Чингисхан

Глава XI МРАК НАД СТРАНОЙ ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ

Война с Китаем продолжалась уже пять лет. А закончилась она только в 1234 году. Но в январе 1217 года Чингисхан вместе со своим штабом покинул эту страну, оставив там своего верного соратника Мухали, отвечавшего за операции в Северном Китае в качестве наместника Маньчжурии. Этот неутомимый всадник формировал полки, включая в них всё большее число китайцев и киданей, которых вербовал из огромных людских ресурсов Китая. Он умер на службе в 1223 году. Власти Цзинь завязли в двух десятках безнадёжных кампаний. Эта затянувшаяся война истощала их силы, а подконтрольные им территории сокращались. Помимо округа со столицей Кайфэнем династия Цзинь всё ещё управляла Хэнанью, а также округами в Шаньдуне и Шаньси, хотя значительная часть этих провинций им уже не подчинялась.

Вернуться в свой лагерь на берегах Керулена Чингисхана побудили важные события, происходившие в Центральной Азии. Мы помним, что в 1122 году кидани, которые тогда правили в Северном Китае, были побеждены другими пришельцами — чжурчжэнями, основавшими династию Цзинь. Большинство киданей признавали власть оккупантов вплоть до монгольского нашествия. Часть из них перешла на сторону победителей, возможно, надеясь вернуть себе какие-то позиции во власти. Но другая часть, меньшая по численности, бежала на запад, где на территории между озёрами Балхаш и Иссык-Куль и вдоль течения рек Или, Чу и Талас — в зоне иллювиальных долин и озёр — основала государство каракитаев. В наше время это территория Южного Казахстана. У каракитаев нашёл прибежище найман Кучлук, которому удалось даже стать зятем их вождя, гурхана. Войдя в это государство с несколькими тысячами вооружённых людей, он затеял заговор против своего покровителя, к преклонным годам ослабевшего.

В 1210 году Кучлук завязал тайные контакты с хорезм-шахом, правителем соседней империи. Вскоре после этого его новый союзник хорезмшах Мухаммад вторгся на территорию государства каракитаев, но их контрнаступление, угрожавшее Самарканду, заставило его отступить. А в это время Кучлук поднял мятеж против своего тестя. Во главе своих сторонников он вошёл в Фергану, взял Узкент и направился к столице каракитаев Баласагуну. Гурхан быстро ответил на действия своего зятя, но был вынужден сдаться ему под Хорезмом. Одновременно с этим в столице против власти каракитаев подняли восстание тюрки. Используя возникшее замешательство, Кучлук в 1211 году захватил власть, посадил своего тестя под домашний надзор, делая при этом вид, что всё ещё признаёт его гурханом. Впрочем, со стариком, по-видимому, обращались с должным уважением вплоть до его смерти в 1223 году.

Но узурпатор, бывший кочевник, не сумел добиться признания осёдлых тюрок, составлявших большинство населения страны. Его политические промахи и начатые им преследования иноверцев вызвали волнения. Кучлук, христианин несторианского толка, захотел принудить мусульман городов Хотан и Кашгар отречься от своей веры и перейти в несторианство или буддизм, который, вероятно, исповедовала его жена. Имама Хотана по приказанию Куч-лука распяли прямо на воротах медресе.

Немного позднее Кучлук приказал убить правителя Кульджи, который посмел почтительно отозваться о Чингисхане. Вот тогда он и встретил на своём пути владыку монголов. Тот воспользовался случаем, когда можно было избавиться от мешавшего ему честолюбца и при этом выручить благожелательно настроенных ему правителей соседней страны.

Чингисхан послал своего помощника Джэбэ спасать вдову и сироту. Монгольский военачальник пошёл в направлении Памира, миновал Небесные горы (Тянь-Шань) и подошёл к Кульдже. Тем временем Кучлук бежал на юг, в Кашгарию, а на оставленных им землях жители встречали монголов как освободителей. Дело в том, что Джэбэ, в противоположность обычному обращению монголов с осёдлым населением, приказал своим подчинённым уважать местных жителей и не посягать на их имущество. Поэтому население встречало его восторженно.

Вскоре люди Джэбэ настигли Кучлука у подножия Памира и умертвили. Его последние сторонники были рассеяны монголами, которые за несколько недель заняли всю территорию государства каракитаев. В 1218 году весь Восточный Туркестан перешёл под власть Чингисхана.

Последний к успехам Джэбэ, по-видимому, отнёсся ревниво. Возможно, опасаясь, что орхон, стяжавший славу победителя у подножия Памира, захочет от него отложиться, он отправил ему послание, в котором советовал избегать гордыни, которая погубила Таян-хана найманов, а потом и его сына Кучлука. Но Джэбэ доказал свою абсолютную преданность властелину. Он отправил в ханский лагерь тысячу коней, у каждого из которых было белое пятно на морде, — как у того коня, которого много лет тому назад он в бою сразил одной стрелой, когда тот был под Тэмучжином. Этот эпизод, явно приукрашенный летописцем, лишний раз подчёркивает свойственные Чингисхану чёрную зависть к успехам других и неутолимую жажду абсолютной власти. А его верный соратник, далёкий от мысли обзавестись собственным царством, обеспечил ему власть над страной у подножия Крыши Мира.

