Хорезм, пока последний в начале XIII столетия не расширил свои владения за счёт соседних государств. Каракитаям подчинялись также уйгуры, тюркский народ, часть которого приняла христианскую веру.

Обширные степи на окраинах этих крупных государств были изменчивым и беспокойным достоянием кочевников. Простираясь почти на три тысячи километров, гранича на востоке с Маньчжурией и на западе с озером Балхаш, эти земли включают в себя истоки великих сибирских рек Иртыша, Енисея, Оби, Витима и Аргуна.

По причине отсутствия у кочевых народов письменности и долговечных построек их история остаётся до сих пор малоизученной. Прототунгусы Маньчжурии и Восточной Монголии, прототюрки Монголии и обширных территорий, простирающихся в направлении Алтая и Балхаша, а позднее протомонголы составляли сложную этническую мозаику. Примерно в течение трёх тысяч лет эти кочевые народы соперничали с осёдлыми, которые сдерживали их экспансию на свои земли. Уже за 15 столетий до новой эры китайские земледельцы были вынуждены противостоять давлению кочевников. Автор хроники Сыма Цянь сообщает о массовом бегстве населения северных княжеств и о набегах кочевников на освоенные китайскими крестьянами целинные земли.

Эта глубокая враждебность между народами с двумя разными способами существования вошла в сознание людей и нашла отражение даже в китайской письменности. Вплоть до языковой реформы 1950-х годов китайцы для обозначения «варварских» народов использовали слова, заключавшие в себе понятия, относящиеся к животным. Эти иероглифы изображали кочевников как «людей-собак», «людей-птиц» или «тюлей-насекомых». В частности, это относится к народам сюнну (хунну), сяньби (сиен-пей), жуан-жуань (авары), найман, то есть народам, жившим к северу от Великой стены, а также народам ли и мань, этническим меньшинствам китайского юга.

Эти народы, находившиеся в непрерывном движении, с непонятными и, стало быть, опасными нравами, без постоянных поселений и, по-видимому, не знавшие законов, в глазах осёдлых вряд ли могли быть настоящими людьми. Ибо тот, у кого нет дома, не признаёт ни веры, ни закона. Всего столетие тому назад капитан Майн Рид так описывал нравы и обычаи туркменских кочевников: «Эти бродячие племена самого разного происхождения, наиболее известные из которых монголы, татары, туркмены, узбеки, киргизы и калмыки, являют собой разные типы как по характеру, так и по внешности. <…> Многие из них взрывного темперамента и в свирепости не уступают самым буйным дикарям в других частях света». А между тем именно эти «дикари» в продолжение столетий создавали более или менее устойчивые государственные образования, то объединяясь, то расходясь в зависимости от обстоятельств.

Итак, кочевников Центральной Азии относят к трём этническим группам: тунгусы, монголы и тюрки. Но такая классификация не может считаться точной из-за многообразия этносов и их чрезвычайной мобильности во времени и пространстве. Так, народ сюнну принимают либо за прототюрков (этого мнения придерживаются Хэмбис, Пеллио и Сиратори в первой версии), либо за протомонголов (согласно второй версии Сиратори). Татары, несомненно, тюрки, но некоторые исследователи считают их тюркизованными протомонголами. Трудности идентификации возрастают с учётом того, что эти многочисленные народы иногда оказывались под властью иноземцев.

Первые прототюркские государственные образования, о которых наши знания пока недостаточны, были созданы народом сюнну, который в III и II веках до новой эры формировал союзы племён. Нередко они противостояли китайскому государству, которому неоднократно приходилось сдерживать их напор. Побеждённые оружием, но в большей мере ловушками, расставлявшимися китайской дипломатией, которая искусно играла на их межплеменной розни, сюнну были в итоге рассеяны. Какая-то их часть обосновалась вблизи Великой Китайской стены, другие же были постепенно ассимилированы Китаем. Некоторые группы мигрировали в район верхнего течения Иртыша, оттесняя местных вогулов и остяков к северу в тайгу. Наконец, ещё одна часть сюнну внесла свой вклад в тюркизацию степных зон Киргизии. По-видимому, именно сюнну во II веке проникли на территорию современной Украины, а два века спустя под именем гуннов появились в Европе, дойдя до Галлии.

Что касается монголов, то о них узнали с появлением около 150 года до новой эры народа сяньби (или сен-пей), который занял обширную территорию от Маньчжурии до Туркестана. В 93 году эти кочевники разгромили сюнну, ослабленных внутренними распрями, и стали угрожать Китаю.

