Далече от брегов Невы

«Орудие! Пли…»

В начале ноября 1823 года Пушкин писал Вяземскому: «Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница».

Он писал уже вторую главу «Евгения Онегина» и, уверившись, что работа идёт успешно, извещал о ней друзей. Работа действительно шла успешно. Начатую в Кишинёве первую главу романа он закончил в Одессе 22 октября и сразу без перерыва принялся за следующую. Написал её быстро — всего за полтора месяца. 8 февраля 1824 года приступил к третьей главе, закончить которую пришлось уже в Михайловском…

О своей новой работе известил Дельвига: «Пишу теперь новую поэму». Написал Александру Ивановичу Тургеневу: «Я на досуге пишу новую поэму, Евгений Онегин… Две песни уже готовы».

Пушкин придавал «Онегину» — главному предмету своих занятий в Одессе — особое значение. История современного молодого человека, «героя времени», начатая в «Кавказском пленнике», здесь должна была получить своё полное воплощение. И писать он её собирался по-новому. «Взглянул на мир я взором ясным…» Жизнь сурово развеяла романтический туман. Всё обрело чёткие очертания. Он задумал развернуть перед читателем разнообразные картины подлинной русской жизни без прикрас и во всей её полноте.

Зная, что роман его необычен, с нетерпением ждал суждений друзей. Друзья были далеко и пока что читал он отрывки Вигелю, приезжавшему в Одессу московскому литератору Раичу. Воспользовавшись тем, что в Одессу заехал Николай Раевский, мнением которого дорожил, дал прочесть и ему. Раевскому не понравилось, и они поспорили. Посылая с Раевским письмо брату в Петербург, Пушкин писал об «Онегине»: «Это лучшее моё произведение. Не верь Н. Раевскому, который бранит его — он ожидал от меня романтизма, нашёл сатиру и цинизм».

Даже такому искушённому читателю, как Николай Раевский, первые главы «Онегина» пришлись не по душе. Вместо элегических излияний, необычных характеров, возвышенных чувств, описаний роскошной природы — непринуждённый, порой насмешливый тон, простота и «пестрота», смешение «высокого» и «низкого»… Пушкин всегда прислушивался к мнению Николая Раевского, но на сей раз пренебрёг. «Онегин» слишком нов, поэтому и не сразу понятен.

Но каков бы он ни был, а в столицах уже шли о нём толки. Петербургские книгопродавцы, прослышав про него, уже предлагали Пушкину свои услуги для издания. И большие гонорары. «Слёнин предлагает мне за Онегина, сколько я хочу», — извещал Пушкин Вяземского. Книгопродавцы знали, как гремит имя Пушкина, с каким восторгом публика приняла «Кавказского пленника», как быстро раскупается недавно изданный в Москве «Бахчисарайский фонтан», и не боялись рисковать.

«Бахчисарайский фонтан» издавал по просьбе Пушкина его друг Вяземский. От услуг Гнедича (больно они накладны) пришлось отказаться. Вяземский показал себя умелым и бескорыстным издателем. Зная, как Пушкин нуждается в деньгах, постарался «вогнать цену» его поэмы «в Байроновскую», что и осуществил. Продал весь тираж целиком московским книгопродавцам за неслыханную в таких случаях сумму — три тысячи рублей, да ещё оговорил, что они уплатят и за печатание и за бумагу. Это вызвало большой шум в газетах и журналах. Газета «Русский инвалид» сообщала читателям: «Московские книгопродавцы купили новую поэму „Бахчисарайский фонтан“, сочинение А. С. Пушкина за 3000 рублей. Итак, за каждый стих заплачено по пяти рублей. Доказательство, что не в одной Англии и не одни англичане щедрою рукою платят за изящные произведения поэзии».

«От всего сердца благодарю тебя, милый европеец… — писал Пушкин Вяземскому, узнав об успехе предприятия. — Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого. Одно меня затрудняет, ты продал всё издание за 3000 р., а сколько же стоило тебе его напечатать? Ты всё-таки даришь меня, бессовестный! Ради Христа, вычти из остальных денег, что тебе следует, да пришли их сюда. Расти им незачем. А у меня им не залежаться, хотя я, право, не мот. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму».

На этот раз все три тысячи дошли до Пушкина полностью.

Наконец-то он мог расплатиться с кредиторами, в том числе и с одесскими извозчиками, которым порядком задолжал.

Он был рад, что «Фонтан» его «шумит», рад был денежному успеху поэмы, который показал, что литературный труд может быть достойно оплачен и, печатаясь регулярно, можно обрести независимость, ежели находиться в Москве или в Петербурге. В Одессе негде было печататься. Здесь выходила одна лишь газета и та на французском языке. Имелись, правда, три книжные лавки, одна из которых торговала русскими книгами, но владелец её сам ничего не издавал. Литературная жизнь Одессы была ещё впереди. И он, Пушкин, много способствовал ей тем, что прожил год в молодом приморском городе.

Рассказывают, что однажды Пушкин гулял вблизи Одессы за городом, в местности, где стояла лагерем артиллерийская рота и расставлены были пушки. Рота готовилась к ученьям. Артиллерийская прислуга уже стояла по местам, фитили курились. Офицеры ещё не вышли из палаток, только один молоденький прапорщик Григоров задумчиво прохаживался возле пушек. Вдруг он увидел незнакомого молодого человека, который, переходя от орудия к орудию, внимательно рассматривал их. Григорову это показалось подозрительным.

— Что вы здесь делаете, сударь? — спросил он незнакомца.

— Гуляю.

— А кто вы такой?

— Пушкин.

— Какой Пушкин?

— Александр Сергеевич Пушкин.

Григоров очень любил чтение, бредил стихами и, как и другие молодые офицеры, был в восторге от Пушкина.

— Вы — Пушкин! — воскликнул он вне себя от радости. — Наш поэт! Сочинитель «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана»!

И весь красный от обуревавших его чувств, внезапно взмахнул руками и выкрикнул:

— Орудие! Первая — пли… Вторая — пли…

Услышав пальбу, из палаток выскочили встревоженные офицеры. Узнав, в честь чего палят, они окружили Пушкина, подхватили его под руки и повели в свои палатки праздновать столь приятную встречу.