Присоединение империи каракитаев привело монголов в прямое соприкосновение с исламским миром, о котором раньше они знали только по рассказам караванщиков и послов и по изделиям ремесленников-мусульман.

Западным соседом империи Чингисхана была держава хорезмшахов. Начиналась она с небольшого эмирата в Хорезме — области, ещё в античную эпоху отделившуюся от Ирана. Границами Хорезма на востоке были Амударья в нижнем течении, на севере — Памир и Аральское море, на западе — Хазарское (Каспийское) море. Но затем власть его правителей распространилась на северо-восточный Иран и большую часть современного Афганистана, а также на территории нынешних Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана, Киргизии и Казахстана. В 1212 году шах Мухаммад обосновался в Самарканде. Но через несколько лет малозначительный инцидент положил начало роковому для хорезмшахов конфликту.

Караван верблюдов доставил из Самарканда ко двору Чингисхана тюки шёлковых и хлопковых тканей (высоко ценимых кочевниками, которые сами ткачеством не занимались). Купцы запросили за свой товар непомерную цену. Уязвлённый их наглостью, Чингисхан показал караванщикам китайские шелка более высокого качества, тем самым давая понять, что и в степи встречаются знатоки настоящего товара. Для вящей убедительности он велел конфисковать тюки самаркандского торговца, заломившего самую высокую цену. Другие, перепугавшись, предпочли отдать хану свой товар по предложенной им цене. Но он вдруг выказал высокомерную расточительность: щедро заплатил караванщикам, вернул конфискованные тюки и объявил купцов своими гостями.

Вскоре после этого случая Чингисхан решил отправить хорезмшаху роскошный подарок: изделия из нефрита, слоновой кости, шитую золотом одежду и войлок из верблюжьей шерсти безупречно белого цвета. Среди трёхсот караванщиков, которым было поручено сопровождать эти дары, было несколько знатных монголов и трое выходцев из Бухары и Отрара, которые везли от Чингисхана довольно двусмысленное послание хорезмшаху:

«Я знаю о твоём могуществе и обширности твоих владений. Моё самое большое желание — жить с тобой в мире. Ты будешь мне как сын. Но и ты не забывай, что я завоевал Северный Китай и покорил все племена Севера. Тебе известно, что моя страна — это муравейник воинов и серебряный рудник и что мне нет нужды заглядываться на другие владения. У нас с тобой общий интерес — поощрять торговлю между нашими подданными».

Эти слова насторожили хорезмшаха, и он ограничился тем, что отправил посланцев хана восвояси, не дав им никакого ответа, что было не чем иным, как завуалированным отказом от предложения Чингисхана.

Но тот продолжал свою игру. В 1218 году он послал в Хорезм второй караван, в этот раз из пятисот верблюдов (число их явно преувеличено, поскольку до завоевания Среднего Востока верблюдов в Монголии было немного). Животные были нагружены тюками бобровых и собольих шкур. Сопровождали караван купцы-мусульмане, а возглавлял его представитель Ханского двора, некий Укуна.

Караван пересёк степи и пески Великого шёлкового пути и подошёл к пограничному городу Отрару. Правитель этого города при невыясненных обстоятельствах приказал умертвить сотню погонщиков и конфисковать товары. Что касается посла Чингисхана, то его не спасла высокая миссия — он также был убит хорезмийцами.

Известие об этом событии дошло до Монголии за несколько недель. Узнав о нём, Чингисхан уронил слезу. Разве он не следовал советам Елюй Чуцая и не пытался наладить добрососедские отношения с Хорезмом, чтобы расширить взаимную торговлю? Как бы то ни было, предательская выходка хорезмийцев не может остаться безнаказанной. Он должен лично на неё ответить.

Повторяя ритуал, который он уже исполнил накануне войны с Китаем, Чингисхан отправился взывать к Тенгри и просить у Божественного Неба наделить его божественной силой. Потом, сделав последнюю попытку примирения, он отправил к шаху Мухаммаду посольство. Но ханский посланец, мусульманин, был казнён, а сопровождавшие его люди отосланы ко двору Чингисхана с обритыми головами — для большего унижения. Ко всему прочему, правитель пограничного города Отрара, виновный в убийстве караванщиков, остался при своей должности. После этого для дипломатии уже не оставалось места. Чингисхан решил «продолжить свою политику другими средствами»[16]. Ту самую политику, которая неизменно приносила ему успех и была основана преимущественно на силе его конницы.

Относительно повода к началу конфликта арабские и персидские историки предлагают разные версии. Джувейни и Несави склонны считать, что инцидент в Отраре произошёл по вине градоправителя, а шах только прикрыл его. Но Ибн аль-Асир ответственность за него возлагает на шаха.

Летом 1219 года военный штаб Чингисхана набрал несколько тысяч всадников. Согласно данным русского востоковеда В. Бартольда, хан собрал около одного тука, то есть от 150 до 200 тысяч всадников, среди которых было немало тех, кто имел опыт войны в Китае. Теперь армия хана была на 50 тысяч многочисленнее, чем перед походом на Китай, из чего можно сделать вывод, что в ней стало больше тюрок.