С IV по VI век на территории между Корейским полуостровом и Иртышом на бывших землях сюнну сложилось государство аваров. Позднее, в VIII и IX веках на значительной части территории двух нынешних Монголий утвердился уйгурский каганат тюркского происхождения. Уйгуры, потеснившие другой тюркский народ — туджу, сделали своей столицей Кара-Балгасун на реке Орхон. Под влиянием Китая эпохи Тан и Согда они поднялись на более высокий уровень культуры, но в 840 году не смогли оказать сопротивления кыргызам., которые, в свою очередь, в 960 году были побеждены киданями — народом монгольского происхождения. Они оккупировали север Китая, а также часть Монголии и Маньчжурии, но не смогли подчинить себе племена Северной Монголии кроме татар и меркитов.

На пороге XIII века до вторжения войск Чингисхана Монголия являла собой обширную полупустыню, по которой бесконтрольно кочевали и соперничали друг с другом различные племена. Время от времени они объединялись в союзы, но как только эти объединения ослабевали, они вновь расходились. Ни кидани, которым угрожали одновременно Китай, корейское государство и уйгуры, ни эти последние, противостоявшие непокорным княжествам, были не в состоянии обеспечить политический и военный контроль над монгольскими степями. Другие же, например керэиты и найманы, оставят эти земли под напором Чингисхана. Монголия была гигантской ареной, на которой долгое время никто не мог установить свой уверенный контроль и периодически обострялось соперничество групп племён, но не появлялось гегемона, способного подчинить всех своей воле.

В эпоху Тан (618–907) монголы были известны под наименованием мэн-ю. Авторы китайских хроник считали, что эти племена относились к наиболее значительной части населения, обосновавшегося в верхнем течении Амура, которую называли шивэй. Речь, несомненно, идёт о довольно разнообразном населении, включавшем в себя протомонголов и тунгусов. Китайцы X века, переживавшие бесспорный культурный подъём, описывают их как самых примитивных дикарей, называя их людоедами, пожирающими сырое мясо. Некоторые разделы «Истории Ляо» содержат имена различных монгольских племён (например, эй-mama, или чёрные татары, бай-тата, или белые татары, и др.).

Какие же этнические группы были рассеяны к концу XII века на пространствах, не контролируемых государствами с осёдлым населением? К юго-востоку от озера Байкал у истоков огромных рек Иртыша и Лены, пересекающих Сибирь, жили найманы, кочевавшие вплоть до верхнего течения Селенги и Орхона. Это были монголизированные тюрки, в ту пору говорившие на монгольских диалектах. Но в административной документации они под влиянием своих соседей уйгуров использовали свой собственный язык. Изначально они исповедовали шаманизм, но позднее перешли в христианство несторианского толка. Их правитель имел титул да ван или тай ванн — по-китайски великий государь, и это даёт основание предположить, что они, как и чжурчжэни, испытали китайское влияние.

Южнее Селенги, на берегах Туула, обитали керэиты. В ту эпоху они, по всей видимости, составляли некое рыхлое объединение тюркских кланов. Их правитель носил тюркское имя Тогорил, и некоторые историки полагают, что накануне Чингисхановой эпопеи керэиты говорили на одном из тюркских наречий. Как о том свидетельствуют христианские имена некоторых представителей знати керэитов, христианство появилось у них в XII веке.

По берегам Селенги, к югу от озера Байкал, обосновались меркиты, которые соседствовали с лесными племенами и постоянно с ними враждовали. Этот воинственный народ долгое время оказывал сопротивление монголам и Китаю.

Наконец, вблизи озёр Буюр и Кулун, на левом берегу Аргуна жили татары, уже говорившие на одном из монгольских диалектов, хотя и были по происхождению тюрками. Известные своей агрессивностью даже в Европе, татары столкнулись с чжурчжэнями, которые господствовали в Северном Китае и Маньчжурии.

