Далече от брегов Невы

«Теперь нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых»

В начале ноября 1820 года, когда генерал Орлов отправился по долгу службы инспектировать пограничные укрепления на Пруте и Дунае, в его кишинёвском доме остались два брата Давыдовы — Александр Львович и Василий Львович. Они ненадолго приехали в Кишинёв с Украины из своего имения Каменка.

Давыдовы приходились братьями по матери генералу Раевскому. Оба были военными в отставке.

Благодаря Давыдовым жизнь в доме Орлова и в его отсутствие не замирала. Они здесь хозяйничали, принимали гостей, радушно кормили их отменными обедами.

У Орлова с Давыдовыми познакомился Пушкин.

Собираясь обратно в Каменку, братья пригласили Пушкина ехать вместе с ними и у них погостить.

Увидеть новые места, пожить на Украине… Правда, поздняя осень не лучшее время года для такого путешествия, но Пушкин — «искатель новых впечатлений» — охотно согласился. Поездка была для него тем более заманчива, что в Каменку ждали Раевских — генерала и его старшего сына. Снисходительный Инзов не стал препятствовать.

И снова дорога. И снова — в путь.

Большое, богатое имение Каменка в Чигиринском повете, то есть уезде Киевской губернии, принадлежало престарелой Екатерине Николаевне Давыдовой — матери генерала Раевского и братьев Давыдовых.

В дороге находились три дня. К усадьбе подъехали через большое село, которое в это время года глядело уныло: обнажённые сады, посеревшие от осенних дождей мазанки, размытая, грязная дорога.

Великолепная барская усадьба Каменка, разделённая надвое проезжей дорогой, раскинулась на высоком берегу Тясмина. Просторный господский дом и другие строения стояли среди сада, спускавшегося к реке. Недалеко от усадьбы берега Тясмина сближались, образуя нависшие над водой каменные утёсы. От них и пошло название Каменка.

«Увядшие равнины», «дремлющий залив», «чёрных скал вершины» — такой увидел Пушкин осеннюю Каменку.

Хозяйка Каменки Екатерина Николаевна жила на старинный лад — широко и хлебосольно, с воспитанниками и воспитанницами, приживалами и приживалками, толпой слуг, управляемых важным дворецким, со всевозможными барскими затеями, крепостными музыкантами и певчими, с пальбой из пушек, иллюминацией и фейерверком в достопамятные дни. Сама Екатерина Николаевна, два её сына — старший со своим семейством и младший холостой — жили в Каменке постоянно.

Братья Давыдовы были очень разные. Старший, сорокасемилетний отставной генерал Александр Львович, любитель вкусно поесть и весело пожить, всю страсть души отдавал гастрономии. Человек ординарный и, в сущности, ничтожный, он щеголял перед равными аристократичностью манер, зато с «низшими» являл себя самодуром и грубияном.

Пушкин на первых порах счёл его приятным и «милым», но, узнав поближе, вывел иное суждение. «В молодости моей случай сблизил меня с человеком, в коем природа, казалось, желая подражать Шекспиру, повторила его гениальное создание. *** был второй Фальстаф: сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив, толст. Одно обстоятельство придавало ему прелесть оригинальную. Он был женат… Вот черта из домашней жизни моего почтенного друга. Четырёхлетний сынок его, вылитый отец, маленький Фальстаф III, однажды в его отсутствие повторял про себя: „Какой папенька хлаблий! как папеньку госудаль любит!“. Мальчика подслушали и кликнули: „Кто тебе это сказывал, Володя?“ — Папенька, — отвечал Володя». Привлекательнее других членов семьи Александра Львовича была его юная дочь Адели. Ей Пушкин посвятил шутливо-нежное послание:

В Каменке рядом уживались два мира: один — Александра Львовича и его жены Аглаи Антоновны, другой — его младшего брата, двадцативосьмилетнего полковника в отставке Василия Львовича.

Герой Отечественной войны 1812 года, адъютант Багратиона, раненный под Кульмом и под Лейпцигом, Василий Львович, выйдя в 1820 году в отставку, всецело посвятил себя делу Тайного общества, в которое был принят адъютантом Орлова Охотниковым. Он выгодно отличался от старшего брата и характером и манерой поведения, со всеми был прост и любезен. Родственник владельцев Каменки знаменитый партизан и поэт Денис Давыдов считал Василия Львовича «неисчерпаемым источником весёлости, ума и прекрасных чувств». Неудивительно, что Пушкин питал к нему живейшую симпатию, что они сблизились и вскоре уже говорили друг другу «ты».

Жизнь в Каменке была для Пушкина приятна и любопытна. «Вот уже восемь месяцев, как я веду странническую жизнь, почтенный Николай Иванович, — писал он поэту Гнедичу. — Был я на Кавказе, в Крыму, в Молдавии и теперь нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых, милых и умных отшельников, братьев генерала Раевского. Время моё протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразная и весёлая смесь умов оригинальных, людей, известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. — Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов». Это писалось через полтора месяца после приезда в Каменку.