Накануне выступления Чингисхана во главе этой армии одна из его жён, Есул, убедила его до начала кампании решить вопрос о преемнике. Молодая женщина в поэтичных выражениях намекнула на опасности, которые будут подстерегать мужа на войне, и возможность его смерти. После этого попросила его ответить на вопрос, который занимал всех его близких: кто будет его преемником? «Всякое существо смертно, всякое создание недолговечно. Если твоё тело, подобно большому дереву, однажды склонится к земле, что станет с твоими народами, зыбкими, как стебель конопли на ветру или как птица в полёте? Кого из твоих благородных сыновей ты хотел бы видеть своим наследником? Вопрос, который я тебе задаю, беспокоит и твоих сыновей, братьев и подданных. Нам надо знать твою волю».

В «Сокровенном сказании монголов» написано, что, выслушав Есул, Чингисхан признал, что «она права»: «Ты всего лишь женщина, но ты сказала справедливые слова — такие, какие ни мои братья, ни сыновья, ни Боорчу, ни Мухали не осмеливались произнести. Да, я не подумал об этом, словно я мирно наследовал своим предшественникам и как если бы я не должен когда-то умереть».

Чингисхан призвал к себе в шатёр четырёх сыновей, а также братьев, соратников и верных друзей. Начиная обсуждение вопроса о наследстве, он первым предложил высказаться старшему сыну Джучи. Но не успел тот и рта раскрыть, как Чагатай заявил отцу, что Джучи не следует давать слово по такому вопросу, поскольку он был зачат у керэитов, которые похитили Бортэ. В гневе он произнёс слово «выблядок».

Джучи, побледнев от нанесённого ему оскорбления, бросился на Чагатая. Они стояли друг перед другом со сжатыми кулаками, и их позы говорили о взаимной вражде, столь же свирепой, сколь и давней. Окружающие поспешили их разнять. Чингисхан со своего почётного места бесстрастно взирал на эту сцену. Один из его старых слуг, Кёкёчёс, взял на себя смелость отчитать соперников, напомнив им о тех трудных временах, когда они жили в бедной юрте, в степях бесчинствовали враждующие между собой племена, а их мать Бортэ отрывала от себя кусок, чтобы накормить их. Он взывал к их чувству сыновней любви. Потом их вразумил словами сам Чингисхан. «Сокровенное сказание монголов» сообщает, что Чагатай, слушая отцовские слова, полные укора, не мог сдержать слёз. В итоге оба брата согласились с рекомендацией третьего, Угэдэя, который считался человеком рассудительным и справедливым. Джучи согласился с его предложением отказаться от права первородства, поскольку тёмные обстоятельства его зачатия не оставляли ему другого выхода.

Предполагаемым наследником великого хана был назван Угэдэй. На сохранившемся его портрете мы видим крепкого мужчину с суровым взглядом; сильно приплюснутым носом и узкими глазами он заметно отличается от отца. Считалось, что он был его любимцем. Наделённый от природы скорее здравым смыслом, нежели умом, он был не чужд милосердия, но его слабостью была тяга к спиртному. Угэдэй торжественно обещал отцу быть достойным его доверия. Младший, Тулуй, заявил, что будет во всём помогать старшему брату и напоминать о его обязанностях.

Вопрос о преемнике был временно решён. Но у Чингисхана были на этот счёт и другие соображения. «Мать Земля велика, — объявил он сыновьям, — на ней много рек и озёр. Я разделю державу так, что у каждого из вас будет своя земля, а у ваших племён — свои пастбища».

Теперь армия Чингисхана могла отправляться на завоевание земель ислама.

Суверен выступил в поход с четырьмя сыновьями и лучшими военачальниками — Субэдэем, Тохучаром и Джэбэ, который командовал передовыми отрядами. Чингисхан также взял с собой — чего прежде никогда не бывало — одну из своих жён — Кулан, о которой говорили, что это была женщина большого обаяния и что она завоевала сердце своего господина. Решение хана подтверждает такую её характеристику, равно как и позволяет предположить, что Кулан имела случай настроить мужа против Есул.

Хорезмшах Мухаммад совершил одну большую ошибку. Он рассредоточил свои силы по огромной территории. Часть его армии находилась в самом Хорезме, то есть в районе Хивы и Ургенча к югу от Аральского моря. Другая часть сконцентрировалась в Самарканде и Бухаре. Ещё одна была размещена на границах империи — в Фергане и по реке Сырдарье. Против мощного монгольского тарана шах оказался в позиции слабости. Когда его войска, в совокупности численно превосходившие монгольские, столкнутся с пришельцами, то в каждом локальном противостоянии будут им в численности уступать.

В 1219 году, когда монголы готовились к вторжению в Переднюю Азию, они располагали, по крайней мере в нескольких армейских корпусах, военной техникой. Во время войны в Китае они захватили осадные орудия и, главное, набрали военных инженеров китайцев и киданей, которых можно было использовать или заставить передать свой опыт кочевникам. Начиная с XI века китайцы изготавливали орудия, в которых применялся порох. Речь идёт не о мортирах, применение которых началось не ранее 1280 года, но о трубах, стрелявших дымовыми бомбами, которые, выпуская клубы дыма, приводили противника в замешательство.