Собственно монгольские племена (их численность тогда в общей сложности наверняка не достигала миллиона человек) жили по берегам озера Байкал и у истоков великих сибирских рек, текущих на север. Они были разделены на многочисленные кланы, одни из которых были влиятельными, другие малозаметными, и между ними происходили непрерывные распри, несмотря на принятое издавна традиционное распределение земель и мест зимовок. Несоблюдение устных договорённостей о принадлежности пастбищ, частые угоны скота, кражи и всякого рода соперничество между вождями родов вели к бесконечным обидам, мести за них, вендеттам, участники которых иногда и не помнили, из-за чего всё началось. Племена объединялись или на один сезон, или на время вооружённого конфликта с соседями, или даже на срок до нескольких лет, но затем по какой-либо невнятной причине объединение родов распадалось, каждый клан действовал сам по себе и соперничал с соседом.

В течение X века Северная Монголия находилась в состоянии полной анархии, когда каждое племя ожесточённо враждовало с соседями. Хонгираты, меркиты, татары, ойраты, онгуты, барула были родственны друг другу по происхождению, языку и особенно по образу жизни, но явно не составляли единый народ. Они были совершенно не готовы к какой бы то ни было форме государственного объединения, поскольку у них не было ни сложившихся общественных институтов, ни наследственного права. Чтобы их объединить, необходимо было подчинить их мощной властной воле правителя, который обладал бы непререкаемым авторитетом. Как мы увидим в дальнейшем, не раз смерть хана приводила к быстрому распаду созданного под его началом объединения племён. В этом заключалась слабость феодальной системы монголов, которая зачастую была не в состоянии обеспечить передачу ханской власти по наследству. У монгольских племён средоточием власти считался шатёр хана, тогда как у осёдлых народов той же эпохи власть правителя ассоциировалась со столицей, если и не постоянной, то по меньшей мере традиционно признанной.

Китайцы в течение более двух тысяч лет соседствовали с кочевниками — тюрками и монголами. Они то сражались с ними, то делали их своими вассалами. В зависимости от того, оставались ли они открыто враждебными или их удавалось усмирить, китайцы обозначали их двумя разными словосочетаниями: «сырые варвары» и «варёные варвары». Но поддерживали с ними и торговые связи, в частности закупали у них лошадей для своей кавалерии.

Бывшие кочевники-кидани и чжурчжэни, перейдя к оседлому образу жизни, стали основателями мощных государств, которые также соседствовали с этими «варварами». Утвердившиеся в 1153 году в Пекине китаизированные чжурчжэни, завязав с кочевниками дипломатические связи, проводили в отношении них двойственную политику. Чаще всего старались поощрять их внутренние распри. Пекин явно был заинтересован если не в союзе с кочевниками, то по крайней мере в их благожелательном нейтралитете, что создавало буфер на границах государства. Для того чтобы обеспечить хорошее отношение этих племён к себе, чжурчжэням порой бывало достаточно отправить их вождям партию товаров, изготовленных в китайских ремесленных мастерских и недоступных в степях. Или же им посылали отставленных куртизанок, принцесс, не нашедших своего счастья при дворе. А иногда кому-нибудь из варварской знати присваивали почётные титулы. Эта тонкая политика требовала компромиссов. Но она была способна разжечь среди кочевников неугасимую вражду, разобщив и обезоружив их перед китайскими уловками. Около 1150 года татары отправили пекинским властям керэитского правителя Маргуса Буйрак-хана, потом монгольского принца Экин-Баркака, сына первого «объединителя» монголов Хабул-хана, предполагаемого предка Чингисхана. Они же выдали своему могущественному соседу и вождя тайджиутов, того самого, чьи две жены повздорили с Оэлун, матерью Тэмучжина. Эти предательские поступки остались в памяти великого хана. Такие стычки, перемежаемые бесчестными политическими манёврами, подпитывали среди племенных групп монголов нескончаемые военные действия, что создавало крайне неблагоприятные условия для их объединения.

Постоянное перемешивание кочевых народов Центральной Азии и временные объединения, за которыми следовали внезапные разъединения, сопровождались смешением и ассимиляцией среди более или менее родственных групп. Миграции, нашествия, рассеяние не всегда оставляли следы в памяти кочевников, не имевших письменности, но их языки позволяют проследить их происхождение.

Хотя подавляющее большинство жителей Центральной Азии и говорят на родственных наречиях, относящихся к алтайской семье языков, настоящего языкового единства в этом обширном регионе мира не существует. Из-за расстояний, зачастую весьма значительных, между племенными группами, постоянных миграций и, наконец, разобщённости кочевые народы говорят на разных наречиях и диалектах.

