Дамские пальчики

XXVI

На выезде из туннеля нас ожидал полицейский.

— Я буду вас сопровождать до автострады, — сказал он. — Здесь никаких гонок, на автостраде делайте все что угодно.

Он включил сирену и тронулся с места.

Хороший водитель должен держать дистанцию с впереди идущей машиной из расчета шесть метров на каждые пятнадцать километров в час. Я отпустил патрульную машину метров на сорок пять вперед и только потом последовал за ней, подстроившись под ее скорость.

Я крепко держал руль двумя руками. Герцогиня осмотрела мою напрягшуюся фигуру.

— Вы очень дисциплинированный водитель, — сказала она не без иронии и даже с некоторым презрением.

— Да, очень, — ответил я.

Я глянул на нее. Она раскинулась на своем сиденье, как раскидываются в гамаке, чтобы вздремнуть после обеда теплым воскресным днем.

— Я расцветаю, когда мчусь на большой скорости, — сказала она.

— Да, и жизнь вам кажется интереснее, не так ли?

— Совершенно верно. — Она положила голову на мое плечо.

— Тогда попробуйте прыжки с парашютом.

— Вы противник быстрой езды?

— Нет, просто моя работа и так предоставляет мне достаточно острых ощущений, и у меня нет необходимости проявлять излишнюю инициативу.

Она улыбнулась и, дернув ногами, сбросила туфли. Затем, опершись о мое плечо, пальцами правой ноги опустила до упора стекло со своей стороны, вновь надела туфли и высунула ноги наружу. При первом же толчке туфли улетели в темноту.

У выезда на автостраду полицейский остановил свою машину и сделал нам знак проезжать. Скорость возросла до ста пятидесяти.

Когда мы проезжали Роухей, герцогиня спросила:

— Знаете, почему я терплю все ваши грубости?

— Нет, не знаю.

— Потому что я чувствую, что вы нуждаетесь во мне.

— Я нуждаюсь в вас?

— На своей старой колымаге вы были бы сейчас только в Джерси-Сити.

Я вынужден был признать ее правоту.

— Куски всех этих коленчатых валов валялись бы сейчас по всему туннелю Холланда.

— В машине только один коленчатый вал, и мы проезжали туннель Линкольна.

— Все туннели похожи один на другой. И потом, это ничего не меняет.

Ее замечание я пропустил мимо ушей.

— Но вы же изуродовали мою машину! Этот факт показался ей второстепенным.

— Вы мне так ничего и не рассказали о деле, — гнула она свое. — Вам удалось что-нибудь узнать об этих пальцах?

— Да.

— Вы хотите сказать, что знаете, кому они принадлежат?

— Да.

В ее голосе появились нотки сострадания:

— Ах, бедная женщина…

Я резко прервал ее:

— Ах, бедная женщина! Да будет вам известно, что эта бедная женщина фальсифицировала диагнозы и отдавала своих несчастных больных в руки хирурга, бесчувственного и жестокого, который в конце концов ее бросил. В поисках утешения она вышла замуж за другого доктора, а потом убила своего мужа и подделала свидетельство о смерти.

— Но она любила его!

— Ага, любила!

Опыт научил меня никогда не спорить с женщинами. Женщины думают, что любовь — это своего рода разрешение на охоту, позволяющее его обладателю делать все, что ему взбредет в голову.

— Однако я ничего не могу доказать, — продолжал я, — если только они оба не признаются. Но этого трудно добиться: они умны и прекрасно знают закон. Все, что я могу, — немедленно арестовать его по обвинению в нанесении увечий. Это мой единственный козырь. Да, есть одна зацепка: он отправлял эти ужасные бандероли почтой. Если даже она согласится свидетельствовать против него, его адвокат заявит, что все это выдумки на почве ревности.

Герцогиня искоса посмотрела на меня:

— Что же вы собираетесь делать?

— Арестовать его.

— А если он окажет сопротивление?

— Тогда я буду вынужден применить силу. Он производит впечатление сумасшедшего, но сумасшедшего сильного и умного.

— Вы думаете, он будет сопротивляться до конца?

— Вполне вероятно.

— И как же вы будете действовать?

Эта беседа начинала действовать мне на нервы. Я не испытывал ни малейшего желания отвечать на подобные вопросы, но нужно было сохранять вежливость.

— Не знаю.

— Нет, серьезно?

— Ну хорошо. Я подкрадусь к нему сзади и выверну руки, предварительно предупредив, что он может пользоваться всеми своими конституционными правами. Это самый надежный способ.

— Вы нервничаете?

— Господи, да помолчите хоть немного!

— Знаете, — сказала она задумчиво, — я только сейчас поняла, что сегодня ночью вас могут убить, а я вам пудрю мозги. Наверно, вы меня ненавидите.

Она ошибалась.

Ее легкое дыхание коснулось моей щеки.

— Вам нужно побриться, — сказала она. — Вы всегда не бриты.

Герцогиня нежно куснула мочку моего уха и сказала, что ухо брить не нужно. Она положила руку мне на колено и запустила свои ноготки в мое тело так, что я чуть было не вскрикнул. Рука медленно поползла по бедру, приближаясь к цели. Я едва контролировал управление. Если бы на дороге было больше машин, мы бы уже давно лежали в кювете.

Она вновь куснула мое ухо, поцеловала его, поцеловала за ухом, поцеловала в шею. Я снял руку с рычага, где она должна была находиться, и положил ей на колено.

— Ага-а-а! — сказала она.

Как и обычно, на ней не было чулок. Моя рука медленно двигалась по бедру герцогини. Она исследовала язычком мое ухо.

— От вас вкусно пахнет, — прошептала она. — Что это такое?

— Это называют мылом.

— Нет, кроме мыла здесь еще и ваш запах. Если вы когда-нибудь обрызгаетесь одеколоном или лосьоном после бритья, то я вас убью!

Неудачное словечко. Я вздрогнул.

— Сожалею, — сказала она. — Придется отложить на потом.

— Придется.

Я вернул руку на рычаг, где ей и положено быть, когда едешь со скоростью сто пятьдесят километров в час. Ее руки покоились на коленях. Их законное место, конечно, было там, где они находились минутой раньше. Ну что ж, подождем.

Мы подъехали к Ламбертвилю. Я снизил скорость, заметив ограничительный знак. Мы пересекли дремлющий городок. По мосту через Делавэр я ехал со скоростью двадцать пять километров в час.

С этого момента мы продвигались вперед со скоростью дикобраза, занимающегося любовью, — очень, очень медленно.