Монголы использовали также более древние, по меньшей мере тысячелетней давности, орудия: осадные катапульты на массивных лафетах, способные метать длинные стрелы «на 200 больших шагов»; камнемёты, забрасывавшие камни на большие расстояния; осадные башни на колёсах (пин) с выдвигающимися, словно у современных пожарных машин, складными лестницами. Помимо этих осадных «лестниц на облака» при штурмах крепостей стали применять тараны и бомбарды с металлическими зарядами (тисюопао), а также «летающие огни» (фейсюо), которыми поджигали деревянные части укреплений.

Первой целью монголов был город Отрар, окружённый высокими стенами. Управлял им Инальчик Кадир-хан — тот самый, что распорядился убить посланника Чингисхана. Зная, что в случае пленения ему не избежать казни, он во главе осаждённого гарнизона сопротивлялся из последних сил. Персидские летописи сообщают, что осада города, начатая в сентябре 1219 года, продолжалась больше месяца, и, когда он был взят, градоправитель вместе с остатками гарнизона засел в цитадели. Когда у него кончились даже стрелы, Инальчик стал собирать кирпичи, чтобы метать их в осаждавших. Его захватили живым и, связав руки и ноги кожаными ремнями, привели к Чингисхану, который назначил для него особую, показательную пытку, по-видимому, практиковавшуюся у монголов: ему залили расплавленным серебром уши и глаза.

Другой армейский корпус, которым командовал Джучи, двигаясь по левому берегу Сырдарьи, дошёл до Хорезма и начал осаду крепости Сугнак. Как обычно, монголы потребовали от её защитников безоговорочной сдачи. Противник отказался, и конница Джучи начала яростный штурм, который продолжался в течение недели. Овладев наконец городом, монголы перерезали всех его жителей. Следующим на очереди был город Дженд на берегу Сырдарьи к северу от пустыни Кызылкум.

Тем временем отряды конницы под командованием Алак-нойона атаковали Бенакет к северу от Ходженда и к западу от Ташкента. Тюркские наёмники, оборонявшие его стены, сражались три дня, после чего согласились сдаться. Но, войдя в город, монголы перебили весь гарнизон. А всех жителей, по своему обыкновению, собрали в одном месте, после чего произвели отбор. Ремесленников частью распределили между боевыми отрядами, частью согнали в лагерь, чтобы отослать в Монголию. Женщин поделили между кланами. Остальных рассеяли по войскам, чтобы использовать в качестве заложников или живого щита между осаждающими и осаждёнными.

Затем настал черёд Ходженда в Фергане. Командующий крепостью Тимур-Малик был известен как опытный и храбрый воин. Он засел в крепости на берегу реки с тысячей отборных воинов, готовых драться, как львы. Персидские летописи уверяют, что крепость была так удачно расположена, что враг был вынужден мобилизовать на её взятие 20 тысяч воинов и 50 тысяч пленников, что следует считать явным преувеличением. Монголы использовали пленников для постройки моста из лодок через реку выше по течению. Потом пленников заставили нанести камней, чтобы затопить их под переходом, образованным из сцепленных лодок, и построить таким образом плотину, по которой конница прошла бы как посуху. Тимур-Малик умело противодействовал этим приготовлениям монголов. В его распоряжении тоже были лодки, и он использовал их для того, чтобы не давать покоя рабочим и надсмотрщикам, занятым устройством плотины. Но что могла сделать одна тысяча воинов против монгольской орды? Тимур-Малик собрал своих самых верных соратников и сумел спуститься с ними по Сырдарье, высадиться на берег и, уйдя от посланного за ним вдогонку вражеского отряда, невредимым достигнуть лагеря шаха.

Пока люди хана брали один за другим города восточного Хорезма, он со своим сыном Тулуем вошёл в Маверан-нахр — область, расположенную между реками Сырдарья и Амударья. Город Нур был взят хитростью. Переодевшись в караванщиков, монголы выдали себя за беженцев и, не опознанные часовыми, дошли до предместий города. Потом пробились через городские ворота, и местные власти, увидев, что дело проиграно, сдались. Жителей заставили покинуть город, а власти — выплатить дань в размере 1500 динаров. Город был разграблен, и повозки с награбленным добром последовали за войсками завоевателей.

В начале 1220 года подошли к Бухаре. Тогда это был один из самых красивых городов государства хорезмшахов, если не всего Востока. Расположенная на западном краю большого оазиса Зеравшан, вблизи пустыни Кызылкум, Бухара когда-то была столицей эмирата Саманидов — иранцев, обращённых в ислам, потом тюрок Караханидов и каракитаев. Бухара была известным религиозным и культурным центром, куда издалека приходили паломники, чтобы собраться в Пятничной мечети и у мавзолея Исмаила Саманида. Знаменитая своим ковроткачеством, Бухара была крупным торговым центром, имевшим своих финансовых агентов вплоть до Малой Азии и Египта. Вокруг города было множество ирригационных каналов (арыков) и подземных водоводов (каризов), которые обеспечивали подачу воды на поля. Благодаря системе водохранилищ, цистерн и шлюзов вода поступала в город, что позволяло мыть шерсть и разводить краски, применяемые в ковроткачестве. Менее чем через месяц и Бухара была захвачена войском Чингисхана.

