Чингисхан

Глава VI РОЖДЕНИЕ ИМПЕРИИ

«Мы сделаем тебя ханом, — говорили они. — Когда Тэмучжин станет ханом и направит нас против наших многочисленных врагов, мы приведём к тебе и отдадим в твою орду их светлоликих дочерей и жён. <…> Когда мы перебьём диких зверей, мы приведём степных животных и отдадим их тебе. <…> В день сражения, если мы не подчинимся твоим приказам, отбери у нас наших подначальных и слуг, наших жён и женщин и оставь нас, «черноголовых», в бесплодной пустыне. В дни мира, если мы не послушаемся твоих советов, лиши нас дружины и слуг, жён и сыновей и оставь на бесплодной земле. <…> Когда они сказали эти слова и так поклялись своими устами, они объявили Тэмучжина ханом и нарекли его сингис-кааном».

Так, согласно «Сокровенному сказанию монголов», Тэмучжин был объявлен чингисханом (или чингис-кааном). Этот титул стал именем, под которым он вошёл в историю. Принято считать, что слово это значит «хан-океан», или «океанский хан», то есть «властелин, подобный океану», «мировой властелин». Слово это, вероятно, тюркское и, по мнению Пеллио, образовано по образцу тибето-монголь-ского «далай-лама» («лама-океан»). Несомненно, что представление об океане имеет в этом титуле космогонический смысл. Для монголов, как и для соседних с ними тибетцев, океан был чуждым их географической среде, далёким от них, чем-то почти мифическим. Персидский автор Рашид ад-Дин считал, что слово «чингис» («джингиз») значит «могучий».

Что касается существительного «хан» (или «каган», «ка-ан»), то оно вошло в употребление около 500 года новой эры: так называли вождей аварских племён. К концу VI века этот титул переняли у аваров их победители и преемники тюрки (туюо). В X–XII веках ханом называли сильного вождя, которого избирали в предводители военного похода или большой охоты. Чаще всего это был глава рода (обок) или племени (ирген), которого ввиду его авторитета или военных талантов избирали на совете племени (курултай), в котором участвовали самые знатные и богатые его члены и их вассалы. Титул хана был тогда чисто номинальным и законом никак не определялся. К тому же он мог быть предметом торговли. Так, в «Сокровенном сказании монголов» сообщается, что за избрание ханом Джамухи один из его сподвижников запросил у него командование туменом и «тридцать красивых женщин». В некоторых племенах бывало одновременно несколько ханов. Наверняка ван-хан Тогорил был у керэитов не единственным, хотя и самым могущественным. Титул хана, первоначально временный и не передаваемый по наследству, позволял его носителю распространить свою власть на более широкое племенное объединение. В дальнейшем Тэмучжин сумеет воспользоваться такой возможностью и повернуть к своей выгоде неустойчивость племенных союзов.

Кем были те, кто присудил титул хана Тэмучжину? В традиционном монгольском обществе все потомки одного предка (ясун) считались членами одного рода. Каждое семейство, малое или разветвлённое, было частью этого рода. Как в любом обществе, у монголов сама жизнь порождала более или менее заметных личностей. В X–XII веках вожди были прежде всего умелыми охотниками, что приносило достаток их роду, или воинами, что давало возможность завладеть чужим скотом. Эти предводители (нойоны) силой или с помощью интриг подчиняли себе роды и занимали господствующее положение в хозяйстве кочевников-скотоводов. Они присваивали себе почётные, иногда иноземные прозвища, например: очигин (молодой хранитель очага), бёлё (силач), мэргэн (первый в стрельбе из лука), баатур (отважный), и составляли нечто вроде «степной аристократии». Имена их жён также сопровождались почётными добавлениями: же (мать), уджин (госпожа).

Нойоны привлекали к себе членов соседних родов и племён. Искатели счастья, бедные и слабые старались оказаться в лагере победителя и шли к нему на службу. Эти «вассалы от рождения» (унаган-боголшут) составляли прислугу нойонов. Их могли включить в приданое девушки знатного происхождения, но при этом за ними оставалось их домашнее имущество и скот. Они выполняли для своих хозяев самые разные работы: пасли скот, содержали в порядке и ремонтировали повозки и юрты. В больших сезонных охотах были пешими загонщиками, а когда случался вооружённый конфликт, участвовали в нём под командованием своего нойона. Ниже этих вассалов были ётёла-боголшут и джалаут — подобие полурабов, которые могли быть отпущены на волю. Эти были готовы на всё и выполняли самую чёрную работу. По свидетельству Рубрука, питались они порой объедками.

Несмотря на отсутствие письменно закреплённых званий, некоторые роды благодаря своей численности и богатству, авторитету своих вождей и действительным или мнимым подвигам пользовались привилегированным статусом. Хотя вряд ли в данном случае можно говорить о настоящей, обладающей ленами феодальной аристократии в привычном значении этого термина; глав родов и племён, распоряжавшихся судьбами от нескольких сотен до нескольких тысяч человек, можно условно назвать тогдашней аристократией. Хозяин улуса (удела) не имел права собственности на землю, но имел право пользования. Располагая подвластным ему населением, он при этом пользовался и неким доменом (нутуком; более известен тюркский термин юрт), необходимым и достаточным для содержания людей и скота. То была территория его родового пастбища.

Таким образом, отношения нойона с вяссялями строились на иных основаниях, нежели в земледельческом феодальном обществе. У кочевников знать управляла сезонными перемещениями людей и скота и распределением пастбищ, что и составляло её феодальную функцию. «Никто не смеет находиться в местах, которые не были ему отведены императором, — отмечал Плано Карпини, — и он же указывает, где должны находиться главы (провинций. — В. 3.), те назначают места для тысячников, тысячники — для сотников, а сотники — для десятников».