На языках, относящихся к семье, называемой алтайской, говорят народы, населяющие значительную часть Сибири и Центральной Азии. Их насчитывается более 80 миллионов человек, подавляющее большинство которых — тюркоязычные. Эта языковая семья состоит из трёх групп: тунгусской, монгольской и тюркской. Языки эти отличаются простой фонологией, обилием гласных и скудостью согласных звуков. Это агглютинативные языки со сложной системой склонений.

На тунгусских языках (солон, орохон, олча, эвенкский, маньчжурский и др.) в основном говорят на крайнем востоке Северной Азии, на территории, простирающейся от границ современных северо-восточных провинций Китая (Ляонин, Цзилинь, Хэйлунцзян, включая также правый берег Амура) до северных районов Кореи. Но тунгусский диалект, на котором говорили тогдашние властители Северного Китая чжурчжэни, по-настоящему сложился только в XVI веке с возвышением маньчжур.

Тюркские языки распространены на гораздо более обширной территории, включающей в себя всю Центральную Азию, Восточную Монголию и достигающей пределов Европы. Сюнну, как и относящиеся к гуннам эфталиты[7], подчинившие к 500 году часть Центральной Азии между Аральским морем и верхним течением Инда, были тюркоязычными. Также тюркскими были большинство народов, создававших в последующие века государства в Центральной Азии (караханиды, уйгуры, каракитаи, хорезмийцы). Под натиском монголов тюркские языки постепенно распространялись на запад. Но этническое происхождение многих из народов остаётся невыясненным. Так, меркитов и найманов относят к монголоизированным тюркам или, напротив, к монголам, подвергшимся тюркизации.

Наконец, монгольские языки распространены примерно в центре ареала алтайских языков. Этим и объясняются влияние тюркских и тунгусских языков на монгольские и обратный процесс монголоизации других групп алтайских языков. В эпоху Чингисхана среди монгольских говоров уже преобладал восточный диалект, поскольку именно он был принят при дворе великого хана. Когда в начале XIV века у монголов появилась письменность, этот диалект получил главенство и стал распространяться по всей Монголии.

К концу XIII века монголы имели возможность воспользоваться услугами писцов из среды тех народов, с которыми поддерживали торговые отношения, а также из числа сопровождавших караваны или чужеземных пленников. Последних, по-видимому, монголы уже давно использовали как толмачей, которым принадлежала важнейшая роль во взаимоотношениях между разными племенами. По мере того как власть Чингисхана распространялась на обширные регионы Азии и упрочивалась и особенно когда монголы вступили в сношения с китайцами и китаизированными народами, назревала потребность в создании своей государственной канцелярии и, как следствие, — собственной письменности.

Рубрук и Марко Поло отмечали, что у монголов были в ходу парные деревянные таблички (пайцза) либо пластинки из нефрита или золота с печатью их верховного властителя. Эти символы власти (по-китайски пай-цзу или пай-мянъ) имеют, вероятно, китайское происхождение. Первоначально на этих пластинках вырезались отдельные знаки, а позднее надписи или изображения. Одна из этих парных табличек хранилась у того, кто получал документы, вторая вручалась посланнику, которому надлежало доставить их к месту назначения. Эти таблички считались действительными, если совпадали одна с другой, чем подтверждалась подлинность личности отправителя и получателя. Пайцза выдавалась особо доверенным лицам, и обладание ею считалось почётным. С использованием «табличек власти», подобных официальной печати, монголы познакомились, когда вступили в контакты с киданями, а позднее с китаизированными маньчжурами, то есть в эпоху возвышения Чингизидов. По сообщению японского историка Тону Ханэды, сам Тэмучжин, захватив в 1215 году Пекин, поручил пленному киданю по имени Елюй Чуцай наладить использование пайцзы в своей империи. То было преддверие письменности.

Важную роль в развитии культуры у монголов сыграли и уйгуры. Между 754 и 859 годами существовал созданный ими крупный каганат, равный по площади примерно двум нынешним Монголиям. Став союзниками танского Китая и испытав влияние маздеистских проповедников, выходцев из иранского ареала, они восприняли развитую культуру, которая благоприятствовала развитию караванной торговли. Наряду с дорогостоящими товарами и техническими новинками она переносила и свежие идеи, почерпнутые как из тюрко-иранской цивилизации, так и из буддийского учения, которое получило распространение в Центральной Азии. Совместно с китайцами уйгуры были наставниками монголов. Они создали новый алфавит, заменив им прежний, представлявший собой видоизменённый согдийский или более ранний сирийский. Новый алфавит передавал фонемы их тюркского наречия. Заметим, что сирийское письмо, принесённое в Северную Азию миссионерами-несторианцами, происходило от древнеарамейского, которое было распространено на Ближнем Востоке.