Значительный гарнизон, состоявший из наёмников — тюрок-сельджуков, попытался совершить против монголов вылазку, которая окончилась трагически: все тюрки оказались запертыми в предместьях и были перебиты. В середине февраля Чингисхан бросил пленников на штурм городских ворот, и с помощью баллист ему удалось прорвать укрепления. Вскоре он сам вошёл в город. Последние защитники Бухары, укрывавшиеся в цитадели, были казнены, а жителей заставили выйти из города. Всех, кого потом монголы находили спрятавшимися в городских закоулках, убивали на месте.

Все персидские авторы сообщают, что разгром Бухары был чудовищным святотатством, что монголы выказали полное презрение к побеждённым, к их религии и культуре. В хрониках рассказывается, как монгольские всадники оскверняли святые места, бросали в нечистоты Коран и книги духовного содержания, как сам Чингисхан верхом на коне ворвался в большую мечеть, приняв её за шахский дворец. На виду у перепуганных молящихся он крикнул своим сопровождающим, что пора дать корм лошадям. Сотни горожан якобы предпочли покончить с собой, чем терпеть издевательства захватчиков. Мужчины убивали своих жён, чтобы те не стали жертвами похоти врага. Судья Садр ад-Дин, имам Руха ад-Дин и некоторые другие известные в Бухаре люди свели счёты с жизнью.

Джувейни приписал Чингисхану, виновнику всех этих злодейств, такие слова: «Я вам скажу, что я бич Всевышнего, и если бы вы не были большими грешниками, Аллах не обрушил бы меня на ваши головы». Арабский историк Ибн-аль-Асир в своём описании монгольского вторжения, включённом им в книгу «Аг-камил фи-т-Тарих» (что переводится как «Совершенная история»), так описывает одну из картин разорения Бухары: «Это был ужасающий день, слышны были только стенания мужчин, женщин и детей, которых навсегда разлучали: монгольские войска делили между собой население».

Финал трагедии ознаменовался гигантским пожаром. Город Бухара на несколько десятилетий прекратил своё существование. Зараза, распространяемая тысячами непогребённых тел, вскоре выгнала из города ещё остававшихся в живых. Окрестные крестьяне уходили далеко в поисках пристанища. Брошенные домашние животные погибли. Ирригационные каналы были разрушены, поля заброшены, опустошены и захвачены песками. От Бухары с её дворцами и мечетями остались лишь развалины.

Оставив на востоке разорённую Бухару, Чингисхан вдоль берега реки Зеравшан пошёл на Самарканд. За его повозками тянулись пленники, используемые как рабочая сила, против своей воли помогавшие врагу разрушать собственную страну. Самарканд (древняя Мараканда), город с богатейшей историей, был когда-то столицей Согдианы. В 329 году до и. э. он был захвачен Александром Македонским, в 712 году пережил арабское нашествие. При Саманидах город был на подъёме. Расположенный в центре оазиса, он процветал благодаря своей превосходной системе ирригации.

Как большинство средневековых городов, в том числе и соседняя с ним Бухара, Самарканд делился на кварталы. Рядом с цитаделью находился квартал дворцов, административных зданий с его библиотеками, культовыми постройками из кирпича, многие из которых были облицованы цветными изразцами, славившимися по всему Востоку. В пригородах теснилось множество хибарок, в которых не покладая рук трудились ремесленники — ювелиры, шорники, жестянщики, кожевники. Существовали отдельные улицы гончаров, оружейников, чеканщиков и краснодеревщиков, изделия которых пользовались спросом вплоть до отдалённых портов Средиземноморья: стальные клинки, кольчуги, расписная и глазурованная керамика, инкрустация из дорогих пород дерева, кувшины с изящной чеканкой. Изготавливали также бумагу, технику производства которой переняли от китайцев. Сады и плантации поставляли в город редкие цветы, фрукты, которые сушили или варили с ароматическими приправами. Фисташки, финики, апельсины, дыни — в зависимости от сезона — наполняли прилавки самаркандских базаров. Некоторые местные купцы отправляли дыни высокого качества «в свинцовых ящиках, обложенных снегом», на запад, и они доходили свежими до Багдада.

Город был обнесён поясом укреплений, которые незадолго до того надстроили. В большом гарнизоне служило множество наёмников, и, по-видимому, очень немногие из самаркандцев могли себе представить, что их город ожидает та же участь, что за несколько месяцев до этого постигла расположенную в 250 километрах к западу Бухару. Даосский монах, китаец Шань Шун, побывавший в Самарканде позднее, отмечал: «Самарканд — это город каналов. Так как летом и осенью там дождей никогда не бывает, его жители повернули течение двух рек в сторону города и распределили их воду между всеми его улицами, так что в каждом жилище она есть в достаточном количестве. До поражения хорезмшаха население Самарканда составляло более 100 тысяч семей… Большинство полей и садов принадлежит мусульманам, но им приходится нанимать китайцев, киданей и тангутов (сися) для всевозможных работ и управления своими владениями. Жилища китайских рабочих разбросаны по всему городу».