Курултай для избрания ханом Тэмучжина, которому тогда было около сорока лет, состоялся, вероятно, в 1197 году. Этот выбор может удивить, поскольку Тэмучжин, даже если допустить, что он был потомком Хабул-хана, относился к младшей ветви рода. К тому же, согласно известным данным его биографии, кроме похода против меркитов, предпринятого с помощью своих союзников, Тэмучжин мог похвастаться разве что участием в нескольких малозначащих стычках. Тем не менее, если верить «Сокровенному сказанию монголов», его сторонники вознесли его над всеми другими, более влиятельными претендентами, начиная с Джамухи. Быть может, тот показался им слишком склонным к новшествам или чересчур непостоянным? Об этом летопись умалчивает. О промежутке времени от похищения Бортэ до разрыва с Джамухой там ничего не говорится, словно история ускорила ход. А ведь это почти 20 лет. Следует предположить, что либо некоторые части хроники до нас не дошли, либо какие-то эпизоды были в ней намеренно опущены.

С 1150 года, времени, когда Хабул-хан пытался собрать вокруг себя монгольские племена, каганат не был востребован. Претенденты на наследие хана не сумели или не пожелали объединить под своим знаменем народ племён (улус-ирген). И вот главы родов просят Тэмучжина принять титул хана. Среди них были вожди клана его отца кият, а также родов баарин, джелаир и даже прямые наследники Хабул-хана Алтан, Хучар и Сача-Беки. Можно ли считать это избрание свидетельством признания выдающихся качеств, присущих Тэмучжину? Вероятно, да. Полагать, что он был послушным орудием кочевой знати, не приходится. Он в достаточной мере проявил энергию, волю и смелость, чтобы не довольствоваться второстепенной ролью, не говоря уже о том, чтобы позволить собой манипулировать. Если верить «Сокровенному сказанию монголов», то, по-видимому, Тэмучжина избрали ханом, чтобы он возглавлял роды и племена в традиционных конных походах, главной целью которых были охота и набеги. Монголам в то время серьёзно не угрожала никакая внешняя сила, и их соседи татары не представляли для них настоящей угрозы. Наверняка Тэмучжина равные ему по происхождению и положению избрали своим предводителем просто потому, что увидели в нём самого достойного.

Есть ещё одна причина, уже религиозного свойства, которая связана с миропониманием этих людей, в котором большое значение имеют всякого рода небесные знамения и предсказания шаманов. Ведь один из них, Кокочу, предсказал, что Тэмучжин неким чудесным образом обретёт высшую власть. А Мухали, один из сподвижников Тэмучжина, рассказал ему об одном удивительном совпадении. Однажды Тэмучжин сделал стоянку под деревом в местности под названием Коркунат-Джубур. И это было, по уверению Мухали, то самое место, где когда-то Хутула, последний вождь племени, носивший титул хана, остановился, чтобы отпраздновать своё избрание. То был знак судьбы, который мог означать только одно: неминуемый приход к власти Тэмучжина.

Получив титул хана, Тэмучжин, по-видимому, серьёзно отнёсся к своим новым обязанностям. Он доверял своим сподвижникам, но решил, что этого недостаточно, и окружил себя отрядом из наиболее преданных людей. Среди них были Джэлмэ и Боорчу, которые помогали ему в трудные годы. Похвалив за верную службу, Тэмучжин возвёл их в ранг наиболее доверенных лиц, «ответственных за всё». Должности получили и Субэдэй вместе с другими, решившими оставить Джамуху и перейти под начало новоизбранного хана. Тот повысил воинский статус своих соратников: они были включены в командование нового корпуса «носителей колчанов» (корчин). Благодаря своим заслугам и преданности они вскоре стали главной ударной силой тех войск, которые новый хан сформировал из степных пастухов. Этот честолюбец, умевший заставить людей плясать под свою дудку, использовал их самым эффективным образом.

Первое, что сделал Тэмучжин для упрочения своей власти, — добился признания как новый участник многоголосого оркестра монгольских племён. Он отправил к своему старому покровителю Тогорилу посланцев с вестью о своём избрании ханом. Ответ Тогорила был лаконичным и не сопровождался никаким подарком Тэмучжину. Возможно, он уже предвидел, что орлёнок, которому он когда-то помогал стать на крыло, превратится в настоящего орла. Или же он попросту решил, что несколько монгольских родов, которые встали под знамёна нового предводителя, — это не такая уж большая сила.

Когда посланцы Тэмучжина прибыли к Джамухе с предложением установить с ним и его союзниками добрососедские отношения, в этом также была некоторая двусмысленность. Мы помним, как внезапно Тэмучжин когда-то оставил своего друга, и можно себе представить, что тот сохранил об этом недобрые воспоминания, тем более что несколько тысяч его воинов последовали за соперником. Но, узнав об избрании Тэмучжина, Джамуха не выразил неудовольствия. Однако он упрекнул двоих перебежчиков Алтана и Хучара в предательском поведении, которое, по его мнению, и привело к разрыву между двумя анда: «Алтан и Хучар, вы двое между анда Тэмучжином и мною, зачем, пронзив грудь анда и уколов его в ребро, вы нас разлучили? <…> А теперь, что вы задумывали, когда решили сделать его ханом? Алтан и Хучар, вы двое, вспомните ваши слова и успокойте анда, став товарищами моего анда, хотя служите ему верно». Похоже, что Джамуха больше всего сожалел об утраченной дружбе и не упрекал своего бывшего друга в бегстве, поскольку тот, по его мнению, стал жертвой интриги.

