Далече от брегов Невы

Воронцовы

Друзья Пушкина не случайно стремились перевести его под начальство Воронцова. «Меценат, климат, море…»

Граф Михаил Семёнович Воронцов был известен как вельможа весьма просвещённый. Семья Воронцовых вообще славилась своей просвещённостью, независимостью, любовью к наукам и искусствам.

Родной дядя Михаила Семёновича — Александр Романович Воронцов, брат его отца, человек выдающегося ума — был покровителем и другом Радищева, и когда автора «Путешествия из Петербурга в Москву» за его крамольную книгу арестовали и сослали в Сибирь, всячески старался облегчить его участь. Добился, чтобы с арестованного сняли кандалы, посылал ему деньги и книги, писал о нём сибирским губернаторам как о своём близком друге.

Родная тётка графа Воронцова — Екатерина Романовна, по мужу Дашкова, знаменитая княгиня Дашкова — много лет возглавляла Академию наук и литературную Российскую академию, которую сама основала.

Отец графа Воронцова Семён Романович был послом в Италии, а потом в Англии.

Сам граф Михаил Семёнович воспитывался в Англии, где получил прекрасное образование и неистребимую приверженность ко всему английскому.

Это сказалось и на его внешности, и на манере держаться. «Если бы не русский генеральский мундир и военная шинель, небрежно накинутая на плечи, — рассказывает современник, — вы бы поклялись, что это английский пэр, тип утончённого временем и цивилизациею потомка одного из железных сподвижников Вильгельма Завоевателя».

На тонких длинных губах Воронцова «вечно играла ласково-коварная улыбка».

Юношей вступив в русскую армию, Воронцов проявил незаурядную храбрость, был ранен под Бородином и, отправляясь к себе в имение лечиться, пригласил туда же пятьдесят раненых офицеров и триста раненых солдат.

Оправившись от ран, он вернулся в строй, участвовал во многих битвах. С 1815 по 1818 год командовал русским корпусом, оставленным во Франции.

Первым в русской армии отменил в своём корпусе телесные наказания. Вскоре после возвращения в Россию вместе с Николаем Ивановичем Тургеневым и другими лицами подписал составленную для вручения царю «Записку» о постепенной отмене крепостного права.

Всё это и заставило друзей Пушкина думать, что такой человек, как Воронцов, отнесётся к ссыльному поэту с пониманием и сочувствием и что в Одессе наступят для Пушкина безоблачные дни. Друзья не взяли в расчёт, что Пушкин для правительства оставался Пушкиным, что царь отнюдь не собирался улучшать его участь и что граф Воронцов был не так уж хорош, как казалось издали.

Пушкин и его начальник встречались и в канцелярии графа, и на его квартире.

Генерал-губернаторская канцелярия, куда время от времени должен был являться Пушкин, хотя он и не имел определённых обязанностей, помещалась в двухэтажном каменном доме на углу Дерибасовской и Преображенской улиц. Воронцов со свойственной ему энергией всё здесь обновил и устроил на столичный манер. Всюду новые столы, стулья, шкафы и чернильницы. Чиновники и писцы разделены на отделения. Во главе «столов» — столоначальники. Имеются казначейская, экзекуторская, архивная и журнальная части.

Жил Воронцов ещё на временной квартире, но вскоре должен был перебраться в отведённый ему дом. «Графу… для постоянного пребывания нанят огромный двухэтажный дом Фундуклея… В доме… нанятом от города, где граф всегда будет жить, многое ещё не готово, и надобно недели две времени, чтобы хорошенько учредиться. Графиня между тем будет жить на даче г. Рено, которая нанята на месяц и которая весьма красива».

С временной квартиры в дом Фундуклея на Херсонской улице Воронцов перебрался в августе. А в сентябре в Одессу приехала его жена Елизавета Ксаверьевна. Она ждала ребёнка и сразу же поселилась на даче Рено.

Графине Воронцовой шёл тридцать второй год. Замуж она вышла поздно — мать долго выбирала для неё жениха. Она могла выбирать. Елизавета Ксаверьевна была завидной невестой — и привлекательная внешность, и огромное приданое.

Вскоре по приезде графини Воронцовой в Одессу на рукописях Пушкина появились её портреты. Она пленила его. Он снова влюблён.

Зимою 1823/24 года одесское общество напропалую веселилось. Балы сменялись балами, маскарады маскарадами, обеды обедами.

Душою светских увеселений была Елизавета Ксаверьевна. Она любила и умела веселиться. «Балы, вечера и другие забавы у нас продолжаются по-прежнему, — писал из Одессы Туманский, — мы много резвились на маскараде, который сделала для нас графиня и в котором сама умно и щеголевато дурачилась: т. е. имела прелестное карикатурное платье и всех в нём интриговала».

У Пушкина эти увеселения подчас вызывали досадное чувство.

Так было и после маскарада 12 февраля.

Как раз в это время из Кишинёва в Одессу приехал Липранди. Он послал сообщить о своём приезде Пушкину. Но Пушкин спал — вернулся с маскарада под утро. Днём Липранди застал его ещё в постели. Пушкин что-то писал и был весьма не в духе. Он рассказал о маскараде и возмущался поведением некоторых лиц. Барон Брунов — чиновник канцелярии графа, — нарядившись червонным валетом, подошёл к Воронцову и, протягивая ему какие-то французские стихи, с подобострастием сказал: «Валет червей приносит дар королю сердец».

И что самое отвратительное, Воронцов был доволен, на лице его появилась поощрительная улыбка. Оказывается, «милорд» любил угодливость и лесть.

Любовь к лести была не единственным дурным качеством Воронцова. Хорошо знавший его ещё по армии Сергей Волконский отзывался о Воронцове, как о человеке «ненасытном в тщеславии, не терпящем совместничества, неблагодарном к тем, которые оказывали ему услуги, неразборчивом в средствах для достижения своей цели и мстительном донельзя против тех, которые или стоят на его пути, или, действуя по совести, не хотят быть его рабами».