Стены славного города были прорезаны четырьмя монументальными воротами. Одни ворота, называвшиеся Китайскими (или Восточными), напоминали о важнейшей роли страны хорезмшахов в торговом обмене, который проходил в течение веков между Дальним Востоком и Передней Азией по разным маршрутам Великого шёлкового пути.

Весной 1229 года Чингисхан со своим войском подошёл к Самарканду. Увидев прочность его укреплений, хан предпочёл дождаться подмоги. Он тщательно разработал план операции и окружил город кольцом своих войск. Когда к нему подошли Угэдэй и Чагатай, гнавшие впереди своей конницы тысячи пленных хорезмийцев, он созвал полевой военный совет, на котором было решено ввести противника в заблуждение относительно численности монгольских сил. Собрали несколько тысяч пленных, сняли с них чалмы и кафтаны и одели их как кочевников. Потом под надзором нойонов Чингисхана несчастные пошли за монгольскими знамёнами к стенам Самарканда. Наёмный гарнизон осаждённого города атаковал наступавших. Как обычно, кочевники последовали старинному правилу военной тактики, согласно которому «из тридцати шести военных хитростей ни одна не сравнится с ложным отступлением». И здесь эта уловка сработала: позволив противнику устрашить нелепо переодетых пленных, монголы внезапно появились позади них и набросились с саблями и топорами на застигнутого врасплох врага, который был вынужден в беспорядке отступить. Сильно потрёпанные монголами тюркские наёмники на пятый день осады города дезертировали. Платили им нерегулярно, они были отрезаны от местного населения, отличались от него языком и обычаями и потому оставили Самарканд без всякой военной защиты, и он был вынужден капитулировать.

Знатные люди города предстали перед монгольскими рядами и добились обещания, что все, кто покинет город, сохранят себе жизнь. Как только в городе не осталось жителей, он был разграблен. Несколько сотен горожан, которые решили сопротивляться до последнего, были порублены саблями. Часть города была подожжена. Что касается тюркских наёмников, которые надеялись на то, что, сдавшись врагу, спасут свои жизни, то их обвинили в предательстве, и, как утверждается в одной из персидских хроник, 30 тысяч из них были перебиты. Около полусотни тысяч горожан смогли выкупить себе свободу, заплатив солидарный выкуп в 200 тысяч динаров. Тех, кто был слишком беден, чтобы заплатить, забрали в монгольское войско, где они служили в качестве даровой рабочей силы. Самых умелых из ремесленников целыми караванами отправляли в Монголию. Говорят, что впоследствии, когда самаркандцы вернулись в свои жилища, их осталось так мало, что они не смогли заселить даже один квартал города.

Потом завоеватели повернули на север, занимая новые территории государства хорезмшахов. Войскам Чингисхана надо было пройти вниз по течению Амударьи между пустынями Каракум и Кызылкум. Через несколько месяцев они оказались в 500 километрах к северо-западу от Бухары — там, где начинается дельта реки, впадающей в Аральское море.

Как и другие, уже завоёванные монголами города, Ургенч жил за счёт оазисного земледелия. В столице Хорезма была развита торговля; и базары, где торговали ароматическими веществами, специями, изделиями из хлопка и оружием, свидетельствовали о процветании города. Его также обороняли тюркские наёмники. Но они решили то ли сохранить верность шаху, то ли не верить монголам и защищаться, опираясь на поддержку большинства горожан. На случай долгой и трудной осады в городе были сделаны запасы провизии, оружия и воды.

Чингисхан поручил взятие столицы Хорезма трём сыновьям — Чагатаю, Джучи и Угэдэю. Рядом с ними находились ветераны, участвовавшие во многих сражениях: Кадан, Толун-Чэрби и Боорчу. Численность монгольского войска под Ургенчем оценивают примерно в 50 тысяч всадников. По-видимому, хан обещал своему сыну Джучи отдать ему во владение Хорезм. Сын хана, сражаясь за свою будущую собственность, старался избежать бесполезных разрушений, зная наперёд, что всё, что не будет уничтожено огнём, достанется ему. По обыкновению, монголы отправили к осаждённым посланцев с требованием безоговорочной капитуляции. Когда власти Хорезма отвергли «предложение» монголов, те решили начать осаду города.

В течение нескольких дней пленники монголов ходили по окрестностям в поисках шелковичных деревьев. Так как им не хватало камней для снаряжения катапульт, захватчики решили использовать вместо них крупные деревянные болванки из распиленных стволов деревьев. В это время подневольные рабочие заполняли рвы перед стенами крепости, а сверху на них сыпались стрелы. Дней через десять к стене доставили осадные орудия, чтобы пробить в ней бреши и подорвать укрепления.

Вся эта подготовка заняла много времени, и высшее командование монголов стало проявлять нетерпение. Джучи вновь повздорил со своим братом Чагатаем. Оба возлагали ответственность за слишком медленную осаду друг на друга. Первый предпочитал повременить, как следует подготовиться. Второй, более горячий, придерживался тактики самых решительных действий. Оба ханских сына подыскивали сторонников среди военачальников. Не имея возможности победить, они пытались убедить. Но все эти споры вскоре дошли до Чингисхана. И вновь хан сумел настоять на своём: он навязал двум враждующим братьям авторитет третьего, Угэдэя, которому удалось восстановить согласие.