«Два медведя в одной берлоге не уживутся», — гласит монгольская пословица. Случилось так, что обыкновенное конокрадство разожгло большой пожар в степи. Один из приближённых Джамухи, угнавший лошадей у Тэмучжина, был убит его людьми.

Если верить хронике, Джамуха собрал 30 тысяч всадников, чтобы отомстить Тэмучжину за эту смерть. Первое сражение между ними произошло у подножия горы Гурэлгу в местности Далан-Балджут (Семьдесят Болот). У Тэмучжина было преимущество, но он в организованном порядке отступил. Джамуха, разгневанный тем, что противнику удалось ускользнуть, подверг 70 человек, взятых в плен, мучительной казни, несомненно, китайского изобретения: связанных пленников бросили в огромные котлы и заживо сварили в кипятке. Ещё одному пленённому воину Тэмучжина отрубили голову, а его труп привязали к хвосту лошади Джямухи. И всё же эта победа Джямухи не поколебала авторитет Тэмучжина. Целыми родами (урут, манкгут, конгкотадай и др.) сторонники Джамухи бежали к новому хану.

В этой жестокой и беспощадной схватке, разыгравшейся на окраине сибирской тайги, многие монгольские роды почувствовали, куда ветер дует. Но если хану и удавалось привлечь на свою сторону племена, до их единства и просто дисциплины было ещё далеко. Независимость родов, их привычка к набегам, которые восполняли им недостаточный прирост поголовья скота или опустошительные эпизоотии; вендетты и личные ссоры — всё это препятствовало созданию сколько-нибудь устойчивого союза между ними.

Нравы в ту пору были грубые, и кочевники подчинялись только силе и суевериям. Жестокость уживалась с чувствительностью, за приступами гнева следовало раскаяние. Люди не умели держать себя в руках, и драки со смертельным исходом порой начинались из-за пустяков. В хронике есть рассказ о том, как во время одного из пиршеств знатные дамы осыпали оскорблениями, а затем побили прислуживавшего им виночерпия за то, что он позволил себе допить остатки вина. Во время застолья сводный брат хана поймал вора, и тот ответил ему ударом сабли. Женские склоки, стычки между конюхами, кровавые сведения счётов между пьяными пастухами были привычными в жизни этих людей, гораздо лучше владевших искусством драки, нежели правилами поведения за столом.

Возможно, одна из таких ссор и стала поводом к конфликту, приведшему к утрате власти Тогорилом. Между 1197 и 1198 годами он перебил почти всех своих братьев. Двое из оставшихся в живых, Джакагямбу и Эркэ-Харя, сумели бежать и нашли приют в другом монгольском племени, у найманов, обосновавшихся у подножий Большого Алтая. Глава найманов поддержал беглецов и напал на Тогорила, который, в свою очередь, бежал. Он укрылся в столице кяракитаев, правитель которых, тюркизованный монгол, носил титул гурхана. Но тот сразу дал беглецу понять, что примет его у себя ненадолго. Став персоной поп grata, Тогорил блуждал по уйгурским, я затем тянгутским степям, после чего вернулся в монгольские пределы. Рассказывают, что всё его имущество состояло из пяти коз, которых он доил сам, одного верблюда, кровь которого он понемногу пил, деляя на его коже надрезы, и одного слепого коня. Крайняя степень падения для кочевого вождя! Когда он находился в таком положении, с ним связались посланцы Тэмучжина, которые сказали ему, что их господин готов принять его под своё покровительство. Так Тогорил вновь обрёл уважение благодаря великодушию своего бывшего протеже.

Тогда же Тэмучжин принял участие в походе против народа, который давно уже беспокоил своих соседей, — против татар (или тартар). На западе, в частности в России, так называли разных азиатских кочевников, совершавших опустошительные набеги. Их называли «сыновьями преисподней», что к тому же рифмовалось со словом «варвар». Возможно, именно о них шла речь в высказывании, приписываемом Людовику Святому: «Мы отправим тартаров в Тартар».

Этот восточно-тюркский народ, говоривший на монгольском диалекте, своей воинственностью обязан географии. Кочуя между горами Хинган на востоке и рекой Керулен на северо-западе, они вместе с хонгиратами и некоторыми другими, более мелкими племенами были тем тюркско-монгольским населением, которое чаще других вступало в контакты с китайцами. Известно, что Китай, находившийся в ту пору под властью чжурчжэней, жил под постоянной угрозой тунгусских и тюркско-монгольских набегов. В течение веков Китай придерживался в отношении северных кочевников одного политического принципа: разделяй и властвуй. То есть использовал одних варваров против других. Чжурчжэни умели использовать разногласия и соперничество между кочевниками для сохранения своей власти. Иногда им приходилось посылать небольшие вооружённые группы за Великую стену, но обычно, чтобы отгородиться от степи, им хватало наёмных отрядов кочевников.

Татары же вели двойную игру. Они были практически неуправляемы, постоянно выдвигали непомерные требования, и Пекин решил отделаться от них, натравив их на монголов, кочевавших севернее, в тех местах, где утвердил свою власть Тэмучжин. Так татары, связавшие себя непрочным и ущербным союзом с Китаем, постепенно становились всё более враждебными к монголам. Ещё в 1150 году они отправили в Китай пленённых членов семейства Хабул-хана, а позднее, в 1161 году, продолжая действовать как союзники Китая, способствовали развалу первого монгольского объединения. В 1167 году один из татарских родов предательски отравил Есугея, отца Тэмучжина.

