Далече от брегов Невы

«Скоро гром грянет»

Новый, 1822 год начался для Пушкина не совсем обычно. Утром 1 января он присутствовал на открытии манежа, построенного учебным батальоном на деньги Орлова.

Торжественное освящение манежа и завтрак в нём. Приглашены были сорок человек: власти во главе с Инзовым, несколько знатных горожан, офицеры и солдаты. Орлов и здесь оставался верен себе — солдат не обошёл. Пригласил он и Пушкина. По словам Долгорукова, на завтраке «в шампанском и сивухе не было недостатка. У некоторых шумело в голове, однако ж все разъехались благопристойно».

На другой день Пушкин от Орлова писал Вяземскому, что Михаил Фёдорович «всё тот же… не изменился, хоть и женился».

В мае 1821 года Орлов женился на Екатерине Николаевне Раевской. Свадьбу праздновали в Киеве. Затем молодые приехали в Кишинёв. «Мы часто видим Пушкина, который приходит спорить с мужем о всевозможных предметах», — писала старшему брату Екатерина Николаевна. И сообщала ему же: «У нас беспрестанно идут шумные споры — философские, политические, литературные и др., мне слышно их из дальней комнаты. Они заняли бы тебя, потому что у нас немало оригиналов».

Дом Орлова по-прежнему оставался политическим клубом, местом, где собирались члены Тайного общества. Реакционер Вигель с возмущением рассказывал: «Два демагога, два изувера, адъютант Охотников и майор Раевский… с жаром витийствовали. Тут был и Липранди… На беду, попался тут и Пушкин, которого сама судьба всегда совала в среду недовольных… Всё это говорилось, всё это делалось при свете солнечном, в виду целой Бессарабии».

После восстания Семёновского полка количество шпионов в армии значительно увеличилось. Они не дремали.

Первое нападение на кишинёвских вольнодумцев совершилось в конце 1821 года. Из-за масонской ложи «Овидий». Учредил эту ложу генерал-майор Павел Сергеевич Пущин — командир бригады в дивизии Орлова, тоже член Тайного общества.

Для масонских собраний он снял у грека Михалакия Кацики помещение в его доме, который стоял на площади в нижней части города, недалеко от старого собора.

Масонские ложи в России существовали с разрешения правительства. Да и чего бы, казалось, не разрешать «вольным каменщикам» собираться и совершать свои таинственные обряды, если действовали они с благой целью: сеять добро, помогать обездоленным, убегать зла, стремиться к самопознанию?

Но правительство смотрело на масонов косо, не без основания подозревая, что в ложи объединяются и недовольные.

Масонские ложи в Бессарабии… Получив донос об этом, правительство обеспокоилось. В конце 1821 года к Инзову из Петербурга от начальника Главного штаба князя Волконского пришёл грозный запрос. «До сведения его императорского величества, — писал Волконский, — дошло, что в Бессарабии уже открыты или учреждаются масонские ложи под управлением в Измаиле генерал-майора Тучкова, а в Кишинёве — некоего князя Суццо, из Молдавии прибывшего; при первом должен находиться так же иностранец Элиа-де-Фуа, а при втором — Пушкин, состоящий при вашем превосходительстве и за поведением коего поручено было вам иметь строжайшее наблюдение».

Далее следовало приказание все масонские ложи в Бессарабии запретить и впредь не разрешать.

Иностранца Элиа-де-Фуа из России выслать, а Пушкина… «Касательно г-на Пушкина так же донести его императорскому величеству, в чём состоят и состояли его занятия со времени определения его к вам, как он вёл себя, и почему не обратили вы внимания на занятия его по масонским ложам? Повторяется вновь вашему превосходительству иметь за поведением и деяниями его самый ближайший и строгий надзор. В заключение прошу ваше превосходительство мне подробно о сём донести секретно с подписанием собственные руки для доклада его императорскому величеству».

В Измаиле масонской ложи не было. Шпионы перестарались. Генерал Тучков состоял в кишинёвской ложе «Овидий». Состоял в ней и Пушкин. 4 мая 1821 года он записал в дневнике: «Был я принят в масоны».