Как только Угэдэй вернул себе командование операцией, осада столицы Хорезма стала ещё более упорной. Пробив бреши в стенах нескольких передовых бастионов, монгольские отряды сумели проникнуть в город. Защитники, твёрдо решившие не сдаваться, сопротивлялись с энергией, удвоенной от сознания того, что их ожидает в случае поражения. Как защитники, так и нападавшие использовали нефть для поджога домов, в которых укрывались группы солдат противника. Бились за каждую улицу, каждый дом. Пробивали себе путь кинжалами, поднимаясь по лестницам, резали врагов в почерневших от огня жилищах. Для всадников-кочевников, привыкших воевать в условиях быстрых манёвров и стремительных атак, такая «городская партизанская война» была необычна. Мелкие стычки изнуряли тело и душу. Улицы Ургенча здесь и там охватывало пламя, выгонявшее жителей из домов. Повсюду валялись трупы. Монголы, иранцы, тюрки лежали вперемешку, объединённые смертью.

Когда монголы взяли часть города, расположенную на одном берегу Амударьи, им ещё надо было достичь другого берега. Мост через реку стал местом смертельных схваток. Хорезмийцам удалось оттеснить с него противника, который потерял более трёх тысяч человек.

Разрушенный город мог стать для обороняющихся отличным бастионом с опорными пунктами сопротивления. Хорезмийцы, укрываясь в развалинах Ургенча, защищались при поддержке мирных жителей, на долю которых выпали жестокие испытания. Чтобы кончить дело, Угэдэй решил поджечь все кварталы, занятые тюркскими наёмниками, Пламя выгнало осаждённых из домов, но сотни мужчин и женщин погибли в огне. К концу седьмого дня штурма войска Угэдэя увидели между огнями парламентёров, которые подавали сигналы, что хотят начать переговоры. Один из них, знатный человек по имени Ала ад-Дин Хаяти, умолял Джучи проявить милосердие к последним смельчакам, защищавшим столицу: «Яви нам милость, после того как ты показал свой гнев».

Но Джучи отказался от малейшего примирительного жеста. Он потерял многих воинов, и его душила ярость победителя. Оставшиеся в живых защитники города лишились всякой надежды на что-либо, кроме смерти или высылки в Центральную Азию, где их ожидало рабство. В апреле 1221 года Ургенч, гордая столица хорезмшаха Мухаммада, прекратил своё существование.

В описании монгольского нашествия арабский историк Ибн аль-Асир сообщает: «Сражались все — мужчины, женщины, дети, — и сражались до тех пор, пока они (монголы) не захватили весь город. Потом они открыли плотину, и воды Джейхуна (Амударьи) затопили город и полностью… его разрушили. Те, что ускользнули от татар, утонули или оказались погребёнными под развалинами. Остались только руины и волны».

Из монгольских летописей можно понять, что Чингисхан был глубоко раздосадован пирровой победой, каковой стало взятие столицы Хорезма: осада Ургенча продолжалась шесть месяцев, и потери монголов были гораздо более тяжёлыми, чем обычно. Ответственность за это хан возложил на своих сыновей, которые проводили операцию и в нарушение заведённого порядка присвоили всю захваченную в городе добычу себе, не выделив из неё часть, которая полагалась их отцу.

В лагере, куда он удалился, хан в течение трёх дней отказывался принимать Чагатая и Угэдэя. Его соратникам удалось убедить его проявить к сыновьям снисхождение. Они наверняка переговорили с Чагатаем и Угэдэем, поскольку те вскоре явились к отцу с извинениями. Когда они вошли в его шатёр, Чингисхан взорвался от гнева. Трое нойонов его личной гвардии, Контагар, Чормаган и Конкай, сумели успокоить своего господина, объяснив, что его сыновьям не хватает боевого опыта и что несколько кампаний на Востоке вскоре сделают из них настоящих военачальников. Чтобы их закалить, заметил один из нойонов, почему бы не послать их на багдадского халифа…

Джучи не явился в шатёр великого хана. Он со своей ордой обосновался в степях, которые в скором времени должны были стать его личным достоянием. Его отношения с отцом оставались, по-видимому, натянутыми. Неизвестно, сам ли он смирился со своим двусмысленным положением и решил держаться подальше от Чагатая, или же его брату-сопернику удалось с помощью каких-то интриг отодвинуть его и навлечь на него опалу.

А в это время положение шаха Мухаммада было критическим. Столица его опустошена, значительная часть армии погибла под кочевой лавиной, а всё, что ему удалось, это создать вокруг себя пустыню, поскольку, думая, что затруднит продвижение Чингисхана, он решил применить в собственной стране губительную тактику «выжженной земли». Перейдя пустыню Каракум, он направился на юг, достиг Нишапура, города, расположенного у подножия горы Бималуд в Хорасане. Отовсюду к нему приходили только дурные вести. Не сумев собрать войска, он решил уйти на северо-запад своей империи.