Для значительной части монгольских племён татары были изменниками. И когда китайское войско напало на татар с юга и Пекин, порвав с прежними союзниками, предложил Тогорилу разделаться с ними, Тэмучжин, воспользовавшись этим, одержал лёгкую победу над татарами. Он быстро созвал своих сторонников и объявил им: «С давних времён татары губили наших предков и отцов. У нас против этого народа немало накопилось. Воспользуемся случаем, чтобы проучить его». Сражения, которые произошли в том году (примерно 1198-м) близ реки Улжа, в подробностях неизвестны. Тэмучжин использовал людей Тогорила, который хотел отомстить татарам за убийство своего деда. Оба предводителя соединёнными силами атаковали татар, которые укрылись за древесными завалами. Одолев эти препятствия, монголы захватили главу татар Мэгуджина-Сэулту и его ложе, украшенное золотом и жемчугом.

Китайский вельможа, который сумел ловко стравить монголов с татарами, раздавал награды своим новым союзникам. Главе керэитов он присвоил титул царя (вана, или, вероятно, онга в монгольском произношении). Тогорил присоединил его к своему титулу хана и стал именоваться ван-ханом (царём-ханом). Так как китайские писцы приняли этот титул правителя керэитов за его имя собственное, в хронике его именуют Ван-ханом.

Этот плеоназм имел любопытную судьбу. К нему восходит знаменитая легенда о короле (или пресвитере) Иоанне. Повторив ошибочный перевод несторианских писцов, которые ван-хана превратили в короля Иоанна, епископ Библа в 1144 году отправил папе сообщение о существовании некоего христианского монарха, могущественного гонителя мусульман, носящего это имя. Основываясь на этом недостоверном известии, Марко Поло занёс в Европу представление об этом азиатском монархе, союза с которым Запад будет тщетно искать: «У жителей нет никакого хозяина, но они отправляют подати какому-то господину, которого называют на своём языке Унеканом, что по-французски означает священник Жан. И все здесь восхваляют могущество этого священника Жана». Это тот самый мифический персонаж, которого Европа позднее перенесла в Абиссинию в виде христианского негуса.

Тэмучжин в качестве вознаграждения за свою победу над татарами получил от китайцев всего лишь скромный титул «десятника». По-видимому, Пекин не придавал этому незнакомцу серьёзного значения. По всей вероятности, все эти титулы для пекинского дворя мяло что значили, и щедрость, с которой их раздавали, доказывает, что к ним относились как к дешёвым побрякушкам, способным польстить разве что тщеславию вярвяров. Гораздо более осязаемой наградой Тогорилу и Тэмучжину стала захваченная у татар добыча. Тэмучжин по случаю удачного грабежа и в этот раз подобрал на поле боя брошенного мальчика по имени Шиги-Кутуку, который был одет в соболью шубу, а нос его был украшен золотым кольцом. Оэлун его усыновила.

Победитель с богатой добычей возвратился в свои земли у истоков Керулена в окрестностях озеря Карилту. Но там ему пришлось иметь дело с мятежом кляня джуркин, который отказался участвовать в походе на татар. Мстя за оскорбление, полученное во время одного шумного и весьма нетрезвого пиршества, люди этого клана хладнокровно убили несколько десятков человек из приспешников хана. Тому не оставалось ничего иного, как ответить самым жестоким наказанием. Мятежников догнали и захватили в плен. Среди них были двое, считавшиеся потомками Хабул-хана: Сача-Беки и Тайджу. Их обезглавили. Теперь Тэмучжин осмелился убрать со своего пути представителей знатнейших родов, которые могли претендовать на власть. Эта казнь стала важным прецедентом.

Вскоре другой соперник хана, Бури-Берке (Бури Силач), также знатного родя, стал жертвой этой практики устранения конкурентов. Случай представился во время состязания по борьбе, которое было в большом почёте у тюрок и монголов. Сводный брат хана Бэлгугэй вызвал на схватку Бури, и вот эти двое с обнажёнными торсами сцепились, и каждый старался уложить противника на землю неожиданным захватом. Зрители, окружив борцов, подбадривали своих любимцев криками и шумно одобряли удачные приёмы. В «Сокровенном сказании монголов» рассказывается, что Бури, настоящий колосс, нарочно позволил Бэлгутэю сбить себя с ног, чтобы не рассердить Тэмучжина. Тот следил за происходящим с явным интересом и «закусил себе верхнюю губу», что было условным знаком для Бэлгутэя, который «вскочил сопернику на спину, скрестил руки вокруг его шеи и сделал резкий рывок, одновременно упираясь коленями ему в спину». Таким приёмом «двойного захвата головы» Бэлгутэй сломал противнику шейные позвонки и раз и навсегда предотвратил его возможные попытки добиться ханской власти.

Этой плохо замаскированной расправой Тэмучжин сделал ещё один шаг к высшей власти. Но он был пока далёк от полного господства над всеми кочевыми племенами. В 1201 году против него сложилась коалиция, объединившая, вероятно, несколько тысяч человек, в которую входили меркиты, тайджиуты, найманы, татары и другие племена. Это воинство выступило под началом Джамухи, сохранявшего высокий авторитет среди племён, знать которых объявила его гур-ханом. Он стал единственным главой объединённых племён, выступивших против гегемонии Тэмучжина. Там встретились давние соперники Тэмучжина: меркит Токто-Беки, глава ойратов Кутука-Беки, глава тайджиутов Таргутай-Кирэлтух и один из найманов. Появление такой коалиции стало важным событием в истории монголов: на пороге XIII века многочисленные племена, преодолев свои давние распри, объединились под командованием одного правителя. Параллельное избрание Джамухи ханом даёт основание полагать, что кочевые племена стали склоняться к какой-то форме объединения. Коалиция против Тэмучжина собрала отдалённые друг от друга силы, а не соседние более или менее родственные кланы, как то было прежде. Со склонов Большого Хингана пришли татары, из северной тайги — ойраты, с юго-запада, от Алтайских гор, пришли самые опасные — найманы.