Новое уйгурское письмо, возможно под влиянием китайского, было вертикальным. Вскоре канцелярии, тюркских и монгольских правителей Центральной Азии стали пользоваться услугами уйгурских секретарей. История сохранила имя одного из первых помощников имперской бюрократии Чингисхана — некоего Тата-Туна. Уйгурская письменность использовалась при Тэмучжине и его преемниках, пока его внук Хубилай не предпринял реформу письменного языка. Он поручил это дело одному ламе, который, основываясь одновременно на тибетском и китайском опыте, изобрёл новую систему письменности. После падения династии Юань (1368 год), когда монгольские завоеватели возвращались в свои степи, у них снова возобладала слегка видоизменённая уйгурская письменность. В XVII веке один монгольский лама создаст новую письменность, которая получит распространение в районе Тянь-Шаня и Каракорума. У приволжских калмыков она сохранится вплоть до XX века. Эта письменность до сих пор используется монголами, живущими в Китае (во Внутренней Монголии), но в Монгольской Народной Республике она была заменена кириллицей, дополненной некоторыми буквами для обозначения специфических звуков монгольского языка.

Несмотря на многочисленные межплеменные стычки и центробежные устремления, некоторые племена после побед монгольского оружия сделали первые шаги к образованию того, что можно было бы назвать объединением племён. Между 1139 и 1147 годами маньчжурские правители Китая уступили монголам, отдельные вожди которых, проявив стратегические способности, смогли навязать им своё верховенство. Об этом свидетельствуют произведения монгольского эпоса, прославляющие их подвиги. Не сообщая конкретных фактов, персидские и китайские средневековые тексты дают основание предполагать, что к концу XII века монгольские племена под предводительством нескольких вождей стали «приходить в движение».

Некоторые эпизоды, описанные в «Сокровенном сказании монголов», содержат упоминания о вождях, увенчанных воинской славой. Среди них некий Кайду, считающийся основателем рода боригин и, следовательно, предком Тэмучжина. Основателем первого объединённого государства монголов считается Хабул-хан. В «Сокровенном сказании монголов» говорится, что «Хабул-хан правил всеми монголами». Автор персидской хроники Рашид ад-Дин описывает его в эпизоде, похожем на фарс. Хабул-хан был приглашён к пекинскому двору, и в его честь была устроена торжественная трапеза, на которой он, изрядно захмелев, стал позволять себе грубые выходки в отношении самого императора Китая, осмелившись даже дёрнуть его за бороду. Тот якобы не обиделся на дурацкую шутку пьяницы. По уверению персидского автора, поведение гостя его скорее позабавило. Более вероятной причиной подобной снисходительности было желание пекинского двора избежать дипломатического скандала. Как бы то ни было, монгольского властителя с почётом проводили до границы его владений.

Позднее Пекин ещё раз пригласил Хабул-хана, намереваясь взять его в плен. Упреждённый о замысле китайцев, тот остерёгся принимать приглашение, дипломатично объяснив свой отказ неожиданно возникшими обстоятельствами, которые требовали его отъезда в другом направлении. Тем не менее китайские послы, вдруг превратившиеся в секретных агентов, выследили его и захватили. Всё же Хабул-хану удалось от них бежать, собрать своих сторонников. заманить врагов в шатёр и там умертвить. Так фарс обернулся трагедией, и Пекин уже не мог долее терпеть обиду, нанесённую его суверену и послам.

Конфликт, отмеченный несколькими сражениями с неопределённым исходом, завершился успешно для монголов. В 1147 году Китайская империя Цзинь подписала с ними договор, согласно которому оставляла около тридцати укреплённых пунктов и обязалась поставлять кочевникам не товары ремесленного производства, как обычно, а зерно и скот. Помимо того, предводитель монголов был удостоен почётного титула. Этот трагикомический царёк, предполагаемый предок Тэмучжина, якобы сумел с помощью оружия подчинить Китайскую империю своей воле, до этого самым беспардонным образом выставив на посмешище её повелителя. Но сам изложенный эпизод считается сомнительным, и достоверно неизвестно, был ли при Хабул-хане подписан такой китайско-монгольский договор.