«Аристократические обеды» происходили «внизу» — в апартаментах Екатерины Николаевны. Каждый год к 24 ноября, дню её именин, которые праздновались необычайно торжественно, в Каменку съезжалось бессчётное количество гостей из самых разных мест, даже из Петербурга.

И вот сюда, вслед за Пушкиным и братьями Давыдовыми, которые спешили возвратиться из Кишинёва ко дню именин своей матери, приехал генерал Раевский со старшим сыном Александром, явился Михаил Фёдорович Орлов со своим адъютантом Охотниковым и молодым штабс-капитаном в отставке Иваном Дмитриевичем Якушкиным. «Приехав в Каменку, — вспоминал Якушкин, — я полагал, что никого там не знаю, и был приятно удивлён, когда случившийся здесь А. С. Пушкин выбежал ко мне с распростёртыми объятиями. Я познакомился с ним в последнюю мою поездку в Петербург у Петра Чаадаева, с которым он был дружен и к которому имел большое доверие».

Пушкин тоже был обрадован и приятно удивлён. Но на вопрос: каким добрым ветром занесло сюда Якушкина, ответ получил уклончивый. И не случайно. Якушкин не мог открыться и сказать, что его, члена тайного Союза Благоденствия, отправили на юг в расположение 2-й армии с поручением объехать тамошние управы (то есть отделения Союза) и оповестить их о том, что Коренной думой решено созвать 1 января 1821 года в Москве съезд Тайного общества. Побывав в Тульчине, где стоял штаб 2-й армии и имелась своя управа, получив для быстрейшего проезда от полковника Абрамова (тоже члена Тайного общества) подорожную «по казённой надобности», Якушкин поспешил в Кишинёв приглашать на съезд Орлова.

Он встретил Орлова с Охотниковым не доезжая до города. Они направлялись в Каменку.

Именины Екатерины Николаевны, как и другие семейные праздники, служили удобным прикрытием, благодаря которому члены Тайного общества могли встречаться в имении Давыдовых, не вызывая подозрений.

Приглашение на съезд в Москву… Орлов колебался. Надеясь уговорить его, Якушкин свернул в Каменку.

В Каменке члены Тайного общества обсуждали свои дела, укрывшись от посторонних глаз в круглой башне, стоявшей над прудом на самом краю усадьбы.

Открыто сходились они в огромной гостиной, где царила нарядная, любезная Аглая Антоновна, и в комнатах Василия Львовича. «Все вечера мы проводили на половине у Василия Львовича, — рассказывал Якушкин, — и вечерние беседы наши для всех для нас были очень занимательны».

Якушкин привёз поразившую всех новость: совсем недавно, в середине октября, в Петербурге восстал лейб-гвардии Семёновский полк.

Жителям столицы предстало небывалое зрелище: молодцы-семёновцы, богатыри ростом, косая сажень в плечах, покрывшие себя славой в недавней войне, всегда блиставшие на парадах, шли по улицам вразброд, без оружия, под конвоем.

— Куда вы, братцы? — изумлялись прохожие.

— В крепость.

— Зачем?

— Под арест.

— За что?

— За Шварца.

Новый командир полка аракчеевский ставленник Шварц изнурял солдат учениями, притеснял, как только мог, беспрерывно наказывал, издевался над ними, плевал им в лицо, рвал солдатам усы. Семёновцы не привыкли к подобному обращению.

До прихода Шварца тон в полку задавали молодые офицеры, уважавшие солдат, отменившие в своих ротах и батальонах телесные наказания. И семёновцы не захотели терпеть. Они возмутились.

Петербургские члены Тайного общества с радостной надеждой говорили друг другу: «Ну, наконец-то… Гвардия пробуждается! Она пойдёт за нами. И у нас началось!»

«И у нас» — потому что вся Европа бурлила. Узнав о случившемся в Семёновском полку, царь увидел в этом следствие «испанского примера». «Испанский пример» был совсем свеж в памяти.

Весною того же, 1820 года в Россию пришло известие, что в Испании революция. Восставшая армия, поддержанная народом, принудила короля Фердинанда VII присягнуть конституции, уничтожить инквизицию, вернуть многие свободы.

«Испанский пример» оказался заразительным. В июле восстал Неаполь, в августе — Португалия.

Молодые вольнодумцы в России ликовали. Николай Иванович Тургенев записал в своём дневнике: «Слава тебе, славная армия гишпанская… Слава гишпанскому народу… Свобода да озарит Испанию своим благотворным светом».

Слава тебе, армия… Начала именно армия. В Испании молодой полковник Риего, в Неаполе — генерал Пепе.

Обо всём этом и велись разговоры в кабинете Василия Львовича.

Несколько месяцев спустя в послании к нему, вспоминая вечера в Каменке, Пушкин писал:

Члены Тайного общества и Пушкин вместе с ними пили за здоровье «тех» — европейских революционеров и «той» — революции. Они готовились к ней, верили в неё, нетерпеливо ждали её у себя в России.

Нетерпеливо ждал революционных событий Пушкин.