Найманы, тюрки, подвергшиеся монголизации, частично христиане, соседи керэитов, жили между верхним течением Иртыша и горным районом Каракорум, относящимся к Большому Алтаю, и в то время переживали кризис наследования власти. Их вождь умер, а двое его сыновей оспаривали друг у друга одну наложницу. В итоге каждый из них повёл за собой часть своих сторонников. Первый, Буюрук, поднял степные племена, а его соперник нашёл поддержку у горцев. Это соперничество породило беспощадную войну.

Узнав об этих распрях среди найманов, Тэмучжин и его союзник Тогорил решили ускорить события. Они собрали несколько тысяч всадников, чтобы захватить земли найманов. Перевалив через хребет Хангай, они направились к Кобдоским озёрам. Буюрук при приближении монголов бежал, уклоняясь от столкновения. Тэмучжин через посланных вперёд лазутчиков узнал, что перевалы через Алтайский хребет свободны, и прошёл по ним на территорию врага. Высота перевалов достигает трёх тысяч метров над уровнем моря, и они проходимы только в летнее время. Но, подобно Ганнибалу, который за тысячу лет до того перешёл со своим войском через Альпы, хан решительно повёл через горы Центральной Азии свою кавалерию вместе с повозками, гружёнными военным снаряжением и продовольствием. Спустившись с гор, монголы вошли в долину Улунгур близ одноимённого озера. В этой нездоровой болотистой местности они дали бой найманам и покончили с их вождём. Одержав эту лёгкую победу, монголы на следующий день развернулись и перевалили через Хангай в обратном направлении. Они очень медленно передвигались по негостеприимным долинам и диким ущельям, а найманы устраивали на них нападения из засад. Наступила ночь, и под её покровом за каждой скалой легко мог укрыться враг, каждый крутой склон грозил опасностью. Лазутчики разведали несколько позиций противника, но монголы не решались напасть. Завязались переговоры, и было решено начать дело с рассветом.

Но на следующий день Тэмучжин и его сподвижники, неосторожно углубившиеся на территорию горцев-найманов, узнали, что их союзник Тогорил, который помог Тэмучжину стать ханом, боевой соратник Есугея, сражавшийся против меркитов ради освобождения похищенной жены его сына, — Тогорил совершил измену. Ночью он зажёг огни на своих позициях, после чего бесшумно увёл свои силы, оставив Тэмучжина одного в чужой враждебной местности. Неожиданное дезертирство Тогорила не находит убедительного объяснения. Хроника утверждает, что Тогорила подбил на это Джамуха, который намекнул ему, что Тэмучжин вступил в тайный сговор с найманами. Как бы то ни было, та же хроника сообщает, что войска Тогорила и Тэмучжина действовали независимо друг от друга.

На рассвете Тэмучжин обнаружил, что один из его флангов не прикрыт, а найманы, расположившиеся на высотах, стали хозяевами положения. Можно представить себе его гнев. Но хан ни минуты не колебался. Поняв, что «подобен рыбе, плавающей в котелке», он немедленно отступил. Найманы, удерживавшие перевалы, осыпали монголов тучами стрел. Те же без поддержки керэитов с трудом выбрались из западни, в которой оказались. И всё же их отступление не было беспорядочным, и им удалось выйти на открытую степную местность под названием Спина Осла. Там Тэмучжин узнал, что Тогорил оказался в трудном положении: его преследовали найманы, и он уже готов был оставить врагу нескольких членов своей семьи. Хан из великодушия или по расчёту решил послать Тогорилу подмогу. В итоге отважные воины Боорчу, Мухали, Борокул и Чилаун выручили керэитов и поправили положение.

Спасшийся Тогорил выразил своему союзнику благодарность. Он просил у неба благословить того, кто помог ему вернуть своё достояние. Боорчу, одному из лучших военачальников хана, он вручил два золотых кубка и драгоценную одежду. Немного позднее Тогорил произнёс слова, которые, возможно, объясняют его поведение: «Сам я теперь стар. Когда, постарев ещё больше, я сойду с высоты…<…> кто возьмёт на себя заботу обо всём народе?»

Постаревший и ослабевший Тогорил чувствовал приближение конца. Он попал в зависимость от более сильных, и ему никогда уже больше не стать главнокомандующим. Не это ли было причиной снисходительности монгольского хана к Тогорилу?

Устранив найманов, Тэмучжин мог решить, что при его возросшей власти соседние племена ему не угрожают. Но это если не считать неутомимого заговорщика Джамуху. Упорство, с каким тот старался навредить человеку, некогда бывшему самым близким его другом, поражает. Был ли он в действительности главным соперником Тэмучжина или «Сокровенное сказание монголов» сделало его таковым, стремясь подчеркнуть величие хана? Такого рода коллизия часто встречается в старинных рыцарских романах.