«Сокровенное сказание» возводит родословную Тэмучжина к Кайду, но непохоже, что этот последний происходил от Хабул-хана, первого «объединителя» монголов. Приходится констатировать, что даже если это стремление к гегемонии и существовало в неявном виде в эпоху Хабул-хана, оно так и не нашло своего осуществления до появления на сцене Тэмучжина.

Тэмучжин понемногу возобновлял связи, прерванные после смерти его отца. Когда Есугей был в большой силе, он помог Тогорилу вновь стать правителем керэитов. Тэмучжин решил напомнить Тогорилу о своём существовании. Но, поскольку долгое время никаких сношений с керэитами у него не было, приходилось действовать с большой осмотрительностью.

Вместе со своими братьями Джучи-Хасаром и Бэлгутэем Тэмучжин отправился верхом к берегам реки Туул, впадающей в Орхон. Именно в тех местах кочевали керэиты, народ неустановленного происхождения, о котором ничего не было известно вплоть до XII века. Персидский историк Рашид ад-Дин оставил генеалогию некоторых из его правителей. Объединителем керэитов был Маргус Буйрак-хан, вероятно тюркского происхождения, которого считают христианином на том основании, что имя его якобы происходит от имени Маркус. Подчинённые единой власти керэиты частично были обращены в христианство несторианского толка. В V веке община христиан во главе с константинопольским епископом Нестором приняла еретическое вероучение, разделявшее Иисуса Христа на две взаимосвязанные, но самостоятельные ипостаси. Эта эзотерическая доктрина оспаривалась сирийским епископом Аполлинарием, а затем была осуждена на соборе в Эфесе. О распространении несторианства в Центральной Азии сведений немного, но известно, что христианские миссионеры обосновались в Иране, Курдистане, Индии.

Итак, Тэмучжин отправился к этим несторианцам. В его поклаже была соболья шуба, которую он вёз в подарок их предводителю Тогорилу. Тот, принимая сына своего бывшего союзника Есугея, поначалу был явно доволен тем, что тот держался как его вассал: «Когда-то ты стал кровным братом (анда) моего отца. Теперь ты мне вместо отца. У меня есть жена, я привёз тебе подарок от неё».

Польщённый Тогорил принял дар и выказал широту души, предложив Тэмучжину свои услуги. Он заверил молодого человека в своей поддержке и, более того, предложил ему восстановить владение его старого боевого сподвижника Есугея. Это значило объединение под одним началом нескольких монгольских родов. Мог ли Тэмучжин ожидать более заманчивого предложения? «Твой народ, — сказал ему Тогорил, — отпал от тебя, и я верну его тебе. Он рассеян, и я соберу его. Я привяжу его к тебе. Это намерение всегда будет жить в моей груди».

Это высокопарное обещание вызывает удивление. Кто такой был этот Тэмучжин по сравнению с правителем керэитов, снискавшим славу собирателя племён на обширной территории? Конечно, он как сын одного из родовых вождей, который добился воинской славы, был благородного происхождения. Но ведь в то время он являлся всего лишь мелким скотоводом, у него и десятка лошадей не было! Чем ещё, помимо своего происхождения, мог бы он гордиться? Он совершил несколько рейдов верхом, но то были всего лишь вылазки против конокрадов. Надо полагать, что вождь керэитов очень уважал Есугея и потому пообещал его сыну то, чего не успел дать своему бывшему союзнику.

Как бы то ни было, нельзя не оценить смелости и находчивости Тэмучжина, который явился со своей шубой возобновлять союз с авторитетным вождём, у которого под началом было несколько тысяч человек. Тэмучжин сумел приобрести в его лице союзника и покровителя. Орлёнок ловко устроился под крылом орла.

На просторах монгольских степей новости расходились довольно быстро. Когда Тэмучжин с братьями вернулся к себе в становище, к нему подошёл старик из рода урянхайцев по имени Ярсудай-Абуган со своим сыном Джэлмэ. Возможно, в знак своей преданности Есугею или же потому, что узнал о присяге Тэмучжина Тогорилу, старик попросил принять его сына на службу. Позднее тот станет одним из самых отважных военачальников Тэмучжина.

Таким образом, едва успев стать вассалом Тогорила, Тэмучжин оказался предводителем нескольких верных ему людей, которые положили начало его дружине. Было ли тому причиной его личное обаяние? Или же то был дальний расчёт его первых сподвижников, которые разглядели свет счастливой звезды над его головой?