Существование кишинёвской ложи стало особенно гласным после смешного происшествия. Дело в том, что среди кишинёвских жителей, привлечённых в ложу «Овидий», оказался болгарский архиерей Ефрем. В день своего посвящения он въехал на ограждённый решёткой двор Кацики, отослал свою коляску и вошёл в дом. На площади, где стоял дом Кацики, всегда толпились арнауты и болгары. Завидев своего архиерея, болгары удивились. Они сгрудились у решётки и стали наблюдать. Вот дверь небольшого дома Михалакия Кацики отворилась, появились какие-то люди и среди них — архиерей. Его вели под руки с завязанными глазами (так полагалось по обряду). Свели с крыльца и повели в подвал, где все и скрылись, а двери заперли. Архиерея с завязанными глазами ведут в подвал… Это показалось болгарам подозрительным, тем более что в городе ходили слухи, будто в доме Кацики с некоторых пор совершается нечто богопротивное, какие-то «судилища дьявольские». Духовному наставнику грозит беда! Болгары взволновались. Не разобрав, в чём дело, они с воинственными криками выломали дверь, ворвались в подвал и «освободили» своего пастыря. На другой день об этом знал весь город.

Между тем Инзов обдумывал ответ в Петербург на запрос о масонских ложах и о Пушкине. Будучи сам масоном, Инзов прекрасно знал, что всякая масонская ложа считается действующей только после утверждения её Главной ложей Астреи, обряда так называемой инсталяции. А поскольку кишинёвская ложа инсталяции ещё не проходила, она как бы и не существовала, и он с чистой совестью может сообщить в Петербург, что «масонских лож в Бессарабии нет» и что Пушкин поэтому к ним не причастен. «Г. Пушкин, — писал Инзов Волконскому, — состоящий при мне, ведёт себя изрядно. Я занимаю его письменною корреспонденциею на французском языке и переводами с русского на французский, ибо по малой его опытности в делах, не могу доверять ему иных бумаг; относительно же занятия его по масонской ложе, то по не открытию таковой, не может быть оным, хотя бы и желание его к тому было».

А желание было. Пушкин надеялся, что ложа «Овидий» займётся не только благотворительностью. Ведь членом её состоял и Владимир Федосеевич Раевский, «наш спартанец», ярый враг правительства. Это было залогом политических действий.

Ложа «Овидий» прекратила существование. Генерал Пущин отказался от снятого для неё помещения, собрал её имущество и ночью в чемодане увёз к себе домой. Часть этого имущества — несколько больших незаполненных счётных книг с масонским знаком на переплёте — досталась Пушкину. Он в них записывал свои стихи.

Донос о масонских ложах в Бессарабии обеспокоил правительство особенно потому, что оно опасалось вредного влияния на армию, на офицеров. Армия — сила. Армия должна быть предана государю. А тут… Кишинёв настораживал. Шпионы доносили командиру корпуса генералу Сабанееву: «Нижние чины говорят: дивизионный командир — наш отец. Он нас просвещает. 16-ю дивизию называют Орловщиной».

Масонские ложи, «Орловщина»… За Орловым был установлен секретный надзор.

Орлов просвещал своих солдат и юнкеров в устроенной им дивизионной школе, которой управлял Раевский. Раевский же стремился к тому, чтобы из школы выносили не только начатки знаний. Агенты сообщали, что на занятиях с юнкерами он говорил: «Квирога[16], будучи полковником, сделал в Мадриде революцию. Когда въезжал в город, то самые значительные дамы и весь народ вышли к нему навстречу и бросали цветы к ногам его. Мирабо[17] был тоже участником во французской революции и писал много против государя, и что конституционное правление лучше всех правлений».

Всё в дивизии делалось с ведома Орлова. Он сумел завоевать любовь солдат. И когда в конце 1821 года два заслуженных унтер-офицера от имени солдат принесли ему жалобу на тиранство и зверства своего командира, издал свой знаменитый приказ № 3 от 6 января 1822 года. В приказе было сказано: «В Охотском пехотном полку г.г. майор Вержейский, капитан Гимбут и прапорщик Понаревский жестокостями своими вывели из терпения солдат. Общая жалоба нижних чинов побудила меня сделать подробное исследование, по которому открылись такие неистовства, что всех сих трёх офицеров принужден представить я к военному суду. Да испытают они в солдатских крестах, какова солдатская должность. Для них и для им подобных не будет во мне ни помилования, ни сострадания».

Приказ этот Орлов велел читать вслух солдатам.

Сабанеев из Тирасполя, начальник штаба 2-й армии генерал Киселёв из Тульчина через своих агентов следили за Кишинёвом.

Киселёва Пушкин знал ещё по Петербургу. Когда в 1819 году вздумал идти в гусары, Киселёв обещал помочь. Тогда Пушкин писал о нём:

Генерал Киселёв слыл либералом. Правда, либерализм его был особого свойства — без всякого риска, без вреда для карьеры. Киселёв считался другом Орлова, но видя, что в Кишинёве ударились в крайности, доверительно сообщил в Петербург министру внутренних дел Закревскому: «Между нами сказать, в 16-й дивизии есть люди, которых должно уничтожить и которые так не останутся; я давно за ними смотрю, скоро гром грянет».

И гром скоро грянул.