В первые месяцы 1200 года Джамуха снова собрал коалицию родов, недовольных гегемонией хана. Там были меркиты нижнего течения Селенги, татары верховьев Керулена, лесные охотники ойраты и тайджуиты с берегов Онона и даже кланы из хонгиратов, напрямую зависимых от Тэмучжина. К этому достаточно рыхлому объединению присоединились и сохранившиеся остатки найманов. Джамуху провозгласили гурханом, как бы узаконив его властные притязания. С этой целью были приглашены шаманы, которые исполнили традиционный обряд с принесением в жертву коней.

Но сторонники Тэмучжина не дремали. Новости расходятся по степи быстро. Пастухи при встречах рассказывают друг другу о перемещениях племён. Ни один охотник не подойдёт к чужому становищу, если не уверен в благожелательности его обитателей. К началу 1200 года Тэмучжин уже набрал такую силу, что имел возможность содержать настоящую осведомительную службу, корпус опытных разведчиков. Теперь пастухи шпионили за окружающими племенами. Они оставляли соглядатаев на всех основных водопоях, изучали следы, оставленные стадами, которых перегоняли на летние пастбища. Благодаря этим мерам Тэмучжин узнал, что Джамуха собрал вокруг себя десятки больших и малых родов и что предстоит вновь иметь дело со своим бывшим побратимом.

И снова он призвал на помощь Тогорила, своего дряхлеющего и не вполне надёжного союзника. Первое столкновение произошло на берегу реки Аргуни. В хронике сообщается, что Джамуху окружали шаманы, которые перед решающим сражением совершили камлание, кидали камни в воду, просили духов даровать победу их предводителю. Если верить монгольским источникам, двоим из шаманов, Буюрука и Кутукабеки, удалось своими магическими действиями вызвать бурю. Но «волшебная буря повернулась и обрушилась прямо на них». Было ли это дурным предзнаменованием для Джамухи? Если только не предположить случайного совпадения шаманских камланий с природным явлением, произошедшим над местом сражения, эпизод представляется малодостоверным. Добавим, однако, что многие шаманы, имевшие большой опыт наблюдения за природой и погодными явлениями, были вполне способны убедить скотоводов в том, что могут вызвать и ненастье, и ясную погоду.

По всей видимости, битва, состоявшаяся на берегу Аргуни, была чрезвычайно упорной. В течение всего дня противники не раз сходились в схватке, результат которой оставался неясным. «Бились, возвращаясь к сражению вновь и вновь много раз, а когда наступил вечер, заняли оборону и спать легли там же на месте боя». Битва была прервана не только наступлением темноты, но истощением сил воинов и животных, особенно лошадей.

Во время этого сражения хан был серьёзно ранен. У него была задета шейная артерия, началось кровотечение, но его преданный соратник Джэлмэ сразу же спешился, чтобы перевязать рану. До середины ночи Тэмучжин не приходил в сознание, а потом попросил пить. Джэлмэ сумел пробраться в стан противника и вывезти оттуда бурдюк с кумысом. Слегка разбавленный водой, этот напиток придал сил раненому. Автор хроники сообщает натуралистическую подробность: Тэмучжин упрекнул своего верного слугу за то, что он выплюнул слишком близко к нему отсосанную кровь, которая, подсохнув, оставила на земле бурое пятно. Встав на ноги, хан горячо поблагодарил друга, спасшего ему жизнь. Наконец пришло известие, что найманы оставили поле боя. Для Тэмучжина это была ещё одна победа.

На земле остались лежать трупы, над которыми уже роились мухи. Раненые охрипшими голосами повторяли свои тщетные жалобы и просьбы о помощи. Многие из них умерли: гангрена и заражение крови не оставили шансов тем, у кого были серьёзные ранения. С трупов снимали оружие, дорогие шапки и украшения. Тэмучжин заметил сидящую на отдалённом пригорке плачущую женщину. Подойдя поближе, он узнал в ней жену Сорган-Шира, человека, который спас ему жизнь, когда он прятался от таджиутов. Женщина стенала, потому что люди хана увели её мужа, чтобы заколоть. Сорган-Шира привели к Тэмучжину, и он рассказал, что людей его рода насильно заставили примкнуть к Джамухе. Хан простил его.

К исходу сражения к Тэмучжину явился вражеский воин по имени Джиркоадай и объявил, что это он одной стрелой сразил скакуна, которого Тэмучжин поручил своему сподвижнику Боорчу. Сообщив о своём подвиге, Джиркоадай с полнейшим спокойствием ожидал наказания. Но смелого лучника пощадили. Его прозвали Джэбэ («Наконечник стрелы»). Он поступил на службу к хану и позднее прославился в боях в Иране, а впоследствии и у ворот Европы.

Вождь таджиутов Таргутай-Кирэлтух, старый недруг Тэмучжина, сумел бежать и укрылся в лесу. Трое его слуг схватили его, связали и бросили в повозку, чтобы выдать победителю в надежде на вознаграждение. Но по дороге, когда пленнику едва не удалось освободиться, слуги заколебались: они не были уверены в том, как поступит с ними хан, о котором они слышали, что измену он не прощает никому. Они отпустили пленника, после чего предстали перед ханом и рассказали о своём поступке. Им повезло: они были прощены.

Но великодушие Тэмучжина было не безграничным. Последовали расправы, в особенности над таджиутами, к которым Тэмучжин с детства питал лютую ненависть. Все, «кто имел таджиутскую кость», даже малые дети, были безжалостно перебиты. Подчас способный на сострадание и даже на доброту, Тэмучжин был склонен к неудержимым и необъяснимым актам жестокости. Но в то время и образ жизни кочевников отнюдь не располагал к благородным поступкам. Предвидел ли хан в начале 1200-х годов, какие грандиозные перспективы перед ним открывались? Умение пользоваться обстоятельствами — главное преимущество честолюбца. Человек, который не останавливался перед препятствиями и уже не раз бросал вызов судьбе, наверняка знал монгольскую пословицу: «Когда стрела на тетиве, её надо пустить».