Чингисхан, твёрдо намереваясь схватить шаха, отправил за ним вдогонку лучших нойонов — своего зятя Тохучара, Субэдэя и Джэбэ и с ними 20 тысяч всадников. Им было приказано взять в плен шаха Мухаммада и не задерживаться у крепостей, если они будут сдаваться без боя или не выкажут враждебных намерений. Но Тохучар не смог устоять перед соблазном грабежа. Узнав об этом, Чингисхан понизил его до рядового воина, да ещё и под надзором одного надёжного нойона. Он якобы поначалу даже хотел приказать обезглавить Тохучара за непослушание, но потом уступил отчаянным мольбам своей дочери.

Выйдя из Мавераннахра, конные колонны Джэбэ и Субэдэя переправились через Амударью, чтобы подойти к Балху. Не имея судов, монголы применили старинный способ переправы, описанный Плано Карпини: «Когда татары приходят к широкой реке, они переправляются через неё следующим образом. У офицеров есть большие чехлы круглой формы из лёгкой кожи, по всему краю которых пришито множество завязок. Через них продевают верёвку и стягивают её таким образом, что получается пузатый мешок. В него запихивают одежду и снаряжение. В середине кладут конские сёдла и твёрдые предметы. Эти импровизированные плоты привязывают к хвостам лошадей. Воины, которым поручено вести их, плывут впереди. Иногда для переправы пользуются двумя вёслами. Заведённые в воду лошади плывут рядом с проводником, за ними следуют всадники».

За несколько дней конница Джэбэ и его соратников проделала головокружительный семисоткилометровый рейд и подошла к Нишапуру, который незадолго до того шах Мухаммад покинул. Монголы захватили соседний город Туе, на месте которого теперь находится священный для иранцев город Мешхед, и оттуда Джэбэ и Субэдэй разослали по всем направлениям «сообщения-стрелы» с целью обнаружения возможных следов бежавшего хорезмшаха. На перекрёстках дорог, у проходов были выставлены патрули. Подкупали осведомителей, подключили к делу всех доносчиков. Вскоре поступило сообщение о появлении шаха в районе Кума, потом у подножия Эльбурса, горного хребта, протянувшегося к югу от Каспийского моря. Монгольская конница шла за ним по пятам. По ходу были захвачены города Дамган, Семнан и Амоль на южном побережье Каспия. Конные отряды, участвовавшие в этой охоте на человека, внезапно подошли к городу Рей близ Тегерана. В те времена Рей славился своими мастерами керамики, которые украшали изделия тонкой росписью. Для жителей Рея появление монголов стало полной неожиданностью. Там все думали, что захватчики находятся где-то в районе Ургенча или Самарканда, в тысяче километров от них. Предместья и базар Рея пострадали от преследователей, но сам город не был разрушен.

Потом Мухаммад оказался в Реште, на юго-западном берегу Каспия, по соседству с территорией современного Азербайджана. Он стал там лагерем со своими войсками, но его военачальники не могли удержать солдат от массового дезертирства. Однако сыну шаха удалось собрать несколько разрозненных отрядов, чтобы попытаться контратаковать. Но в хорезмийском лагере царило полное замешательство, отдаваемые приказы противоречили один другому. Монголы, которых собирались застигнуть врасплох, сами появились нежданно-негаданно, и замысел их противника обернулся его поражением. Шаху пришлось снова бежать. В этот раз он направился в сторону Хамадана и реки Тигр. Потом повернул на север. На берегу Каспия он подумал, что нашёл наконец убежище, но туда нагрянули монгольские всадники. Под яростным обстрелом лучников шаху не оставалось ничего иного, как бежать к бурлакам, которые, двигаясь вдоль берега, доставили его на остров Абескун близ устья реки Горган. И там в январе 1221 года обессиленный хорезмшах закончил свои дни.

Шаху Мухаммаду удалось удерживать власть над одной из самых обширных империй Среднего Востока и Центральной Азии. Но менее чем за десять лет его держава рассыпалась, как песчаный замок. Средневековые арабские и персидские хроники единодушно отмечают неистовое упорство Чингисхана в преследовании хорезмшаха. Эпическим стилем они повествуют больше об алчности завистливых государей, нежели об их политических мотивах. И всё же представляется, что Чингисхана подвигло на завоевание соседней империи не только пожиравшее его честолюбие, но и стремление к экономической экспансии и поиски новых территорий, чтобы обеспечить владениями своих многочисленных наследников. Одарённый исключительными качествами государственного деятеля, Чингисхан разглядел слабость своего соперника и его империи. Держава хорезмшахов во главе с некомпетентным и отличавшимся нетерпимостью правителем, недостаточно спаянная исламом и разрываемая центробежными феодальными силами, была обречена стать добычей монгольской экспансии.

После оккупации Золотой Ордой, продолжавшейся полтора столетия, она по частям досталась преемникам Тимура, потом до конца XVII века была под властью узбеков из династии Арабшахов (Шейбанидов), после чего вновь управлялась представителями боковых ветвей Чингизидов. Это государство, структура которого напоминала лоскутное одеяло, не могло противостоять ударам извне, равно как и изнутри.