Из «Сокровенного сказания монголов» можно понять, что события, развернувшиеся около 1200 года, потрясли всю Северную Азию. В действительности же конфликты между Тэмучжином и его соперниками не выходили за пределы их мира и не касались больших азиатских держав. В глазах Пекина, ограждённого Великой стеной с её армейскими корпусами, эти спорадические военные столкновения между монгольскими племенами были всего лишь «смутой между варварами». Корейское государство не беспокоилось по поводу происходящего у монголов, так как его отделяли от них тунгусские народы. Уйгурское царство и государство Си Ся (Миньяг) охранялись пространством пустыни Гоби. Не говоря уже о крупных азиатских державах — империи хорезмшахов, государстве каракитаев и султанате Гуридов в Пенджабе на севере Индостана, весьма удалённых от монгольских степей и вовсе не знавших о существовании Тэмучжина и его кочевых орд.

Благодаря стычкам и набегам, описываемым в «Сокровенном сказании монголов», постепенно выковывалась армия Тэмучжина. Около 1200 года у монголов ещё не было настоящей армии. Кочевники были в первую очередь скотоводами. Их главным делом было выращивание поголовья и использование его как основного жизненного ресурса. В свободное от забот о стадах время монголы занимались ремонтом повозок, плетением верёвок, изготовлением стрел, войлока для юрт и необходимой одежды.

К этим повседневным видам деятельности добавлялась обработка шкур, которая требовала особых навыков. Кочевники давно заметили, что при помощи дыма и жира можно размягчать шкуры, используемые для одежды. Лесные охотники в своё время, вероятно, обнаружили, что кора некоторых деревьев обладает дубильными свойствами. Археологические раскопки в Керчи на Крымском полуострове, а также в Узбекистане и некоторых районах Южной Сибири показывают, что кочевые народы, такие как скифы или саки (азиатские скифы), одевались приблизительно так же, как и монголы: кожаные туники и штаны, подпоясанные узким ремнём; на ногах — сапоги, доходящие до колен. В погребальных курганах долины Пазырыка на Алтае рядом с территорией Монголии советские археологи обнаружили большое разнообразие предметов из кожи, включая части конской сбруи. Эти ремесленные изделия, возраст которых превышает 2500 лет, доказывают, что древние кочевые народы умели хорошо выделывать кожу. Некоторые из найденных предметов украшены аппликациями из кожаных пластинок.

Шкуры и меха, которыми пользовались монголы, были в основном овечьими и козьими. Из этих дублёных или сыромятных шкур делали тулупы — длинные или короткие шубы, которые застёгивались на груди на левую сторону — по тюркскому обычаю, а позднее на правую — по китайской моде. Под этими шубами мехом внутрь или наружу носили тканую одежду, которую приобретали или захватывали как добычу у осёдлых народов, поскольку сами ткачеством не занимались. Такая одежда, открытая спереди, позволяет легко садиться на лошадь. Монголы её практически не снимали. Согласно всем известным свидетельствам, она была постоянно грязной и пропитанной жиром. Благодаря последнему — дольше сохраняла эластичность и прочность. Монголы носили штаны, которые заправляли в мягкие сапоги с загнутыми мысками, что можно видеть на китайских картинах того времени. В сильные холода надевали вторые, более лёгкие войлочные сапоги, которые использовались как чулки. Костюм завершали шапки самых разных видов: войлочные остроконечные, какие до сих пор носят в некоторых районах Центральной Азии, шапки-треухи, напоминающие русскую ушанку, или тюрбаны.

Рубрук подробно описывал одежду монголов, которых встречал по пути: «Что до их одежд и облачений, то будет вам ведомо, что из Китая и других стран Востока, а также из Персии и других южных стран они получают шёлковые с золотыми нитями и хлопковые ткани, которые носят летом. <…> На зиму они готовят себе по меньшей мере две шубы, одну мехом внутрь, прямо на тело, другую мехом наружу — против ветра и снега. По большей части они делаются из меха волка, лисицы или папиона [рыси?]. Находясь в доме, они носят другие, более лёгкие шубы. Бедняки носят шубы мехом наружу, изготовленные из шкур собак или коз. Богачи подбивают свою одежду шёлковыми очёсами, бедняки — хлопком». Почти такое же описание даёт на пороге XX века Жирар де Риалль: «Их одежда, и мужская и женская, состоит из штанов из хлопковой ткани или овечьей кожи, которые на талии затягивают поясом, зимой — из войлочной или меховой шубы. Головы они покрывают небольшими шапками из шёлка или сукна ярких цветов. На холодную погоду шапки подбивают мехом. Обуваются они в высокие сапоги на толстой подошве».

Схожую, чуть более длинную одежду носили женщины. Их одежды из цветной ткани выменивались у караванщиков. После замужества или во время торжественных церемоний женщины знатного рода могли быть одеты с вызывающей роскошью, а их замысловатые причёски удивляли всех путешественников. Густая масса длинных чёрных волос закреплялась на каркасе из дерева или коры, и вся эта сложная конструкция, напоминающая некое подобие шляпы, была затейливо переплетена лентами с украшениями из золота, серебра и полудрагоценных камней. Одорико де Порденоне сравнил эту женскую причёску с «мужской ногой», унизанной жемчугами и перьями. Путешественники вплоть до начала XX века сообщали, что степные франтихи занимались повседневными домашними делами с такими причёсками, в которых можно было различить специфические особенности, присущие данному племени, и, казалось, они совсем не мешают им. «Что касается женщин, то они отличаются необыкновенными причёсками, — писал в конце XIX века капитан Майн Рид. — …Спереди этот чудовищный колпак украшен подвесками из золота и серебра, колокольчиками, монистами из цехинов и пуговиц, бубенчиками, сердечками из драгоценных камней — словом, кучей украшений, которые более подходят для конской сбруи, нежели для женского наряда».

Как у мужчин, так и у женщин было широко распространено ношение длинных волос — или заплетёнными в косу, или ниспадающими на плечи. Ещё один обычай, уже чисто мужской, был отмечен многими европейскими путешественниками: монголы выбривали себе верхнюю часть черепа, а оставшиеся волосы заплетали в косы, закрывавшие загривок и уши. Это что-то вроде стрижки «под горшок» наоборот.

Гигиена не особенно заботила монголов, поскольку воды у них всегда недоставало и она была предметом различных табу. Об этом упоминает тот же Рубрук, описывая монгольских женщин: «Они никогда не стирают одежду, так как, по их мнению, это раздражает бога, и если они вывесят её для просушки, начнётся гроза с громом. <…> Они никогда не моют и свои миски, больше того, когда мясо сварится, они ополаскивают бульоном из котелка миску, на которую кладут мясо, а потом вновь сливают этот бульон в котелок». Фламандского монаха удивляла и грубость поведения монголов во время трапезы: «Все пьют наперебой, мужчины и женщины. Иногда стараются перепить один другого, пьют взахлёб и очень неопрятно. Когда хотят подбить кого-нибудь на питьё, хватают его за уши и сильно дёргают, чтобы раскрыть ему рот, бьют его по рукам и пляшут перед ним». Эту бытовую нечистоплотность монголов подметил и Плано Карпини: «Когда руки у них все вымазаны в жире от съеденного мяса, они вытирают их или о штаны, или пучком травы, или чем попадётся. Самые аккуратные пользуются тряпками».

Эти неотёсанные скотоводы, грубые лошадники в потрёпанных и дурно пахнущих одеждах и составят отряды кавалерии Чингисхана. Поначалу они не были готовы к ведению настоящих войн, даже если для защиты своего скота и пастбищ изготавливали разного рода боевое снаряжение, как наступательное — луки, сабли, арканы, так и оборонительное — попоны для лошадей, шлемы с металлическими накладками, латы. Последние делались из полосок бычьей кожи, наклеенных одна на другую с помощью смолы и соединённых ремешками. Металлических шлемов и кольчуг они, по-видимому, не делали.

Охота для этих степных кочевников была своего рода посвящением в войну. Она не только позволяла вносить разнообразие в повседневный рацион питания, но и давала мужчинам повод оставить семейную юрту иногда на несколько дней. На опушках леса ставили капканы на диких зверей, а на открытой местности охотились с луком. Птиц — жаворонков, куропаток — и мелких грызунов — белок, тушканчиков — били стрелами с наконечниками из рога или твёрдого дерева, которые умертвляли животное, не повреждая его оперения или меха. Крупную же дичь — оленевых, волков — добывали на продолжительной и хорошо организованной охоте.

Большая охота собирала сотни, иногда тысячи участников. Охотники с собаками, иногда с кречетами и другими хищными птицами, с приручёнными волками и дрессированными гепардами загоняли большое количество дичи в замкнутые самой природой или ограждённые рядами лучников места. Дикие ослы, косули, кабаны, медведи, соболя и зайцы истреблялись стрелами и копьями. «После чего Чингисхан и его воины развлекались стрельбой по этим животным, настолько уставшим от долгого бега, что их можно было взять голыми руками. Когда эта забава всем надоедала, оставшихся в живых диких ослов отпускали на волю, но перед этим те, кто их захватил, ставили на них своё личное клеймо».

Эти охоты были организованы как военные действия, где каждый нойон и баатур предводительствовал своими отрядами охотников, стремясь добиться как можно большей точности и результативности в стрельбе. Добытая дичь распределялась по строгим правилам: хан, а за ним знать пользовались преимуществом в получении значительной доли. Марко Поло, присутствовавший на таких больших ханских охотах во времена Хубилай-хана, усмотрел в них «нечто красивое и приятное для взора»: «А когда Повелитель отправляется на охоту, один из его баатуров с десятью тысячами всадников и пятью тысячами собак при них выступает справа, а другой таким же образом слева. Те и другие образуют единый круг, замыкая площадь земли размером в день пути. И там ни один зверь не спасётся».

Охота и набеги, собиравшие тысячи всадников, сплачивали племена, ослабляли соперничество внутри них, прививали монголам стратегическое чутьё. Обширные охотничьи угодья служили огромным полем для манёвров. Эти всадники в овечьих и волчьих шубах были совершенно непохожи ни на войска средневековой Европы, ни на мобилизованное воинство императорского Китая, зачастую готовое продать себя тому, кто больше заплатит. Тэмучжин собрал вокруг себя скотоводов и пастухов, которые в случае необходимости были готовы защитить свои стада, пастбища и семьи. В известной степени то был вооружённый народ. Подобно ополченцам на дозоре, они были чаще всего вооружены, так как им приходилось иметь дело с конокрадами, с набегами враждебных родов или племён или даже с войсками, посланными против них государствами с осёдлым населением. Настанет день, когда Чингисхан сумеет из своего разношёрстного ополчения сделать настоящую армию, которая последует за ним на завоевание мира.